Текст книги "Человек Точка"

Мужчина средних лет, как оказалось впоследствии, хирург областной больницы, первым подбежал с чемоданчиком, клейменным красным крестом, к перевернутому авто и увидел водителя красной «Мазды» через разбитое окровавленное лобовое стекло. Женщина модельной внешности не пристегнулась ремнем безопасности, прискорбный и решающий факт. Она поразила эскулапа женской красотой и одновременно наготой, на одной ноге у пострадавшей свисали атласные белые трусики в сексуальных игривых рюшках, на которых не было ни единой капли крови. Доктор на секунду отвлекся, однако профессионализм переломил в хирурге минутную мужскую слабость. Он булыжником разбил стекло в машине и дотянулся до запястья красотки, профессионально определив: рука сломана, пульс не прощупывается. Жаль, красивая женщина была.

– Я вызвал скорую помощь, она уже едет, – услышал за спиной хирург обнадеживающий голос.

– Этой уже не поможет.

– Мертва?

– Увы.

Толстый, нескладный, вспотевший человек в белых, мятых брюках бежал к изувеченной машине. На месте аварии мужчина упал на колени, стал рвать пожелтевшую траву, биться в истерике, называл погибшую Тонечкой.

– Держи его крепко, – сказал хирург молодому парню.

Через две минуты, в резиновых одноразовых перчатках и со шприцом в руках, врач пытался оказать помощь. Несколько мужиков скрутили бесновавшегося мужчину, чтобы врач смог сделать ему укол.

– Все, – констатировал хирург. – Через десять минут ему станет легче. Скорая помощь приедет, отправьте его в больницу. У мужика истерика, как бы он руки на себя не наложил, за ним нужно понаблюдать. А я поехал, у меня плановая операция.

Хирург крепко пожал руку молодому парню, как будто тот работал у него ассистентом, отчасти в этой экстренной ситуации так и было.

У Анатолия Птахи после укола помутился рассудок, он смотрел на происходящее и думал, что врачи скорой помощи, толпа зевак, искореженная машина жены и открытые большие голубые глаза Тони, устремленные вдаль, это дурной сон. Сон! Просто дурной сон! И если вовремя проснуться, то все будет в жизни, как раньше…

Тонечка попросит его купить новую шубу, вывезти ее на отдых в экзотические страны. Он будет ругать ее за пересоленную еду и жутко ревновать к каждому, кто приблизится к любимой женщине ближе, чем на вытянутую руку.

Человек не иголка на территории Задорожья

Родион Павлович Хомяк зверел с каждой минутой. Он вызвал в рабочий кабинет Эдуарда Гайкова и Максима Думку, чтобы спустить на них весь негатив, накопившийся от исчезновения Вениамина Зюскинда. Игорь Графский полчаса назад сказал по телефону генералу пару ласковых слов, которые означали: «Зверь – ты слабак!». Сейчас наступил черед подчиненных. Необходимо срочно спустить негатив! Индусы проигрывали, их сначала обвинили в педофилии, а теперь косвенно подозревают в убийстве журналиста. Общественность возмущена, журналисты в местных газетенках пишут всякую ерунду, а в общественном транспорте ходят слухи о бесчинствах городской мафии, которую в народе величают не иначе, как «наши индусы». Зверю предстоит пережить этот позор, он в гневе, как вулкан, из которого брызжет расплавленная магма в виде липких слюней. Даже семнадцатилетняя рыжеволосая Катя как-то подозрительно посматривает на него, как будто он, на самом деле, насилует детей и убивает журналистов.

Оперуполномоченные стояли перед начальником областного управления МВД, как школьники, которых директор застукал на горячем. На очень неприличном и горячем.

– Я разжалую вас за служебную халатность! Найдите мне этого Зюскинда живого или мертвого, человек не иголка в стоге сена, чтобы его нельзя было найти на территории Задорожья! Я приказал вам его выпустить, но не упускать из виду. Ситуация изменилась, найдите мне Зюскинда! – кричал Зверь.

– Родион Павлович, мы ищем. Может, он из города давно уехал! – гнусавым голосом произнес Максим, как бы выпрашивая помилования у генерала.

– Я хочу знать, где он? Может, вы его действительно убили, скажите мне правду, как есть!

– Родион Павлович, да зачем нам этот педик сдался, кому он нужен? – возмущался Эдуард Гайков.

– Ты это читал? – генерал схватил с рабочего стола подборку местных газет и стал ею тыкать в лицо Эдуарду.

Гайков отворачивался от стопки свежих газет, которые неприятно пахли типографской краской.

– Они пишут, что милиция скрывает местонахождение Вениамина Зюскинда, они обратились за помощью к президенту, в Министерство внутренних дел…

– Журналистам верить нельзя, они такое пишут!..– огрызнулся он.

– Уроды! Они испачкали честь моего мундира, и вы хотите, чтобы я это стерпел? Найдите мне Зюскинда, даю двое суток. Я хочу его показать прессе, чтобы журналисты заткнулись.

– Родион Павлович, это нереально. Нам нужна неделя, как минимум, – попросил Максим.

– Два дня или вы уволены!

– За что?

– У меня есть заявление гражданки Крыловой Г.П, вы оба у нее взятку за освобождение мужа вымогали. Попались, голубчики! – веселился Зверь.

Заявление на Гайкова и Думку гражданка Крылова написала три месяца назад, и только сейчас главный милиционер Задорожья пустил его вход.

– Ничего мы у нее не вымогали. Она сама нас шантажировала, – потупив глаза, бурчали себе под нос служивые.

– Свободны! Если нужно подключить ГАИ, «Беркут», я помогу, но без Зюскинда не возвращайтесь! Каждые пять часов докладывайте мне о ходе операции Через двадцать минут я дам комментарий прессе, что мы активно ищем пропавшего журналиста и попрошу их о помощи, пусть общественность поможет нам этого крысеныша найти. Это дело чести, вся информация будет автоматически стекаться к вам. А теперь, пошли вон! – Зверь демонстративно отвернулся, милиционеры поняли – Родион Павлович в глубочайшей печали.

Гайков и Думка вышли из кабинета Зверя озлобленные. Найти за два дня человека на территории промышленного мегаполиса – ох, как непросто. Если человек этот не из криминальной среды, здесь даже осведомители не помогут.

– Что, напарник, пришел нам «большой и лохматый писец»?

– Макс, не хорони нас раньше времени. Мы с тобой и не из таких ситуаций выкручивались, – успокоил напарника Гайков.

– Крылова, сука, на нас телегу начальству накатала! Вот, курва!

– Макс, нам сейчас не о Крыловой думать надо. Давай так, ты в отдел, все текущие дела отставить, ребят наших подключай по полной загрузке, пусть ищут этого голубчика. Он наверняка отсиживается у друзей или знакомых. А я к бывшей жене наведаюсь.

– Точно, она у Черткова работает. Эдик, наши погоны в твоих руках. Жанна должна знать, где находится Зюскинд, – обрадовался Думка.

– Макс, не писай кипятком от счастья, кипяток быстро остывает. Жанна верна корпорации, на которую сегодня работает, а не бывшему мужу. Шансов поговорить с ней по душам мало, но в нашем случае другого выхода нет.

– Да, попали мы, браток, с тобой по самое не хочу. Видел, как Зверь лютует? Он с нас скальпы через двое суток снимет, если мы Зюскинда не найдем. Может, бахнем по маленькой, полегчает, а? Здесь кафе недалеко приличное есть.

– Напиться и забыться – хорошее предложение. А главное своевременное… Макс, давай работать, прошу, не дури!

– А хорошо, если бы этого Зюскинда на самом деле убили.

– В смысле?

– Труп легче искать.

– Факт!

Милиционеры крепко пожали друг другу руки и разошлись. Гайков позвонил бывшей жене, оказалось – она дома, дочка болеет. Он напросился в гости, знал, ему не откажут. В ближайшем магазине воскресный папа купил маленького белого пушистого котенка, который при нажатии правой лапки жалобно мяукал. Машка просила настоящего, но игрушечная копия – единственный вариант, при котором Жанна бывшего мужа не выставит за дверь.

Железную тяжелую входную дверь в квартиру открыла расфуфыренная няня. О Маргарите Григорьевне и ее педагогической деятельности в воспитании дочки Эдуард наслышан от Жанны. Внешне женщина напоминала старую ухоженную даму, с бурной молодостью за плечами. Она пристально и оценивающе рассматривала Гайкова, пока он раздевался в прихожей.

– Помойте обязательно руки, у нас ребенок болен, у Маши ангина, – командным тоном произнесла Маргарита Григорьевна.

– Да, конечно, – согласился Гайков, хотя с детства терпеть не мог мыть руки. Он искренне считал, чем грязнее они, тем крепче иммунитет, особенно в его профессии, где общением с трупами наполнены его милицейские будни.

Няня подала Гайкову чистое махровое полотенце, ее маленький ротик бантиком, нарисованный красной яркой помадой, вокруг которого образовалась сеть глубоких морщин, замазанных тональным кремом, напряженно молчал. Всем своим видом Маргарита Григорьевна показывала гостю, что ему здесь не рады. Эдуарду наплевать на старую тетку, которая корчит из себя современного Макаренко.

Машка пила из ложечки горячий бульон. Жанна уговаривала дочку поесть еще немного, ребенок в ответ хныкал, пряча славную мордашку с красными щеками под одеяло.

– Папа! – обрадовалась Машка, увидев знакомый силуэт в проеме двери.

– Что тут у вас?

– Температура, была тридцать девять и пять, спасибо Маргарите Григорьевне, температуру мы сбили до тридцати семи.

– Маша, это бульон из перепелов, нужно обязательно все выпить, – услышал Гайков за спиной противный назидательный голос няньки.

– Из перепелов? – удивился Эдуард.

– Да, это лечебный бульон. Пей, Машенька!

– Не хочу. Я не хочу есть убитых птичек, они такие маленькие.

– Маша, что за глупости! Курицу ты ешь, а бульон из перепелов не пьешь. В чем разница? И то и другое – птица, – возмущалась Жанна, она во всем стремилась увидеть логику.

– Курица большая, ее не жалко, а перепела маленькие, их жалко, – настаивала Маша.

– Ты хочешь быть здоровой? – строго спросила нянька.

– Нет, – ответил ребенок.

– Почему? – удивился Гайков.

– Тогда мама на работу не пойдет, она будет сидеть со мной Я заболела, и папа ко мне в гости пришел. Ура! Я хочу болеть всегда.

Родители улыбнулись, а Маргарита Григорьевна строго сказала:

– Это шантаж, а с террористами и маленькими шантажистками я на переговоры никогда не иду, – она отобрала у Жанны чашку бульона и стала сама кормить ребенка. Девочка недовольно морщила лоб, но няньку слушалась.

Гайков, чтобы облегчить участь дочери, достал из полиэтиленового пакета белого котенка и отдал его Машке. Ребенок обрадовался и больше не концентрировался на перепелином бульоне, механически глотая его из ложки.

– Жанна, готовьте ванну, Маша поест, и мы будем парить ноги. И не забудьте капнуть пару капель эфирного соснового масла.

– Хорошо, – подчинилась пиарщица.

Жанна и Эдуард пошли готовить тазик с горчицей. Гайков воспользовался маленьким пространством ванной и страстно обнял жену, забыв, что она бывшая.

– Эдик, не сходи с ума!

– Поздно, я уже сошел, давно и навсегда. Жанна, давай все начнем сначала. Ты, я и наша Машка, но есть одно условие.

– Какое еще условие?

– Ты уйдешь от Черткова, а эту няньку мы прогоним. Она мне не нравится. Странная особа. Одета она на пять тысяч долларов, бриллианты в ушах сверкают, а работает у тебя за двести баксов в месяц, Жанна, тебя это не смущает?

– Маргарита Григорьевна работала много лет в корпорации «Родненькая», зарплата у нее была очень высокая, а сейчас она на заслуженном отдыхе, вот и подрабатывает, чтобы не сидеть дома.

– Жанна, я – мент, меня не обманешь, твоя няня странная особа. Пройдет время, и ты это увидишь сама, – Эдуард наклонился и поцеловал жену.

Жанна упиралась первые секунды, а потом, повинуясь инстинкту, ответила взаимностью. Дверь в ванной комнате резко открылась, на пороге, замотанная в толстый плед, стояла простуженная кашляющая Машка, в руках она держала белого игрушечного кота, а за ее спиной с гордо поднятым подбородком, на котором росли, плохо выщипанные, редкие черные волоски, стояла Маргарита Григорьевна. Застигнутые на месте нравственного преступления, бывшие супруги, смутились.

– Ага, так вы тут целуетесь? – обрадовался ребенок.

– Да, мы скоро будем жить все вместе, как раньше, – оправдывался Эдуард.

– Ура! – хриплым голосом закричала Машка.

– Еще ничего не решено, давайте не будем опережать события, Маша, пора париться. Вот тазик с горчицей, а здесь теплые носки, – суетилась Жанна.

– Эфирное масло капнуть вы, конечно, забыли! – ядовито возмутилась нянька.

Жанна достала с верхней полки шкафчика пузырек с сосновым маслом и капнула пару капель в тазик, где пузырилась горчица с водой.

– Фу, как воняет! – закричала Маша.

– Не воняет, а пахнет. Дыши, Маша, глубже, и твой кашель пройдет, – поучала ребенка строгая нянька.

Жанна и Эдуард покинули ванную комнату, где тяжело дышалось от обилия влаги и эфирного масла. Пиарщица заварила любимый кофе мужа. Эдуард взял сигареты и зажигалку в кармане своей куртки, надел на Жанну теплое пальто и вместе с двумя чашками крепкого кофе потянул ее на балкон, подышать свежим воздухом. На застекленном уютном балконе они нашли маленькое Машкино ведро, в которое дочка собирала ракушки на Азовском море. Одну из таких ракушек курильщики использовали, как пепельницу. Жанна курила очень редко, в исключительных случаях, Гайков уничтожал по две пачки в день и даже не мечтал избавиться от вредной привычки. Работа у него нервная.

– Кофе классный, спасибо, дорогая, – сексуальным баритоном произнес он.

– Зачем ты Машке сказал, что мы будем жить вместе? – в типично женской, осуждающей манере спросила она.

– Жанна, я сказал то, что думаю. Ребенку нужны папа и мама. Работа у меня, сама знаешь, какая. Я хочу ее видеть не раз в неделю, а каждый день.

– Сонную?

– Может так случиться, что из милиции меня попросят. Я найду другую работу, и мы сможем больше времени проводить вместе.

– Ой, что-то ты, Гайков, темнишь. Что у тебя случилось? Только не ври мне.

– Сегодня меня и Макса вызвал Зверь, орал на нас, как сумасшедший. Мы выпустили Зюскинда из РОВД. А твой шеф утверждает, что его помощника никто живым не видел, мол, пропал он. Мы знаем, что это чистый пиар, а пресс-конференция – показательное выступление Черткова. Генерал дал нам два дня на его поиск. В противном случае Макс и я – безработные, Зверь возбудит против нас дело о взятке. У него есть заявление от пострадавшей. Одним словом, из нас сделают оборотней в погонах. А у меня вся родня в милиции работает, сама понимаешь, последствия.

– Значит, ты пришел ко мне в дом по делу, а не потому, что скучаешь?

– Жанна, я скучаю и пришел по делу, как и ты приходила ко мне, чтобы проведать Зюскинда в РОВД. Помнишь?

– Хорошо, мы квиты. Чем я могу тебе помочь?

– Вопрос жизни и смерти, мне нужно найти Зюскинда и доказать начальству и общественности Задорожья, что он жив-здоров, что менты твоего друга не убивали.

– Ага, я его найду, а вы опять Веню закроете в отделении милиции и будете зубы выбивать и руки ломать?

– Мы его выпустили, зачем он нам нужен. Жанна, прошу тебя, – Гайков обнял бывшую жену, надеясь на примирение и помощь.

– Ты дурак? А если Чертков узнает, что я тебе помогаю, он меня в порошок сотрет, и твои милицейские погоны не помогут.

– Хорошо, меня уволят, я переживу. Что ни делается – все к лучшему. А ты не думаешь, что твой драгоценный шеф использует Зюскинда в своей крупной игре? Жанна, в городе затевается война не на жизнь, а на смерть. Сейчас решается вопрос, кто станет в городе хозяином. Графский удержит власть в Задорожье, или придет новая команда во главе с Чертковым? Вопрос времени, мы его первыми найдем, или Черт уберет его, как отработанный материал. Закопают парня где-то под яблоней в саду без опознавательных знаков…

– И точка, – вспомнив манеру общения шефа, завершила речь Эдика бывалая пиарщица.

Последняя фраза про яблоню, под которую закопают труп Вени, визуализировалась в кадры документального черно-белого кино, по телу Жанны побежали мелкие мерзкие мурашки.

– А где Машкины теплые носки? – послышался холодный голос няньки.

Дверь на балкон плотно закрыта, зато форточка предательски распахнута настежь. Родители вздрогнули, теперь их действительно застигли врасплох.

– Маргарита Григорьевна, на полке должны быть теплые носки, они там, где Машкины колготки.

– Сейчас посмотрю.

Гайков дотянулся до форточки и захлопнул ее. На его лице Жанна прочитала озабоченность.

– Эта сука все слышала! Теперь по реакции Черта будет ясно, шпионила она за нами или просто так здесь подрабатывает.

– Господи, когда это закончится? Везде шпионы, интриги Веню жалко. Я думала о том, что ты мне сказал. Давай так, я попытаюсь узнать, где он находится, если почувствую, что ему угрожает опасность, позвоню тебе.

– Нет, не звони.

– Ах да, телефон может прослушиваться.

– Срочно вызывай к Машке, мол, что-то случилось. Я пойму и примчусь.

– Хорошо.

Эдуард Гайков почувствовал в голосе бывшей жены первые нотки примирения. Теперь у них общее дело – найти Зюскинда. Кто бы мог подумать, что помощник Черткова с нетрадиционной сексуальной ориентацией станет связующим звеном между бывшими супругами, и его исчезновение послужит естественным поводом для их встреч. Пока Гайков целовал больную дочь в надежде самому заболеть и уйти от жизненных проблем на больничный, трепетно прощался с женой, Маргарита Григорьевна времени зря не теряла. Она, под видом стирки грязных колготок Машки, уединилась в ванной комнате и набрала знакомый номер телефона.

– Петр Николаевич, бывший муж Громовик просит ее разыскать помощника Александра Евгеньевича, – тихо прошипела Маргарита Григорьевна.

– Спасибо, Марго, за ценную информацию, будьте внимательны. А что, разве Жанна помирилась с бывшим муженьком? Они же в контрах!

– Мирятся, голубки.

– Это плохо, Марго, попробуй их снова поссорить и держи меня в курсе. О том, где находится Зюскинд, никто не должен знать, это приказ Черткова. Слышишь?

– Да слышу, не глухая, – Маргарита Григорьевна сердилась, так как слышала и видела она лучше любого молодого сотрудника корпорации «Родненькая».

– До связи, – Петр Николаевич Морозов, начальник службы безопасности корпорации «Родненькая», прервал разговор.

Не зря, подумал он, Марго прикрепили к Жанне. Что журналисты, что пиарщики – сволочи редкие. «У них, видите ли, моральные принципы, а у нас – анальные», – злился мысленно Отморозок, которому по роду службы приходилось выгребать корпоративные фекалии.

С мокрыми, плохо выстиранными детскими колготками, свисавшими с руки, как плохо сваренные макароны, Марго вышла из ванной, чего только не сделаешь ради любимой корпорации. Гайкова в квартире не было. «Ушел», – обрадовалась она.

– Маргарита Григорьевна, ну зачем вы, я бы сама Машкины колготки постирала.

– Тебе же некогда за больным ребенком поухаживать, вон, сколько времени ты бывшему мужу уделяешь.

– Не выгонять же мне его, если он сам пришел.

Женщины вышли на балкон, Жанна вешала мокрые колготки дочки, а Марго держала их в руках.

– Белые отдельно повесь, а то полиняют, – деловито сказала нянька.

– Слушаюсь и повинуюсь, – улыбнулась Жанна.

– А твой чего приходил?

– Так, Машку проведать, она же болеет, – оправдывалась Жанна.

– Я его что-то раньше не видела. Отца нашей Машеньки.

Жанна промолчала, ей неприятно, что нянька вмешивается в ее личную жизнь. Марго не унималась.

– Жанночка, у меня жизненного опыта больше, чем у тебя, это неоспоримый факт. Эдик не мужчина твоего романа, он – мент, а ментам верить нельзя. Они для достижения цели используют близких людей, это инстинкт – получать всегда то, что хочется. Он – охотник, а ты – дичь! Я уверена, сегодня твой Эдик пришел к тебе, потому что ему что-то от тебя надо, и больная Машенька здесь не причем.

Жанна злилась на няньку, но виду не подала.

– Вы правы, Маргарита Григорьевна, мой бывший муж действительно преследует корыстную цель.

– Жанночка, а я тебе что говорю? – обрадовалась Марго, но пиарщица оказалась еще тем крепким орешком.

– Мой бывший муж хочет заполучить меня обратно. Вот и вся корысть. И хватит о нем, пошли к Машеньке.

Непросто работать с пиарщиками, они от природы сами удачно жонглируют мыслеформами, их старыми проверенными методами не возьмешь, подумала нянька и пошла вслед за Жанной, нянчить больного ребенка.

Последний путь, он трудный самый

Антонина Птаха лежала в шикарном дорогом гробу цвета слоновой кости с позолоченными ручками по бокам. Дизайнерское красное платье, разрезанное на спине, удалось с большим трудом надеть на покойницу. В городском морге произошел невиданный конфуз.

Через час после аварии тело пострадавшей, над которым поработал судмедэксперт, доставили в городской морг, где свободное место отсутствовало. Город большой, промышленный, а морг старый, маленький Сверху покойницы, пострадавшей в ДТП, работники морга положили свежее, только что доставленное тело бомжа, совершенно не подававшего признаков жизни.

Спустя время бомж ожил, стал кричать нечеловеческим голосом и стучать в закрытую дверь покойницкой. Перепуганные санитары морга, после неожиданного пробуждения трупа, сами нуждались в срочной медицинской помощи, однако дверь отворили, чем и спасли счастливчика. Не каждому ожившему трупу удается достучаться до санитаров, которые на работе частенько пьют самогонку. В этот злополучный вечер самогонки у санитаров не было. Поэтому пришлось налить ожившему бомжу полстакана медицинского спирта из неприкосновенного запаса, дать бутерброд с салом и луком, от духа злого, от супостата лихого. Никому из работников морга и в голову не пришло поинтересоваться судьбой тела молодой женщины, слезая с нее, бомж нарушил его естественное положение, ноги вместе, руки по швам.

Антонина окоченела в неестественной позе, работников ритуальной службы спасло то, что гроб оказался нестандартно широким, поэтому конфуз удалось скрыть от глаз широкой общественности, красное платье на покойницу с трудом, но надели.

Гример, дедушка в очках с толстыми линзами, склоняясь над усопшей, почувствовал запах мужского сладкого пота, как будто он не молодую женщину гримировал, а грязного бродягу. В конце стандартной процедуры гример наклонился, чтобы подкрасить окаменевшие губы молодой женщины, а увидел большую, жирную вшу. Она на секунду выпрыгнула на ее окоченевший лоб, но, заметив гримера, тут же спряталась в волосах покойницы. Старичок выругался, убить вшу он не мог, лоб Тони сильно пострадал в аварии, поэтому пришлось повозиться, чтобы загримировать ее лицо и прикрыть шрам волосами. Несвойственная его профессии брезгливость охватила старика, у него двое маленьких внуков, не дай бог принести такое счастье домой. А еще богатая женщина, сокрушался гример.

Похороны Тони стали главным событием уходящего года, по количеству VIP-персон, съехавшихся проводить в последний путь жену учредителя благотворительного фонда «Родня Задорожья», крупного деятеля фармацевтического бизнеса Анатолия Птахи.

Организаторы похорон по настоянию мужа Тони заказали симфонический оркестр, музыканты в черных фраках, дамы в открытых платьях и вязанных черных платках, мерзли во дворе особняка, где проходила церемония прощания с Антониной. На деревьях практически не осталось листьев, черное воронье кружилось над двором, неприлично накаркивая беду, хотя о какой беде может идти речь, когда покойница во дворе, усыпанная белыми розами, и есть самая большая беда, которая могла случиться в жизни хозяина этого двухэтажного дома.

Жанна Громовик не осознавала всю глубину горя одного из учредителей благотворительного фонда «Родня Задорожья», она по настоянию шефа контролировала действия ритуальной службы. Место в ее широкой душе для похоронных эмоций сегодня отсутствовало.

Александр Чертков возглавил процессию учредителей фонда, которые, надев темные костюмы, черные очки, смотрелись скорее как представители местной мафии, нежели как благотворители. Через широко открытые ворота дружной командой с букетами, состоящими из четного количества роз, они присоединились к скорбной толпе многочисленных родственников, голосивших у гроба молодой женщины.

Анатолий Птаха, казалось, сдулся, как гелиевый шарик после торжества. По небритому, исхудавшему за сутки лицу, из красных, как у кролика, глаз текли горькие слезы, бизнесмен сидел у роскошного гроба жены и не верил в происходящее. Он не узнавал ее… Разве это его любимая, красивая Тоня?

Жанна махнула рукой и по ее команде десять человек, одетых в темную одежду, в такт классической музыке понесли к гробу венки с многочисленными надписями на них, так учредители фонда выражали свое глубокое соболезнование. Венки установили возле гроба, стоявшего на высоком помосте. Все идет по сценарию, мелькнуло в голове у Жанны.

После установления венков, учредители фонда «Родня Задорожья» стали подходить к гробу, они поднимались по ступеням на помост, чтобы в последний раз попрощаться с женой своего соратника.

– Анатолий, крепись, я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Мы скорбим. Тоня была удивительная женщина. Нам всем, учредителям фонда, твоим друзьям, будет ее не хватать, – сдавленным голосом произнес Александр Евгеньевич Чертков.

– Саша, я жить не хочу, – пролепетал сквозь слезы Птаха.

– Ты что? Скажи, что ты хочешь, Толик, я все для тебя сделаю.

– Саша, я хочу, чтобы Тонечка была жива, я ее так люблю. А больше мне ничего не надо.

– Успокойся, мы поможем тебе преодолеть это страшное горе. Толик, держись.

Птаха сидел на табуретке возле гроба, он резко встал, крепко обнял Черткова и тихо, чтобы никто не слышал, прошептал ему на ухо:

– У Тони был любовник, найди его, у тебя есть служба безопасности, я хочу знать, кто эта сволочь, прошу тебя, Александр.

– Господи, какой любовник, Анатолий, ты бредишь! Успокойся!

– Она надевала трусики в машине, на полной скорости, а я ее преследовал на своем порше. Это я ее убил, – неприлично громко зарыдал Птаха на плече у Черткова.

– Я найду этого любовника, даю слово, только не плачь. И никому не говори о своих подозрениях. Светлая память тебе, Тоня!

– Спасибо, Александр, ты – настоящий друг, – скорбно произнес Анатолий Птаха.

Чертков подошел к гробу. Она лежала, как сильно накрашенная фарфоровая дорогая кукла, с заостренным носиком и впавшими щеками. Боже, с этой женщиной я чуть больше суток назад занимался сексом, подумал Чертков, и по его мужественной накачанной спине пробежал холод… Какой ужас! Александр Евгеньевич положил в гроб к Тоне белые огромные, как его спортивные кулаки, розы. Он закрыл глаза и мысленно попросил прощения, что не оставил ее у себя в доме, а торопливо выпроводил любовницу, как оказалось, на встречу со смертью. Надежным укрытием для Тони оказался вот этот шикарный, дорогой гроб из дуба. В лицо Черткову подул холодный ветер. Александр Евгеньевич открыл глаза, в них не было слез, лишь застывшее удивление. На букете роз сидела белая огромная бабочка, она высунула свой длинный хоботок, пытаясь высосать из холодных, как погребальный мрамор, цветов нектар.

Чертков махнул рукой, бабочка взлетела, источая слабый, знакомый ему с детства церковный аромат и тут же снова села на букет. Чудеса! Мистика, осенью в Задорожье летают бабочки! Черт машинально перекрестился и, не оглядываясь, отошел от гроба…

Она улыбнулась, просьба мужа, узнать, кто ее любовник, Антонину рассмешила, смеяться она не могла, поэтому снисходительно нарисовала на своих некогда красивых губах гримасу, жалкое подобие мертвой улыбки. Живые люди такие забавные, подумала бывшая модель, которой страшно не понравились венки, цветы, музыка и погода. Если бы она только знала, что ее похоронят в платье, пошитом два года назад, разрезанном на спине, в позе бродяги, который лежал на ней сверху в холодном морге, то она никогда бы не умерла.

– Вы, женщины, такие странные, думать о платье в последние минуты пребывания на земле, – Антонина услышала за спиной мужской приятный голос. Ангел, подумала женщина.

– Я не ангел, – прочитал ее мысли мужчина.

Антонина обернулась. Перед ней стоял спортивного вида мужчина, ничего особенного, так себе, оценила собеседника бывшая модель.

– Мы не знакомы. Павел Шаман, бывший начальник службы безопасности Черткова.

– Очень приятно, – кокетливо ответила Тоня.

– Приятно? Мы оба умерли, и очень скоро вы покинете землю.

– А вы?

– А я останусь, у меня счеты с Чертом.

– Как страшно, а что на земле есть настоящие черти?

– Есть, Тоня… Поэтому думайте не о платье, думайте о вечном, о своей душе. А впрочем, времени у вас уже не осталось, за вами пришли, – собеседник показал рукой вдаль, – Тоня посмотрела в ту сторону, куда указывал Павел.

Она увидела живую спираль, состоящую из белых крупных бабочек, почувствовала запах ладана.

– Как красиво! Они пришли за мной?

– Да.

Антонина, сама как мотылек, летевшая на свет горящей свечи любви, живым бабочкам искренне радовалась, как ребенок.

– А там, на небе, красиво? – спросила она Павла, словно отправлялась в очередной отпуск на экзотические острова.

– Не знаю, я там не был. Иди, становись в центр спирали, они тебя заберут.

– Знаешь, хорошо, что я умерла, если бы муж узнал, кто у меня любовник, все равно бы в порыве ревности задушил.

– Чертков везде успевает. То-то я смотрю, что тебя среди живых нет.

– А я и на том свете себе любимого найду. Ты вот тоже ничего!

– Вот именно, что я ничего. Меня просто нет.

Тоня кокетливо улыбнулась Павлу. Она упорхнула в эпицентр невидимой для простых смертных спирали. Как чудесны белые огромные бабочки. Сказочные насекомые интенсивно махали крыльями, они захватили Тоню в водоворот небесных преобразований, душа готовилась к переходу в мир иной, где царят совершенно другие законы, неведомые живым людям.

Вертихвостка, подумал Паша Шаман. Самое интересное на этих похоронах только начиналось.

Возле ворот дома, во дворе которого проходило последнее прощание с женой Птахи, остановилось сразу несколько машин представительского класса. Задорожские индусы в полном составе вышли из машин. На них стильно сидели дорогие фирменные костюмы, глаза надежно спрятаны под темными солнечными очками. Холодный ноябрь на дворе, очки часть имиджа, наверное, именно так в их представлении выглядят хозяева города. Жанна Громовик встрепенулась, такого поворота событий она не ожидала, ее никто не предупредил, что на похороны прибудут индусы в полном составе. Пиарщице показалась, что она присутствует на съемках фильма об итальянской мафии По левую сторону от гроба обосновались представители «Родни», справа в траурную цепочку выстроились индусы.

Игорь Федорович Графский снял очки и подошел к Птахе, тот расчувствовался от внимания со стороны самой могущественной в городе группировки, он стал театрально рыдать на плече хозяина города. Тоня приходилась племянницей Графу, этот факт нигде не афишировался, однако индусы знали, Игорь Федорович благоволит к Птахе, прощает ему то, что других бизнесменов в этом городе делает банкротами.