Текст книги "Человек Точка"

Скорее умер, чем жив

Игорь Федорович Графский после трех совещаний подряд в своем рабочем кабинете неприлично вспотел, по его волосатой жирной спине стекал липкий пот, который в последнее время приобретал неприятный тухлый запах. Граф принюхался к себе, он решил переодеться в комнате отдыха, отделенной потайной тяжелой дверью от рабочего кабинета. В ней имелось все необходимое: коньяк, любимые сигары, презервативы, шикарный диван-кровать, а также две отутюженные рубашки, одиноко висевшие в шкафу, ожидавшие своего часа услужить хозяину.

Граф расстегнул запонки из белого золота, усыпанные крупными бриллиантами, на рукавах влажной рубашки, он снова принюхался к себе, источник чудовищного запаха пота находился у него подмышками. Неприятный факт. «Фу!» Если бы так кто-то пахнул из его сотрудников, он бы того мгновенно уволил. Главный финансовый гуру задорожского региона почувствовал себя уставшим, ему показалось, что подчиненные выпили из него всю жизненную энергию, все соки, мысли, отняли желание активно жить.

В жизни удачливого финансиста, хозяина большого индустриального города наступила черная полоса. Во всем мире начался финансовый кризис. В Украине и до этого стабильность имела условный рекламный характер. Если первые лица государства начинали уверять доверчивое население, что доллар не вырастет, а гривна сегодня стабильна, как никогда, для обманутых вкладчиков, еще со времен Советского Союза, это служило верным сигналом для паники. Ничего нового, очередной финансовый водевиль!

Граф не любил терять свои деньги, но он их сегодня терял, как и все банкиры славной «Неньки України», которая к своим гражданам, вне зависимости от социального статуса и достатка, относилась, как злая мачеха. Игорь Федорович пригубил коньяк, любимый напиток не радовал, даже от девочек в последнее время пришлось отказаться. От напряженной работы, неприятностей, свалившихся, как снежная лавина, на клан индусов, душу хозяина города до отказа заполнила тоска. Еще бы! В живых остались: он и Зверь. Затяжная черная полоса…

Впервые в жизни хозяин города почувствовал – он слаб, он больше не способен быстро и эффективно принимать решения. Графский выбросил влажную рубашку в пустую бельевую корзину, голый по пояс, с волосатым торсом, он, словно подкошенный, упал на широкий мягкий диван. Как в детстве, Граф принял, единственно расслабляющую его грузное тело, позу морской звездочки, широко расставив руки и ноги в разные стороны. Он не спешил снимать новую тесную обувь, сшитую на заказ из редкого даже для Африки вида крокодила, кожа которого от природы имела молочный цвет, потому что знал, на отдых есть минут десять-двенадцать. Сегодня у него запланированы еще две важные встречи с крупными инвесторами, которые хотят зайти в его родной город, чтобы построить и торжественно открыть очередной ночной клуб, и гипермаркет на Набережной. Первоначально такое решение вызовет возмущение общественности, поэтому необходимо сначала подписать все необходимые документы, договориться с депутатами городского совета, с мэром, а потом пусть людишки громко и долго кричат на здоровье, размышлял в позе главной звезды Задорожья господин Граф.

Телефонный звонок прервал плавный ход его мыслей. «Кто посмел?!», – возмутился Игорь Федорович и с большим трудом встал с дивана. Он дотянулся до мобильного, валявшегося на столе среди дорогущих запонок, посмотрел на дисплей телефона – Давид Абрамович, его личный доктор.

– Да, Давид Абрамович, слушаю, – хриплым, словно ото сна голосом, прошипел в телефонную трубку Граф.

– Здравствуйте, дорогой мой, Игорь Федорович, рад слышать вас, – расшаркивался в телефонной беседе старый еврей.

Для доктора Графский являлся самым ценным клиентом, который дорого оплачивал его консультационные услуги. Граф доверял Давиду Абрамовичу, так как тот лечил его покойного отца, спасая близкого человека от сахарного диабета на протяжении многих лет.

– Как там мои анализы, пришли? – экономя время, оставшееся на отдых, спросил Граф.

– Так вот, по этому поводу я и звоню. Нам срочно нужно с вами встретиться. Сегодня… Нет, прямо сейчас. Я стою у вас в приемной, Игорь Федорович, а ваша прекрасная секретарша, не побоюсь этого слова, меня к вам не пускает. Уж простите старика за навязчивость, но дело не терпит отлагательств.

– Хорошо, скажите, чтобы вас пропустили.

Внутренне Графский сильно злился на доктора, который пришел в банк без предупреждения, но с другой стороны, такое наглое вторжение со стороны Абрамовича происходило впервые. Неужели у меня обнаружили сахарный диабет, испугался Граф. Он открыл шкаф, надел чистую белую рубашку.

Согнутый, старый, мудрый и всезнающий Абрамович на полусогнутых ногах медленно зашел в комнату отдыха к самому Графу.

– Простите, родненький, простите, батенька, простите старика. Я бы не посмел вас потревожить, Игорь Федорович, но обстоятельства вынуждают меня, – бормотал, как полоумный Давид Абрамович. Казалось, что у него самого нарушена координация движений и ему срочно нужен врач скорой помощи. Старик трясущимися руками снял круглые очки с морщинистого мясистого носа и стал нервно тереть толстые линзы о мятый, мягкий кашемировый коричневый пиджак с кожаными заплатками на локтях.

– У меня крайне мало времени, что случилось? Говорите прямо, Давид Абрамович.

– Не могу, голубчик, прямо. Дело деликатное. Очень, Игорь Федорович!

– У меня что, опять гонорея? – удивился Граф, у которого несколько лет назад случился половой инцидент.

– Это пустяки, голубчик, это мы вылечили и забыли. Нет повода вспоминать. Сегодня гонорея лечится, как, простите, насморк.

– Я так и знал, значит, у меня – сахарный диабет, как у отца, – расстроился Граф, он налил коньяку и залпом выпил.

– А мне можно тоже выпить? – обнаглел Абрамович.

Граф налил старику полстакана крепкого элитного напитка, тот трясущими руками выпил его до последней капли, словно принял лекарство от острого сердечного приступа.

– Не тяни, старик, говори, что у меня, я еще три месяца назад почувствовал, что болею, – нервно прорычал Граф, вытирая рукавом чистой, наглаженной рубашки пот со лба, который, словно серная кислота, разъедал его большие глаза.

– У вас, Игорь Федорович, простите ради всего святого, неизлечимая болезнь.

– Ты бредишь, старик, с моими деньгами любая болезнь излечима, я имею доступ к любой клинике с мировым именем и лекарственным препаратам, самым дорогим. Если одна таблетка будет стоить миллион, я смогу их принимать несколько лет подряд, хоть каждый день, и нищим не стану! Ну, что ты там накопал, выкладывай!

– У вас, Игорь Федорович, саркома.

– Какая такая саркома, Абрамович, ты можешь говорить на понятном языке?

– У вас, Игорь Федорович, поражен спинной мозг, это рак.

– Не может быть!

– Метастазы есть и в других органах: печени, почках. Я и сам не могу понять, как все это произошло, почему болезнь развилась так молниеносно! Каждый год вы проходите полное медицинское обследование. И вот…

– Может, ошибка, напутали с анализами. Такое бывает!

– Нет. Ваши анализы я отправил в три клиники, две из них находятся за рубежом. Я надеялся, что ошибка. Но, увы, вот, – старик достал папку из кожаного портфеля, открыл ее, хотел подтвердить сказанное документально, но Граф остановил его:

– Не надо.

Игорь Федорович налил полные чарки коньяка доктору и себе, они не сговариваясь, не чокаясь, одновременно выпили.

– Сколько мне осталось, старик? Говори правду.

– Вы должны были умереть еще вчера. Сам удивляюсь, как вы ходите, работаете!

– Мне срочно нужна клиника, которая специализируется на лечении этой болезни.

– Я разослал данные во все известные клиники еще пять дней назад, желающих вам помочь не оказалось.

– Абрамович, ты хочешь сказать, что ты пришел ко мне, чтобы торжественно сообщить, что я, практически, покойник!

– Простите! Простите, Игорь Федорович! Ради всего святого…

– Я платил тебе ежемесячно бешеные бабки, чтобы ты следил за моим здоровьем, а ты?

Граф ухватил за грудки тщедушного докторишку и стал трясти его, как дерево, облепленное переспевшими грушами, которые не вызывают интерес даже у прожорливых гусениц. Сначала на пол упали очки с круглыми толстыми линзами, затем скомканный носовой платок, мобильный телефон, записная книжка, кошелек, все, что находилось в глубоких карманах кашемирового пиджака, который Абрамович надевал исключительно несколько раз в году: на свой день рождения, Рождество, и когда шел на встречу к Игорю Графскому.

– Ты мне за все ответишь! Я тебя придушу раньше, чем покину этот мир!

– Пощадите, голубчик, – застонал Абрамович.

Граф намертво схватил убегающего из комнаты отдыха доктора, как нашкодившего кота, за шиворот, приподнял его над полом и стал бить ладонью по небритым щекам, выпуклому животику, костлявой заднице. Абрамович раскачивался из стороны в сторону, хаотично вращал в воздухе кривыми короткими ногами, пытаясь уйти от рукоприкладства самого могущественного человека в регионе, который минуту назад осознал, что его время на этой бренной земле истекло. Граф почувствовал, физические силы на исходе, он брезгливо бросил жалкое тело доктора на пол, тот больно ушибся и закричал от боли, пронизавшей его немолодое тело. Игорь Федорович тяжело дышал, как будто только что пробежал марафонскую дистанцию, он рухнул на диван-кровать, высунул длинный язык, с которого методично капали слюни, как у подопытной собаки академика Павлова, и злобно, не мигая, смотрел на жертву, корчившуюся на полу. Доктор мельком глянул на хозяина и сразу определил, язык имеет болезненный бело-зеленоватый налет, мучиться пациенту осталось недолго, а это значит, и его мучениям скоро придет конец.

– Я хочу знать, в чем причина болезни? – отдышавшись, спросил Граф.

Доктор на четвереньках дополз до очков, надел их, левый глаз ничего не видел, линза потрескалась, он нащупал руками на полу кошелек, мобильный, при этом, не выпуская из поля зрения пациента, у которого приступ агрессии мог повториться.

– Причину болезни установить сложно. Плохая экология, вредные привычки, нервные перегрузки, – заикаясь, пролепетал доктор.

– Чушь! – ответ доктора явно не понравился Графу.

Когда Давид Абрамович понял, бить его главный финансовый гуру региона больше не собирается, он сел на свое место, возле журнального столика, где стояла недопитая бутылка конька, откашлялся и произнес.

– Я советовался с коллегами, один из них, кстати, служил в российских спецслужбах. Так он предположил, что это может быть радиоактивное вещество, уж очень быстро и активно развилась у вас, Игорь Федорович, эта страшная неизлечимая болезнь. Он рассказал мне, что так иногда устраняют конкурентов, зашивают радиоактивное вещество в рабочее кресло или устанавливают его под сидением машины. На протяжении нескольких часов в день человек систематически облучается. Однако установить это не так-то просто. Вещество могут подложить на время…

Граф не дослушал старого доктора, он схватил нож для нарезания фруктов в комнате отдыха и побежал в рабочий кабинет. Действия хозяина напомнили Давиду Абрамовичу сцену из «12-ти стульев». Игорь Графский безжалостно разрезал обшивку нового кожаного кресла, цвета сочной травы. Помимо поролона и различной требухи, которой, как оказалось, начиняют и дорогую фирменную кожаную мебель, он обнаружил небольшой контейнер.

– Господи, спаси и сохрани! – закричал истерически доктор, – Не держите это в руках, выбросьте эту гадость, Игорь Федорович, это опасно! Это она, это ваша смерть!!!

Граф проигнорировал предостережение доктора, он с интересом рассматривал находку цилиндрической формы, открыл полупрозрачную пластмассовую коробочку. Смертоносная капсула – три сантиметра в длину, поместилась на ладони, у нее отсутствовали опознавательные знаки, маркировка.

Игорь Федорович громко рассмеялся, контейнер вывалился из его цепких рук и закатился под стол. Графский кричал или смеялся? Давид Абрамович окончательно определиться с пограничным состоянием пациента не смог. Он налил в стакан охлажденной воды, в которой плавали растаявшие кубики льда, и протянул ее Графу. Тот чувствовал, что не может успокоиться и продолжал припадочно, как полоумный, смеяться, пока, захлебываясь, не выпил, как лекарство, холодную воду…

– Твою мать, Абрамович, твою мать! – кричал Граф.

– Как страшно жить, боже, какой ужас! – неожиданно для самого себя выкрикнул доктор.

– Знаешь, Давид Абрамович, кто подарил мне это чертово кресло восемь месяцев назад?

– Кто?

– Не догадываешься?

Доктору показалось, ответ очевиден, убить такого хорошего человека, как Игорь Федорович Графский, может только его злостный бизнес-конкурент, поэтому Давид Абрамович, недолго думая, тихо произнес:

– Александр Чертков?

Граф засмеялся еще истеричнее, внешне он напоминал человека утратившего разум, причем, навсегда.

– Нет, мой друг, Давид Абрамович.

– Тогда, кто? – удивился старый доктор.

– Это кресло мне лично подарил Зверь.

– Кто, простите, Игорь Федорович?

– Моя милицейская крыша, Родион Павлович Хомяк. Мой партнер, моя правая рука.

– За что же он так с вами?

– За что? Он должен мне денег, очень много денег: казино, девочки, дорогие иномарки, романтические поездки в Париж. С моей смертью Родион Павлович похоронит клан индусов и свои финансовые долги. Зверь войдет в новый мафиозный клан, который жаждет возглавить молодой, перспективный Чертков. Не удивлюсь, если вопрос моего устранения – их совместный проект. Или просто их интересы совпали. Теперь это не важно, я умираю. Люди скоты, хуже зверей…

– Какой ужас! – испугался доктор. Тандем фамилий, озвученных Графом вслух, по силе их абсолютной власти в регионе мгновенно приравнялся доктором к взрыву информационно-атомной бомбы. Еще бы, в Задорожье сформировался новый клан, прощай мафия старая, да здравствует– новая! Абрамович уверен, носителю столь секретной информации в этом городе жить осталось недолго. Доктор схватил со стола подобие графина и стал жадно из него пить воду. Нестандартный, крупный кусок льда застрял у него в горле, старик покраснел, упал на больные, опухшие колени и стал задыхаться. Граф брезгливо и величаво посмотрел на доктора.

– Давид Абрамович, вы хотите на городском кладбище раньше меня оказаться? Я бы на вашем месте так не торопился!

Бывалый доктор стал в позу старого, потрепанного жизнью, но все-таки породистого пони, он подполз на четвереньках к Графу, низко опустил голову, всем видом демонстрируя хозяину: «ударь меня». Игорь Федорович, не раздумывая, стукнул по спине бедолагу, кусок льда выскочил из его открытого слюнявого рта.

– Спа… спаси-бо-о… спасибо, что спасли мне жизнь… господи! Чуть не умер…

– Пожалуйста.

Граф потерял интерес к бывшему эскулапу, к его профессионализму, к его совершенному знанию анатомии человека, в докторе он больше не нуждался. Клан «индусов» рухнул в одночасье, хотя раньше Игорю Федоровичу казалось, что созданная им структура сильна, что ее броню не под силу пробить новым политическим течениям, правоохранительным органам, общественным организациям, существующим на деньги конкурентов. Граф мог все и всех купить, но его собственная жизнь оказалась бесценна, хотя он меньше всего о ней думал и ею дорожил. «Иуда, как избавление от греха, меч возмездия, как кара небесная». Игорь Федорович подошел к столу, взял мобильный, набрал по памяти знакомый номер, такие телефоны не хранятся в адресной книге. Абонент ответил не сразу, но все же вышел на связь.

– Я завтра уезжаю за границу, надолго. Когда приеду, хочу, чтобы в Задорожье был назначен новый начальник областного управления МВД.

– А что, Родион Павлович Хомяк вас больше не устраивает?

– Категорически.

– Сделаем.

– Да, и на девятый и сороковой день не забудьте отправить от меня шикарный венок с надписью: «Спасибо за верную дружбу. С уважением, Игорь Графский».

– Как скажете, до свидания.

– За сделанную работу получишь двойную, нет, тройную оплату.

– Спасибо, Игорь Федорович.

Давид Абрамович, ставший невольным свидетелем этого разговора, человек от природы и в силу профессии мирный, почувствовал возвращение в прошлое, запахло лихими девяностыми, когда конкуренты безжалостно истребляли друг друга.

«Городское цвинтар-пати», мелькнуло в голове у Давида Абрамовича, съедают друг друга здоровые, красивые мужчины, а все почему – договариваться не умеют, делят территорию города, как песочницу в детстве, а ведь давно уже выросли мальчики, но так детьми и остались. Обычный песок превратился в золотой А жизнь? Она дана от рождения, подарена, передана родителями и высшими силами в дар, наверное, поэтому мы о ней не вспоминаем, не ценим. Жизнь, разве вправе мы, люди, распоряжаться чужой жизнью, мы же не боги!

Граф подошел к огромному окну своего рабочего кабинета, открыл его настежь. Мокрый снег в безветренную погоду хаотично падал с небес, словно миллионы птиц гадили на самое святое, на его родной город. Игорь Федорович с грустью посмотрел на Задорожье, еще вчера этот жужжащий, бурлящий мегаполис принадлежал ему, он был его хозяином, повелителем финансовых потоков. Был!!!

– Я… Я, это… Пойду, Игорь Федорович, – заикаясь, пролепетал доктор, медленно пятясь задом к входной двери.

– Прощайте, Давид Абрамович.

– И вам всего доброго, простите старика, если что не так.

В ответ последовало молчание, разговор закончен. Слава Богу, подумал Давид Абрамович, судорожно вспоминая о своей далекой родне – Израиле, пора делать ноги, слишком опасно оставаться в этом городе, решил доктор.

Непозволительно громко хлопнула дверь, Граф вздрогнул, он представил, как Родион Павлович выйдет из управления поздним вечером, и острая пуля, точнее кинжала, пронзит его звериное варварское сердце. Граф улыбнулся, приятно осознавать, что ты скорее жив, чем мертв, и по инерции люди, окружающие тебя, продолжают жить по твоему собственному сценарию. Аминь!

Чертовски везет!

Петр Николаевич Морозов, начальник службы безопасности корпорации «Родненькая», с нетерпением ожидал в приемной своего шефа, он успел выпить три чашки крепкого кофе и достать невозмутимо спокойную Глашу бородатыми анекдотами и глупыми шуточками, которые секретарша Черткова выучила наизусть.

Отморозка она недолюбливала, считая его глупым исполнителем, другое дело – Павел Аркадьевич Шаман, которого боялись и уважали без исключения все сотрудники корпорации. Глаша глубоко и с большим сожалением вздохнула.

Шаман в это мгновение находился в приемной, он прочитал ее скорбные мысли и широко улыбнулся, высокая оценка Глаши тешила его мужское самолюбие…

«Почему хорошие люди уходят, а «Морозовы» столь живучи?» – сердилась Глаша, рассматривая в упор Петра Николаевича, у которого на верхней губе отпечатался четкий след от взбитых сливок. Секретарша заботливо достала из женской сумочки влажные салфетки, пропитанные запахом лимона, и протянула их Морозову, тот посмотрел на себя в зеркало, которое висело на самом видном месте в приемной, и громко рассмеялся.

– Спасибо, я представляю, что мог подумать Александр Евгеньевич про нас с тобою! – вытирая рот, кокетничал Отморозок.

– Он бы подумал, что мы с вами, Петр Николаевич, не успели позавтракать и выпили по чашечке кофе, – еле скрывая личную неприязнь к Морозову, учтиво ответила Глаша.

В ответ начальник службы безопасности сладострастно заморгал глазами, Глашу он давно заприметил, но открыто симпатизировать ей боялся, она особа, приближенная к Черту, а значит автоматически имеет статус неприкосновенности. Жаль, Отморозок бы ее полюбил пару раз!

Павел Шаман обожал кофе с жирными сельскими густыми сливками, любил жизнь, семью, работу, только все осталось в прошлой жизни, есть только ненависть. Она, главный источник зла, накопилась в его астральном теле и жаждет выхода. Морозов жалкий слизняк, Чертков его использует и раздавит, вопрос времени, вынес вердикт бывшему подчиненному Шаман.

Внимание секретарши моментально сконцентрировалось, как только Александр Евгеньевич перешагнул порог родного офиса, охрана внизу маякнула Глаше об этом знаменательном событии нового рабочего дня.

– Идет! – сообщила важную новость секретарша начальнику службы безопасности.

Морозов, как по команде, расправил плечи, убрал с лица сладострастное выражение, натянув маску главного Пинкертона корпорации «Родненькая».

Отрапортовав «доброе утро» шефу, Морозов покорно последовал за Чертковым в его рабочий кабинет. За окном шел снег, градусник затормозил на отметке минус двенадцать. Черту, как в детстве, захотелось прогулять уроки, пострелять с одноклассниками в снежки, вываляться в сугробе и почувствовать настоящий вкус жизни. На мгновение он задержался у окна, вглядываясь в некрасивые лица прохожих, сморщенные от холода. Вспомнив о своем высоком статусе олигарха и мецената, Черт горделиво выпрямил осанку и сел в кресло, не успела его царственная особа открыть рот, а на столе уже услужливо горячился свежезаваренный чай с майским медом и двумя ломтиками лимона, как он любит. Благодарности Глаша не услышала. «Не ругает с утра и на этом спасибо», – подумала секретарша. Покидая кабинет шефа, она не забыла включить специальную систему от прослушки.

– Александр Евгеньевич, есть две новости: хорошая и плохая, – нервничал Морозов.

– Начнем с хорошей, – пробурчал олигарх, маленькими глотками отпивая целебный, обжигающий его губы, чай.

– Графский болен, об этом ему еще вчера сообщил доктор, он через час улетает в Израиль, там есть хорошая клиника, но шансов избавиться от тяжелого недуга у него – нет. Саркома! – радостно сообщил Петр Николаевич.

– Думаешь, в целях безопасности мне лучше покинуть город?

– Да, Александр Евгеньевич, нужно все проверить, мы зачистим город, если это будет необходимо, к вашему приезду. Граф отомстит, контейнер в кресле найден, подозрение пало на Зверя, но лучше перестраховаться.

– А какая новость плохая? – поинтересовался олигарх.

– Сегодня утром пришли результаты анализов ДНК, которые подтверждают факт, что ребенок, по имени Павел Дашков, сын некой Елены Дашковой, находящийся в больнице, простите, Александр Евгеньевич, ваш сын. Мы послали биологический материал на исследование в две независимые лаборатории, вот письменные уведомления пришли. На 99,9 % вероятности вы приходитесь его биологическим отцом.

– У меня есть сын?

– Ребенок серьезно болен, у него, простите, Александр Евгеньевич, лейкоз.

– А на понятном языке…

– Рак крови, я разговаривал с врачами, ему было оказано необходимое лечение на первом этапе, но больше у матери ребенка денег нет. Врач сказала, что Елене Дашковой собрать деньги на лечение помогала Жанна, она знала, чей это ребенок, но молчала. Сучка! Я всегда с недоверием относился к пиарщикам, это крайне опасные люди!

– Значит, у меня есть сын и его зовут Паша.

– Да, Александр Евгеньевич.

– Я признаю его публично и буду бороться за его жизнь.

– Зачем, Александр Евгеньевич? Похоже на то, что мать не собирается вас шантажировать, информация конфиденциальная, а Жанну я беру на себя.

– Морозов, ты ничего не понял! Сегодня в городе происходит смена власти, с Графом покончено, я хочу пользоваться абсолютной поддержкой как в бизнес среде, так и среди простых горожан. Пока в Задорожье будут происходить криминальные и политические разборки, пресса будет писать обо мне, как о человеке, который занят исключительно спасением жизни ребенка. Кстати, пусть Жанна этим уже сегодня займется. Местные акулы пера должны узнать, что у меня есть сын.

– Журналисты такое напишут! – испугался Морозов.

– Очень хорошо, я отправлю сына лечиться за границу, смогу мотивированно покидать город, когда мне это необходимо. Нам нужно тактически уничтожить, отстранить всех людей Графа в городской структуре власти, нам нужен свой ручной мэр, подконтрольные общественные организации и единственный действующий в городе благотворительный фонд, куда бизнесмены Задорожья ежемесячно будут перечислять деньги.

– Александр Евгеньевич, когда вы намерены покинуть город? Здесь оставаться опасно, идет расследование по делу Зюскинда, конкуренты готовят ряд провокаций, «Всемиров» может стать генеральным спонсором футбольного чемпионата, и массировано провести рекламную кампанию в подконтрольных нам регионах. Опять же Граф, он без боя город не сдаст, – заботливо суетился Морозов.

– Я улетаю сегодня! Через пару часов. Ты определился с клиникой, где ребенка необходимо лечить? – озадачил Черт начальника службы безопасности.

– Ра.. р.. работаем, в этом направлении, – заикаясь произнес Отморозок, хотя на самом деле подобного задания перед ним никто не ставил. Работать напрямую с Чертом в корпорации «Родненькая» означало: обладать редкостным даром предвидения. Экстрасенсорные задатки у Отморозка отсутствовали.

Выкручусь, подумал Петр Николаевич, изображая перед строгим боссом подчиненного, обезображенного до неузнаваемости интеллектом.

– Где находится мой сын? – поинтересовался Черт.

– Во второй детской клинике.

– Почему не в первой?!– возмутился Черт, его сын может лечиться только в первой и лучшей больнице.

– Так первую закрыли на ремонт, – отрапортовал Морозов.

– Непорядок! Графский и его банда все в городе развалили и ограбили Первое что я сделаю, это избавлюсь от старого мэра, пора Копейке на пенсию, засиделся Иван Григорьевич в кресле градоначальника.

– А кого вместо него ставить будем? – оживился Морозов.

– Тебя.

– Шутить изволите, Александр Евгеньевич?

– Что испугался, не ссы против ветра, Морозов, и сохранишь репутацию. Я тебя назначу главным милиционером Задорожья.

– Вместо Зверя?!

– Не подведешь?

– Никак нет, Александр Евгеньевич! Вы знаете, я – солдат. Вы приказали, я выполняю.

Павел Шаман, невольный свидетель разговора, с интересом наблюдал, как Чертков в очередной раз раздавал обещания. В переломный для него момент получения заветной власти в родном городе он заручался поддержкой приближенных. Когда ситуация изменится, Черт без сожаления расстанется с новым корпоративным фаворитом, Павел Шаман это знал лучше других.

– Слушай, Морозов, меня внимательно, организуй самолет, медицинскую бригаду сопровождения, одежду ребенку приличную купи, Жанна пусть сделает так, чтобы пресса заинтересовалась необычным рейсом. Создайте видимое препятствие для журналистов, они это любят. Моя фотография должна быть на первых полосах во всех газетах: местных и центральных. Большими буквами заголовки: «Чертков спасает сына» или «Ради жизни на земле», нет лучше «Родненький» и торговую марку пропиарим, и круче слова «родненький» – о сыне не скажешь.

– Александр Евгеньевич, я знал, что вы креативный человек, а вы…. вы, Александр Евгеньевич – глыбище, я учусь у вас. Вам равных в пиаре нет! Гениально!

– Да, телеканалы, интернет, радио тоже не забудьте.

– Массировано освещаем главную новость дня: Чертков случайно узнал, что у него есть больной сын и спасает единственного ребенка. На этом фоне все новости померкнут, даже если Граф умрет и Зверь застрелится, – размечтался Отморозок.

– Тут ты не прав, Родиона Павловича застрелят. Он купил в подарок Графу дорогое дизайнерское кресло. А не твои ли люди, Морозов, это кресло подсунули главному милиционеру региона, с чудо-контейнером внутри?

– Александр Евгеньевич, вы приказали – мы сделали!

– Молодец, премия тебе будет, семь тысяч долларов, нет, десять. Заслужил.

– Спасибо, спасибо, босс, – Морозов от небывалого внимания и материального поощрения со стороны Черта испытал эмоциональный оргазм, переволновался, как недоросль, и сильно вспотел.

– Я в больницу, а ты все подготовь, нужно валить из города, мне чертовски везет в последнее время! Сам себе завидую! – олигарх, водочный магнат, властелин корпоративных душ, протянул Морозову руку, впервые, за время совместной работы и сразу пожалел о сиюминутной слабости. Ладонь начальника службы безопасности корпорации «Родненькая» оказалась потной и липкой.

Чертков демонстративно вытер руку о новый, модный, светлый пиджак Морозова, тот виновато уставился в пол. Радость сменилась грустью. Конфуз для обладателя мокрых ладоней стал должностной пощечиной.

После визита к шефу, Петр Николаевич еще долго вымещал злобу на подчиненных, а в это время Черт, в окружении доблестной охраны, мчался, превышая скорость, во вторую детскую больницу.

Переступив порог старого, пользующегося дурной славой у горожан, медицинского учреждения, Александр Чертков совершенно случайно попал в цепкие руки главного врача. А, как известно, случайностей в реальной жизни не бывает. Просто, главный врач, куривший возле открытой форточки в своем кабинете, увидел две шикарные иномарки, из одной вышел Александр Чертков, из второй – его доблестная охрана. Александр Евгеньевич, оказавшись в зоне повышенного внимания со стороны администрации больницы, как президент благотворительного фонда «Родня Задорожья», пообещал помочь в покупке новых анализаторов крови, так как старые практически вышли из строя. Главный врач на радостях крепко обнял благодетеля, для Александра Черткова это оказалось еще одним испытанием, от заведующего неприятно пахло дешевым табаком и дорогим, но приторным до рвотного рефлекса, одеколоном. Олигарх инстинктивно выпучил глаза, хотя базедовой болезнью с рождения не страдал. Потеряв кучу ценного времени, ресурс которого он считал невосполнимым и дорожил каждой минутой, Александр Евгеньевич не выдержал и попросил найти Елену Дашкову с ребенком. На вопрос, кем они доводятся главному меценату Задорожья, Чертков ответил уверенно: «Родственники».

На третьем этаже убогого медицинского учреждения с ободранными стенами и запахом больничного супа, в котором каждый кусочек мяса приравнивается маленькими пациентами к новогоднему подарку, олигарха встретила Зинаида Тимофеевна Шульц. Ее главный врач представил заведующей отделением детской онкологии. Рассматривая тетку пенсионного возраста, напоминающую классический облик женщины «Родина-Мать», только в очках и с тугим пучком седых волос на голове, Чертков про себя подумал – редкая медицинская сука. А вслух главный меценат города добродушно произнес:

– У вас в отделении проходит лечение ребенок Елены Дашковой, я хочу его видеть.

– А кем вам Паша приходится? – в лоб спросила Зинаида Тимофеевна олигарха, хотя знала ответ на каверзный вопрос.

На помощь Александру Черткову пришел главный врач, который попросил строгого онколога не вопросы уважаемому гостю задавать, а выполнить незамедлительно его просьбу и показать пациента. Зинаида Тимофеевна осуждающе глянула на главного врача, но спорить не стала – в окружении администрации больницы и собственной охраны олигарх смотрелся, как турецкий паша.