Текст книги "Человек Точка"

– Телевизор и музыкальный центр вам, дорогие мои, пригодятся, – продолжил речь Чертков. – Но скоро новый год, поэтому своих помощников я попрошу привезти вам сюда «Райское» шампанское для прекрасной половины и «Родненькую» для мужчин. А еще ёлку и мандарины…

– Ура, молодец, сынок! Уважил стариков! – закричали пожилые люди, встали с насиженных мест и долго аплодировали, даже Афанасий Петрович не мог их усмирить.

Александр Чертков задыхался от спертого воздуха, пропитанного нафталином, уриной, тухлым запахом пота. Старость омерзительна. Что делает с людьми время, как оно безжалостно уродует лицо, сутулит спину, деформирует мозги, лишает человека главного – цели существования. «Что нужно совершить такого страшного в этой жизни, чтобы доживать последние дни в этой государственной богадельне?» – злился Чертков.

В носу у Черта сильно зачесалось, он ненавидел запах нафталина, верный признак бедности, но сдержался, из последних олигархических сил. На этом его испытания не закончились. Пока журналисты отдыхали на фуршете, организованном фондом, Афанасий Петрович зря времени не терял. Чтобы разжалобить богатого гостя, директор дома престарелых повел Александра Евгеньевича и работников благотворительного фонда «Родня Задорожья», Раису Николаевну и Жанну, в отделение, где находились лежачие инвалиды, нуждающиеся в особом уходе.

На первом этаже за закрытой ободранной дверью, на которой клочьями висел красный дерматин, с новеньким глазком, президент фонда увидел ужасающую картину. Мужчины и женщины в возрасте от двадцати пяти и до девяноста лет, лишенные ног, рук, передвигающиеся на инвалидных старых колясках, парализованные и совершенно беспомощные, жили в этой части здания в условиях, приближенных к полевому госпиталю времен второй мировой.

– Мы сюда никого не пускаем, сами видите, Александр Евгеньевич, какие у нас условия. Нищенствуем. Вынуждены были установить замок и глазок в двери Подопечные отсюда бегут, а журналистам здесь медом намазано. Все сенсации ищут. Как вы видите, в этом особом отделении в основном находятся молодые люди с тяжелыми увечьями, изгои так сказать общества, родители умерли, а близкие их сюда привезли. Одним словом, это наши отказники.

– Я думал, только от младенцев отказываются, – удивился Чертков.

– Наши подопечные получают мизерную пенсию по инвалидности, вот на эти деньги мы их и содержим, – выслуживался перед спонсором Тушкин.

По коридору, опираясь только на свои сильные руки, ползли две безногие женщины, они мило беседовали и кокетливо улыбались гостю. Не каждый день в вонючем коридоре казенного заведения встретишь неженатого олигарха!

– Это Катя и Таня, две подружки. Катю муж-алкоголик приревновал и покалечил топором, она – сирота, вот соседи ее и определили к нам, а Таню переехал трамвай, ее мама умерла через три года, теперь она живет здесь, – громко вещал Афанасий Петрович, забыв сообщить гостям, что квартиру Тани он приватизировал на своего сына.

– Какой ужас! Бедные девушки! Сколько они пережили! – подхватила эмоциональную эстафету от Тушкина директор благотворительного фонда Раиса Гавкало.

Черткова тошнило от половинок двух женщин, ползущих в его сторону, от нищеты, от вида человеческого несовершенства.

– Добрый день! – вежливо поздоровались подопечные.

– Здравствуйте, – дружно ответили гости.

– Афанасий Петрович, нам опять не выдали мыло, нам подмываться нечем! И туалетная бумага закончилась!

– Девочки, мыло будет, и с туалетной бумагой разберемся. Я гостей проведу и к вам, девочки, зайду, – заискивал с подопечными Тушкин.

«Господи, как они здесь живут без мыла и туалетной бумаги?» – подумала Жанна и, как настоящая пиарщица, решила проверить ужасающий факт отсутствия гигиенических средств. Она оторвалась от официальной экскурсии и зашла в ближайшую палату, благо двери в ней отсутствовали. Медсестры хаотично бегали по отделению с суднами, тряпками, ведрами, при такой нагрузке на одного медицинского работника, за которым закреплено пятнадцать инвалидов, входные двери в палатах являлись абсолютно лишним препятствием, поэтому у подопечных личное пространство отсутствовало. Увидев седую старушку, у которой парализована левая сторона тела, Жанна поздоровалась и деликатно ее спросила:

– Как вы здесь живете?

– Деточка, мы все мечтаем о быстрой смерти, даже молодые. Зачем так жить?

– А как вас зовут?

– Дарья Семеновна.

– Меня – Жанна.

– Очень приятно, Жанна.

– Дарья Семеновна, а это правда, что мыла и туалетной бумаги в отделении нет?

– Да есть здесь все. Кормят однообразно, но сытно. Что, Тушкин на жизнь жалуется?

– Да, Катя и Таня сказали, что в отделении отсутствуют гигиенические средства.

– Жанна, это он специально их подговорил, чтобы гостя разжалобить. Если бы деньги, которые дают спонсоры до нас доходили, мы бы здесь жили, как в дорогом санатории.

– Дарья Семеновна, спасибо за откровенность, обещаю, разговор останется между нами.

– Деточка, я ничего уже не боюсь, что они мне сделают, кормить перестанут? Я свою пайку Ванечке отдаю. Он – художник, церебральный паралич у него, а рисует как Бог. Его картины Тушкин продает, может даже за границу. Купит фруктов Ванечке, тот и радуется, как ребенок. Говорят, у Вани двоюродная сестра в России живет, ищет его.

– Откуда знаете, что ищет?

– Так Ваня сам и говорит. Экстрасенс, его картины лечат, все здесь знают. Так разве нам они достаются? Ванечка только картину повесит на стену, а Тушкин тут как тут. Помоги ему, детка.

– Фамилия вашего художника?

– Сорокин Ванечка, ему шестнадцать лет. Родители погибли, родственников в Украине нет.

– Хорошо, Дарья Семеновна, попробую вам помочь, – пообещала Жанна, хотя в экстрасенсорных способностях больного художника пиарщица усомнилась.

– Спасибо, детка, дай Бог тебе здоровья.

Громкий голос Тушкина указал Жанне направление поиска очередной палаты подопечных, где директор устроил для гостей образцово-показательное выступление. Раиса Гавкало восхищения работой директора дома престарелых не скрывала. Директор директору глаз не выклюет.

Очередное зрелище для доверчивой публики окончательно обескуражило Жанну Громовик. Четыре небритых безруких инвалида, с помощью только ног, крепко сжимая между пальцами ложки и вилки, виртуозно извлекали из пустых бутылок и стаканов неприятные звуки. Мелодия отдаленно напоминала марш Славянки.

– Это наш местный квартет «Лучик», – похвастался перед дорогими гостями Тушкин. Квартет образовался неслучайно, палата рассчитана только на четыре панцирных кровати.

– Афанасий Петрович, не «Лучик», а «Светлячок», – уточнил обиженный руководитель квартета.

– Ой, простите, конечно, «Светлячок».

– Не удивлюсь, если в этом отделении и виртуозные художники есть, – встряла в разговор Жанна.

Тушкин напрягся, фраза про художников его насторожила. За доли секунды он попытался оценить обстановку. Жанна, что-то знает или так, из любопытства, спрашивает? На помощь пришли «светлячки», они наперебой рассказали гостям о талантливом художнике, который обитает прямо по коридору и первая дверь направо.

– Мне пора, – злобно пробурчал Александр Чертков пиарщице, в надежде, что она придумает толковый информационный повод отсюда уйти, но Жанна демонстративно тупила. Она хотела проверить информацию о художнике, ее разбирало женское любопытство.

– Александр Евгеньевич, здесь недалеко, давайте посмотрим на талантливого художника, может, ему нужна помощь благотворительного фонда, холсты, краски.

– У него все есть! Я лично покупаю ему краски! – категорично заявил Афанасий Петрович.

Чертков мысленно чертыхался, но сделал вид, что ему интересна судьба художника. Наморщив симпатичный олигархический нос от едкого запаха продуктов жизнедеятельности инвалидов, который пропитал стены отделения и уже не выветрится никогда, Александр Евгеньевич последовал за суетливым директором богадельни.

Ваня Сорокин из-за детского церебрального паралича плохо владел своим телом, координация движений отсутствовала, но картины он писал гениально. Чертков приветственно махнул художнику в инвалидной коляске головой и стал внимательно рассматривать изображение на холсте: бледно-голубого ангела, парящего в облаках, лицо женщины показалось ему знакомым. Олигарха бросило в жар, на полотне он узнал Лену Дашкову, в руках женщина держала младенца, которого Ваня Сорокин еще не успел дописать.

– Ты знаешь эту женщину? – поинтересовался президент благотворительного фонда у Ивана.

– Да, – тихо, но уверенно ответил инвалид, руки его тряслись, голова раскачивалась в разные стороны.

– Она твоя родственница, знакомая?

– К Ивану Сорокину никто не ходит, он – круглый сирота! – бесцеремонно встрял в разговор Тушкин.

Чертков так злобно и властно посмотрел на директора, что тот сглотнул собственные липкие слюни, скопившиеся во рту, и заткнулся.

– Итак, Иван, откуда ты знаешь эту женщину?

– Мне про нее Паша рассказал, он точно описал ее глаза, черты лица, волосы, как она выглядит.

– Какой Паша? – сердился олигарх.

– Паша Шаман, он так представился.

– Выйдите все, я хочу поговорить с Иваном без посторонних, – жестко приказал Александр Евгеньевич.

Раиса Гавкало расстроилась, на самом интересном месте ее просят удалиться, но последовала за Тушкиным и Жанной в коридор.

– О каком Паше Шамане идет речь? – продолжил допрос с пристрастием Александр Чертков.

– Мои родители погибли, но я с ними разговариваю каждый день. Они всегда рядом. В отделении умер мой друг, но я продолжаю с ним общаться, – Ивану тяжело говорить, половину слов олигарх разобрать не смог, но смысл сказанного понял.

– Шаман тоже твой друг?

– Нет, он умер полгода назад, а пришел ко мне на прошлой неделе и попросил нарисовать вот эту картину, сказал, что меня посетит какой-то Черт, я очень испугался. Но когда узнал, что Черт– это прозвище человека, успокоился. Паша подробно рассказывал, что и как рисовать.

– Зачем? Причем здесь эта женщина с ребенком?

– Я не знаю, но ребенок этот очень на вас похож, вы не находите? Я – художник, я сразу это увидел. Простите, а как вас люди называют за глаза, как кличут?

– Бред, это бред. Парень, ты меня не проведешь! Тушкин денег хочет, поэтому весь этот цирк разыграл. Он тебя надоумил мне все это рассказать? Говори правду!

– Я сказал правду, но вы не готовы ее услышать. Тушкин меня обманывает, он продает мои картины за большие деньги, но эту картину я рисовал для вас. Когда я ее допишу, ребенок умрет, так сказал Паша, а пока у вас еще есть время все исправить, спасти мальчика.

– Благодаря моему фонду мы спасаем десятки детей! – негодовал Александр Чертков.

– Но этот мальчик особенный.

– В чем его особенность?

– Я думаю, это ваш сын.

– Парень, ты отдаешь себе отчет, с кем ты сейчас разговариваешь? Не забывайся.

Чертков очень близко наклонился над полотном, как будто плохо видел. Он вдруг вспомнил единственную уцелевшую в раннем детстве фотографию: малыш, как две капли, напоминал его самого, та же дурацкая челка, как у Кашпировского, разрез глаз, нос, мужественный овал лица. Мистика! Чертков мог объяснить любую реальность, взлеты и падение отечественной экономики, коварство валютного рынка, показатели продаж алкогольной продукции, неадекватное поведение бизнес-конкурентов, глупость подчиненных, но это!!!

Картина будоражила чувства, разъедала, как кислота, самолюбие, вырывала с корнем представление о действующих законах мироздания. Не верить в то, что ты видишь собственными глазами, грешно и абсурдно.

– Сколько у меня есть времени, чтобы я смог проверить правдивость сказанного тобой? – деловито спросил олигарх.

– Несколько дней. Два или три дня, точно сказать не могу. Когда я рисую, я живу. Я думал, вы не придете, но все равно не торопился, верил, что встреча состоится.

– Ты можешь не рисовать? – поинтересовался Александр Евгеньевич.

– Нет, это выше моих сил. Мне трудно объяснить, но если забрать краски и кисточку, я начну задыхаться, буду испытывать сильную физическую боль.

– А если я убью тебя прямо сейчас, тогда картина останется недорисованной?

– Вы не поняли, пока я рисую мальчика, я даю ему силы бороться за жизнь, моя смерть только ускорит события.

– Я понял. А что еще Паша Шаман рассказывал обо мне? – поинтересовался олигарх.

– Он говорил, что вы убили его.

– Из пистолета? – рассмеялся Черт.

– Нет, произошла автомобильная авария, он ехал в одной машине с медсестрой, она тоже погибла.

На лице Черта улыбка мгновенно исчезла. Необъяснимо, но мальчишка знал подробности, которые известны лишь крайне узкому кругу лиц в корпорации «Родненькая».

– А сейчас Шаман здесь? – олигарх напряженно ожидал ответа.

Пауза. Иван попытался установить контакт.

– Его сейчас здесь нет, он обычно разговаривает со мной ночью. В отделении рано выключают свет, все спят, нас никто не беспокоит, и мы общаемся.

– Иван, ты веришь, что мертвые живут среди нас?

– Я верю в то, что точно знаю. Душа человека не умирает, за все, что ты сделал на этой земле, предстоит ответить перед высшими силами. Есть неписаные законы Вселенной. Если миссия человека на земле не завершена, его душа имеет право остаться.

– А твоя инвалидность, это тоже наказание высших сил? – недоверчиво спросил Черт.

– Да. Я – инвалид детства, мне предстоит искупить вину. Я не знаю, что сделал в прошлой жизни, но это незнание не освобождает меня от наказания.

– А я, как ты видишь, известный, успешный, богатый У меня есть все, что душа пожелает.

– Деньги и слава это огромное испытание для человека, они могут возвысить человека или растоптать его душу, – размахивая изувеченными параличом руками, почти шепотом произнес художник, по его подбородку текли слюни. Фу!

Парень вызывал у собеседника чувство брезгливости и в то же время жгучего любопытства, Черта давно так никто не удивлял. Он пресытился деньгами, властью над подчиненными, женщинами, выпивкой, иногда наркотиками и вдруг – инвалид, от художественной мазни которого зависит жизнь его сына, которого олигарх никогда не видел.

– А мне начхать, что будет потом, я живу сегодня и сейчас, я – хозяин жизни… Мифические высшие силы? Я дам задание службе безопасности выяснить, есть ли ребенок у этой женщины, с которой я когда-то встречался, если информация не подтвердится, я приду сюда, и тогда ты ответишь за свои слова и эту картину. Готов?

– Да, я готов ответить за каждое слово, за каждый мазок кисточки на полотне.

– А пока, Иван, ни слова о нашем разговоре.

– Обещаю, я не хочу, чтобы Тушкин отправил меня в психбольницу.

– Не отправит, он на тебе деньги зарабатывает, – съехидничал олигарх.

Покидая богадельню, Чертков лично пообещал директору дать приличную сумму на развитие творчества для инвалидов. Афанасий Петрович Тушкин светился от счастья, оговоренная сумма позволяла ему завершить начатый дома евроремонт, похоже, Ваня Сорокин разжалобил олигарха. Какое сказочное счастье.

Решение принято

Тарас и Ольга увлеченно смотрели боевик на кухне, среди горы немытой посуды. Тарас любовался купленным по скидке ноутбуком. Он все утро изучал его технические характеристики, пока Ольга не уговорила напарника скачать фильм, который рекламировали по центральным каналам. Экранная версия с плохим качеством звука и изображения уже заняла достойное место на бесплатном ресурсе. Ольга сегодня на удивление покладиста, сварила суп из курицы, которую купила у приставучей соседки, живущей напротив. Тарас съел вторую миску горячего супа и, между прочим, поинтересовался у напарницы:

– Зюскинда покормила? – Тарас спросил ее так, словно речь шла о домашнем любимце, которого содержали в доме из жалости.

– Эту скотину, которая доставила нам столько неприятностей?

– Вот, когда нам закажут уморить его голодом, тогда пожалуйста, а сейчас – налей ему горячего супу.

– Ладно, – нехотя ответила Ольга.

Она налила в мелкую керамическую миску куриный суп, в котором изредка плавала картошка и вермишель, притрушенная сверху мелко нарезанной зеленью и чесноком. Повелительница грязных кастрюль положила на поднос два куска черствого хлеба, салфетки, на блюдце накапала редкой сметаны, и с видом добросовестной хозяйки, на которой держится дом, пошла на второй этаж, где под замком сидел провинившийся узник.

Веня Зюскинд, скрутившись калачиком, лежал на диване под колючим шерстяным пледом, он поскуливал, как израненный пес, которого строгие хозяева держали на коротком поводке. Услышав характерный звук открывающейся двери, Веник заскулил сильнее, рассчитывая на сострадание. Но, высунув голову из-под ненавистного пледа, Зюскинд увидел Ольгу и замолчал, понимая, насколько она стервозна и с каким презрением относится к нему. Вот, если бы к нему пришел Тарас. Если бы…

– Целый день спишь, иди, поешь, – грубо и бесцеремонно сказала Ольга.

– У меня нога невыносимо болит, – пожаловался Зюскинд.

– А у меня голова от твоих выходок. Так тебе и надо, очень хорошо, что ты ногу сломал, теперь не убежишь. Вот, жрать тебе принесла, – Ольга поставила тарелку на тумбочку возле дивана.

– Мне доктор нужен.

– А мне психиатр, нервы полечить, работа у меня знаешь какая нервная? Клиенты все норовят сбежать.

– У меня высокая температура, меня знобит.

– Аспирину выпей.

– Я пил, не помогает. Съел все обезболивающие, вот, – Зюскинд рукой показал на пустые пластинки от таблеток, разбросанные на полу.

– Таблетки не помогают, значит, суп ешь.

– Я не хочу, принеси мне воды, я пить хочу.

– Зюскинд, ты не в ресторане. Вот суп, пей его, если хочешь.

Дверь демонстративно хлопнула, ключ в замочной скважине повернулся до упора три раза.

– Сучка! – закричал вдогонку Веня. В ответ – шаги, быстро удаляющиеся по ступеням.

Нога у Вениамина сильно распухла, врач приходил только один раз, он наложил гипс, сделал укол, через пару часов сильная боль возобновилась. Нога не просто сломана в двух местах, Зюскинд чувствовал – кость раздроблена. Без рентгена это лишь версия, его больное воображение – утверждали Ольга и Тарас, проявив в жизненно важном вопросе полное и безоговорочное равнодушие. Они, словно две сторожевые породистые собаки, при первом удобном случае готовы накинуться на бедную хромоногую дворняжку, роль которой почетно отвели исполнять Зюскинду.

Веня отбросил колючий плед в сторону, сел на диване, дотянулся до миски супа, ложка с грохотом упала на пол и театрально отлетела под шкаф, достать ее с загипсованной ногой невозможно. Даже столовая ложка от меня сбежала, с грустью подумал Зюскинд. Он с опаской понюхал суп, пахло курицей, свежей. Узник загородного дома решил пить суп, как чай. Веня сделал пробный глоток, куриный бульон оказался соленым, перченым, с добавлением большого количества чеснока, который перебивал вкус первого блюда. Курица плохо проварена, констатировал больной. Готовить Ольга не умела, зато в совершенстве владела приемами рукопашного боя, оружием и различными шпионскими штучками. Кулинария – не ее конек.

Зюскинд пил испорченный солью и перцем бульон и думал об Артуре, который прекрасно готовил изысканное мясо с кровью, владел в совершенстве основами восточной кухни, любил лепить вареники с творогом, красиво сервировать стол. Веня медленно закрыл глаза, он представил родную уютную спальню, обставленную в теплых, солнечных тонах, красные свечи, дрожащие интимным огнем, почувствовал запах тлеющих палочек бергамота, услышал любимую джазовую мелодию и разрыдался, как ребенок, у которого забрали любимую игрушку. Жирный бульон из трясущихся рук выплеснулся на рубашку, залил спортивные брюки, Зюскинд отшвырнул миску, она с грохотом упала на пол, разбросанные по комнате остатки картошки и вермишели красноречиво свидетельствовали – Вениамина периодически кормили горячим. На шум прибежали охранники, просмотр нового боевика они временно прервали на самом интересном месте.

– Чего буянишь? – поинтересовался Тарас.

– Я требую врача, я болен, мне плохо, я хочу пить! – кричал отчаянно узник загородного дома.

– А я кино хочу досмотреть, урод! Тарас, он мой суп вылил! Ты видишь, вот? – истерично заверещала Ольга, указывая на пустую тарелку, валявшуюся на полу в окружении разбросанной вермишели.

Ольга совершила подвиг, суп сварила, а здесь такое неуважение. Возмутительно!

– Я думал, ты спасибо скажешь за проявленную заботу. Ольга старалась, а ты! – укоризненно произнес Тарас, чем вызвал у Зюскинда новый виток истерики.

– Это не суп, а помои, которые даже свиньи хлебать не станут, не то, что интеллигентные люди!

У Ольги мгновенно вспотела спина, она имела тайные виды на Тараса, а этот зверек взял и уничтожил ее растущий рейтинг непревзойденной хозяйки. Женщина гневно раздула ноздри и, как гюрза, напала на беззащитную жертву с поломанной ногой.

Она била сильно, точно, профессионально. Зюскинд сжался в плотный клубок, прикрывался подушкой, но это его больную ногу не спало. Он кричал так, как будто его худосочное тело профессиональный мясник разрезал на маленькие кусочки. Тарас в конфликт не встревал, он считал, что зверька Ольга воспитывает заслуженно.

– Помогите! – завопил Веня, надеясь, что его услышат соседи.

Тарас, недолго думая, схватил влажное махровое полотенце и заткнул Зюскинду рот.

– Еще один звук, и ты покойник, – злобно прошипел охранник Венику, но тот продолжил бессмысленно кусать кляп во рту, как хорек, не достигнувший половозрелости.

Ольга вспомнила, что она женщина, поэтому нанесла моральный удар.

– Ты знаешь, как погиб твой друг Артур, или может быть подружка?

Зюскинд перестал кусаться и дергаться, он захлопал длинными ресницами, как будто только что проснулся от летаргического сна, исказившего действительность до фатальной неузнаваемости. Ольга выдержала театрально паузу и продолжила:

– Он сгорел заживо в машине. Ты потерял сознание, хотя мог ему помочь, но ты, Зюскинд, слабак. Ты способен только падать в обморок и звать на помощь. Маленький, вонючий, еврейский ублюдок. Вот ты кто!!!

Тарас вспомнил, что в его роду по маминой линии есть евреи, и последние слова, произнесенные Ольгой с особым цинизмом, навсегда убили в нем сексуальное влечение к напарнице.

Веня зарыдал тихо, беззащитно, он представил красивое, накачанное, идеальное тело Артура, которое теперь воняет, как плохо пропеченный шашлык. Веника стошнило, он вырвал, кляп вместе с рвотными массами выпал изо рта.

– Фу, твою мать! Фу! Какая гадость!

– Вот урод, Тарас, пошли, пусть он тут слюни пускает, а с меня на сегодня хватит. Заявляю категорично, вымывать эту блевотину я не стану, в уборщицы не нанималась. Пошли фильм досматривать. Фу, какая ты сказочная гадина, товарищ Зюскинд!

– Ты хочешь сказать, чтобы я за ним убрал?

– Тарасик, солнышко, я готова на все твои извращенные фантазии, но убирать за этим вонючим хорьком не стану, меня сейчас саму стошнит.

Зюскинда опять вырвало, Ольга и Тарас, морща носы, направились к двери. Замок предательски скрипнул три раза. Облитый куриным супом вперемешку со специфическим рвотным запахом, избитый и сломленный морально, Веня обнял грязную подушку, единственную свидетельницу его физического и нравственного падения.

– У, у…у Артур, – запричитал Зюскинд раскачиваясь от боли безвольно и монотонно. Полная луна сквозь плотно задвинутые шторы светила в небе единственным ярким пятном, сегодня бал правили бесы.

Артура нет, он больше никогда не приготовит мясо с кровью, любимый салат Зюскинда с тигровыми креветками, не скажет просто и ласково: «Веня, пока!».

Вениамин отчетливо представил лицо Черта, хозяина, купившего его профессиональные навыки, имя, его личную жизнь. Вход в корпорацию «Родненькая» – доллар, выход – миллион. Веня слишком многое знает о Черте, жестокое отношение охранников к Зюскинду лишь красноречиво подтверждает тот факт, что мучиться помощнику олигарха осталось недолго, таймер запущен, счет времени пошел на дни, возможно, на часы. Венику до боли в желудке хотелось пить, в горле пересохло, он сплевывал горечь рвотных масс, но чувство брезгливости к самому себе не проходило. Меня убьют, приговор вынесен, Черту я больше не нужен, решил помощник олигарха. Жизнелюб от природы, любитель дорогих вещей, изысканной пищи, вдруг почувствовал отвращение ко всему, что окружало его сегодня, в этом мире отсутствовало главное – любовь. Любить некого и нечего. Из разряда приближенных к царственной особе олигарха, он оказался слабым, лишним звеном. Зюскинд увидел темно красный язычок галстука, предательски выглядывающий из старого шкафа с расшатанными створками дверей. Дорогой модный галстук висел вместе с новым костюмом, который привез еще в начале его заточения начальник службы безопасности корпорации «Родненькая» Петр Морозов. День открытых дверей для Вени так и не наступил. Он обречен.

Зюскинд, превозмогая страшную боль, сначала упал с дивана, затем, стиснув зубы, дополз до шкафа, в котором хранился ненужный хозяйский хлам и его новый костюм. Одним резким движением Веня вытянул галстук из шкафа, он оказался прочным и длинным. Зюскинд, эстет от природы, с большим трудом снял с себя грязные, облеванные вещи, надел новый костюм, внимательно рассмотрел бирку. Светло-серый костюм, в чуть заметную елочку, стоил почти пятьсот долларов, Веня догадался, в каком модном бутике его покупали.

Этим магазином, расположенным в самом центре Задорожья, пользовались абсолютно все руководители корпорации «Родненькая», бутик назывался «Деловой мужчина», и принадлежал он Александру Черткову. В корпорации существовал негласный закон – обновлять гардероб каждый месяц. Таковы правила: директора корпорации по различным направлениям, личные помощники олигарха всегда одевались модно и стильно.

Зюскинд огляделся внимательно, как будто он увидел комнату, которая превратилась для него в камеру предварительного заключения, впервые. На стене висела огромная картина, обрамленная тяжелой дубовой рамой. Выдержит, подумал Зюскинд, и с трудом дополз до охотника, который убил несколько жирных соболей и не скрывал по этому поводу радости от Вениамина. Мазня маслом к искусству, по мнению узника, никакого отношения не имела. Зюскинд потратил двадцать минут, прежде чем произошло сокрушительное падение со стены загородного произведения искусства.

Помощник Черта подергал один железный крюк, затем второй, правый показался ему крепче, хотя надежностью обладали оба крепления одинаково. Хладнокровно, как будто Веня сочинял рекламную заказную статью для корпорации, он сосредоточенно сделал петлю, привязал галстук к крюку. Его темный красный цвет напоминал Вениамину человеческую густую кровь и вызывал в нем столь сильное отвращение, как и сама жизнь. С Богом!

Совпадение – это наглядная демонстрация закона «О закономерностях». Когда дорогой фирменный галстук смертельно стиснул тонкую шею помощника Черткова, Петр Николаевич Морозов по телефону отдавал приказ охранникам устранить Зюскинда, инсценировав его самоубийство. Ольга и Тарас не любили подобных заданий, прописанных отдельной строкой в их доскональных контрактах, которые юридической силы не имели, зато выполнялись безоговорочно, потому что написаны кровью.

Липовая семейная парочка долго искала в доме надежную веревку, обстоятельно проговаривала совместные действия, кто и что скажет потенциальной жертве, как отвлечь внимание Зюскинда. Но когда охранники открыли заветную дверь на втором этаже, то, не сговариваясь, оба обрадовались. Бывает же такое! Вместо улыбчивого охотника, увешанного жирными хорьками, на стене висела их тощая добыча, в новом костюме, на котором довеском красовалась фирменная бирка из дорогущего бутика. Усилий никаких, задание выполнено!

– Гнида редкая этот Зюскинд, но умер, как настоящий мужчина, повесился на галстуке, без посторонней помощи, даже жаль его, – удивилась собственным мыслям вслух Ольга.

– Не подходи близко, надевай перчатки, нужно все тщательным образом протереть в доме, у меня в чемодане есть парочка отпечатков, нужных для правоохранителей «пальчиков». В запасе есть часа два. Работать, Ольга.

Охранники забегали по дому, со стороны могло показаться, что они изрядно суетились, на самом деле в их действиях лишние движения отсутствовали.