Текст книги "Человек Точка"

– Аудиенция закончена. Жанна, на выход.

Она не торопилась, гладила грязные волосы Зюскинда. Целовала в макушку.

Гайков схватил жену за талию и грубо выставил ее из кабинета.

– Я тебе позвоню, Жанна, давай, уходи быстрее.

– Помоги ему, ради меня. Слышишь, Эдик!

– Угу, – пробурчал он.

Жанна вышла на улицу и побежала через парк, на остановку общественного транспорта. Потоки злого ветра бесцеремонно дули ей в лицо, слезы испортили макияж на лице. За спиной она слышала детский смех и шум деревьев, которые противостояли надвигающейся непогоде. Почему Чертков его не спасает, почему, спрашивала Жанна себя. Ответа не было, грянул гром. Скоро пойдет дождь. Дождь. Объективная реальность, которую необходимо принять, как факт.

Человек, как функция

Игорь Графский нервно и хаотично метался по рабочему кабинету. Олег Качалов и Родион Хомяк синхронно вертели почтенными головами в зависимости от того, в каком углу кабинета оказывался статный силуэт вожака их стаи. В помещении невыносимо пахло дымом от кубинской сигары, попытки Фотографа открыть окно увенчались абсолютным и безоговорочным провалом. Граф боялся, что индусов могут прослушивать, под банком около часа стоял неизвестный его личной охране легковой автомобиль с затемненными стеклами. Установить по номерам, кто хозяин машины, службе безопасности Графа не удавалось, выяснилось лишь, что владелец черного джипа приехал из соседнего города. И точка.

– Плохо работаете, Родион Павлович! Снимите с живого помощника Черткова скальп, если это поможет. Делайте, что хотите! Он должен дать письменные показания против Черта. А иначе мы не отмоемся! В интернете взорвалась информационная бомба, на всех раскрученных сайтах страны пишут, что мы насилуем детей, я родным в глаза смотреть не могу! – обиженно кричал Граф.

– У меня, между прочим, министерская проверка по факту публикаций Если я применю физическое воздействие к помощнику Черткова, придется отвечать. Внимание средств массовой информации приковано к этой истории. Я бы гаденыша Черта собственными руками задушил, если бы мог, – злился Родион Павлович Хомяк. Терять генеральские погоны он не хотел.

– Талантливо нас Чертков в чернила макнул, говорят, он в Америке с профессиональными пиарщиками консультируется, которые специализируются на устранении конкурентов в бизнесе и в политике. Он хочет нас вытравить из нашего города, – заявил Олег Качалов.

– Слышишь, Фотограф, я не крыса, чтобы меня травить. Я генерал милиции, у меня табельное оружие есть. Я любому в Запорожье башку могу прострелить…

– Родион, уймись, – произнес Граф, стряхивая пепел от сигары на ковер, раньше банкир такого себе не позволял. Довели, персидский ковер ручной работы не жалко!

– Я-то уймусь, а вот что вы, Игорь Федорович, без крыши делать будете? Как городом управлять?

– А ты, без денежного довольствия?

Олег Качалов почувствовал, в логове индусов назревает раскол.

– Господа, Чертков обрадуется, и даже очень, если вы поссоритесь. Он этого очень долго добивался. Прощай клан «Индусов», да здравствует «Родня»! Давайте мыслить конструктивно. Нам необходимо погасить этот информационный скандал. Я думаю, пора нам встретиться с самим Чертом. Припугнуть его, мол, твой помощник дал в райотделе против тебя показания. Черт кашу заварил, пусть использует любое противоядие, публикует опровержение, а иначе показания его помощника станут публичным достоянием, – завершил эмоциональную речь Фотограф.

В ответ тишина, тягостное молчание. Граф и Зверь обиженно смотрели в разные стороны.

– Согласен, давайте расходиться. Выпустим Зюскинда и извинимся! – провоцировал соратников Олег Качалов.

– Что!!! – одновременно закричали Граф и Зверь.

Фотограф вздохнул с облегчением, подействовало. Индусы снова хозяева большого города.

– Олег! Мы делегируем тебе полномочия, встречайся с Чертом, урегулируй конфликт. Он убирает из интернета все грязные публикации о нас, а мы выпускаем его помощника. Если Черт не даст задний ход, тогда мы активно блокируем его бизнес в Задорожье, в налоговой работают наши люди, задавим демона! Мы затормозим публичную деятельность его благотворительного фонда, и, вообще, жизни в родном городе ему не будет, – поставленным голосом начальника сказал Граф.

– Может, пусть с Чертом лучше встречается Родион Павлович? – занервничал Качалов.

– У Зверя нервы, если я встречусь с Чертом, много чести. А ты спокойный, рассудительный, наш представитель. Мы тебе доверяем!

Олег Качалов искренне расстроился, все, что не касалось денег, его мало интересовало. Он хотел помирить индусов и вот, оказался в эпицентре крупной разборки Помогай после этого людям, даже если они с тобой одной голубой крови! Импровизированное совещание закончилось. Зверь и Граф на прощание друг другу руки не подали, контрольной рюмки коньяка не выпили и даже крепкого кофе не пригубили. Нестандартная ситуация!

Олег Качалов напрямую позвонил Черткову, в надежде, что тот на телефонный звонок не ответит. Оказалось все наоборот, Александр Евгеньевич назначил встречу в «Филине». Этот ночной клуб Олег не любил, с ним у него связаны тягостные воспоминания. Пьяная драка, с доставкой фигурантов конфликта в отделение милиции. Семь лет назад Качалов еще мог себе позволить, по-пацански засучив рукава, врезать обидчику в челюсть. Сегодня он – уважаемый человек, член исполнительного комитета городского совета, депутат, председатель земельной комиссии, крупный чиновник городского масштаба. Статус обязывает изображать из себя важную птицу, а в душе Качалов – все тот же пацан, который вырос на окраине города и привык всего в жизни добиваться самостоятельно.

Дорогого гостя в «Филине» встретил сам хозяин заведения. Борис Борисович продемонстрировал на своем холеном лице дежурную улыбку радушия и холодной ладонью крепко пожал Качалову руку. Стол ломился от яств. Водка «Родненькая» занимала центральное место среди деликатесов. Суши, салаты, соления, икра, кальмары, горячее мясо, манившее пряным ароматом, и многое другое, что радует глаз и ублажает желудок дорогого гостя. Они сели за столик, хозяин клуба взял вспотевшую от холода бутылку водки и радушно заметил:

– Из холодильника. Я помню, ты любишь только холодную.

– А есть другая? Я «Родненькую» не люблю! – категорично заявил Качалов.

– Олег, если ты хочешь поговорить по душам с Чертковым, другую водку пить в его присутствии не стоит.

– Ладно, наливай! Черт с тобой!

Они выпили и закусили. Огненная жидкость растопила каменное сердце Олега Качалова, он огляделся по сторонам. Осень семимильными шагами завоевывала пространство, с Днепра дуло холодным ветерком. Желтые, мятые, сухие листья клена, растущего по соседству с площадкой под открытым небом, медленно совершали свой последний полет к земле. Их смерть, незамеченная клиентами «Филина», всего лишь визуальная демонстрация смены времени года. Время – единственный невосполнимый ресурс на земле. Воробьи, облюбовавшие центр площадки, дрались за кусок хлеба, который официанты забыли убрать после очередного застолья. Прямо, как люди, подумал Олег Качалов, галдят, выщипывают последние перья у соперника ради пресловутого куска хлеба, которого много никогда не бывает. Кормушка одна, а голодных ртов целая стая. Гость посмотрел на часы, Чертков опаздывал на тридцать пять минут. Не уважает, с грустью подумал Фотограф. И раздраженно спросил у Бориса Борисовича:

– Когда Чертков приедет? У меня мало времени, через час заседание в горисполкоме. Я жду еще пять минут и ухожу!

Борис Шарапов позвонил Черту и спокойным голосом сообщил водочному олигарху, что у него еще есть целых пять минут, чтобы встретиться с Олегом Качаловым.

Через четыре минуты белый, новый, шикарный катер причалил к берегу. Олег знал, что катер принадлежит Шарапову. Он ехидно ухмыльнулся, Черт в собственном репертуаре, любит эффектно появляться на публике, производить впечатление. Олега раздражала театральная постановка под названием «Произвести впечатление», но ему ничего не оставалось, как активно принять в ней участие, согласно купленным билетам. Водочный олигарх шел на встречу с Качаловым в окружении двух телохранителей и худосочного парнишки с кожаным портфельчиком. За ним бежали местные журналисты популярных газет, интернет-изданий и два видео-оператора. Олег Качалов, он же Фотограф, наблюдал эту картину, как в замедленном кино, производства «УкрБолливуда». Обескураженный и застигнутый врасплох Качалов, встал из-за стола. Он пожал руку злейшему врагу, изображая на лице поддельную радость, как в рекламных роликах с копеечным бюджетом.

– Рад вас видеть, знакомьтесь – мой новый помощник Иван, – деловито заявил Александр Чертков.

«Новый помощник! Это новый помощник Черта!»– изумился мысленно возбужденный Качалов. Новый помощник визуально похож на Зюскинда, такой же умник-педараст. Черт намеренно привел его сюда, демонстрируя враждующей группировке бессмысленность шантажа, подумал Фотограф, но виду не подал. Улыбался радушно, как умел.

– Рад с вами познакомиться, Иван. Уверен, вы справитесь с поставленными перед вами задачами. Работать в корпорации «Родненькая» – это большая честь, – произнес Качалов, не понимая, что собственно происходит.

Только Черту могла прийти мысль привести на строго приватную деловую встречу прессу. Это давление, шантаж, черт знает что такое! У Олега Качалова поднялось внутричерепное давление, руки тряслись, ноги подкашивались. Чертков видел это и радовался.

– А зачем здесь пресса? – понизив голос, спросил Фотограф.

– Разве нам есть, что скрывать? – вопросом на вопрос ответил Черт.

Борис Борисович, как радушный хозяин увеселительного заведения пригласил представителей местной прессы отдохнуть за соседним столиком, который официанты заставили съестным и спиртным. Он взял на себя непосильную ношу контролировать СМИ Черт с помощником и Фотографом уединились за отдельным столом.

– Александр Евгеньевич, зачем весь этот цирк? Мы серьезные люди, и вопрос, который нам предстоит решить, далек от публичности.

Чертков пропустил реплику собеседника мимо ушей, он с аппетитом поедал кальмаров.

– Налей мне «Родненькой», – приказал Черт помощнику.

– За будущее Задорожья! За хороших людей и проекты, которые принесут процветание нашему городу! – громко произнес Черт.

Тост поддержали за соседним столиком, пресса ликовала, зрелищ в жизни журналистов и операторов хватало, а вот хлеба, да еще с икрой черной, зернистой – не всегда.

Олег Качалов напряженно жевал мясо, даже рюмка водки не смогла расслабить его нервное напряжение.

– Александр Евгеньевич, нам необходимо серьезно поговорить!

– Говорите.

– Александр Евгеньевич, может, мы найдем более спокойное место для переговоров?

– Боря, Качалову твой «Филин» не нравится! Ты слышишь? Боря!

К столику подошел Шарапов, словесная возня продолжилась. Борис Борисович долго и навязчиво выяснял у гостя, почему он в «Филине» не чувствует себя, как дома. Качалов еле отвязался от радушного до неприличия Шарапова. За это время Черт успел плотно поесть и морально подготовился к разговору.

– Так, о чем ты хотел со мной поговорить? – Черт редко называл собеседников по имени, напоминая им о дистанции, которая существовала между ним и другими людьми.

– О твоем помощнике Зюскинде, – прошептал Фотограф.

– А разве ты не видишь, что у меня новый помощник?!

– Вижу. А разве старого не жаль?

– А что их жалеть? Каждый сотрудник в моей корпорации выполняет определенную функцию. Если бы я бизнес строил с учетом человеческого фактора, корпорация «Родненькая» давно бы развалилась. Я создал мощную, конкурентоспособную систему, нарушить ее работу никому не под силу, – жестко ответил Черт, глядя в глаза собеседника.

– Александр Евгеньевич, ваш помощник дал на вас показания, письменные, – интонационно подчеркнул последнее произнесенное слово Фотограф.

– Какие показания? Что я его оштрафовал за плохую работу? Ха-ха-ха.

– Зюскинд находится в отделении милиции, надеюсь, вы понимаете, что ему там не педикюр с массажем делают.

– Мне чихать, где он находится и с кем. Он не пришел на работу, и я его уволил. У меня другой помощник, а показания пусть мои недруги на сон грядущий читают, если у них других важных дел в жизни нет. Точка! – закричал Черт.

Журналисты за соседним столиком оживились, поинтересовались, в чем дело. Их любопытство погасил Борис Борисович, приказав официантам налить акулам пера и видеообъективов дорогого, марочного коньяку, предназначенного для ТР-персон его заведения.

– Значит, Александр Евгеньевич, разговора у нас не получается! – констатировал Олег Качалов.

– Я готов разговаривать о перспективных городских проектах, о бизнесе, о женщинах, в конце концов. Но тратить личное время на обсуждение бывшего помощника, который на меня кляузы в милиции строчит, увольте. Иван, ты тоже на меня гадости писать будешь, когда я тебя уволю? – грозно спросил у нового помощника Черт.

Худой, задумчивый парень вздрогнул, как птица, сидящая на ветке, которую неожиданно испугал громкий звук.

– Нет, Александр Евгеньевич, как можно. Вы – мой кумир, учитель, гуру. Как можно!

– Врешь, ты мне завидуешь, каналья!

– Нет. Я не завидую, Александр Евгеньевич. Как я смею…

Олег Качалов устал от театрализованного представления. Он понял, переговоры сорваны. Черт сдал Зюскинда на откуп индусам. Фотограф учтиво попрощался и покинул территорию ночного клуба «Филин», которая в дневное время стала надежным пристанищем для главных фигурантов «Родни».

Через пять минут, после важной встречи, между Графским и Качаловым состоялся серьезный телефонный разговор, а еще через минуту индусы осознали: шантаж не удался, они проиграли.

Иван сидел за одним столом с Чертом, боясь сделать лишнее движение, посмотреть в его колючие глаза. Он молодой, неопытный, не уловил хитрой игры водочного гуру, которого боялся и боготворил. Иван работал в юридическом отделе корпорации «Родненькая», сегодня его вызвал начальник отдела и приказал побыть в роли помощника самого Александра Евгеньевича. Как оказалось, миссия помощника далека от почета и уважения. Ивану стало страшно, он хотел срочно возвратиться в юридический отдел. Там выжить у него больше шансов.

– Для меня важно, чтобы индусы поняли – судьба Зюскинда меня не волнует. Как думаешь, я справился с этой задачей? – поинтересовался Черту Ивана.

– Так вы намеренно в судьбе помощника не захотели принимать участие? А я думал, вам на Зюскинда наплевать. Ой, простите, Александр Евгеньевич!

– Качалов хотел меня шантажировать, не на того нарвался. Зюскинд знает много секретов, думаю, он меня не сдавал. Если бы у них существовал на меня компромат, они бы его в ход еще вчера пустили. Ничего нет. Ничего!

– Какой вы, Александр Евгеньевич!

– Иван, хватит сопли глотать, передай Морозову, пусть он свяжется с нашими информаторами в отделении милиции и выяснит, как там Зюскинд. Только осторожно! Пристального интереса не проявлять.

Жить или умереть

Елена Дашкова слышала истошный детский крик из соседней палаты, медсестра ставила капельницу ребенку. Малыш кричал так, как будто его без анестезии разрезали на мелкие кусочки. Страх. Боль. Обида. Реакция больных детей прогнозируема, они всегда бурно реагируют на людей в белых халатах. Через месяц онкобольные маленькие пациенты городской больницы привыкают к боли. Точнее, у них просто нет физических сил, на нее реагировать. Елена посмотрела на Пашу, ее ребенок крепко спал. Его худая, голая ножка торчала из-под одеяла. Она с нежностью укрыла сына. Второй курс химиотерапии медленно убивал рак, нарушая обменные процессы в организме ребенка, ослабляя его. Волосы на маленькой головке сына поредели, на лице отсутствовали брови и ресницы. Детский крик за стеной стих, остались жалкие всхлипывания, ребенок не понимал, за что над ним так издеваются взрослые.

В детском отделении для онкологических больных давно прописался стойкий запах смерти, неделю назад здесь умер очередной ребенок. Медсестры плакали, они так и не смогли привыкнуть к смерти. Кто следующий? «Только не мой сын», – подумала Дашкова. Она посмотрела в окно и увидела свое отражение в немытом стекле, как в зеркале. Какая я страшная, подумала молодая женщина, рассматривая себя. Заостренные черты лица, длинные пшеничного цвета волосы, тусклый цвет кожи, дешевый ситцевый халат в мелкую незатейливую ромашку. Тень, жалкая невзрачная тень «Елены Прекрасной»! А когда-то ее любили мужчины, дарили цветы, посвящали ей песни, сходил по ней с ума сам Александр Чертков. Все самое яркое и красивое, впрочем, как и самое горькое связано с ним. Она посмотрела на сына, и в отекших чертах опухшего бледного личика узнала своего Сашу, которого еще продолжала любить. Малыш похож на отца. Он вздохнул, как будто прочитал мысли матери, медленно открыл глаза и сонно замяукал:

– Ma, мама.

– Паша, сыночек, давай пописаем.

Ребенок сполз покорно с кровати, Елена подставила горшок. Неприятный запах мочи ее не отпугнул, при химиотерапии это естественно. Она надела цветные штанишки сыну, уложила его в кровать. Ребенок всем своим видом показывал, что ему плохо, хныкал, его знобило.

– Где болит? – заботливо спросила мама.

– Тут, и тут, и здесь, – болели руки, ноги, спина, голова. Малыш худым указательным пальчиком показывал, где у него болит. Мама целовала в больное место, изображая добрую фею.

– Уже легче?

Паша одобрительно замотал головой, Елена знала – скоро он снова захнычет. Она нежно обняла двухлетнего сынишку и тихо запела песню, которую ей мама напевала в детстве: «Ты моя манюня, мамина кукуня, ты мой серпанченчик, мамин манушончик». И так по кругу, до бесконечности Песня не имела никакого смысла. Набор слов, который в их семье передавался по наследству. Бабушка пела эту песню маме, мама – Елене, а она в свою очередь постоянно напевала ее сыну. Абракадабра магически действовала на детей, через пять минут Паша уснул. Сон для него сейчас самое действенное лекарство, считала Елена. Пусть малыш набирается сил. Дверь тихонько открылась, медсестра попросила Дашкову срочно подойти к лечащему врачу и заверила, она за Пашей присмотрит.

Зинаида Тимофеевна Шульц – дама пенсионного возраста. С тугим пучком седых волос на голове, по образу и подобию которой в советское время рисовали плакаты «Родина-мать зовет!». Свою женственность Зинаида Тимофеевна подчеркивала крупными, как у царя Соломона, серебряными кольцами, которые носила исключительно на указательных пальцах. В отделении для онкологически больных детей ее боялись и уважали, даже главный врач детской больницы при встрече заискивающе интересовался ее настроением. У Зинаиды Шульц семьи никогда не было, единственный в ее жизни мужчина бросил Зинаиду Тимофеевну в день свадьбы, на этом ее личная жизнь закончилась. Себя, без остатка, врач посвятила больным детям, окружающие об этом знали. Несмотря на преклонный возраст, Шульц посещала семинары в столице, запоями читала специальную медицинскую литературу, поэтому коллеги за глаза называли ее «ходячей энциклопедией». Она никогда не ошибалась в медицинских прогнозах, поэтому медики и родители слушали Зинаиду Тимофеевну, открыв рты, боясь пропустить хотя бы одно ее веское слово.

– Добрый день, Зинаида Тимофеевна, вы меня вызывали?

– Да, милочка, проходите, садитесь. Минутку подождите.

Дашкова присела напротив лечащего врача. Шульц сидела за рабочим столом, сильно наклонившись вперед, ее плохое от природы зрение с годами стало еще хуже, она быстро дописывала назначение в историю болезни Паши. С каждым днем медицинская карта ребенка становилась все толще. Врач сопела, темные волоски на верхней губе вспотели, Зинаида Тимофеевна достала из кармана халата накрахмаленный белый платок и промокнула пот. Нервничает, подумала Елена. Врач дописала предложение, закрыла историю болезни, положив на медицинскую карту свои мужские тяжелые кисти рук, на указательных пальцах которых красовались два новых кольца. Дашкова хотела их рассмотреть, но Шульц не предоставила ей такой возможности.

– Лена, вы знаете, я всегда откровенна с родителями, я не хочу, чтобы вы жили иллюзиями. Важно понимать, в каком состоянии сейчас находится ваш ребенок и как ему помочь. Пришли анализы, которые красноречиво говорят о том, что лейкоз прогрессирует. Я проконсультировалась со столичными коллегами, стандартный протокол лечения здесь не поможет. Есть один эффективный лекарственный препарат…

– Что, все так плохо? – казалось, мать не слушает врача.

– Плохо, поэтому медлить нельзя! Предупреждаю, лечение дорогое. Минимум пятнадцать тысяч долларов. Гарантии нет, есть надежда. Лена, вы меня слышите? Нужно бороться. Ребенок слабый. Мы можем лечить его по старинке, но это не эффективно.

– Паша умрет? – напрямую спросила Елена.

– Не надо так думать!

– Паша умрет?

– Я не господь Бог, я врач.

– Зинаида Тимофеевна, я хочу знать правду!

– Рак убивает ребенка, химиотерапия не помогает. Она лишь на время приостановила процесс. Вам необходимо собраться и найти деньги для лечения сына. Спонсоры, благотворительные фонды… Три тысячи у вас уже есть. Волонтеры, которые постоянно собирают деньги для детей нашего отделения, готовы помочь вашей семье. Вам осталось найти двенадцать тысяч.

– Господи! – заплакала молодая женщина.

Врач не стала тратить время на утешение. Зинаида Тимофеевна устала, сегодня тяжелый день, впрочем, как и всегда.

– Через двое суток я закуплю первые ампулы, их хватит на три дня. Курс прерывать нельзя. Лена, у вас есть целых пять дней. Обратитесь к родственникам, к отцу ребенка, пусть он возьмет кредит в банке, в конце концов. Пусть поможет! Это важно, вы знаете, я не паникую, я действую. Стучите во все двери! Вам откроют.

– Я стучала, но мне не открыли. Отец Паши очень богатый и влиятельный человек, он не знает о рождении сына.

– Так расскажите ему. Состоятельный отец? А у вас, Лена, не все так плохо, как я думала! Деточка, действуйте. Немедленно!

– Зинаида Тимофеевна, вы не понимаете, у него охрана. Он не хочет со мной общаться. Он долго добивался меня, мы жили вместе, а потом я ушла от него, и отец Паши навсегда вычеркнул меня из своей жизни. Мы расстались навсегда.

– Лена, речь идет о жизни ребенка. О жизни! Как его фамилия? Я сама с ним поговорю. Кто он?

– Простите, но я не могу вам этого сказать. Зинаида Тимофеевна, мне необходимо отлучиться из больницы. Я буду искать деньги. Присмотрите за Пашей! Возле него необходимо сидеть, он маленький, – Елена заплакала.

– Лена, на слезы времени нет. Слезы, деточка, ничего не стоят, на них лекарство не купишь. Торопитесь, а за Пашу не волнуйтесь. Если что, я сама за ним присмотрю. Надеюсь, мне вы доверяете?

– Зинаида Тимофеевна, я вам очень благодарна. Вы – человек!

– Я врач, деточка.

Елена Дашкова быстро переоделась, причесалась и выбежала из здания детской городской больницы. Из сумки она достала помятую визитку, на которой написано: Жанна Громовик, руководитель по связям с общественностью благотворительного фонда «Родня Задорожья». Елена набрала указанный на визитке мобильный номер, Жанна быстро ответила. Две молодые женщины договорились встретиться в кафе, которое расположено недалеко от детской больницы. Жанна находилась в двух кварталах от указанного места, она встречалась с главным редактором самой читаемой в Задорожье местной газеты. Пиарщица уговаривала газетчика бесплатно поместить интервью Черткова в его газете, как эксклюзивный материал. Тот не соглашался, а потом уступил. Странное дело, подумала Жанна, Чертков олигарх, а интервью на всю полосу требует разместить в местной газете бесплатно. Это его принципиальная позиция. Только у самых значимых людей в регионе, таких, как губернатор, мэр Задорожья, журналисты берут интервью без учета коммерческих чаевых. Александр Евгеньевич именно такой значимый. Во всяком случае, он себя так позиционирует. Жанна отказать во встрече плачущей по телефону женщине не смогла, хотя и без встречи понятно – ей нужны деньги. Сегодня всем нужны деньги, а благотворительный фонд «Родня Задорожья» не поле чудес, где произрастают деревья, на ветках которых, вместо яблок и груш, вызревают золотые монеты величиной с кулак. У пиарщицы страшный дефицит времени, но она поймала такси и поехала на встречу.

Елена Дашкова скромно заказала маленькую чашечку крепкого кофе, без сливок, она экономила деньги, которых у нее практически не осталось. Интенсивный курс лечения ее малыша – на это молодая мама потратила все свои сбережения, отложенные на черный день. Черный день наступил, а денег так и не хватило. В уютном кафе пусто, только веселая компания студентов в дальнем углу напоминает Елене, что жизнь не остановилась, она продолжается, что есть повод для смеха. Молодая женщина с грустью посмотрела на резвящуюся компанию, сразу определив, кто кого любит, а кто просто так встречается. Дети, какие все-таки они дети, подумала Дашкова и отхлебнула из маленькой белой чашки, которую минуту назад принесла официантка, горячий кофе. Она закрыла глаза, наслаждаясь повседневностью, здесь не пахло больницей, никто не умирал, просто обычный осенний день. Тонкий запах ванили, музыка, смех за спиной, суетливые официанты.

Мы не дорожим жизнью, подумала Елена. Не дорожим, не умеем наслаждаться ее мгновениями, и только близкое дыхание смерти заставляет нас по-настоящему ценить обыкновенные житейские радости. Как мало и как много нужно каждому из нас. Миром управляет энергия любви, которой на всех не хватает. Когда ты ею обделен, ты беззащитен, оголен, как нерв, и тогда пустое пространство заполняет страх, обида и разочарование. Источник жизни пересыхает, нет любви, нет движения, нет рождения, наступает смерть. Я ничего не чувствую, кроме страшной усталости, подумала молодая женщина. Может я умерла? От испуга Елена открыла глаза, за окном монотонно падали осенние листья, ко входу в кафе подъехало такси, из него торопливо вышла Жанна. Я не могу умереть, у меня сын, я обязана его спасти, сказала вслух Елена и сама удивилась уверенной интонации, с которой она отдала себе приказ – жить и бороться.

Жанна Громовик зашла в кафе, Елену Дашкову пиарщица узнала, они раньше встречались. Жанна помнила, что у этой женщины серьезно болен сын.

– Добрый день! – тихо сказала пиарщица, усаживаясь за круглый стол, накрытый белоснежной скатертью, которую еще не успели измазать посетители кафе.

Жанна сняла верхнюю одежду, пристроила кожаный портфель и ноутбук на свободные стулья, ожидая услышать в ответ от Елены приветствие, но оно так и не прозвучало.

– У меня мало времени, – уставшим голосом произнесла молодая женщина.

– У меня тоже, – ответила пиарщица.

– Жанна, вы меня не поняли. У меня мало времени, потому что умирает мой единственный сын. Любимый мальчик. Меньше часа назад я разговаривала с лечащим врачом, лейкоз прогрессирует. Мы прошли два курса химиотерапии, но ремиссия не наступила. Анализы очень плохие, прогнозы на выздоровление еще хуже. Я истратила на лечение ребенка все личные сбережения. Жанна, мне нужна помощь.

– Напишите заявление в фонд на материальную помощь, приложите к нему ксерокопии справок из больницы и в конце месяца, через две недели фонд сможет вам выделить материальную помощь. Тысячи две или три гривен.

– Жанна, мне нужны деньги через пять дней, и не три тысячи гривен, а двенадцать тысяч долларов.

– Елена, это очень большая сумма, фонд не располагает такими средствами. Давайте попросим местных журналистов вам помочь, дадим объявление в газетах, на радио и телеканалах. Такую сумму мы, конечно, не соберем, но тысячи три-четыре долларов – это реально.

Разговор двух женщин прервала официантка, поинтересовавшись у них, что дамы хотят заказать. Услышав в ответ одно слово кофе, расстроилась, чаевых ей сегодня за этим столиком не видать. Диагноз бывалая официантка поставила точно, дамочки намерены много болтать, а есть и пить – мало. Могли бы на улице сесть на лавочку и поговорить, обслуживай их здесь, злилась тучная официантка.

– Жанна, вы знаете, я добивалась встречи с Александром Евгеньевичем, и не раз. Он игнорирует меня. Встретить олигарха на улицах города или в магазине невозможно. А он мог бы помочь моему сыну, обязан помочь, – Дашкова не выдержала и заплакала, по шершавым щекам неухоженного женского лица стекали горькие слезы обиды.

– Вы с ним давно знакомы? – осторожно поинтересовалась пиарщица.

– Мы жили вместе, он сделал предложение, мне кажется, это все происходило в прошлой жизни…

– А почему вы не согласились стать его женой?

– Стать женой Черта? Жанна, он сильно изменился с того момента, когда мы с ним познакомились, это было еще в институте. Деньги сделали его циничным и злым. Жить с таким человеком означает одно – продать ему свою душу. Он манипулирует людьми, как марионетками. Есть только он и все остальные. Да, Саша умный, начитанный, гениальный. Злой гений. Я боялась его, жила с ним и боялась.

– Ваш кофе, – как в плохой театральной сцене произнесла официанта прервавшая разговор двух молодых женщин, одна из которых плакала. – У нас есть прекрасные салаты, рыба, пирожные, – заливалась соловьем официантка, цитируя меню.

– Спасибо. Нам ничего не надо, – отрезала пиарщица.

– А вам, девушка, еще кофе налить? – назойливо спросила официантка у Елены, забирая пустую чашку с блюдцем.

– Нет, – резко ответила Дашкова.

Официантка демонстративно пожала плечами, женщины худощавого телосложения ее сильно раздражали.

– Жанна, мне нужна ваша помощь, я не хочу обращаться к Черткову! – нервничала Дашкова, сильно скомкав бумажную салфетку в руках.

– Елена, он президент благотворительного фонда, без его визы деньги выдать невозможно. Разговор у нас откровенный, поэтому скажу прямо, двенадцать тысяч долларов вам никто не даст. Учредители фонда богатые люди, но они считают каждую гривну. Это невозможно.

– У меня умирает сын.

– Я понимаю.

– Вы ничего не понимаете!!! Если бы умирал ваш ребенок, тогда бы вы поняли! Как это больно, я бы за сына жизнь отдала, но мою жизнь никто не купит! Никто!!!– закричала Елена Дашкова грудным голосом.

«Ничего не едят, не пьют, еще и неврастеники», – возмутилась вслух официантка, прислонившись к стене.

Жанна подсела к Елене Дашковой, крепко обняла ее за плечи. Сердце пиарщицы пронизала жалость к женщине, которая осталась один на один со страшной бедой «На ее месте могла оказаться и я», – подумала Жанна, представив на мгновение любимую мордашку дочери.

– Жанна, дайте слово, что никому не расскажете мою тайну.

– Обещаю хранить молчание.

– Мой Паша – сын Александра Черткова.

– Как?

– Я ушла от него, а через время узнала, что беременна. Хотела ему об этом сказать, но он вычеркнул меня из своей жизни, сменил телефоны. Я подумала, что так даже лучше. Для него Пашка стал бы предметом гордости, а не любви Он бы фотографировался с ним, водил на разные презентации, показывал ребенка друзьям, хвастался бы перед ними, как на него похож сын, тратил бы на его развлечения большие деньги, он бы испортил ребенка. А я люблю Пашку. Боюсь, что если Чертков узнает о сыне, то просто отберет его у меня, – Дашкова протянула фотографию ребенка пиарщице.