Текст книги "Человек Точка"

– Значит, ты отказываешься писать?

В ответ Зюскинд опустил голову, ему хотелось пить, есть, хотелось в туалет. Простые житейские потребности оказались сейчас пределом мечтаний Он просидел всю ночь в отделении. И только утром, с приходом следователя, понял – все самое плохое еще впереди.

– Мне нужно в туалет, – тихо произнес Зюскинд.

– А мне полететь в Париж, давно мечтаю, – ответил следователь.

– Я не выдержу.

– Попробуй отлить в моем кабинете, убью. Урод!

Дверь открылась, к Гайкову присоединился его напарник Максим Думка. Он заломил Зюскинду руки назад, за спинкой стула надел наручники, быстро сунул что-то в карман.

– Последний раз спрашиваю, ты будешь писать правду? – строгим тоном спросил Эдуард Гайков.

Веник молчал, от страха у него дрожали колени. «Бить будут», – подумал Зюскинд. События развивались по худшему сценарию.

Максим Думка пригласил в кабинет понятых. При них он извлек из кармана брюк подозреваемого несколько пакетиков героина и показал им наркотики. Составили еще один протокол. В первом протоколе, который появился вчера вечером, говорилось о том, что в квартире гражданина Вениамина Зюскинда сотрудниками милиции изъяты восемьсот двадцать три грамма наркотических средств. Понятые не сомневались, найденные в карманах подозреваемого пакетики героина свидетельствует о том, что преступник – отъявленный негодяй. Они подписали необходимые бумаги, и с чувством выполненного долга покинули здание Ленинского райотдела. Максим медленно, со знаками препинания, зачитал два протокола Зюскинду.

– Десятка светит, не меньше, – с улыбкой на лице сказал Эдуард Гайков.

– Десять лет для нашего мальчика это не срок, за примерное поведение на зоне его амнистируют, пяток отсидит, не больше, – издевался Дудка.

– Макс, ты на его руки посмотри, он маникюр делает, как девушка.

Это правда. Веня Зюскинд раз в две неделю делал маникюр, любил ходить в «спа-салоны», пользовался дорогой косметикой. Он одевался в модных бутиках, вел здоровый образ жизни, питался исключительно экологическими продуктами. И ничего зазорного в этом не видел. Чтобы работать на олигарха, быть успешным, нужно выглядеть на миллион долларов. Оказывается, это вызывает страшное раздражение у представителей правоохранительных органов.

– Бля, он педик, ты посмотри на него, Эдик!

– Макс, вот счастье-то привалило. Я знаю, что мы сейчас с ним сделаем!

Милиционеры издевались цинично, грубо, пытаясь парализовать волю Зюскинда, им необходимо любой ценой получить признание, им нужен компромат на Александра Черткова. Водочный олигарх мечтает стать серым кардиналом Задорожья, но место занято. Чертков посягнул на вотчину Графского, на его людей Он, молодой и прыткий, замахнулся на незапятнанную репутацию самого Родиона Павловича Хомяка, на Зверя. Со словами «пощады не будет» главный милиционер области натравил своих подчиненных на беззащитного Веню. Они старались, выслуживались, злились. Худосочный помощник олигарха оказался крепким орешком.

– Мое терпение на исходе, – констатировал вслух Эдуард Гайков.

– А я терпеть не стану, у меня «терпелка» больше не работает. Будем из крепкого орешка голубого слоника делать, – заявил Максим Думка.

При слове «голубой» Веня Зюскинд напрягся, он не знал значения слов «голубой слоник», но инстинктивно осознал, издевательства в извращенной форме продолжатся.

Думка открыл ящик рабочего стола, достал старый противогаз советского образца.

– В армии служил? – спросил следователь Зюскинда.

Веня молчал, как партизан, он вращался в элитарной прослойке, его ежедневно окружали олигархи, артисты, чиновники, общественные деятели, политики, поэтому тема бесчинств в отделениях милиции как-то никогда в светских разговорах не возникала. Помощник Черткова впервые в жизни оказался в незнакомой ему среде, среди злобных, играющих не по правилам людей в погонах.

– Сколько вы хотите? Я готов заплатить за свою свободу, любые деньги! Один звонок, и деньги доставят в отделение милиции. Назовите цену!

– Максим, подозреваемый предлагает нам взятку в особо крупных размерах, и это при нашем добросовестном исполнении служебных обязанностей!

– За кого он нас считает, за продажных работников правоохранительных органов? Мы мзду не берем, нам за державу обидно! У тебя почти килограмм наркотиков в квартире изъяли, а ты нам деньги предлагаешь?

Зюскинд осознал, приказ на его задержание поступил сверху, раз служивые не берут денег, значит, его дела очень плохи.

Опытные следователи связали веревкой ноги, надели на интеллигентное лицо Вениамина противогаз, в котором отверстия для поступления воздуха надежно заклеены. И началось…

Он кричал, но его не слышали, он извивался, бил ногами, задыхался. Воздух не поступал…

Зюскинду показалась – прошла вечность, он задыхался, лицо вспотело, комната поплыла, в глазах резко потемнело, как будто выключили свет. Мучители почувствовали важность момента, сняли противогаз.

– Слабак помощник у Черткова… Он у нас девочка! Ца-ца!

– Нет, он – голубой слоник, – безапелляционно заявил Максим Думка и плеснул в лицо пленника холодной водой из графина.

Зюскинд закашлял, сплюнул, во рту у него остался мерзкий привкус резины от старого противогаза.

– Не плюй на пол! Интеллигент гнилой, видели мы тут всяких. Заговоришь, как миленький!

– Признание писать будешь? «Александр Евгеньевич Чертков давал мне распоряжение опорочить достойных людей» или пойдешь по статье распространение наркотиков.

Зюскинд молчал…

Он глубоко дышал, пока ему снова не надели противогаз, который в перерывах между пытками безжизненно страшной, уродливой, сморщенной гримасой валялся на полу. Думка взял в руки железный прут, снял с помощника Черткова обувь, и стал со всей силы бить по его ухоженным пяткам. От страшной, пронизывающей тело боли Веник упал в обморок. Максим Думка в очередной раз плеснул ему водой в лицо.

Телефонный звонок временно прервал экзекуцию. Звонил Родион Павлович Хомяк. Выслушав подробный отчет подчиненных, он вспомнил по алфавиту словарный запас нецензурных слов, имеющихся в арсенале правоохранителей, и направил их в адрес подчиненных. Результат отсутствовал. Зюскинд играл роль «крепкого орешка». Через тридцать пять минут генерал милиции решил лично прибыть в районное отделение. Небывалый случай!

Веня Зюскинд не выдержал, под стул, на котором он сидел, интенсивно зажурчало, милиционеры брезгливо переглянулись. Вытирать чужие янтарные лужи они не обучены, но и встречать генерала с подмоченной репутацией задержанного никак нельзя. Следователи Думка и Гайков вместе со стулом вынесли Зюскинда в соседний кабинет, там они развязали ему ноги, сняли наручники, дали возможность умыться. Вместо полотенца Максим Думка протянул пострадавшему отмотанный от рулона кусок туалетной бумаги, Веня промокнул ею свое перекошенное от ужаса лицо. Это оскорбило его больше, чем лужа, оставленная в соседнем кабинете. Прирожденный эстет Зюскинд впервые в жизни дотронулся до лица, которое он лелеял в дорогих спа-салонах, дешевой туалетной бумагой.

Родион Павлович ворвался в кабинет, как горящая комета с огромным шлейфом нереализованной энергии, способной разрушить любые препятствия на своем пути. Он отругал подчиненных за некорректное поведение, погрозил жирным указательным пальцем. Следователи вышли из кабинета, театрализованное представление набирало обороты. Веня посмотрел с благодарностью на генерала. Родион Павлович из кожи вон лез, чтобы понравиться собеседнику. Он предложил ему закурить, Зюскинд придерживался здорового образа жизни, но не в этом конкретном случае. Дрожащими руками униженный и оскорбленный Веник вытащил из пачки предложенную генералом сигарету, взял из его цепких рук зажигалку, закурил. Первая затяжка…

Кашляя, сглатывая слезы от едкого дыма, Зюскинд вспомнил студенческое прошлое: сигареты, пиво, мальчики. Избыток личного времени, роскошь общения. Сегодня свободы нет, есть только Чертков, его проекты, мечты, желания. Вениамин, словно джинн из лампы, шеф потер ее, и механизм подчинения моментально срабатывает «Чего изволите, хозяин?» Зюскинд попал в милицию благодаря шефу, развязавшему в Задорожье масштабную информационную войну. И выбраться из милицейских застенков, решил Веник, он сможет только при участии Александра Евгеньевича. Вот такая патологическая зависимость. Попасть в кабалу к Черту легко, освободиться немыслимо.

Генерал дал возможность Зюскинду успокоиться и подумать. Пора.

– Вениамин, кто я такой, вам хорошо известно?

– Да. Вы – Родион Павлович Хомяк, по кличке Зверь, работаете начальником Областного управления УМВД, за глаза вас называют индусом, так как вы представляете в этом регионе интересы Игоря Графского. Вы человек влиятельный, жесткий. У вас есть надежная крыша в столице, ваш ближайший родственник работает в министерстве УВД.

– Спасибо. Точная характеристика. Будем играть открыто, маски сорваны. А теперь я расскажу о тебе. Ты – Зюскинд, личный помощник Александра Черткова. Пиарщик, незаурядных способностей, потому что обычному человеку у Черткова больше года продержаться на службе невозможно. А ты работаешь у него три срока, а может и больше. Черт поручил тебе провести информационную атаку против нас. И ты выполнил приказ, или я не прав?

– Он мне заданий, связанных с вами, не давал. Это провокация, кто-то хочет поссорить вас с Чертковым, – Зюскинд неинтеллигентно выпустил дым из ноздрей, руки сильно тряслись, тело знобило, голова кружилась, сильно хотелось спать.

– Допустим, я тебе поверю. Тогда кто работает против нас?

Веник придумывал версию по ходу милицейского представления. Сказать правду, сознаться – означает обрубить страховочный трос. Одно-единственное слово, сказанное против шефа, означало для Зюскинда смерть. Черт предателей не прощает, он с ними безжалостно расправляется.

Родиону Павловичу, как всегда вовремя, позвонила Катя, его юная любовница, в очередной раз бессовестно канючила деньги, и Зверь очень быстро согласился на все ее условия, только бы отстала. Сейчас для Зверя самым ценным являлось получение компромата на Черта, и желательно в письменном виде.

– На чем мы остановились? Ах, да! Кто работает против нас, если не Чертков?

– Я не знаю…

– Тогда выскажи предположение, намекни.. Ты умный мальчик, – слово «мальчик» Зверь интонационно выделил.

Зюскинд почувствовал западню. Главный милиционер нащупывает болевые точки, подумал помощник Черткова. Сигарета испустила последний выдох, заполняя кабинетное пространство слабеньким табачным дымом, и благополучно умерла. Обугленный фильтр. Его Зюскинд машинально положил в карман. Зачем? На этот вопрос он и сам ответить не мог, здесь в милицейских застенках любая мелочь приобретала ценность.

– Я считаю, интриги против вас плетет Иван Григорьевич Копейка, он хочет самостоятельно управлять городом, а не под вашим руководством. Для него это политический вопрос, моральный и финансовый. Он не хочет казаться английской королевой, он хочет быть полноправным градоначальником и тогда все бюджетные кормушки его. Он парь и Бог, а с вами – марионетка. Но это лишь предположение. Я не хочу напрасно обвинять мэра.

– Складно поешь, – с улыбкой на небритом лице сказал Зверь.

– Родион Павлович, вы просили – я ответил.

Роль доброго полицейского у Зверя плохо получалась. Не его это амплуа.

– Хватит паясничать! Бери бумагу и пиши, как Чертков заставлял тебя порочить имя уважаемых людей. Не напишешь, пеняй на себя.

– Я не буду писать, – категорично заявил Зюскинд.

– Ах, не будешь! В соседнем кабинете сидит твой любовник, некий Артур…

Зюскинд до неприличия сжался, он напоминал комок нервов, которые сплелись в плотный клубок красной шерсти. Найти концы невозможно! Это для простого человека, а Зверь профессионал, он и не такие человеческие клубки распутывал.

– Я твоего любовника закрою с уголовниками в камере. Знаешь, что они с ним сделают?

– Вы не посмеете, Артур в корпорации не работает. Родион Павлович, вы же не зверь, на самом деле. Простите, я хотел сказать… – из глаз Зюскинда потекли слезы, крупные, как горох.

Генерал вышел из кабинета, демонстративно сильно хлопнув дверью. Через пять минут из-за стенки стали доноситься истошные звуки. Веник мысленно и в малейших деталях представил Артура, над которым изощренно измывались милиционеры. В соседнем помещении действительно, по наставлению генерала, следователи Гайков и Дудка, засучив рукава, от души воспитывали, но только не Артура, а отловленного ими еще вчера любителя цыганской ширки.

Генерал возвратился на исходную позицию, он вернулся в кабинет, где сидел помощник Черткова и горько плакал, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку, с которой он привык засыпать по ночам.

– Нравится? Сейчас ты напишешь то, что я скажу, или твой любовник станет инвалидом! И тогда никакого секса, слышишь, Зюскинд! Никакого! Твой Артурчик будет нуждаться исключительно в памперсах и овощных супчиках, пожизненно! – кричал Зверь, у которого подскочило давление, и сосуды в глазах полопались от перенапряжения. Залитые кровью белки выглядели угрожающе, начальник областного управления напоминал быка, участвовавшего в безжалостной корриде.

Мир без предупреждения, без первичных признаков надвигающийся катастрофы рухнул, стены поплыли, искаженное злобой лицо генерала напомнило Зюскинду мультипликационного тролля, который каждого, кто становился на его пути, превращал в мерзкую, скользкую жабу. Веня Зюскинд не хотел стать жабой, он утратил сознание.

Генерал развел руками, ткнул ногой жертву допроса и многозначительно произнес:

– Педики – однозначно не мой профиль!

Личные связи

Начало рабочего дня. Жанна пришла в офис благотворительного фонда «Родня Задорожья» раздавленная, падшая духом. Всю ночь ее мучили видения в стиле фильмов Хичкока, она просыпалась в слезах, пила холодную воду из проржавевшего крана, ложилась спать, и через пару часов просыпалась от очередного кошмара. Такое с ней происходило впервые.

Ей снились милицейские казематы, в которых правоохранители избивали Зюскинда. Друг Веня корчился от боли на грязном полу, мочился, от него неприлично пахло. Веник слыл педантом, для него сломанный ноготь равносилен трагедии вселенского масштаба. А здесь такие нестерильные пытки! Жанна мучилась в догадках, пытаясь расшифровать ночные кошмары, раньше бессонницей она не страдала, впрочем, и сны ей снились крайне редко. Чувство страха за судьбу сослуживца и бывшего студенческого приятеля пиарщицу не покидало, оно, словно заноса в мозгу, будоражило воображение.

– Жанна, у нас бюджет на фуршет не сходится, вспомни, что мы заказывали, – взяла пиарщицу с порога в оборот директор фонда.

– Я просила вас, Раиса Николаевна, всю информацию записывать!

– Это что-то в фирме по доставке закуски напутали. Вспомни, блинчики с красной икрой на столе были? В роддоме врачи такие прожорливые!

– Причем здесь врачи! Раиса Николаевна, вы сами три штуки подряд съели, я хорошо это помню.

– Жанна, прекратите меня критиковать, я три блинчика съесть не могла, я на диете.

Людмила Работягова и Наталья Зотова переглянулись, улыбки на лицах работников благотворительного фонда «Родня Задорожья» свидетельствовали, директор фонда бессовестно и публично лжет. Диета и Раиса Гавкало – вещи несовместимые. Раиса Николаевна любила вкусно покушать, об этом красноречиво свидетельствовали ее выпяченные в проблемных женских местах жирные округлости.

– Я не понимаю, Раиса Николаевна, какие у вас возникли проблемы с бюджетом. Вот, возьмите чек и посчитайте, – Жанна достала из сумки длинную бумажную ленту, на которой кассовый аппарат точно зафиксировал перечень блюд от фирмы, где заказывался фуршет.

Раиса Николаевна изменилась в лице, которое ассиметрично перекосило, директор фонда хотела немного заработать денег, а здесь – чек! Вечно эти пиарщики лезут не в свои дела, подумала директриса.

– Спасибо, Жанна, – процедила сквозь недавно вставленные зубы Раиса Гавкало.

Наташка Зотова не выдержала и хихикнула, прикрывая рот ладошкой. У Гавкало отменный слух, она злобно взглянула на подчиненную и произнесла:

– Наташа, а куда пропал большой баннер? На складе мне сказали, его нет. За наглядную агитацию фонда, кажется, ты отвечаешь?

После проведения футбольного матча необъятных размеров баннер фонда «Родня Задорожья» действительно пропал. Но об этом Раиса Гавкало вспомнила именно сейчас.

– Раиса Николаевна, я его ищу.

– Не найдешь баннер, я его стоимость из твоей зарплаты вычту!

Наташка расстроилась, четыре месяца без заработной платы, подобные обстоятельства у кого хочешь, сотрут улыбку с лица. Зотова покраснела и опустила голову. «Сука!» – подумала Жанна. Директорша с гордо поднятой головой направилась к себе в кабинет, возле входной двери она почувствовала, есть еще одна сенсационная новость, которая способна окончательно испортить сотрудникам фонда настроение. Раиса Николаевна резко развернулась массивным корпусом в сторону подчиненных и произнесла:

– Да, и еще. Я общалась с Морозовым по телефону, это новый начальник службы безопасности Черткова, он меня расспрашивал подробно про Зюскинда. И по секрету мне рассказал, что Вениамина милиция задержала. Он находится в Ленинском районном отделении милиции.

– Как в милиции?!– выкрикнула Жанна, ее ночные кошмары воплощались в реальность.

– Подробностей не знаю, – отрезала Раиса Гавкало.

– Мой бывший муж в этом райотделе работает, я знаю – туда лучше не попадать.

– Вот ты и узнай у бывшего, за что Зюскинда задержали.

– Раиса Николаевна, я с ним не разговариваю, мы в контрах. Если обращусь к нему за помощью, то буду долго отрабатывать долг. Вы его не знаете!

– Что за глупости, Жанна, ради Вениамина можно на время зарыть топор войны с бывшим мужем.

– Послушайте, Александр Евгеньевич очень влиятельный человек, не надо проявлять самодеятельность. Я думаю, он своего помощника в беде не оставит, – вмешалась в разговор Наташа Зотова.

– Я тоже так думаю, – подала голос Людмила Работягова.

– Согласна девочки, но я бы, имея мужа милиционера, не бросила друга в беде, – подлила масла в огонь Раиса Николаевна, и, театрально громко хлопнув дверью, быстро скрылась в директорском кабинете подсчитывать злополучный бюджет. Маржа в нем отсутствовала, личного интереса нет, одни скучные цифры. Невыносимо!

Жанна заварила крепкий кофе, после ночных кошмаров глаза у нее слипались, хотелось спать. Пиарщица сладко зевала, терла глаза. Она общалась с людьми, приходившими в фонд, звонила главным редакторам газет. Обычный суетливых день, масса организационных вопросов, но в голове пиарщицы, как бегущая строка на телеэкране, вращалась одна и та же мысль, как там Зюскинд, почему он оказался в милиции. У Жанны Громовик проснулись сильные материнские чувства, и хотя Веня не приходился ей сыном, а только сослуживцем, она набралась наглости и позвонила шефу. Чертков долго не брал трубку, Жанна не отступала. Терпение олигарха лопнуло, он сошел с финансового Олимпа, прервал разговор с деловым российским партнером, и наконец-то вышел на связь.

– Надеюсь, Жанна, ты звонишь по очень важному делу, – слово «очень» из уст Черткова прозвучало с особым интонационным ударением.

– Я хочу знать, что случилось с Зюскиндом, говорят он в милиции, – с грустью в голосе произнесла Жанна.

– Ты звонишь мне, чтобы озвучить сплетни?

– Веня не выходит на связь, Александр Евгеньевич, – оправдывалась Громовик.

– Ты знаешь, сколько стоит минута моего личного времени? Чего ты мне звонишь в разгар рабочего дня? Это я должен беспокоиться, где мой помощник, а не ты! Или у тебя нет работы?

– Работа есть, я переживаю, Александр Евгеньевич…

– Я тебе деньги плачу за сделанную работу, а не за твои эмоциональные истерики, я на переговорах… – шеф прервал разговор, он рассердился и не скрывал этого.

Жанна продолжила работать. Она механически вычитывала газетные гранки, присланные ей по электронной почте, и периодически звонила Зюскинду, в надежде услышать знакомый кокетливый голос. Телефон звонил, но трубку никто не брал. Реакция Черткова на исчезновение помощника Жанну искренне удивила. Что-то здесь не так! Похоже, Раиса Николаевна права, Зюскинд в беде. Ответить на волнующие ее вопросы мог только один человек, бывший муж. Жанна меньше всего жаждала этой встречи, но, наступив на горло собственному самолюбию и гордости, она назначила деловое свидание благоверному в парке, напротив райотдела. Он согласился, потому что искусственно придумывал повод для сближения, добивался дочери, а здесь такая удача! Жанна позвонила сама!

Для него супружеская измена являлась служебной интрижкой, для нее – поводом для расставания. Раскаяние пришло быстро, после ухода Жанны в доме перестало пахнуть свежим вкусным борщом, кухонная раковина постоянно наполнялась грязной, жирной посудой. А еще, наглаженные простыни, которые пахли потом одинокого мужчины, потому что менялись раз в месяц. Он хотел возвратить налаженный домашний быт, он хотел просыпаться с любимой женщиной по утрам в одной постели и поздно вечером целовать маленькую щекастую дочь, даже если она глубоко спит, когда он за полночь возвращается уставший с работы. Жанна, Жанночка, любимая, родная повторял он, как заклинание.

Городской неухоженный парк, налицо первые признаки надвигающейся осени. Лето на исходе, как быстротечно время! А вот и первый упавший лист клена с обугленными, подсохшими краями, ветер дунул, и падший лиственный ангел улетел. Заботливые мамы с колясками, противные старушки, облюбовавшие разбитые некрашеные скамейки, Гайкову пришлось ждать, пока одну из лавочек сутулые сплетницы освободят для свидания. Он пришел раньше назначенного времени, обманул начальника, убедив его, что идет общаться с осведомителем по нашумевшему делу ограбления банка. А сам ожидал в парке бывшую жену, развод с которой состоялся по факту, но штампы в паспортах они еще не успели поставить. Формальность! Ничего не значащая юридическая зацепка, а для него – связь, семейные узы.

Она красивая, в деловом ярко-синем костюме, в белой блузке, на высоких каблуках показалась в конце зеленой аллеи. Он завороженно смотрел на знакомый силуэт и хотел его обнять сильно, страстно. Но вместо этого просто смотрел и ждал, когда она подойдет. Он мужественно охранял единственную лавку в парке, свободную для общения.

– Здравствуй, прости, что отрываю, но у меня к тебе есть нетелефонный разговор, – сказала Жанна бывшему мужу.

– Рад тебя видеть, отлично выглядишь, дорогая, – ответил Эдуард Гайков, старший следователь Ленинского райотдела.

Когда они расписались, Жанна отказалась брать фамилию Гайкова, мотивируя это тем, что фамилия для пиарщика – как бренд, торговая марка. Громовик звучит гордо! Однако дочь в свидетельстве о рождении записана на фамилию Гайкова, так настоял Эдик. Вечное напоминание, кто отец Машки.

Она села рядом с ним на скамейку. Поднялся сильный ветер, растрепал ее прическу, Жанна недовольно поправила волосы.

– Эдик, выслушай меня спокойно!

– С Машкой что-то случилось? – испугался Гайков.

– С ней все в порядке, в выходной я работаю, можешь сходить с Машкой в цирк, там говорят новая программа.

– Очень жаль! В субботу и воскресенье я тоже работаю. Может, сходим в цирк все вместе, но на следующей неделе, как раньше?

– Если не произойдет очередного преступления, – съязвила Жанна.

– Обещаю, не произойдет, – он посмотрел ей прямо в глаза, взял за руку.

Жанна не дернулась, как раньше, позволила держать себя за руку. Он насторожился, ей что-то нужно от него. Что? Что заставило ее нарушить обет молчания?

– Эдик, у вас в райотделе держат одного человека…

– Фамилия? – жестко спросил Гайков.

– Вениамин Зюскинд. Только он по мальчикам, не вздумай меня ревновать, – предупредила Жанна бывшего мужа, зная, как он подозрительно ревнив. А он и не думал ревновать.

– Куда ты лезешь, детка? Это игры больших людей. Тебя Чертков подослал ко мне, только не ври мне, Жанна!

– Шеф о Венике ничего слышать не хочет, я ему звонила сегодня, он меня выругал. Я хочу знать, что происходит. Обещаю, Эдик, я никому ничего не скажу. Ты меня знаешь! Слово даю. Признайся, Зюскинд у вас?

– Ты с Чертом спишь? – провоцировал Гайков, сказывались милицейские гены, все родственники Эдуарда работали в милиции.

Жанна не любила, когда ею манипулировали, но терпела. Она не привыкла отступать. Ее цель – узнать, где сейчас находится Зюскинд.

– Я с Чертковым не сплю, у него модели, силиконовые девочки в возрасте семнадцати лет, чужие жены… Зачем ему женщина средних лет с ребенком? Эдик, не сходи с ума!

– У тебя кто-то есть?

Жанна знала, он не отстанет, врать бесполезно, поэтому сказала правду:

– Я замужем за работой. Доволен? Теперь я жду ответа от тебя. Веня Зюскинд у вас? Эдик, прошу, скажи…

– Да. Дела у твоего приятеля плохи, его не выпустят, пока он не подпишет бумаги.

– Какие бумаги?

– Жанна, если ты расскажешь своему шефу о нашем разговоре, я сам тебя задушу.

– Хорошо. Так какие бумаги?

– Против Черткова. Он должен письменно подтвердить информацию о том, что твой шеф ведет грязные информационные войны против индусов. Сегодня с Зюскиндом беседовал сам Родион Павлович Хомяк. Понимаешь, о чем я говорю?

– Веню бьют?

– Пытают. Допрашивать начали мы с напарником, а сейчас он в камере. Жанна, его сломают.

– Адвокат освободит. У Черткова сильная юридическая служба работает. Информационные войны, формальный повод для задержания. Эдик, через сутки Зюскинд будет на свободе!

– Неужели? У него дома нашли почти килограмм наркотиков, а в карманах в присутствии понятых изъяли кокс. Срок пацану светит большой. На зоне ему конец, слабый он. Заешь, что с ним там сделают?

– Не надо, Эдик!

– Не надо!!! Ты к кому работать пошла? К Черту! Жанна, это опасно, а у нас ребенок! Ты о Машке подумала? Его корпорация – это змеиное гнездо, мне такое рассказали о «Родненькой»… Он страшный человек!

Жанна заплакала. Эдик обнял ее, цель достигнута. Слабая женщина нуждается в его опеке и защите. Жанна осознавала порочность такого сближения, но ничего сделать не могла. Происходило то, что происходило.

– Я хочу его увидеть, сейчас. Прошу, помоги мне.

– Ему ты поможешь, а меня уволят? – нервничал Гайков.

– Ты умный, я знаю, придумай что-нибудь! Очень надо!

Эдуард Гайков любил управлять процессами, диктовать свои условия. У следователей это профессиональное. Он хотел полноценную семью, завтраки по утрам, наглаженные рубашки. Он хотел возвратить Жанну любой ценной. Он хотел, чтобы она зависела от него и жила исключительно по его сценарию. Случай представился, можно все изменить.

– Через двадцать минут ты зайдешь в райотдел, скажешь к кому, тебя пропустят. Я дам указание. Если спросят, по какому вопросу, скажешь, что ты моя жена. Не вздумай говорить, что бывшая. Идешь к мужу, мол, дела семейные. Лишнего не болтай. Мой кабинет 21, на втором этаже. Ясно? Вон, видишь магазин?

– Да.

– Купи колбасы, хлеба, воды. Только быстро. И без истерик, дашь ему поесть, вопросов не задавай. Надеюсь, все пройдет гладко. Об этой встрече никому не рассказывай. Я это делаю исключительно ради тебя. Мне до этого педика дела нет.

– Спасибо, Эдик. Спасибо, родной.

Двадцать минут показались Жанне вечностью. Она нервно поглядывала на часы, покупая молочную колбасу, хлеб, воду. Ей вдруг показалось, что этого недостаточно, и она решила облегчить участь друга в милицейских застенках. В большом полиэтиленовом пакете нашлось место для банки кофе, пачки чая, печенья и йогурта. Зюскинд любит малиновый био-йогурт Без него никак! Жанна, следуя строгой инструкции мужа, проникла на территорию райотдела. Атмосфера здесь тягостная, решетки при входе, темные длинные коридоры, суета. Мужчина неопрятного вида кричит на милиционера, тот не церемонится, отвечает жестко, толкает крикуна в спину. Территория не контролируемого общественностью правопорядка, подумала Жанна. Кабинет она нашла быстро. Постучала.

– Войдите, – услышала пиарщица знакомый голос мужа.

Дверь отворилась, и она увидела его, точнее – худую, сутулую спину Вени. Он сидел на стуле, низко наклонив голову вперед, спина родная, узнаваемая.

Гайков жестом указал жене сесть на стул возле двери, она рухнула, пакет с продуктами, подобно якорю, причалил в нужном месте, возле ножки стула.

– Зюскинд, к вам один знакомый человек пришел, принес поесть. Я нарушаю должностную инструкцию, поэтому об этой встрече никому не рассказывайте. А иначе я тебя сам прибью, понял, Зюскинд?!– грубо крикнул Гайков.

Жанна схватила продукты и подбежала к Венику, таким она его никогда не видела. Потный, грязный, под ногтями грязь или запекшаяся кровь, Веня выглядел, как затравленный домашний щенок в зверинце для хищников. Зюскинд, маленький и беззащитный, казалось, если он подаст голос, тявкнет, его тут же убьют. У Жанны от жалости и страха мгновенно похолодели руки, кровь перестала циркулировать в привычном режиме, первым о сбое в ее организме просигнализировало сердце, оно противно заныло.

– Веня, Веник, родной, я принесла тебе поесть, – Жанна вывалила на стол перед Зюскиндом все содержимое пакета.

– У тебя нож есть? – спросила она у бывшего мужа.

– Ага, a еще вилка, фарфоровая тарелка, ароматизированные салфетки. Жанна, это не ресторан, ты в отделении милиции находишься.

Гайков освободил руки задержанного от наручников и торжественно вручил ему половинку свежего, белого хлеба и большой кусок молочной колбасы. Зюскинд накинулся на еду, как бездомная дворняга, он кусал по очереди большими кусками колбасу и хлеб, давился, кашлял.

– А остальной провиант я экспроприирую в фонд работников правоохранительных органов, – заявил Эдуард. – Печенье, кофе нам самим пригодятся.

– Йогурт отставь, – попросила Жанна.

– На, забирай, нормальные мужики такой ерундой не питаются.

Жанна открыла бутылку питьевого йогурта и протянула его Венику. Помощник олигарха стал жадно глотать содержимое из разноцветной бутылки. Его любимый малиновый йогурт показался в милицейских застенках пределом мечтаний.

– Не спеши, Веня, ешь спокойно, – успокаивала Жанна пленника, наблюдая, как тот, большими кусками глотает хлеб с колбасой и запивает сухой паек йогуртом.

– Не хватало, чтобы ты еще удавился в моем кабинете, жуй, а не глотай, как удав, а то плохо в камере будет. Слышишь, Зюскинд! – предупредил Эдуард.

Веня замотал головой и стал сильно икать.

– Веник, держись, все будет хорошо!

Зюскинд перестал жевать, впервые посмотрел на Жанну и заплакал.

– Хватит сопли распускать. Ты ж мужик! Какой-никакой! – возмутился Эдуард Гайков.

Жанна подошла к другу, наклонилась и обняла его крепко-крепко, как свою маленькую дочку, когда та капризничает и не хочет спать. Гайков приревновал жену, на его лице выступил характерный пот, ноздри расширились, его она давно так не обнимала.