Текст книги "Человек Точка"

Дверь в больничную палату под номером «три» распахнулась, и Чертков увидел сутулую, высохшую от горя фигурку Елены, с плохо прокрашенными волосами, в байковом заношенном халате, которая склонилась над ребенком. Малыш лежал под капельницей и хныкал, Елена его утешала.

– А мы к вам, – громко произнес главный врач.

Дашкова смутилась, среди многочисленных посетителей она за доли секунды узнала человека, с которым искала встречи в течение года, пока болел ее единственный сын.

– Господа, я попрошу всех покинуть палату, а то мы испугали ребенка, – заявил Чертков.

Господа нехотя вышли, их распирало любопытство, хотелось узнать подробности родственных связей олигарха. Но…

– Здравствуй, мне сказали, что ты ищешь встречи со мной, – начал разговор Александр Чертков.

– Да, мне нужна помощь и большие деньги на лечение ребенка.

Александр Евгеньевич подошел поближе к кровати, изможденный химиотерапией малыш с грустью посмотрел на незнакомого дядю. На меня похож, решил Чертков. Он хорошо помнил свои детские фотографии, надо же, одно лицо, только без волос и с большими темными кругами под глазами.

– Давай знакомиться, тебя как зовут?

– Па-ша.

– А меня, меня зовут… Я твой папа.

– Ура! У меня теперь тоже папа есть! – тихим, хриплым голосочком простонал Паша.

Дашкова закрыла руками лицо, из глаз брызнули слезы, это прозвучало, как приговор. Ей от Черткова нужны только деньги, но не родственные связи. Елена не хотела зависеть от этого человека.

– Саша, что ты творишь? Кто тебе сказал?

– Очень плохо, что я поздно об этом узнал.

– Я пыталась с тобой встретиться, но меня охрана не пропускала!

– Значит, плохо пыталась…

– Это не твой ребенок! Это не твой… Саша, это не твой, – испуганно тараторила Елена.

– Мой, и хватит тут цирк устраивать. Мне лучше знать! Паша, ты хочешь полететь на самолете? – спросил Чертков, обращаясь к сыну.

– Да, папа. А когда мы полетим?

– Через час.

– А мама полетит с нами? – поинтересовался малыш.

– Мама, ты летишь с нами в лучшую клинику, где работают мега-профессиональные врачи?

В ответ Александр Чертков увидел на уставшем, осунувшемся лице некогда любимой женщины слезы. Представить ее в таком виде прессе олигарх не мог, в его сытой успешной жизни все должно соответствовать высокому статусу.

– Елена, позвони Жанне, она тебе поможет с одеждой. Я думаю, она уже знает, в какую страну и клинику мы летим. Да и прическу сделай, как раньше, пусть ребенок видит, что его мама счастлива и здорова. Я не хочу, чтобы малыш видел тебя плачущей. Времени на разговоры нет, выберите Паше одежду, игрушки. Какую тебе игрушку купить? – обращаясь к сыну, спросил Чертков, как будто он всегда присутствовал в жизни больного мальчика.

– Купите мне Губку Боба.

– А это кто еще такой? – удивился олигарх.

– Это маленькая желтая губка, – подсказал Павел Шаман, забывая, что в реальной жизни его не существует.

– Это мочалка, – объяснил папе маленький Паша.

– Мочалка! Чувствуется сугубо женское воспитание, я в детстве играл в пиратов, а мой ребенок играется мочалками! – искренне возмутился Чертков, недовольно поглядывая на Елену, мол, вот как ты воспитала сына без меня.

– Губка Боб – это мультипликационный герой, – оправдывалась та.

– Мама, поторопитесь, а то самолет взлетит без вас, – настаивал Чертков.

«Внешне мальчик похож на меня», – решил Черт, – «но что вырастет из этого ребенка, если с первых дней его воспитывала женщина, от которой отвернулась удача?»– недоумевал олигарх. Елена выбежала из палаты и судорожно стала звонить Жанне. Она точно знала, если не успеет собраться, Чертков заберет сына, и Паша станет его новым перспективным проектом. Дашкова слишком хорошо знала Александра, чтобы поворачиваться к нему спиной. Сейчас ей нужны деньги и помощь. Ради сына она готова выдержать все насмешки, менторский тон, финансовую зависимость.

Единственной, кто противился срочной эвакуации ребенка в лучшую зарубежную клинику, оказалась Зинаида Тимофеевна Шульц. Она мотивировано доказывала главному врачу детской больницы и новоиспеченному папаше-олигарху, что ребенка категорически нельзя транспортировать в течение двух недель, даже в самую лучшую клинику мира. Паша перенес мощный курс химиотерапии, поэтому необходимо время для его реабилитации и подготовки к воздушному путешествию. Таких детей необходимо транспортировать специальным медицинским самолетом, нашпигованным современным медицинским оборудованием. Александр Евгеньевич сердился, главный врач метался между здравым смыслом и желанием угодить самому влиятельному и богатому человеку в регионе.

Чертков намерен улететь именно сегодня, когда над Зверем сорвется дамоклов меч, станет известно о трагической судьбе Графа, правоохранители выдвинут версию о заказном убийстве его помощника, конкуренты объявят один из своих филиалов банкротом, и обвинят в этом корпорацию «Родненькая». На фоне сплошного негатива горожане запомнят самую яркую новость этого трагического дня: у Александра Черткова, оказывается, есть больной сын, и он спасает ребенка в одной из зарубежных клиник, а недоброжелатели хотят очернить имидж хорошего человека. Зинаида Тимофеевна Шульц портила своим упрямым характером идеально продуманный план побега из родного города. Отступать Александр Евгеньевич не намерен.

– Мне нужен медицинский работник, препараты, аппараты, все, что можно доставить на борт моего самолета, я готов оплатить услуги медика по самым высоким расценкам, – категорично заявил Александр Чертков.

Главный врач за хорошие деньги и сам готов слетать за рубеж, но, подумав о состоянии больного ребенка, геройствовать не стал.

– Зинаида Тимофеевна, считайте, что с этой минуты вы в отпуске, – заявил главврач.

Кандидатура Зинаиды Тимофеевны олигарху категорически не нравилась, но капризничать не в его интересах, поэтому Чертков покинул больницу с чувством выполненного отцовского долга.

У Жанны Громовик земля горела под ногами, новость о том, что у Черткова есть сын, разорвалась на территории Задорожья подобно атомной информационной бомбе. Журналисты непрерывно атаковали телефонными звонками пиарщицу, и она по секрету каждому звонившему сообщала, во сколько и на какой аэродром доставят больного ребенка. В корпорации «Родненькая» в аварийном режиме работали первые руководители, начальники отделов, которых Петр Морозов подключил к решению вопроса о срочной эвакуации отпрыска самого Александра Евгеньевича. Глаша задействовала личные связи, она в телефонном режиме забронировала место в клинике, в гостинице, занималась оформлением необходимых документов. Лететь предстояло в Израиль, погода, на счастье для Морозова, оказалась нелетной, благодаря густому туману и обильному снегу он смог выполнить поставленную перед ним задачу через час, именно настолько пришлось отложить вылет самолета.

Журналисты местных и центральных средств массовой информации сильно перемерзли, кутаясь в не по погоде короткие куртки и дешевые из искусственного меха шубки, но с аэродрома никто из них не ушел. Жанна в зале ожидания, где благодаря разбитым окнам гуляли свирепые декабрьские сквозняки, поила журналистов, операторов и фотографов водкой «Родненькая», и кормила просроченной колбасой, других бутербродов на этом аэродроме не продавали. Когда акулы острого пера и охрипшего от холода микрофона уже отчаялись заполучить эксклюзивную информацию, на заснеженном аэродроме наметилось оживление. Самолет загудел, персонал забегал, подъехала «Скорая помощь», а за ней – несколько машин представительского класса.

Началось.

– Александр Евгеньевич, а правда, что у вас есть сын?

– Есть.

– А почему вы скрывали его от общественности?

– Это моя личная жизнь, на то она и личная, чтобы не выставлять напоказ дорогих моему сердцу людей.

– Ваш сын болен? Говорят, вы его везете в клинику?

– Я не хочу разговаривать на эту тему, я сегодня делаю все возможное, чтобы мой ребенок был здоров. Надеюсь, это понятно.

Жанна с Еленой Дашковой стояли в стороне и удивлялись, как мастерски Чертков наращивает социальный капитал. Как благовидно он играет роль заботливого отца, поистине жизнь – это театр, где от роли благодетеля до злодея вас отдаляет один шаг.

Александр Евгеньевич Чертков блистал в огнях фотовспышек и накамерных фонарей не больше пяти минут. Своим грустным выражением лица он казался желторотым журналисткам еще чертовски привлекательней, чем обьино.

Зинаида Тимофеевна тоже попала под обстрел фото– и видеокамер, она сопровождала больного ребенка, которого на носилках два бравых охранника Черткова вынесли из скорой помощи и осторожно транспортировали к трапу частного самолета. Фотографы изголялись, выбирая удачный ракурс лица ребенка. Зинаида Тимофеевна, не стесняясь, отгоняла их, как назойливых мух. Один из фотографов решил проверить на своем цифровом аппарате последний снимок, который он посчитал наиболее удачным. Странное дело… На снимке рядом с носилками, где недвижимо лежал сын самого Александра Евгеньевича, оказался странный силуэт мужчины, словно тень, сотканная из тумана, так до конца и не рассеявшегося на аэродроме. Фотограф, увидев брак, расстроился, растолкал локтями конкурентов и продолжил слепить ребенка и Зинаиду Тимофеевну яркой вспышкой.

Елена Дашкова наклонилась к Жанне и с горечью в голосе прошептала:

– Как я все это ненавижу, терпеть не могу эту показуху.

– С прессой так всегда, – вздохнула Громовик.

– Жанна, ты профессиональная пиарщица, но лгать не умеешь. Может, и мой Паша ему нужен для очередной пиар-акции?

– Елена, прекрати. У твоего сына появился реальный шанс на выздоровление, терпи и радуйся. И еще, у меня к тебе есть одна просьба.

– Какая?

– Поставь в салоне самолета вот эту аудиозапись шефу.

– Зачем?

– Я ухожу от него первой, пока он меня сам не уволил. Он поймет, что я хотела ему сказать.

– Может, не надо, Жанна, он рассердится.

– Надо, я не хочу повторить судьбу Зюскинда.

– А что с ним произошло?

– Его больше нет.

– Уехал? – поинтересовалась Дашкова.

– Да. Уехал от нас навсегда.

– Спасибо тебе, Жанна, за все.

– И тебе, Елена. Береги сына, – женщины обнялись. – А я поехала в «Дом престарелых», хочу одному талантливому художнику помочь, его Ваней зовут, это моя последняя благотворительная акция.

– А, по-моему, Жанна, ты на своем месте.

Александр Евгеньевич, проходя мимо пиарщицы, демонстративно пожурил ее за присутствие прессы на аэродроме. Журналисты захихикали К публичным поркам Громовик не привыкать, роль у нее такая – незавидная. Сегодня не уволили, и, слава Богу. Все, что ни происходит в бурной жизни Жанны, ее закаляет, делает сильнее.

В самолете Зинаида Тимофеевна в грубой форме высказала Черткову свое недовольство поведением прессы, которая напугала непристойным и бестактным поведением больного Пашу. «Согласен с вами, Зинаида Тимофеевна», – отреагировал олигарх, за минуту до начала полета позвонил Жанне Громовик, и сообщил ей, что она уволена без выходного пособия.

– Что вы наделали? – возмутилась Елена.

– Ну и нравы у вашего мужа, – отреагировала врач.

– Он мне не муж, всего лишь отец ребенка.

– Бедный Паша, – до конца полета Зинаида Тимофеевна мучилась угрызениями совести, а потом успокоилась, пиарщиков она всегда недолюбливала. Уволили, так ей и надо!

Стюардесса Раечка заботливо налила взрослым пассажирам кофе и чай, покормила ребенка молочной кашей, подарила Паше книжку.

– А где мой Губка Боб? – вспомнил ребенок обещание мамы купить новую игрушку.

– Где эта мочалка, я хочу на нее посмотреть? – веселился Чертков.

В ответ Елена утешала плачущего Пашу, объясняя ему, что такой игрушки в магазине она не нашла. Зайцы, медведи, супермены и куклы продавались, а вот Губка Боб на полках в магазинах отсутствовал. Олигарх с огромным удовольствием упрекал Дашкову за нерасторопность и неумение решать поставленные задачи. Скандал разгорался, слово за слово, Чертков кричал на Елену, она оправдывалась, точнее огрызалась. Зинаида Тимофеевна демонстративно уткнулась в иллюминатор, желание указывать олигарху, что такое хорошо, а что такое плохо, у нее после первого инцидента отпало. После ее старомодных нравоучений становится только хуже, еще одно увольнение доктор сегодня не переживет.

В разгар семейной ссоры взрослых вокруг знатной и популярной среди детей персоны Губки Боба стюардесса Раечка быстро покинула зону повышенной конфликтности. Она вышла на кухню и смастерила из розовой губки, которой мыла посуду, образ любимого детского мультипликационного героя. Веня Зюскинд, ее учитель по кризисным ситуациям в небе и на земле, научил Раю никогда не сдаваться. «Если он смог из обыкновенного сома создать русалку, то почему я из кухонной мочалки не смогу слепить Губку Боба», – подумала Раечка и у нее получилось.

У Паши от счастья светились глазенки, единственное, что беспокоило мальчика, почему Губка Боб не желтый, а розовый, к тому же в очень мелкую дырочку?

– Он сегодня съел целую банку малинового варенья, а дырочки на теле маленькие из-за атмосферного давления – природное явление! – фантазировала Рая.

– А завтра Губка Боб станет желтым? – настаивал Паша.

Наблюдая, как ребенок донимает стюардессу, Чертков неконтролируемо улыбнулся, его порода. Он всегда получает то, что хочет.

В минуты наивысшего нервного напряжения, впрочем, как и сейчас, в ситуации душевного комфорта и блаженства, Александр Евгеньевич позволял себе выпить «Родненькой». Холодная водка с добротной морской закуской смягчила стальное сердце олигарха. Он, вдруг, неожиданно для себя вспомнил Зюскинда, его самодельную русалку, созданную из обыкновенного сома. Классный помощник – большая редкость, трудно будет Зюскинду найти замену, сокрушался мысленно Чертков, смакуя водку собственного производства.

Водка как водка, вода и спирт, но сколько денег и сил вложено в раскрутку бренда? Бренд – это не просто символ, это математическая модель, точный расчет, это прицельный выстрел в потребителя, это зависимость, это алкогольный наркотик. В этом бизнесе необходимо опережать конкурентов на несколько шагов, а иначе твой спирт и вода будут никому не нужны. Чертков пристально посмотрел на Елену, отвлекаясь от хмельных, как водочные пары, мыслей. Она с нежностью любовалась засыпающим сыном, в руках которого крепко зажата розовая мочалка по имени Губка Боб. «Постарела», – констатировал Черт «Была Елена Прекрасная, а стала просто – Лена».

«Сына хочу, ее – нет!»– четко и безжалостно вынес приговор бывшей любви Александр Евгеньевич. Ребенка вылечу и оставлю себе, а ее пошлю к черту, решил олигарх, выпил еще стопочку водки, а потом закрыл глаза и мирно, сладко, как ребенок, уснул.

Когда мы отрываемся от земли, то автоматически становимся ближе к Богу в царстве облаков, состоящих из мельчайших капелек воды, поднятых в небо нагретым воздухом. Пронизанные солнечными лучами кучевые облака белоснежны, словно гигантские порции мороженого, которое не съесть, не охватить взором. Ни один театр в мире не сможет сравниться с теми представлениями, которые облака устраивают пассажирам, наблюдающим за могущественными природными явлениями из амбразур своих иллюминаторов. Форма сказочных облаков сначала напоминает огромные кочаны цветной капусты, затем – бегущее стадо лошадей, стаю стремительно пронзающих бесконечное небесное пространство перелетных птиц, человеческое лицо…

…Грубый подбородок, потная переносица, нос, круглые очки, зализанные в тугой пучок волос, белый мятый халат, и голос прокуренный, злой.

– Я вас предупреждала, что ребенка нельзя забирать из больницы! Предупреждала! Да проснитесь же вы!

– Что? Что вы хотите? – вялым ото сна голосом произнес Александр Чертков.

– Паша! – выкрикнула Зинаида Тимофеевна и побежала к ребенку.

Маленький Паша лежал на руках мамы, его знобило, он задыхался, стюардесса Рая принесла тонометр, через пять минут врач констатировала – давление резко падает.

– Господи, он умирает! – закричала истошно, как на похоронах Елена.

В самолете возник переполох, Рая и Елена держали на руках ребенка и плакали, Чертков исполнял роль медбрата. Он, могучий, богатый и властный, внимательно слушал строгие указания Зинаиды Тимофеевны, производившей реанимационные действия. Старый онколог понимала – в данной ситуации необходима специализированная бригада медиков, но где ее взять здесь, в небе?

Маленький Паша заметил большого Пашу, наблюдавшего за происходящим, ребенок с легкостью и без принуждения покинул свое больное, истерзанное химиотерапией тело, и подошел к знакомому дяде.

– А ну, немедленно возвращайся назад, видишь, как твоя мама убивается! – командирским тоном рявкнул Павел Шаман, словно перед ним стоял не больной ребенок, а рота бравых вояк.

– Я не хочу, там больно, а здесь с тобой хорошо. Мама, мама! – закричал Паша плачущей навзрыд женщине.

– Она тебя не слышит.

– Почему?

– Паша, ты пришел в мир мертвых, возвращайся немедленно, у тебя еще есть шанс выжить. Возвращайся к родителям.

В салоне самолета резко запахло ладаном, белые большие бабочки невиданной красоты возникли, словно из воздуха, в пространстве, они интенсивно хлопали крыльями и шевелили длинными хоботками, увлекая маленького Пашу в небесную игру. Ребенку предстояло выбрать между жизнью и смертью. Нет скидки на возраст, обстоятельства, социальный статус семьи. Только жизнь или смерть, смерть или жизнь.

Павел Шаман видел отчаянье Елены, растерянность врача, страх стюардессы, он ясно ощутил ужас, охвативший Черткова. Животный ужас, жизненный сценарий олигарха за считанные минуты изменился. С его уважаемым мнением смерть не считалась. Шаман стремился испытать радость мести, но даже слабого привкуса не почувствовал, как ни старался.

– Он умирает! – кричала Елена.

– Сделайте хоть что-нибудь, я заплачу! Сколько? Скажите… – вопил Чертков обращаясь к врачу.

– Договоритесь сначала с Богом, – охрипшим голосом прошипела Зинаида Тимофеевна.

Павел Шаман почувствовал за спиной легкое дуновение ветра, он обернулся.

– Надя, ты?

– У тебя есть несколько секунд, ты можешь войти в тело ребенка и возвратиться в мир живых.

– А как же маленький Паша?

– Он сделал свой выбор, еще пару мгновений, и ты будешь обречен вечно бродить в коридоре «Неприкаянных» между небом и землей. Решайся, Паша.

Шаман разбежался и, не раздумывая, прыгнул, как хищная белая пантера, сотканная из облачных лоскутков, в маленькое пространство, очертаниями напоминавшее изможденное тельце ребенка. Сильная боль пронзила Павла, он почувствовал как на его лицо капают горячие слезы матери.

– Он еще дышит! – закричал Чертков, – Лекарство подействовало.

– Дурак ты,Черт, – прошептал Шаман. – Теперь ты заплатишь за все.

– Паша бредит, – констатировала врач.

Александр Евгеньевич наклонился над сыном, улавливая слабые признаки жизни, импульсивное дыхание, он внимательно рассматривал расширенные, как бездна, зрачки ребенка. Вдруг, Черт резко отшатнулся от сына, ему показалось, что он видит лицо бывшего начальника службы безопасности.

– Что с вами? – спросила Зинаида Тимофеевна.

– Голова кружится, – соврал олигарх.

– Это от волнения, успокойтесь, Александр Евгеньевич, и контролируйте капельницу. Похоже, наш мальчик возвращается с того света.

– Слава Богу, господи, спасибо. Паша, сынок, родненький… – завыла Елена.

– Ma… ма… мама, – простонал малыш.

Самолет нервно гудел, разрезая бесконечное небесное пространство своими острыми, как наточенные ножи, крыльями. Живая спираль из бабочек, словно детская юла, кружила среди кучевых облаков дух маленького мальчика, смерти которого не заметили самые близкие люди.

– Вам не кажется, что здесь пахнет церковью? Откуда этот странный запах? – удивилась стюардесса Рая.

– Да, запах есть, – подтвердила Елена.

– Это не церковью пахнет, а ладаном, что, впрочем, не удивительно. Божье проведение. Нам только кажется, что человек правит этим миром и обстоятельствами, на самом деле в жизни есть свои неписаные законы Вселенной. Добро порождает добро, а зло наказуемо. Я уверена, у Паши есть особая миссия, поэтому он возвратился к нам. Это чудо, что ребенок остался жив, чудо, я говорю вам, как врач.

– Прекратите ерундить, Зинаида Тимофеевна! Какие законы, какое зло, какая Вселенная? Я хорошо вам заплачу за работу, вы профессионально справились с поставленной задачей. Вот, чего я хочу сейчас, так это напиться и расслабиться, скажу честно, переволновался, ведь Паша мне сын. Рая, неси закуску и водку со льдом! Три минуты, время пошло, а то уволю!

Рая мгновенно включилась, как будто бежала стометровку с показателями чемпиона мира по легкой атлетике. На кухне послышался грохот, потом характерный звук бьющихся стаканов.

– Уволена, – вынес приговор голосом, в котором напрочь отсутствовали эмоциональные нотки, Александр Чертков.

– Зачем ты так? Остановись! – вмешалась Елена.

– Ты указываешь, что мне делать в моем самолете?

Елена опустила голову, спорить не о чем, сейчас Рая принесет холодной, циничной и беспристрастной «Родненькой», и узнает, что она теперь чужая для могущественной корпорации, в которой проработала много лет.

Через минуту тишину в салоне самолета нарушил знакомый женский голос:

«Люди – песчинки в руках божьих. И у каждого из них есть кладбище жизненных проектов, поступков, предательств, обидных слов и скверных мыслей. Мы убиваем каждый день себе подобных, стремясь занять их место, главенствовать над толпой. И под каждой насыпью, могилкой похоронен прожитый день, словно детский секрет, запрятанный от посторонних глаз. С годами такие секреты, как гнойные раны, напоминают о себе сильным, специфическим запахом прошлого. И если набраться смелости и отыскать в бесконечном черноземном пространстве помутневшие от времени стеклышки из битой бутылки, за которыми спрятаны тайны хотя бы одного человека, станет страшно и горестно. Там покоятся наши, родные «черти», словно черви, прогрызающие душу, как земную плоть изнутри.

Люди грешны…

И когда победители торжествуют, за каждый свой секрет, спрятанный от людских глаз, придется ответить. Ибо для Высших Сил мы все равны, и каждому достается по заслугам, и нет таких материальных благ, которые способны откупить грехи наши, прочной пуповиной связывающие нам руки и распинающие бренное тело на кресте Жизни.

Белые бабочки с липкими длинными хоботками в пути, с момента нашего рождения они летят навстречу каждому из нас. Шелест их тонких прозрачных крыльев неотвратим и вечен, как запах ладана в церкви, как луч света, как дождь за окном.

Люди играют в бесовские игры так увлеченно, словно верят – смерть забудет к ним постучаться в дверь. И только избранным откроется великая тайна – она, смерть, всегда стоит за твоей спиной на расстоянии вытянутой руки. Когда ты это осознаешь, начинаешь жить одним днем, всех любить и всех прощать. Точка».

– Что это за чушь? – поинтересовался Александр Чертков у Елены.

– Жанна сказала, что это ее новая программа, – объяснила Елена обескураженному Черту. – Она попросила меня поставить аудиозапись в самолете. Я отговаривала ее от этой глупой затеи, но Жанна заверила меня, что ты, Саша, все поймешь.

– Я?