Текст книги "История книгоиздания в Европе. Пять веков от первого печатного станка до современных технологий"

Италия была первой иностранной державой, куда германские печатники привезли свое изобретение в 1465 году. Кроме того, это была первая страна, где немецкие печатники распрощались со своей монополией. 3 августа 1470 года первая итальянская книга, Quintilian, «Квинтилиан», сошла с печатного станка, принадлежащего итальянцу Джованни Филиппо де Линьямине, уроженцу Мессины, проживавшему в Риме; в мае 1471 года свет увидела первая книга, фактически напечатанная итальянцем – священником Климентом Падуанским, трудившимся в Венеции. А к 1475 году местные мастера встали на прочную основу и впредь уже обходились без опеки из-за Альп. Италия, родина новой науки, центр христианской цивилизации, место происхождения современного банковского дела и бухгалтерского учета, открывала возможности для смелых издателей и типографий, которым было тесно в рамках немецкого общества, все еще остававшихся по преимуществу средневековыми. Таким образом, именно в Италии возникли два вида шрифта, которые с тех пор были основными элементами книгопечатания на Западе, а именно римский (прямой) и италический (курсив); именно там появились первые гарнитуры греческого языка и иврита; именно там литературный мир впервые познакомился с титульным листом и нумерацией страниц, нотной печатью и карманными изданиями.

Рим. Совершенно естественно, что первые печатники, прибывшие в Италию, Свейнхейм и Паннарц, очень скоро перенесли свою деятельность из тихого монастыря Субьяко в Рим. Столица римской курии, естественно, была также центром крупного бизнеса, как церковного, так и светского. Большое количество заказов, которые до той поры исполняли квалифицированные писцы папской администрации, не давало печатным станкам простаивать без дела. Индульгенции и папские буллы одними из первых стали печататься в Майнце, и с тех пор официальные бланки, указы, циркуляры, заметки и прочее обеспечивали постоянную занятость римским типографиям. Кроме того, Рим еще со времен Цицерона и Горация был центральным книжным рынком Средиземноморья и за его пределами; и те, кто раньше покупал в Риме рукописи, теперь стали покупать там печатные книги. Около 1470 года нюрнбергский гуманист Хартман Шедель, составитель «Хроники» Кобергера 1493 года, зафиксировал некоторые цены, которые в Риме назначали за печатные книги: Лукан стоил 1 папский дукат, Вергилий – 2 дуката, «Град Божий» святого Августина – 5 дукатов, Ливий – 7 дукатов, «Естественная история» Плиния – 8 дукатов, Библия на латыни – 10 дукатов.

Количество наименований книг, которые можно было купить в Риме в то время, достойно отдельного упоминания. Обращаясь к папе Сиксту IV в 1472 году, Свейнхейм и Паннарц заявили, что напечатали 28 трудов в 46 томах, некоторые из них в нескольких изданиях, обычно по 275 экземпляров каждое. В то же время Ульрих Хан, еще один римский печатник немецкого происхождения, выпустил около 80 книг, в основном изданий латинских авторов, но и Missale Romanum, «Римскую мессу» (1476), в которой впервые на типографском станке был напечатан нотный стан с нотами.

В целом, однако, продукция римских типографий не так примечательна качеством печати, которое одинаково посредственно, как своим содержанием, в котором отразился международный характер города. Mirabilia Urbis Romae, «Чудеса города Рима», средневековый путеводитель для паломников и путешественников, который начиная примерно с 1140 года переписывали бессчетное количество раз, наконец приобрел печатный вид и часто перепечатывался с исправлениями, которые нередко заменяли средневековые народные легенды выдумками ренессансной псевдонауки. «Космография» Птолемея, подготовленная Конрадом Свейнхеймом и опубликованная после его смерти Арнольдом Букинком в 1478 году и переизданная в 1490-м, на двадцати семи гравированных картах представляла картинку мира, какой ее знали тысячу лет. Из типографии римского печатника Штефана Планка впервые вышло напечатанным письмо Колумба, из которого Европа узнала о революции в ее географических концепциях; эта брошюра также много лет издавалась в римских типографиях.

Только два римских печатника заслуживают особого упоминания – Людовико Арриги и Антонио Бладо. Арриги, каллиграф, профессиональный переписчик и мелкий чиновник Апостольской канцелярии, опубликовал в 1522 году первую печатную книгу с образцами шрифтов, которая познакомила мирян с littera cancellaresca папских бреве. Эти рукописные буквы вырезал ювелир Лаутицио Перуджино, с которым Арриги в 1524 году вступил в печатно-издательское партнерство. Самым выдающимся среди множества их знаменитых покровителей был поэт-гуманист Джанджорджо Триссино, который запомнился тем, что ввел в драму белый стих и был активным реформатором орфографии, и одно из его нововведений – различие между буквами u и v, i и j – было принято Арриги и таким образом сохранилось. Триссино порекомендовал Арриги папе Клименту VII как человека, который, «в каллиграфии превзойдя всех прочих людей нашего века, недавно изобрел этот прекраснейший метод достигнуть в печати почти всего того, чего раньше достигал пером, и в красоте шрифтов опередил всех остальных печатников». Арриги, вероятно, погиб при разграблении Рима в мае—июне 1527 года. Антонио Бладо трудился примерно с 1515 по 1567 год и в 1549 году был удостоен звания типографо камерале, то есть печатника Святого Престола; в этом качестве он издал первый Индекс запрещенных книг 1559 года. В истории литературы Бладо известен как человек, выпустивший два первых издания совершенно иного характера: «Государя» Макиавелли (1532) и «Духовные упражнения» Лойолы (1548), одно – воплощение идей о светском государственном устройстве, второе – о религиозном благочестии. Шрифт, которым напечатаны эти книги, был усовершенствованным шрифтом Арриги, а шрифт Бладо, воссозданный Стенли Морисоном в 1923 году, является удачным сочетанием лучших качеств шрифтов Арриги и Бладо.

Венеция. Однако, как уже стало ясно в Германии, интеллектуальных и духовных сил было недостаточно для того, чтобы привлечь коммерсантов в печатную отрасль. Они двигались по торговым маршрутам, и в Италии эти маршруты вели в Венецию, владычицу Адриатики и в XV веке царицу торговли во всем известном на тот момент мире. Два брата из города Шпейера, что в Рейнском Пфальце, Иоганн и Венделин, открыли первую типографию в Венеции в 1467 году. В следующем году Иоганн выпустил первую книгу, напечатанную в хозяйке Адриатики, как гордо провозглашал колофон:

 
Primus in adriaca formis impressit aeneis
Urbe libros Spira genitus de stirpe Johannes[4]4
  В городе Адриаке некий Иоганн из Шпейера сынов впервые напечатал книги с помощью латунных форм.


[Закрыть].
 

Это были Epistulae ad familiares, «Письма к друзьям», Цицерона; первый тираж 300 экземпляров был распродан сразу же, и второй тираж отпечатали в течение четырех месяцев. В колофоне Иоганн снова решил остановиться на своем достижении: «Когда-то каждый немец привозил из Италии по книге. Теперь же немец полностью расплатится с долгами. Ибо Иоганн, чье искусство превзойдут немногие, доказал, что лучше всего книги пишутся латунью (так в оригинале). Шпеер становится другом Венеции».

После смерти Иоганна (1470) дело успешно продолжил Венделин. Он выпустил десять книг в 1470 году и по пятнадцать в два последующих года. Публикации братьев были хорошо подготовлены и свидетельствовали о тщательном подборе авторов. Помимо латинской классики, излюбленного товара любого типографа в Италии, они выпустили первые книги на итальянском языке, в том числе «Канцо-ньере» Петрарки (1470) и перевод Библии (1471).

Монополия, дарованная Иоганну фон Шпейеру, окончилась с его смертью, и торговля печатными изданиями открылась для конкуренции, поскольку Венецианская синьория твердо верила в свободное предпринимательство – опору венецианской торговли. Первым соперником Венделина стал другой иностранец, француз Николя Жансон. За десять лет он выпустил около 150 книг, что соответствует средним показателям фон Шпейера и затем Альда Мануция и поэтому может рассматриваться как свидетельство о возможностях редакторов, наборщиков и печатников. Жансон разрабатывал множество тем, прежде всего сочинения Отцов Церкви и латинскую классику: среди первых Юстин, Евсевий (оба 1470) и Августин (1475); Цезарь, Светоний, Квинтилиан, Непот (все 1471) и «Естественная история» Плиния (1472) среди вторых. Разумеется, в свою программу он включил и несколько трудов Цицерона; но Вульгата (напечатанная готическими буквами в 1476 году) все еще была редкостью на итальянском рынке. Расширяющееся предприятие Жансона заставило его принять в партнерство финансистов, которых он нашел главным образом среди немецких торговцев Фондакодеи-Тедески; но ему удалось сохранить свою независимость. Жансону покровительствовал папа Сикст IV, который в 1475 году сделал его папским графом; но умер он в Риме в 1480 году не нищим вассалом понтифика, а его почетным гостем. Значение Венеции как центра книготорговли проявляется в огромном количестве типографий – около полутора сотен, – работавших там на рубеже веков. Качество их продукции, однако, было обратно пропорционально количеству. Эрхард Ратдольт, после смерти Жансона лучший печатник в Венеции, вернулся в свой родной Аугсбург в 1486 году; общие стандарты оставались низкими, и фирмы, например флорентийца Лукантонио Джунты, отличались только своим массовым производством крайне дурного пошиба.

Тем ярче на этом небосклоне сияет звезда величайшего типографа Венеции XVI века Альда Мануция. Как и все значительные венецианские типографы, Альд был иноземцем. Он родился около 1450 года в Бассиано на северной окраине Понтийских болот и рано свел личное знакомство с Пико делла Мирандолой, блестящим апологетом флорентийского платонизма. От него Альд перенял любовь к греческому языку и литературе, которая в будущем скажется на его издательской деятельности. Два князя Карпи, племянники Пико и его бывшие ученики, предоставили капитал для открытия типографии, которую Альд основал в Венеции около 1490 года. Главной его целью и увлечением было редактирование греческих авторов.

Необычайный успех его греческих изданий (о которых подробнее будет сказано ниже) побудил Альда применить свою ученость и деловую хватку для нового предприятия по выпуску латинских текстов. Здесь он пошел своим путем. К тому времени уже выросли новые поколения читателей, которым не особенно нравились громоздкие тома богослужебных книг или сборники античных авторов и Отцов Церкви. Conoscenti и dilettanti – знатоки и любители, благородные господа с досугом, проникшись вкусами и отчасти знаниями гуманистов, и школьные преподаватели, пасторы, адвокаты и врачи, окончившие университетские курсы по гуманитарным дисциплинам, хотели такие книги, которые они могли бы взять с собой на прогулку и в путешествие, почитать на досуге у камина и которые, кстати говоря, были бы по карману и самым небогатым из этих потенциальных покупателей. У Альда было одно из тех прозрений, которые отличают поистине великого издателя. Он решил выпустить серию книг, которые одновременно были бы и учеными, и компактными, и удобными, и дешевыми. Для того чтобы добиться коммерческого успеха, необходимо было не только увеличить число копий каждого издания – Альд печатал по тысяче экземпляров, а не по 100, 250 или, самое большее, 500, что до тех пор считалось правилом, – но еще он должен был ужать как можно больше текста в формат sextodecimo[5]5
  В одну шестнадцатую долю листа.


[Закрыть], который он допускал для своих «карманных изданий». Здесь ему помогло увлечение курсивными буквами; и курсивная гарнитура Франческо Гриффо удовлетворяла этому условию.

С апреля 1501 года, когда из типографии вышли «Георгики» Вергилия, напечатанные курсивом Гриффо, в течение следующих пяти лет Альд Мануций каждые два месяца выпускал одно из своих «Альдовых» изданий с эмблемой в виде дельфина и якоря, которые, не считая превосходного качества текстов, предоставленных видными учеными, повсюду в Европе считались общепризнанными образцами безупречного, красивого и умеренного по цене издания античных авторов.

Интересным побочным следствием международной репутации Альда является тот факт, что первое издание «Писем темных людей» вышло в 1515 году с колофоном «In Venetia in impressoria Aldi Minutii» – «В Венеции в типографии Альда Мануция». Напечатал же его Генрих Гран из Хагенау в Эльзасе, у которого деловая хватка, бесспорно, оказалась сильнее соображений морали. Ввиду распространенной снисходительности к тому, что сейчас мы называем плагиатом, тот факт, что Иоганнес Штурм, основатель Страсбургской гимназии (1538), сполна признал свой долг перед Альдом Мануцием, является редким примером научной честности. С 1540 года Штурм издавал перепечатки книг Мануция для своих учеников и такими словами выразил отношение к своему источнику: «Мы следовали за Альдом с начала до конца, отчасти по причине его личного авторитета и отчасти благодаря аннотациям итальянских ученых».

На протяжении более чем ста лет фирма Мануция занимала свое почетное место. После смерти Альда (1515) его родственник Андреа Азолано, который сам владел типографией покойного Николя Жансона, исполнял функции верного управляющего для своего племянника Паоло (родился в 1511 году), пока тот не достиг зрелости. Будучи скорее ученым, чем бизнесменом, Паоло сделал фирму еще более известной благодаря превосходным изданиям, особенно Цицерона, но не смог расширить или даже сохранить коммерческий успех. Его сын Альд-младший, унаследовавший фирму после смерти Паоло в 1574 году, был таким же хорошим филологом и таким же плохим бизнесменом, как и его отец. В 1585 году он передал типографию управляющему и закрыл ее в 1590 году, когда был назначен главой типографии Ватикана.

Единственная из итальянских городов, Венеция хранила свои типографские традиции на протяжении всего XVI века. В то время как дом Мануция продолжал специализироваться на древних авторах, два других великих венецианских издателя со страстью взялись возделывать итальянскую литературу. Франческо Марколини родом из Форли приехал в Венецию в 1534 году. Он издавал Пьетро Аретино, пожалуй самого одаренного сатирика, порнографа и литературного шантажиста всех веков, однако возместил это – если ему вообще приходила мысль, что это требует какого-то возмещения, – изящным изданием Данте. Красота его книг во многом способствовала популяризации римского курсива, разработанного Арриги, Бладо и Тальенте.

Еще более важную роль в распространении национальной литературы сыграл Габриэле Джолито де Феррари, пьемонтец, который поселился в Венеции вместе с отцом в 1538 году, но уже через три года добился самостоятельности. Он публиковал не только Ариосто – его сочинения он выпустил почти в тридцати изданиях, но и переиздавал старых итальянских мастеров, особенно Петрарку и Боккаччо. Когда церковь начала осуждать полуязычество этих авторов, Джолито приспособился к новой атмосфере и с 1568 года опубликовал серию поучительных книг под названием Ghirlanda spirituale, «Духовная гирлянда». До конца жизни (1578) он успел выпустить около 850 книг, но при его сыновьях фирма быстро пришла в упадок и в 1606 году была распущена.

История печатной книги во Франции с самого начала отмечена двумя особенностями, которые часто приписывают французскому национальному характеру: централизацией отрасли и изяществом результата. Лион – единственный город, помимо Парижа, который считался независимым центром печатного и издательского дела, пока инквизиция окончательно не расправилась с этой столицей протестантизма. Женева, правда, сыграла для литературы кальвинизма такую же важную роль, которую Виттенберг сыграл для лютеранства, но продукция женевских типографий имела больше влияния за пределами Франции, нежели внутри. Такие города, как Руан и Орлеан, лишь подбирали крохи, упавшие со стола парижских печатников. До середины XVI века Париж оставался ведущим, а после упадка Лиона – и единственным местом, где с тех пор было сосредоточено французское типографское и издательское дело.

Эта тенденция усиливалась и тем, что печатью во Франции с самого ее появления официально занималась Сорбонна, интеллектуальный центр страны, и вскоре она привлекла особое внимание королевского семейства. То, что Карл VII покровительствовал Николя Жансону, возможно, не соответствует истине, ведь Жансон не вернулся в Париж, а отправился в Венецию; но Людовик XII и особенно Франциск I проявляли неподдельный интерес к типографскому искусству, хотя и не без желания заставить его служить политическим целям монархии.

Первое типографское предприятие во Франции вызывает особое внимание потому, что оно было также первым, где печатник находился в подчинении у издателя. Неудивительно, что первыми бросили вызов монопольному господству печатника университетские профессора. Вполне понятно, что у них были свои, определенные идеи о том, какие книги они считают достойными распространения с точки зрения как обучения, так и преподавания. Тон задала Сорбонна, старейший университет к северу от Альп. Еще в 1470 году ее ректор и библиотекарь пригласили трех немецких печатников основать типографию на территории университета; ректор и библиотекарь отбирали книги и руководили их печатью вплоть до того, что выбирали шрифт; и их упорное желание использовать римскую гарнитуру сыграло решающую роль в том, что вскоре готические шрифты на Западе были свергнуты со своего пьедестала. В основном книги представляли собой учебники для студентов, выбранные с учетом их пригодности в качестве образцов изящной латыни; среди них упоминания заслуживает перевод писем Платона, сделанный Леонардо Бруни (1472), как единственный в мире печатный экземпляр этого труда, а также единственный платоновский текст, напечатанный во Франции в XV веке. Когда в 1473 году две крупные фигуры университета, которые спонсировали открытие типографии, уехали из Парижа – Иоганн Хейнлин в Базель, где стал советником Иоганна Амербаха, а Гийом Фише в Рим, – три немецких типографа еще пять лет продолжали работать в качестве частной компании, а с 1478 года до своей смерти в 1510 году в деле оставался только один из них, Ульрих Геринг из Констанцы.

К этому времени, хотя в Париже работало еще несколько немцев, французские типографы уже успели себя зарекомендовать. Из них первую печатную книгу на французском языке выпустил Паскье Боном – Croniques de France, «Французские хроники», в трех томах в 1476 году. Однако теми, кто задал темп развития именно французской книги, были Жан Дюпре и Антуан Верар. Оба они специализировались на иллюстрированных и орнаментированных изданиях класса люкс. Дюпре, открывший в 1481 году свою мастерскую под знаком «Два лебедя», возможно, больше отличился своим деловым потенциалом. Подобно Кобергеру и Мануцию, он некоторое время контролировал французский книжный рынок, поддерживая связи с богатыми финансистами и создавая филиалы и агентства во всех провинциях, включая процветающее заведение в Лионе. Вместе с тем Верар, который стал печатником в 1485 году и умер в 1512 году, первым издал Часослов – он выпустил около 200 различных его изданий, – который благодаря гармоничному сочетанию изящных шрифтов, красивых рамок и искусных иллюстраций установил образец превосходной книжной продукции, коей с тех пор славились французские типографии. Филипп Пигуше (трудился в 1488—1515 гг.), Тильман Кервер (в 1497—1522 гг.) и другие соперничали с Вераром в красоте плодов своего труда и заботливого подхода к ним. Помимо Часослова, это были хроники, куртуазные романы и знаменитая «Пляска смерти», которую Гийо Маршан опубликовал в 1485 году.

На рубеже веков популярность этих в корне средневековых категорий литературы для чтения пошла на убыль, и дух Возрождения стал проникать во французскую мысль. Верар был первопроходцем, который ввел возрожденческие формы в орнаменты и иллюстрации, украшавшие его книги; но для подъема конкретно французского классицизма большее значение имело то, что за Вераром последовала плеяда ученых, печатников и издателей в одном лице, которые на протяжении всего XVI века обеспечивали Франции первое место в европейском книгопроизводстве.

Их ряд начинается с фламандца Йоссе Баде (1462—1535), который латинизировал свое имя и стал зваться Йодокус Бадиус Асцензиус из Асхе, что возле Брюсселя, хотя родился он в Генте. Он прошел обучение в Италии, а затем учился книготорговле в Лионе в типографии Иоганна Трехзеля, на дочери которого, Талии, женился. Лион является исключением из общего правила: его первопечатником был француз, или, вернее, валлонец по имени Гийом ле Руа (работал в 1473—1488 гг.), который учился в типографии братьев фон Шпейер в Венеции, и за ним последовали немцы, среди которых почетное место занимает Трехзель, выпускник Эрфуртского университета. По сравнению с шестьюдесятью с лишним печатниками, которых можно отследить в Париже в последние десятилетия XV века, в Лионе в то же время насчитывалось около 40 типографий, что достаточно ясно свидетельствует об экономическом значении города, всемирно известные ярмарки которого привлекали купцов из Германии, Италии, Испании и который пользовался особым покровительством Людовика XI (1461—1483). Более того, лионским печатникам посчастливилось находиться далеко от цензуры, проводимой теологами Сорбонны, и поэтому, в отличие от своих коллег в Париже, они могли свободно следовать гуманистическим тенденциям, прекрасным образцом чего был иллюстрированный Трехзелем том Публия Теренция Афра.

Баде перебрался из Лиона в Париж в 1499 году и там продолжил труды своего тестя рядом изданий древних и современных авторов, писавших на латыни; среди вторых было большинство ранних сочинений Эразма Роттердамского. Кроме того, Баде был первым издателем Гийома Буде, одного из величайших греческих ученых всех времен. Praelum Ascensianum, так Баде назвал свою фирму, взяла своей эмблемой печатный станок, которая, между прочим, была первым в истории изображением станка. После смерти Баде его фирма объединилась с другой типографией, которая приобрела еще большую известность в качестве истинного кладезя классической литературы, а именно с той, которую основал Анри Этьенн (Генрикус Стефанус) в 1502 году или незадолго до того. Его выдающимся советником и автором был Жак Лефевр д’Этапль (Якоб Фабер Стапуленсис), ведущий французский специалист по Греции, чьи Psalterium quintuplex, «Пятичастная Псалтирь» (1509), и комментарии к Псалмам (1507) и посланиям Павла (1512) впервые применили филологические методы к исследованию Библии. В своих латинских изданиях Этьенн пользовался редакторской помощью Жоффруа Тори (1480—1533), который впоследствии основал собственную типографию.

Вдова Анри Этьенна вышла замуж за партнера ее покойного супруга, Симона де Колина, который достойно продолжал традиции фирмы, пока в 1525 году в дело не вступил Робер Этьенн (1503—1559). Робер был женат на Перетте Баде и после смерти его тестя (1535) объединил типографии Баде и Этьенна. В это же время жил и трудился еще один зять Баде, Мишель Васкосан; и именно Колину, Тори, Роберу Этьенну и Васкосану правление Франциска I (1515—1547) обязано своим прозвищем золотого века французской типографики. Эти печатники познакомили Францию с типографскими принципами Альда Мануция – исключительное использование римских и курсивных гарнитур, удобный размер книги и невысокая цена. Под влиянием принципов Тори Колин и Этьенн приобрели совершенно новые наборы шрифтов. Самому Колину приписывают создание курсивной и греческой гарнитур, но фирме повезло заполучить на службу Гарамона в качестве пуансониста и «типографского консультанта», как мы сейчас описали бы его должностные функции.

Симон де Колин, хотя сам он и не был ученым, всецело поддерживал и даже расширил спектр научных трудов, в том числе по естественным наукам (De Nature Stirpium, «О природе растений» Жана Рюэля), космологии и астрологии (Жан Фернель и Сакробоско), не считая приятных глазу томов Горация и Марциала в духе Мануциевых изданий.

Робер Этьенн, а после него его сын Анри Этьенн-второй (1528—1598) являются двумя наиболее выдающимися учеными-печатниками своего века. Робер был одновременно и знатоком Античности, и набожным христианином, и две эти склонности нашли удачное сочетание в его критических публикациях Вульгаты (1527—1528) и Ветхого Завета на иврите (1539—1541, исправленное издание 1544—1546 годов). В своем греческом Новом Завете 1551 года он разделил главы на пронумерованные стихи – это нововведение быстро стало общепринятым. Самым большим достижением Робера в области чистой науки был его Thesaurus linguae Latinae, «Латинский тезаурус» (1531, затем часто переиздавался с исправлениями); до сих пор его не удалось полностью превзойти. Благодаря Dictionarium latino-gallicum, «Латинско-галльскому словарю» (1538), Dictionaire francoislatin, «Французско-латинскому словарю» (1539—1540), и сокращенным школьным изданиям того и другого – оба часто переиздавались – Робер также стал и отцом французской лексикографии.

Робер Этьенн пользовался покровительством, практически личной дружбой, короля Франциска I, единственного государя всех веков, который относился к печати с той же любовью и вниманием, которые Карл I проявлял к своей картинной галерее, а большинство монархов – к величественным дворцам и драгоценностям своих любовниц. Франсуа прозорливо осознал, какую огромную власть может дать возможность обратиться посредством печатного слова к тому, что позднее стали называть общественным мнением. В 1527 году впервые в истории дипломатии его правительство публично разъяснило и обосновало свой политический курс в брошюре Lettres de Francois Ier au Pape, «Письма Франциска I к Папе», которая в своем suppressio veri и suggestio falsi[6]6
  Искажение истины и введение в заблуждение (лат.).


[Закрыть]стала образцом для многих будущих информационных изданий правительств. Позднее Этьенн приложил собственное перо и печатный пресс к публикации некоторых таких документов, которые «должным образом информировали всех и каждого», каким образом союзы христианнейшего короля с немецкими протестантами и турецким султаном служили делу европейского мира и религиозного согласия.

Более достойные плоды дали две другие меры, принятые Франциском. В 1538 году он приказал Этьенну передать по одному экземпляру каждой отпечатанной им греческой книги в королевскую библиотеку, которая, стартовав с такого скромного начала, стала первой библиотекой-депозитарием с охраной авторского права. В следующем году король обнародовал кодекс правил для печатников, самым важным из которых является запрет печатникам использовать такую эмблему, которую можно перепутать с эмблемой другой типографии, – порядок, который в равной степени защищал интересы и производителей, и покупателей книг.

Смерть Франциска I (1547) лишила кальвиниста Робера Этьенна защиты, в которой он нуждался в противостоянии с враждебно настроенными богословами Сорбонны. По этой причине в 1550 году он уехал из Парижа в Женеву, после чего его фирма продолжала работать и в Париже, и в Женеве. В Париже брат Робера Шарль (1504—1564) выпустил полное собрание Цицерона (1555), а также Guide de Chemins de France, «Путеводитель по дорогам Франции», оживленный комментариями о «дурных дорогах», «кишащих разбойниками», о «добром вине» и «жирных устрицах». Но Шарль умер в долговой тюрьме и оставил свое обремененное большими долгами дело племяннику Роберу-второму (1530—1571), который был верным сыном римской церкви. Тем временем Анри-второй (1528—1598) и Франсуа (1537– 1582) поддерживали великолепное качество отцовской типографии в Женеве. Анри отметился публикацией длинных серий языческих и раннехристианских классиков, включая первые издания Анакреона, Плутарха и Диодора Сицилийского; но его выдающимся достижением является Thesaurus linguae graecae, «Греческий тезаурус» (1572), достойный аналог и дополнение к работам его отца. Сын Анри-второго Поль (1567—1627) сотрудничал с великим женевским филологом Исааком де Казобоном, его родственником, поддерживая высокий ученый уровень женевского филиала. Однако он поссорился с властями и бежал в Париж. Здесь его сын Антуан вернулся к прежней вере и был награжден титулами королевского печатника и хранителя греческих матриц. Его смерть в 1674 году положила конец непрерывной в течение почти двух веков, самой блестящей из когда-либо существовавших династии ученых-печатников.

Таким образом, Этьенны проложили мост между периодом инкунабул и королевской типографией Людовика XIII, продемонстрировав уникальную стабильность, а также почти неизменное превосходство французской типографики на протяжении веков. Но окончательное возвращение династии в Париж также указывает на ту непревзойденную роль, которую столица играла в мире французской литературы. Только Лион, крупнейший и практически единственный конкурент Парижа, великолепно удерживал свои позиции в течение почти ста лет. В Лионе дольше, чем где бы то ни было, собственно печать оставалась в руках немецких иммигрантов, и заметное влияние оказывал соседний Базель. Филиал, который Антон Кобергер открыл в Лионе, не только продавал продукцию нюрнбергской фирмы на французском рынке, но и заключал самостоятельные договоры со многими лионскими типографиями, чтобы удовлетворить спрос на книги Кобергера.

Дело Иоганна Трехзеля продолжил Иоганн Кляйн, женившийся на вдове основателя, и его типография работала с 1498 по 1528 год, после чего ею стали управлять сыновья Трехзеля Мельхиор и Каспар. Самые известные публикации братьев – две серии ксилогравюр, которые они заказали у Ганса Гольбейна в Базеле и издали под заголовками Historiarum Veteris instrumenti icones, «Образы Ветхого Завета», и Les simulachres et Historiees faces de la mort, «Образы и иллюстрированные лики смерти», обе в 1538 году, с отрывками из Ветхого Завета и стихами о Пляске смерти соответственно. Трехзели были также первыми издателями испанского врача Мигеля Сервета, который отредактировал для них, среди прочих книг, «Географию» Птолемея (1535). Однако ту книгу, которая привела Сервета к гибели на костре в Женеве в 1553 году, его Restitutio Christianismi, «Восстановление христианства» (1552—1553), опубликовал в Вене Бальтазар Арнулле, причем и печатник, и само место были выбраны, вероятно, по причине их безвестности. В этой книге Сервет описал легочный круг кровообращения; но это открытие осталось неизвестным, так как все копии книги были сожжены, и только три уцелели. Уильям Гарвей не знал об этом, когда изложил перед своими современниками Exercitatio anatomica de motu cordis et sanguinis in ani-malibus, «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных» (Франкфурт, 1628).