Текст книги "Роза Йорков"

– Итак, – прокомментировал его отъезд Видаль-Пеликорн, – если Бертрам умерит свое пристрастие к выпивке, его карьера с сегодняшнего дня может круто взметнуться вверх. Кстати, ты не говорил мне, что знаком с Хэррисоном.

– Знаком – слишком громко сказано, – отозвался Альдо. – Я дважды имел с ним дело и притом заочно, что не помешало мне припомнить имя его секретарши. Вообще-то я очень бы хотел перемолвиться с ней несколькими словами. Но, к сожалению, даже не знаю, как она выглядит.

– Мне кажется, сейчас неподходящее время, чтобы завязывать с ней знакомство. К тому же долго стоять тут нам не придется.

Полиция и в самом деле принялась разгонять толпу зевак, а служащие магазина опустили в витринах шторы, как если бы рабочий день был закончен.

– Симон Аронов не мог предвидеть столь трагического развития событий, а тем более появления этих невесть откуда взявшихся азиатов. Он великолепно все продумал, но его ловушка была расставлена для владельца настоящего алмаза. Теперь я просто ума не приложу, как нам его отыскать – аукциона не будет, и тайна алмаза покроется завесой молчания, – с грустью вздохнул Видаль-Пеликорн.

– Если только пресловутый владелец не нанял этих самых азиатов, чтобы уничтожить конкурента, который явно мешал ему, судя по изобилию анонимных писем, разосланных во все газеты. Если хочешь знать мое мнение, то я считаю, что, идя по следу поддельного алмаза, можно напасть на след настоящего.

– Вполне возможно, ты и прав. Но что-то смущает меня в этом гнусном преступлении. Оно и с анонимными письмами не слишком вяжется…

– Почему? В письмах обещали, что прольется кровь, если торги Сотби не будут отменены, и вот кровь пролилась, – вздохнул Альдо.

– Пролилась, да слишком рано! Угрозы касались в первую очередь будущего владельца. Именно его собирались уничтожить. Я думаю вот что: может, здесь действовал кто-то, кто поверил в подлинность алмаза и решил завладеть им, не вкладывая слишком больших средств?

Морозини не ответил. Вполне вероятно, что Адальбер прав. Может быть, прав он сам, но и в том и в другом случае оба они оказались в очень трудном положении, и было совершенно неясно, как они сумеют теперь выполнить поручение Аронова. Если убийца Хэррисона не будет найден в ближайшее время и если не вернут алмаз, то наверняка необходимо будет связываться с Симоном Ароновым, а то и вовсе придется покинуть Лондон, что, несомненно, делают все богатые коллекционеры, которые сейчас толпами слетелись сюда, привлеченные аукционом. Единственное, что Альдо знал совершенно определенно, так это то, что он все равно не сможет подчиниться обстоятельствам. Подчиниться – значило бы признать себя побежденным, а одна мысль о поражении была ему ненавистна. Кроме того, он и думать не мог о том, чтобы вернуться в Венецию, бросив Анельку одну в ее нынешнем отчаянном положении. А грозила ей ни мало ни много веревка, конечно, если не попытаться спасти ее… Альдо слишком любил эту женщину – а возможно, любит и до сих пор, – чтобы он мог спокойно представить себе, как ее хорошенькая белокурая головка исчезает под грубой мешковиной, прежде чем из-под ног будет выбита табуретка…

– Не стоит и спрашивать, о чем ты думаешь. Твои мрачные мысли написаны у тебя на лбу, – сочувственно проговорил Адальбер.

– Признаюсь, так оно и есть. Но послушай, ты так и не рассказал мне, что поведал тебе «дружище Бертрам» по поводу Фэррэлсов.

– Я расскажу тебе все, пока мы будем завтракать, поджидая нашего друга. Если ты ничего не имеешь против гренок по-валлийски, то я отведу тебя в «Черный монах». Заведение вполне приятное, так что мы сможем разом убить двух зайцев.

Адальбер, еще не закончив фразы, остановил такси, и оно доставило их в Темпл, где между Флит-стрит и всегда оживленным мостом Черного монаха и приютилось небольшое кафе. Назначив свидание именно здесь, Бертрам проявил недюжинную смекалку – наравне с газетчиками это заведение посещали и юристы всех рангов. К тому же и само кафе с его потемневшими деревянными столами и сияющей медной посудой выглядело очень симпатично и вполне располагало к задушевным беседам.

Усевшись на обитый мягкой черной кожей диванчик, стоявший в укромном уголке, Альдо оценил бесспорные достоинства «Черного монаха». Теперь наконец Адальбер был готов поделиться с ним раздобытыми сведениями.

– Вряд ли они тебе понравятся, – произнес он, – поэтому я и хотел, чтобы ты устроился поудобнее…

Юный Кутс, сам того не подозревая, шел навстречу неслыханной удаче, когда в очередной раз отправился бродить по пивным, заливая алкоголем свои неприятности. На этот раз он решил прочесать окрестности дома Фэррэлсов, где как раз накануне произошло убийство. Там он и повстречал столь же юную Салли Пенковскую, свою подругу детства, которая работала у Фэррэлсов младшей горничной. Они оба были родом из Кэрдиффа и выросли на одной улице шахтерского поселка. Отец Салли, польский эмигрант, женился на англичанке и осел здесь. Как и отец Бертрама, он был шахтером, и оба они погибли в одной и той же аварии в забое, что окончательно отвратило Бертрама от профессии шахтера, которая его и до этого не слишком прельщала. Он уехал в Лондон, мечтая стать журналистом, и в конце концов после множества превратностей добился-таки своего. Долгие годы он ничего не знал о Салли, и вот лондонское утро нежданно столкнуло их лицом к лицу. И само собой разумеется, юная горничная охотно поделилась всем, что ее переполняло, со своим старинным приятелем.

Она оплакивала не Фэррэлса, а исчезнувшего лакея-поляка, который появился на Гросвенор-сквер два месяца тому назад по рекомендации хозяйки дома. Бедная девочка влюбилась в Станислава Разоцкого с первого взгляда, прекрасно понимая при этом, что у нее нет ни малейшего шанса на взаимность. Она была не настолько слепа, чтобы не видеть, что молодой человек, увлеченный обольстительной хозяйкой, попросту не замечает ее.

– Они были знакомы еще в Польше, до замужества миледи, – сообщила Салли Бертраму. – И скорее всего были влюблены друг в друга и, наверное, продолжали любить. Не раз я слышала, как они шептались, когда думали, что никто их не видит. Говорили они, разумеется, по-польски, но я-то польский понимаю. Она просила его набраться терпения и не предпринимать ничего такого, что могло бы скомпрометировать его самого, а ее подвергнуть ненужному риску. Разговоры всегда были очень недолгими, да и я не все могла расслышать, потому что говорили они очень тихо. Но больше всего меня удивило, что, обращаясь к нему, она называла его Владислав…

Нож, зазвенев, выпал из правой руки Альдо, но тот, казалось, этого не заметил. Адальбер подозвал официанта и попросил принести другой прибор. Морозини же застыл и, похоже, обратился в неподвижную статую. Чтобы вернуть друга к действительности, Адальберу пришлось похлопать его по руке.

– Я не сомневался, что мое сообщение произведет должный эффект, – произнес он с удовлетворением. – Ты был тысячу раз прав, когда постарался уточнить у леди Дэнверс имя сбежавшего лакея.

– Можешь назвать это интуицией, но почему-то мне сразу подумалось, что речь идет о том самом поляке, ее первом возлюбленном. Однако мне хотелось бы знать, где отыскала его Анелька и как посмела ввести в дом своего мужа. Я начинаю думать, что она куда более лжива, чем кажется…

Аппетит у Альдо пропал вконец, он отодвинул тарелку, достал сигарету и слегка дрожавшей рукой поднес к ней зажигалку.

– Погоди! Не стоит спешить со скороспелыми выводами, о которых потом пожалеешь, – постарался успокоить его Адальбер. – Для начала напомни мне, что происходило в Польше. Ты когда-то говорил мне о молодом человеке по имени Ладислав, но, признаюсь, я успел уже все позабыть. Кто он такой?

– Он тот, из-за кого Анелька дважды пыталась покончить с собой. Я спасал ее: один раз в «Северном экспрессе», а еще раньше в Вилановском парке. В этом парке я и увидел ее в первый раз!

– Теперь припоминаю! Это тот самый бедный студент, нигилист, за которым она мечтала последовать, разделив его нищенскую жизнь… разумеется, до того, как влюбилась в сорокалетнего князя из Венеции, скорее богатого, чем бедного?

– Ты вкладываешь особый смысл в последнее замечание? – сумрачно спросил Альдо.

– Не больший, чем в нем уже есть, – отозвался Адальбер. – По последним сведениям, она любила тебя. И даже написала записку, которую имела дерзость передать тебе под носом у собственного мужа. И если мы примем за истину, что порыв ее был искренним, то я не нахожу объяснений тому, для чего ей нужно было воскрешать угасшую уже любовь. Добро бы это случилось в Варшаве, но в Лондоне… Я уверен, что этот поляк появился у них в доме не по ее инициативе.

Адальбер смолк и принялся с жадностью пить пиво.

– Дальше! Дальше! – принялся торопить его Альдо. – Ты думаешь, что он стал преследовать ее своими домогательствами?

– Конечно! Вспомни обрывки разговоров, подслушанных Салли! Анелька умоляла его не подвергать опасности ни его дело, ни ее саму! Без всякого сомнения, он явился к ней и пытался потребовать помощи. Вполне возможно, путем шантажа. Ты ведь не знаешь всей правды об их отношениях…

– Разумеется, не знаю, однако мне очень трудно представить себе этого молодого человека в лакейской ливрее. Это с его-то дьявольской гордостью!

– Революционеры все на один лад. Они поносят буржуазию с высоты своей непримиримой идеологии, но во имя своего «дела» готовы на все. Даже начищать ботинки капиталиста, который нажил свои деньги на продаже оружия, как это сделал бедняга Фэррэлс.

– Ты полагаешь, что он принудил Анельку взять его к себе в дом?

– Думаю, что да. Наверняка наплел ей бог знает каких трогательных историй, пробудил всяческие воспоминания, ну и так далее. А затем убил ее мужа и ударился в бега, оставив ее одну выпутываться из этой ситуации.

Слушая Адальбера, Альдо чувствовал, что жизнь возвращается к нему. Все наконец встало на свои места и казалось теперь таким ясным, очевидным. За исключением одной небольшой детали.

– Объясни тогда и следующее: почему же она ограничилась слезами, узнав, что он сбежал? Больше того, умоляла полицейских оставить его в покое, поклявшись, что он совершенно ни при чем, и позволила арестовать себя вместо него? Мне кажется, что такое ее поведение идет вразрез с твоей версией.

– Если только… Я могу лишь предположить. Впрочем, вот тебе два объяснения: или она находилась под такой страшной угрозой, что тюрьма показалась ей убежищем. Или… она вновь подпала под его обаяние и надеется, что, отведя от него подозрения, тем самым спасает его. Последний вариант означает – прости меня за прямоту, – что ее маленькое непостоянное сердечко устремилось в другую сторону и тебя она больше не любит. Если только не предположить возможность того, что она не любит ни тебя, ни его. Мне кажется, я тебе уже говорил однажды, что, имея дело со славянской душой, нужно быть готовым ко всему.

– Да, говорил. Не стоит повторяться.

Морозини попросил чашку кофе и взглянул на часы.

– Однако твой друг Бертрам не торопится. Ты не будешь возражать, если я оставлю тебя дожидаться его в одиночестве? Мне кажется, ты можешь и один выслушать его новости. Если только ему будет что рассказать.

– А куда направишься ты? Я не сомневаюсь, ты что-то задумал.

– Задумал. Я намерен отправиться в Скотленд-Ярд и попросить аудиенции у мистера Уоррена.

– Ты полагаешь, что он сообщит тебе результаты своих расследований? Не рассчитывай, такие люди не склонны к откровенности.

– Я и не рассчитываю на его откровенность. Единственное, чего я от него хочу, это разрешения повидать Анельку в тюрьме.

Видаль-Пеликорн на секунду задумался, потом кивнул.

– Недурная мысль! Отказ – единственное, чем ты рискуешь. Позволь только один совет – ничего не говори ему о деле Хэррисона.

– Разве я похож на идиота? Это дело я оставляю тебе. Во всяком случае, на ближайшее время. Встретимся в гостинице.

Выйдя из «Черного монаха», Альдо обнаружил, что дождь усилился, однако он не изменил своего решения и отправился пешком. Первая половина дня была слишком насыщена всевозможными потрясениями, и ему просто необходимо было пройтись. Он надвинул на лоб каскетку, засунул руки поглубже в карманы и размашистым шагом направился к суровому зданию, прозванному Новый Скотленд-Ярд. Это здание, построенное в 1890 году из темного гранита узниками соседней исправительной тюрьмы, стало главной штаб-квартирой знаменитой английской полиции. Выдержанное в форме баронских шотландских замков в виде высокой башни со множеством узких окон, здание как нельзя лучше подходило полиции, напоминая своим видом мрачного сторожа, который в сто глаз наблюдает за городом, страной, империей… Здание внушало еще больший трепет при мысли о том, что в своих недрах оно скрывает «Черный музей» – богатейшую коллекцию всевозможных улик и вещественных доказательств самых разнообразных преступлений.

Сержант, дежуривший у дверей, отнесся и к самому посетителю, и к его просьбе с должным вниманием, выяснил по внутреннему телефону, кому можно препоручить венецианского князя, и, наконец, доверил его одному из своих подчиненных, с тем чтобы тот проводил гостя до нужного кабинета. Знатному иностранцу необыкновенно повезло: шеф полиции мистер Уоррен не только оказался на месте, но и любезно согласился его принять.

Сбросив свою крылатку а-ля Шерлок Холмс, Гордон Уоррен уже куда меньше походил на птеродактиля. В отлично сшитом сером костюме он выглядел как раз так, как и должен выглядеть человек его положения – крупный чиновник, находящийся при исполнении ответственнейших обязанностей, не чуждый манер и обращения истинного джентльмена. Рука, которая указала на стул вошедшему гостю, не отличалась изяществом, но была ухожена и заставляла предположить недюжинную физическую силу у ее обладателя. Другой рукой шеф полиции положил перед собой на стол визитную карточку, которую Альдо вручил своему провожатому.

– Князь Морозини из Венеции? Прошу меня простить заранее, но я не знаю континентальных обычаев – как я должен к вам обращаться: ваше высочество? ваше превосходительство?

– Избави бог, попросту князь, сударь или сэр, – сказал Альдо с легкой улыбкой. – Поверьте, я тревожу вас вовсе не для того, чтобы обсуждать проблемы европейского протокола, господин начальник полиции.

– Благодарю за любезность. Мне передали, что вы хотели поговорить со мной о деле Фэррэлса. Вы друг сэра Эрика?

– Исходя из того, что я имел честь быть приглашенным на его свадьбу, можно сказать и так. Но на самом деле я был скорее другом леди Фэррэлс, которую повстречал в Польше, когда она была еще только дочерью графа Солманского…

Тут же последовал атакующий удар. Вопрос был довольно грубым, хотя тон, которым он был задан, по-прежнему оставался вежливым.

– И, конечно, были влюблены в нее?

Морозини проглотил его с улыбкой, продолжая пристально смотреть в глаза полицейского.

– Может быть. Согласитесь, трудно оставаться равнодушным при виде юного создания, в котором столько прелести и очарования. Особенно если ты итальянец с частичкой французской крови.

– Ну отчего же, на такие чувства способен и англичанин, если только ему не приходится слишком часто смотреть в лица преступников. А уж в какие только личины они не рядятся! Полагаю, вы пришли сообщить мне, что она невиновна, и предостеречь от судебной ошибки…

– Ничего подобного, – прервал шефа полиции Альдо. – Я полагаю, что человек с вашим опытом не стал бы помещать за решетку столь юное существо – ведь ей нет и двадцати, – вдобавок обладающее таким титулом, из чистой прихоти.

– Благодарю за комплимент, – произнес Уоррен, насмешливо поклонившись. – В таком случае, чем могу служить?

– Я просил бы вас оказать мне любезность и разрешить навестить леди Фэррэлс в тюрьме. Мне кажется, я достаточно хорошо ее знаю, и, вполне возможно, сумел бы получить от нее какие-то объяснения относительно того, что произошло в ее доме.

– Мы прекрасно знаем, что произошло: она дала мужу порошок против головной боли, он растворил его в стакане виски, выпил и упал мертвым. Не забудьте еще, что незадолго до этого супруги серьезно повздорили. Надо сказать, что уже на протяжении нескольких недель семейная жизнь у них не ладилась…

– Меня бы больше удивило, если бы она ладилась, учитывая, как все начиналось. Но не считаете ли вы, что весьма безрассудно сыпать человеку в стакан яд на глазах стольких людей? Леди Фэррэлс нельзя упрекнуть ни в глупости, ни в безрассудстве. Мне кажется, что, прежде чем ее арестовывать, вы должны были бы проверить слугу-поляка. Если мои сведения верны, именно он подал виски с содовой, а затем так стремительно исчез.

– Я и до него доберусь, хотя ни в бутылке виски, ни в содовой мы не обнаружили следов стрихнина.

– Если этот парень хоть что-нибудь соображает, он должен был бы подсыпать яд прямо в стакан, который тоже он подавал. Хорошо бы еще узнать, к каким средствам он прибег, чтобы воздействовать на леди Фэррэлс и проникнуть в дом. Не забывайте, что этот Ладислав – нигилист.

Глаза доисторической птицы под нависшими бровями стали еще более круглыми.

– Ладислав? А разве его зовут не Станислав Разоцкий?

– Фамилии его я не знаю, но зовут его Ладислав.

– Вы заинтересовали меня, князь! Расскажите мне, что вам еще известно, и, вполне возможно, вы увидитесь с леди Фэррэлс.

Морозини рассказал все, что знал о прошлом Анельки и ее воздыхателя. Уоррен, вновь вернувшийся за свой рабочий стол, внимательно его слушал, постукивая ручкой по папке. Затем он подвел итог:

– Теперь становится понятным, почему она так плакала и отказалась обвинить его. В этом случае она может быть соучастницей, а возможно, и подстрекательницей. Такого обвинения более чем достаточно. Ей вменяют в вину «отравление своего мужа или пособничество отравлению».

– Я надеюсь, в ходе расследования выяснится, что она невиновна. Однако как случилось, что на предварительном судебном заседании ее адвокат не добился освобождения под залог?

– Тут ей, признаюсь, не повезло. Защищал ее новичок, полный профан, который только и думал, что о своем парике да складках на мантии. По его милости за ней захлопнулись двери Брикстона.

– Но такой человек, как Эрик Фэррэлс, без сомнения, имел своего адвоката?

– Безусловно, но сэр Джефри Харден, адвокат Фэррэлса, сейчас охотится на тигров у какого-то магараджи в Индии. Для защиты был приглашен один из его стажеров, у которого, как мне показалось, есть связи, но полностью отсутствуют способности. Когда вы увидитесь с леди Фэррэлс, посоветуйте ей нанять другого адвоката. С этим – веревка ей обеспечена.

– А когда я увижусь с ней? Должен ли я понимать ваши слова так, что вы даете мне разрешение на свидание?

– Даю. Завтра вы сможете отправиться к ней в тюрьму. Вот вам пропуск, – прибавил Уоррен и протянул Альдо листок бумаги, на котором написал несколько строк. – Надеюсь, узнав что-нибудь хоть мало-мальски важное, вы не преминете сообщить нам об этом.

– Обещаю. Единственное, чего я хочу, это помочь леди Фэррэлс, поскольку уверен в ее невиновности… Кстати, в этой связи я хочу попросить у вас совета.

– Да, я слушаю?

– В отсутствие сэра Джефри Хардена, кому бы вы доверили защиту человека… дорогого вам?

Морозини впервые услышал смех птеродактиля. Откровенный звучный смех, который делал этого человека почти симпатичным.

– Я не уверен, что не нарушаю своих полномочий, подыскивая серьезного соперника королевскому прокурору, однако полагаю, я обратился бы к сэру Десмонду Сент-Элбенсу. Он хитер как лиса, зол как черт, а процедуру и законы знает как никто другой. Его желчные филиппики воздействуют на присяжных куда эффективней, чем любые прочувствованные речи, бьющие на жалость. Если кто и способен потрясти суд, то только он. При этом услуги его чрезвычайно дороги, несомненно, потому, что сам он очень богат. Но, полагаю, у вдовы сэра Эрика найдутся средства, чтобы оплатить его услуги. А знаете, чем юнец-адвокат обеспечил своей клиентке пребывание в Брикстоне? Тем, что в заключительной части своей речи заявил, что она готова дать любой залог, чтобы остаться на свободе. Судья, исходя из этих слов, решил, что она сбежит первым же пароходом.

– Я немного знаком с сэром Десмондом, – вздохнул Морозини, вспомнив, какое неприятное впечатление осталось у него об этом человеке. – На днях я присутствовал на похоронах его дяди, лорда Килренена, титул которого унаследовал сэр Десмонд.

– И титул, и – что его особенно порадовало – состояние. Как у любого коллекционера, у него большие траты. А кстати, о коллекциях. Я же вас уже видел, и совсем недавно. Вы были у магазина несчастного Хэррисона?

У этого человека располагающий взгляд – подумал Альдо. И хотя в вопросе угадывалась некоторая подозрительность, он склонен был отнести ее на счет издержек профессии и решил, что ничем не рискует, ответив на поставленный вопрос прямо.

– Я не думал, что вы меня заметили, – сказал он с улыбкой. – Я в самом деле приходил к мистеру Хэррисону вместе со своим другом, французским археологом, который так же, как и я, питает интерес к старинным камням. Я считаюсь экспертом в этой области. Мы хотели посмотреть на знаменитый алмаз до того, как его отвезут в зал аукциона. К несчастью, когда мы пришли, преступление уже совершилось, и мы смешались с толпой зевак, надеясь узнать, что же произошло. Не скрою, что я сгораю от нетерпения и хотел бы в свою очередь задать вам несколько вопросов.

– Вы намеревались присутствовать на аукционе?

– Конечно… и даже, возможно, принять участие в торгах.

– Черт побери! Вы что же, так баснословно богаты? – усмехнулся Уоррен.

– Скажем, я в меру богат, но у меня есть несколько клиентов, располагающих достаточным состоянием, чтобы заплатить значительную сумму за подобную ценность.

– Раз вы занимаетесь камнями, для вас, очевидно, не секрет, что есть мнение, будто этот алмаз поддельный. Газеты получают множество писем…

– Именно поэтому я и хотел осмотреть его самолично, – сказал Морозини. – Впрочем, это чистое любопытство. Я уже составил свое мнение, которое к тому же подтверждает безупречная репутация мистера Хэррисона: ювелир его уровня не мог ошибиться, приняв подделку за подлинник, – прибавил он с невинным видом.

Альдо испытывал извращенное удовольствие, ручаясь начальнику полиции за подлинность камня, о котором точно знал, что тот поддельный. Начальник же полиции, похоже, поддался очарованию темно-зеленой папки и с рассеянной улыбкой нежно поглаживал ее.

– Впрочем, я нисколько не сомневался в подлинности алмаза, – сказал он внезапно смягчившимся голосом. – Да и убийцы тоже. Я не оставляю надежды, что сумею схватить их в самый короткий срок и аукцион все-таки состоится. Убийство совершили выходцы из Азии, многих из них мы знаем. Уже отдан приказ о том, что ни один «желтый» не покинет Англию вплоть до нового распоряжения.

– Вы прибегли к крутой мере.

– Почему бы и нет, раз мне даны все полномочия. Сам король изъявил желание, чтобы с этим делом было покончено как можно быстрее. Ведь речь идет о драгоценности, которая в XV веке способствовала возвышению короны!

– От всей души желаю вам удачи! Но расскажите, как произошло несчастье? Убийцы вломились в магазин?

Гордон Уоррен наконец решился оставить папку, предварительно ободряюще похлопав по ней ладонью.

– Несчастное стечение обстоятельств, – вздохнул он. – Этим утром Хэррисон должен был принять старую леди Бэкингем, которая попросила его о возможности приватно посмотреть старинный алмаз, принадлежавший когда-то ее предку, прославленному герцогу Бэкингемскому, чья любовь к французской королеве могла бы нам стоить еще одной войны, если бы не кинжал Фельтона. Дама эта очень стара, ведет уединенный образ жизни, никого не принимает и живет в окружении своих слуг столь же почтенного возраста. Отказать ей было невозможно, и Хэррисон в ответ на ее просьбу передал, что с готовностью примет ее. В то время как она любовалась алмазом, выставленным в специальной витрине, ворвались двое в масках и с оружием. Они выставили старую даму за дверь, убили Хэррисона и скрылись со своей добычей.

– И вы верите в стечение обстоятельств? – спросил Альдо.

При этих словах глаза инспектора вновь округлились.

– Неужели вы подозреваете, что леди Бэкингем была сообщницей преступников? Разумеется, я послал Пойнтера взять у нее свидетельские показания, но старая леди слегла и находится в таком состоянии, что требовать от нее хотя бы слова было бы варварством. Отвечала на вопросы ее компаньонка, которая сопровождала ее к Хэррисону. Однако, князь, время, которое я мог уделить вам, истекло. Вы сами понимаете, что, ведя два столь серьезных расследования, я вынужден дорожить каждой минутой. Но я с удовольствием приму вас… Если у вас будет что мне сообщить.

– Искренне надеюсь на встречу и благодарю за то, что вы меня приняли.

Покинув Скотленд-Ярд, Морозини на секунду застыл в нерешительности, раздумывая, чем бы ему заняться. Возвращаться в гостиницу ему не хотелось: Адальбера наверняка там еще не было. И тут ему пришло в голову, что неплохо было бы самому ощутить атмосферу дома, в котором было совершено преступление. Князь остановил такси и попросил отвезти его на Гросвенор-сквер.

– Какой номер? – спросил шофер.

– Точно не знаю, но, возможно, вам известен дом сэра Фэррэлса?

– Конечно, как не знать! Самый непримечательный дом в Лондоне, если в нем совершится преступление, тут же становится знаменитым.

На Гросвенор-сквер, находившемся в самом центре респектабельного квартала Мэйфер, располагалось множество посольств и несколько аристократических особняков, построенных по большей части в георгианском стиле. Квартал находился неподалеку от Букингемского дворца, и особняки эти, которые строились преимущественно в прошлом веке, принадлежали дворянам, служившим по большей части своему сюзерену-герцогу.

– Приехали! – объявил шофер, указывая на самый роскошный из особняков, перед которым в ту же самую минуту остановилось еще одно такси. – Вы сразу выйдете или хотите дождаться, пока то такси отъедет?

– Я подожду.

Человек в дорожном костюме выскочил из второго такси с такой скоростью, что едва не сбил с ног одного из полицейских, которые, заложив руки за спину, с важным видом медленно прохаживались парой по тротуару. Альдо тут же узнал графа Солманского. Тот, по всему видно было, примчался сюда прямо с парохода. После буквально минутного разговора со сторожем граф показал ему какую-то бумагу, очевидно паспорт, и заторопился по лестнице, ведущей к порталу с колоннами, где ему – хоть и не сразу – открыли дверь. Однако, судя по тому, что оставленное им такси не трогалось с места, Альдо понял, что отец Анельки не собирался задерживаться в доме. При сложившихся обстоятельствах было бы странно, если бы отец подозреваемой в убийстве остановился в доме убитого зятя.

Заметив вопрошающий взгляд водителя, Альдо объявил, что он предпочитает еще немного подождать. Прошло минут десять. Из дверей тем же быстрым шагом вышел граф Солманский. Лицо у него налилось кровью, и было видно, что ему с трудом удается держать себя в руках. Он был в ярости и не мог этого скрыть. На секунду он остановился и несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем спуститься по лестнице. Затем вставил в глаз монокль, поправил на голове шляпу, не спеша сошел по ступенькам вниз, подошел к такси, сел и тут же уехал.

– Едем следом за той машиной, – распорядился Морозини.

Преследование было недолгим. Они обогнули Гросвенор-сквер, проехали по Брук-стрит и остановились перед гостиницей «Кларидж».

– Что будем делать теперь? – спросил шофер.

Морозини заколебался. Ему хотелось последовать за графом, чтоб удостовериться наверняка, что тот остановился именно здесь. Впрочем, этого не потребовалось: носильщики уже выгружали вещи из доставившего Солманского такси. По всей видимости, этот человек, которого Симон Аронов считал очень опасным, не собирался ничего предпринимать до тех пор, пока Анельку либо признают невиновной, либо вынесут ей приговор.

Он был и в самом деле опасен, этот русский погромщик, присвоивший себе имя благородного поляка, которого сумел спровадить в Сибирь. Симон Аронов, когда они встретились с Морозини на островке-кладбище Сан-Микеле в Венеции, предельно откровенно рассказал князю всю правду о своем злейшем враге. Федор Орчаков, палач-садист, организатор погрома в Нижнем Новгороде в 1882 году, стремился всеми возможными средствами завладеть как камнями с пекторали, так и самой святыней. Не меньше, чем страсть к деньгам, руководила им ненависть к Симону Аронову, человеку, который осмелился вступить в битву с ним самим и его подвижниками, которых Хромой называл черносотенцами.

До сих пор псевдо-Солманский не подозревал о той роли, которую играл Морозини в поиске пропавших камней. Он видел в нем лишь последнего владельца исчезнувшего сапфира и считал естественным, что тот пустился на поиски похищенной семейной драгоценности. И в этом смысле Морозини, специалист по старинным украшениям, в глазах Федора опасности никакой не представлял, тем более что был влюблен в обольстительную Анельку… Однако Аронов выразился более чем недвусмысленно: если Солманский поймет, что Альдо пытается помешать ему завладеть хоть одним драгоценным камнем, граф обведет его имя в списке тех, кто подлежит уничтожению, красным карандашом.

Подобная перспектива ничуть не смутила князя-антиквара. Он никогда не отступал перед опасностью. К тому же он не сомневался, что этот авантюрист приложил руку и к убийству его матери, княгини Изабеллы. А поскольку Альдо Морозини не был искушен в искусстве плетения интриг, то считал, что чем раньше будут обнажены шпаги, тем лучше.

Сейчас ситуация, в которой оказался граф, позволяла Морозини оставаться сторонним наблюдателем, и он ограничился этой ролью. Не было никакого смысла мозолить глаза своему смертельному врагу, которого на какое-то время сковало по рукам и ногам убийство зятя.

Поэтому Альдо оставил графа устраиваться в гостинице, закурил сигарету и приказал отвезти себя в «Ритц».