Текст книги "Наследие Рэйны. Дорога за грань"

– Это магия! – шутливо-таинственно произнес Дин.

– Правда?

Он вспомнил Хаммар. В Арденне строгого запрета на магию не было. Вообще-то, использовать ее разрешалось лишь выпускникам Академии, но если кто-то, извлекая огонь с изнанки, разжигал камин или, тронув нити, наполнял водой кружку, на такое смотрели сквозь пальцы. Впрочем, кто знает, вдруг Светлый Совет решил и это считать злоупотреблением? Возможно ли, что девушку подослали они, ожидая, что кто-то вроде него разоткровенничается перед красоткой? Маловероятно, но рисковать не стоило.

– Конечно, нет. Прячу крошечный кремень между пальцами.

– Покажешь? – она присела за свободный стол, жестом приглашая его к себе.

– Что?

– Кремень.

– Долго в сумке рыться, – отговорился Дин, опустившись на скамью, крикнул пробегавшему мимо мальчишке: – Руш, не принесешь мне кружку пива? – И вновь повернулся к девушке:

– Ты голодна?

– У меня нет денег.

– Об этом не беспокойся, сейчас попрошу подать нам жаркое.

– Мне нечего будет дать тебе взамен.

Ему не хотелось отпускать ее взгляд, но пялиться непрерывно тоже нехорошо. Было в ней что-то особо притягательное, он не мог понять, что именно.

– Об этом тоже не думай. Я же вижу, что ты не побирушка и уж точно не из тех, кто предлагает себя за тарелку еды. Просто составь мне компанию. Как твое имя?

– Можешь звать меня Рина. – Она задумалась на миг. Она вообще говорила медленно, будто с трудом подбирая слова, и с каким-то странным акцентом, который повидавший разных людей заклинатель огня никак не смог распознать. Однако ни то ни другое ее речь не портило, наоборот, придавало ей своеобразное очарование.

– Ну а я Дин. Ты откуда?

– Настолько издалека, что названия тебе вряд ли что-то скажут. Там тоже горит огонь и светит солнце. Расскажи лучше о себе.

– Что ты хочешь узнать?

– Твою историю, твою… – она запнулась, – суть. Хочу увидеть мир так, как его видишь ты.

И опять поймала его взгляд своими удивительными глазами. Таких глаз Дин точно никогда не встречал: большие, чуть заостренные у висков и переносицы, золотисто-прозрачные, как обкатанный морскими волнами янтарь, они будто горели собственным пламенем… хотя что за ерунда, конечно, они просто отражали пламя факела над столом.

– Родился я в деревушке на западе отсюда, а потом жизнь куда только не заносила. Что до взгляда на мир, – Дин ненадолго задумался, – знаешь, пожалуй, жизнь – это большое приключение, а мир – огромное чудо, которым я восхищаюсь. Я исколесил всю Виэлию, добирался и до границы с Бьёрлундом, жаль, в нем самом так и не побывал, как-нибудь обязательно съезжу. В Хаммаре был: интересная страна, совсем не похожа на Арденну.

Он рассказал о природе, дворцах и людях, которых там видел, избегая подробностей о собственных приключениях. Девушка внимательно слушала; вскоре принесли два блюда с мясом, и разговор потек еще оживленнее. В основном, правда, говорил Дин. Рина беседу поддерживала, но, проговорив целую долю, парень заметил, что о ней самой не узнал почти ничего.

– Ты любишь огонь? – спросил он, когда ненадолго повисло молчание. – Могу научить тебя с ним обращаться, хочешь?

– Было бы интересно попробовать. Твой огонь совсем не похож на тот, к которому я привыкла.

– Тогда приходи завтра пораньше, покажу тебе, что умею.

– Приду.

Интерлюдия. Кошмары Бога воплощаются в жизнь

Рэйна рухнула, словно все мышцы разом перестали ее слушаться. Ей удалось опереться на локти, но плечи лишь едва не касались земли. Желудок содрогался в рвотных спазмах, но, даже находясь во внутримировом теле, Творец не нуждался в пище, поэтому исторгать из себя было нечего.

– Что с тобой? – Этрел наклонился к ней, но она оттолкнула его руку. – Я помогу, – настаивал он.

– Не при-кх-кха-сайся. Чт-кхо это было?

Она помотала головой и наконец кое-как отдышалась.

– Я просто свернул пространство, – легко откликнулся он. – Сюда и по воде около сезона добираться, если ты не мориан. Тейнарам – и тем несколько дней нужно, а сквозь слои всего секана-другая.

– Это слишком чуждо для меня. Мое пространство трехмерно.

– Как и для любого из этого мира. Но как-то давно я так же провел Амартэля, и ему не было настолько плохо.

– Тоже через полмира за секану протащил? Впрочем, это неважно. Люди и эорини просто живут здесь. А для меня это собственный мир, и наблюдать, как его скручивают наподобие листа бумаги, да еще следить за этим прямо из середины свертка – выше моих сил. Даже не вздумай проделать такое при мне еще раз. – Она поднялась и отряхнулась. – А теперь говори, что мы забыли в Рубежных горах.

– Просто приложи ладонь к этой скале, и сама все поймешь.

Рэйна провела пальцами по поросшему мхом камню и поморщилась.

– Скала крошится, и намного сильнее, чем должна при ее возрасте. Мир портится, разрушается повсеместно. Я знаю это без тебя, и подобное можно было увидеть хоть на Эммере. Чем эта гора отличается от любой другой?

Этрел приложил руку к камню рядом с ее ладонью; Рэйна подавила желание отшатнуться.

– Здесь разрушений было меньше, чем где-либо. Эти горы считались самыми прочными, любым инструментам поддавались очень неохотно, хотя сами породы, составляющие их, совершенно обычные. Когда уриски строили здесь свой город, то позвали на помощь даэнов, без них бы не справились. А потом все поменялось, и самый твердый камень превратился в самый ненадежный. В последний сезон лавины тут сходили каждую декану. Если тебе интересно почему, загляни глубже. Причувствуйся к структуре, ощути вибрации частиц, загляни в полости посреди камня.

Рэйна закрыла глаза и прижалась к скале, раскинув руки, будто пытаясь ее обнять. Она замерла и долго стояла молча и в неподвижности, лишь изредка слегка вздрагивая. Наконец она резко вскинулась, будто услышав чей-то голос, и удивленно вскрикнула:

– Там Кергон!

Этрел кивнул.

– Когда он ослаб, как и прочие Стихии, то решил залечь глубоко под землей, где и уснул, окруженный камнем. Вероятно, близость родной стихии придавала ему сил и успокаивала, как и его присутствие укрепляло местные камни. Но время шло, мир продолжал рушиться, так же прогрессировала и болезнь Стихий. Присутствие камня замедлило этот процесс для Кергона, но не смогло его остановить. Когда ему стало совсем плохо, его боль отразилась на этих горах, и те стали рассыпаться. А ускоренное разрушение гор причиняло Кергону еще большую боль. Стихия и Стихия поддерживали друг друга, а теперь их присутствие рядом лишь ускоряет гибель и того и другого. Но и это еще не все. Причувствуйся внимательнее, ощути структуру камня, просуще… проникни в самую его суть, слейся со скалой, если потребуется. Я хочу, чтобы ты ощутила это сама.

– Сливаться со стихиями мы не умеем.

– С собственным творением?

– Миры творят Стихии, мы лишь их направляем.

– Тогда протяни свое внимание внутрь и обостри его, насколько можешь. Это тебе точно доступно.

Рэйна вновь приникла к скале, распласталась по ней, будто пытаясь принять ее форму, ее глаза закатились, тело била мелкая дрожь. Она оставила в этой оболочке лишь крошечную долю сознания, обратившись к своей истинной сути, парящей в межпространстве, протянула множество незримых нитей от ее органов чувств напрямую к скале. Эти нити распушились мириадами тончайших волокон и проникли в камень, собирая ощущения от каждой частицы, которой касались. Забирали эти знания и сплетали вновь в единую картину. Теперь Рэйна заметила, что некоторые частицы камня изменились – очень немногие, поэтому она не почувствовала этого сразу. Их структура стала другой, они уже были не совсем камнем и продолжали медленно меняться. Кроме того, в них ощущалась едва заметная пульсация.

– Великий Создатель, как такое возможно?.. – шепотом выдохнула она, вернув сознание во внутримировое тело. – В камне зарождается жизнь, и я к этому непричастна.

– Все верно, – вновь кивнул Этрел. – Это Дети Камня, новые порождения Кергона.

– Он не посмел бы творить без моего указания. Стихии не могут…

– Могут. Способны на это, просто им даже на ум не придет ослушаться Творца. Но сейчас Кергон делает это неосознанно. Жизнь, чье зарождение ты ощущаешь, – воплощение его кошмаров. Уж поверь, тебе не понравятся его порождения. С Альматил все еще хуже. Она заснула в озере, посередине которого находится остров с самым большим из ее храмов. Вероятно, ее рассудок совсем помутился, и она не осознавала, что времена уже совсем не те. Тогда люди больше века считали ее демоном, близость храма пробуждала в них не любовь и почитание, а страх и ненависть. Вот что ощущала сквозь сон Стихия, покоясь на дне. На берегу стояла довольно большая рыбацкая деревня. Рыбаки – люди небогатые, как бы ни пугала их близость храма, уйти, бросив единственное жилье, было нелегко. Когда огромное озеро сплошь заросло тростником и мхом, превратившись в болото, известное ныне как топь Эвы, от деревни все же оставалось еще несколько домов. Сейчас все жители той деревни мертвы. Их погубили твари, порожденные болью, страхом и отчаянием Альматил. Если не веришь, можешь сходить и взглянуть на них сама. Хотя, думаю, для тебя это будет то еще зрелище. Будто все правила, по которым такие, как ты, творят жизнь, вывернули наизнанку. Остальных Стихий я не искал, но не думаю, что им сейчас легче. Представь, что может создать заснувший в каком-нибудь вулкане Шиххар. Ты не готова расстаться с этим миром, чтобы не страдать еще сильнее, чем сейчас, но страдаешь не только ты, так что подумай еще раз.

Глава 2. Город детства

 
How can I go on
From day to day,
Who can make me strong in every way?
Where can I be safe?
Where can I belong
In this great big world of sadness?
How can I forget
Those beautiful dreams that we shared?
They’re lost and they’re nowhere to be found.
How can I go on?[9]9
Как мне жить дальшеДень за днем?Кто придаст мне сил?Где я буду в безопасности?Где мое местоВ этом огромном печальном мире?Как мне забытьТе прекрасные мечты, что нас объединяли?Они потеряны, их не найти.Как мне жить дальше? (англ.)

[Закрыть]
 

Freddie Mercury. How Can I Go On

Будить их никто не стал, но и спать долго Айнери не собиралась: это она всегда успеет. Не так давно ей довелось побывать аж на другом материке, да еще и в столице, так что вроде бы здесь, в крошечном городке родной Арденны, ее ничего особо интересного и не ожидало; но ей хотелось посмотреть на место, где вырос Йорэн.

Тот по старой привычке проснулся еще до нее, уже оделся и теперь стоял у окна, глядя на улицу, в светлый утренний сумрак. Услышав, что она зашевелилась, Йорэн обернулся и улыбнулся ей. О Кириат, как же приятно было с самого утра знать, что он рядом; открыв глаза, первым делом видеть его улыбку. Кажется, он слегка оттаял после того отчаяния, в которое повергла его смерть короля. Может быть, в родном доме к нему наконец вернутся спокойствие и умиротворение… хотя Айнери не могла отделаться от мысли, что спокойствия и умиротворения им не видать еще очень долго. И потому особенно остро воспринимала такие вот мгновения – забавно, до этого она и не подозревала, что может быть настолько чувствительной.

Умывшись и позавтракав на скорую руку, Айнери стала решать, какое надеть платье. Выбор был невелик, да и модницей она никогда себя не считала, и все же не могла удержаться от соблазна показаться незнакомым людям не в походной одежде, а в чем-то, что подчеркнет ее красоту. До этого Айнери не задумывалась о своей внешности, о том, красива ли; но восхищенные взгляды Дина, а после и Йорэна заставили ее несколько пересмотреть свое отношение к «женским штучкам», и неожиданно для себя она обнаружила, что некоторые из них весьма недурны.

Выбрав наконец шерстяное темно-зеленое платье с боковыми разрезами и вышивкой золотой нитью, Айнери привычно нацепила перевязь с клинками, но заметивший это Йорэн покачал головой.

– Оставь лучше тут. Сехавиец никогда не поверит, что кто-то из его народа продал чужеземцу это оружие, тебя тут же обвинят в воровстве, и оспорить это будет очень трудно. Не знай я тебя, сам бы не поверил, что элатри достались тебе честным путем.

– Мне очень непривычно без оружия, – запротестовала Айнери. – А уж после всего, что случилось этим Майлингеном…

– Я понимаю, это для тебя не просто клинки, – он мягко взял ее за руки. – Но мы в приграничной крепости. Тут безопасно, если, конечно, и в самом деле война не начнется, но и тогда стены продержатся немало дней. Это уж не говоря о том, что я рядом.

Айнери нехотя запихнула элатри под котомку с вещами и позвала Дана.

Внезапно распогодилось. Конечно, теплее не стало, но по крайней мере небо очистилось, дул несильный ветер. Поеживаясь, Айнери подняла повыше воротник куртки и натянула теплые перчатки.

Они собирались вернуться на рыночную площадь, но пройти большим кругом и рассмотреть все как следует. Почти в любом направлении взгляд натыкался на крепостные стены: кирпичную внутреннюю и возвышавшуюся над ней внешнюю, сложенную из огромных булыжников, с высоченными сторожевыми башнями. Поверху прохаживались дозорные – не очень много, но Айнери догадывалась, что в случае чего из башен готова появиться подмога. Йорэн был прав: с такой защитой в самом деле можно ощущать себя в безопасности. Стены Виарена были ниже раза в полтора, а по толщине и вовсе теперь казались несерьезными, это Айнери отметила еще вчера при въезде во Фреден, но тогда у нее не хватило времени осмотреться, да и темно уже было.

Сейчас же девушка даже сошла с дороги и пробежала мимо складов к громаде серого камня. Провела рукой по шершавой поверхности – прохладной, наверное, и в жаркие сезоны, сейчас же и вовсе ледяной. Сколько же лет этим укреплениям? Она попыталась вспомнить, что знала из истории; выходило, что городу порядка пяти веков, если не больше, и стенам столько же, ведь его изначально строили как крепость, наверняка еще в Эпоху Огня. Кирпич раскрошился бы и за сотню – так что внутреннюю стену построили явно позднее, если только ее периодически не подновляют, – а вот природный камень время почти не тронуло. Конечно, ветра и дожди оставили следы, но лишь на самой поверхности, в целом стена была такой же прочной, как и прежде.

Стоя у самого ее основания, Айнери ощутила себя крошечной, как ростом, так и по возрасту. На миг город, состоявший всего из десятка коротеньких улочек, показался не таким уж маленьким. Однако стоило двинуться дальше – и это ощущение исчезло. Вот уже рыночная площадь, а за ней и главные ворота: за несколько секан они миновали, пожалуй, треть всего города.

Теперь среди торговцев сехавийцев было разве что немногим больше, чем арденнцев. Однако их товары в любом случае интересовали ее сильнее. Айнери подошла к прилавку с украшениями и принялась неспешно их перебирать, стараясь не замечать, как торговец расхваливает ту или иную вещь. Она не собиралась ничего покупать, просто вновь с грустью вспомнила свою лавку, какой та была когда-то, все те диковинки, что она видела каждый день. Теперь даже у Винде не выйдет сделать лавку прежней. Айнери скучала по брату; они едва обрели друг друга и тут же снова расстались, но она отчетливо понимала, что как раньше уже не будет. «Стрела к солнцу летит – не вернется, год прожитый вновь не начнется», – говорил отец, когда учил их с Винде не жалеть о прошлом и смотреть вперед. Брат не пропадет, она была уверена в этом, хоть он и долго не отпускал ее с Йорэном, но в конце концов сдался. А лавка, что ж… Если это больше не лавка семьи Таари, пусть будет лавка Винде, может, еще и лучше прежней. Его дело – создавать и дарить красоту людям. А ее дело? «Если уж я стрела и не могу выбирать, куда лететь, значит, буду держаться в воздухе сколько получится», – решила Айнери.

Йорэн тем временем прошел немного вперед и обнаружился у прилавка с изделиями из кожи: он дружески беседовал с еще одним сехавийским торговцем. Они побродили еще, поглазев на одежду, оружие, посуду, и наконец Айнери это наскучило. Началась вторая дневная доля, и они двинулись назад в сторону жилых домов, но немного другим путем. Проходя мимо парка, Айнери увидела детскую карусель: колесо, горизонтально закрепленное высоко на столбе, и несколько свисающих с него веревок.

– Ты смотри, еще цела пока! – воскликнул Йорэн. – Я в детстве на ней катался. Зная местных детишек, думал, быстро сломают, но, видать, добротно сделана. Хочешь прокатиться, пока подростки не набежали? В Виарене, насколько помню, таких нет.

– Давай! – неожиданно для самой себя согласилась Айнери.

Она ухватилась за петельку на конце одной из веревок, разбежалась и подпрыгнула, ненадолго взмыв в воздух. Опустилась, оттолкнулась и взлетела вновь.

Это наполнило ее детским восторгом. Опять нахлынули воспоминания: Винде как-то смастерил для нее качели на дереве рядом с домом, ей нравилось кататься на них вечерами. Это было так давно, даже словно и не с ней вовсе. А теперь можно хоть на миг ощутить себя прежней. Йорэн, весело смеясь, наблюдал за ней, а потом и сам ухватился за одну из веревок и полетел следом. Дан с радостным лаем носился за ними кругами. Так они крутились, пока не устали, и девушка спрыгнула, ощущая радость и легкое головокружение. И тут же оказалась в его объятиях.

– Айнери, – Йорэн смотрел на нее с какой-то особенной нежностью. – Я хочу, чтобы ты приняла это.

Он протянул ей плетеный кожаный браслет сочного зеленого цвета. Украшение как раз в ее вкусе: удобно сидит, без всяких болтающихся подвесок, не слишком броское, но в то же время такое, что и не заметить трудно, да еще и подходит по цвету к изумрудам в ее сережках. Он знал, как ей угодить. Видимо, успел купить у того торговца, пока она перебирала украшения через прилавок от него. Она уже взяла браслет, но слова благодарности застыли на языке; она сообразила одновременно с тем, как он заговорил:

– Это означает…

– Я знаю. Для сехавийцев это что-то вроде помолвки. Не обещание жениться, но знак того, что ты всерьез думаешь об этом. Но мы ведь пока еще в Арденне.

– Моя мать сехавийка. Я хочу, чтобы она поняла сразу, что ты не случайная подружка. Ты очень дорога мне, Айнери.

Он поцеловал ее – жадно, страстно, как в самый первый раз, и она ощущала то же. С каждым днем она лишь сильнее привязывалась к нему; огонь, вспыхивавший в ней при его прикосновениях, разгорался все жарче. Айнери казалось, что она привыкла жить одна, полагаться разве что на Смаля, что чья-то еще забота будет ей только в тягость, но сейчас ощущала, будто знает Йорэна давным-давно, и ей, напротив, трудно было представить свою жизнь без него. Значит ли это, что одна она была неполноценна и уязвима? Об этом думать не хотелось, ценность имело только это прекрасное ощущение завершенности. Айнери позволила ему надеть браслет ей на запястье, выкинула из головы все тревожные мысли, наконец просто расслабившись и наслаждаясь этим мгновением.

Оба проголодались и немного устали, Йорэн решил, что для знакомства с городом они погуляли достаточно, к тому же пошел мокрый снег, так что было решено направиться к дому Йорэна. Добрались туда они всего за пару секан.

Все дома в жилом квартале Фредена походили один на другой: из светло-серого камня и кирпича или просто выкрашенные в белый (как объяснил Йорэн, для того, чтобы легче находить дорогу в темноте), на одинаковом расстоянии друг от друга, с выходом прямо на улицу – никакого дворика или подъездной дорожки, все просто, четко, по-военному. При этом жители старались привнести яркости в приграничный быт: красили и разрисовывали черепицу, ставни и оконные рамы, разводили цветы на окнах, ставили изящные кованые перила, вешали при входе фонари с цветными стеклами.

– Типовая застройка, во всех крепостях так, – заметил Йорэн. – Ширина улиц, высота домов – все прописано в уставе, лишнего места здесь не бывает. Правда, с задней стороны все же дозволяется разбить сад или огород.

Дом родителей Йорэна отличался от соседних зеленой черепичной крышей; по бокам от входа в больших расписных горшках росли два пышных падуба, среди блестящих листьев которых ярко краснели ягодные гроздья. На звук колокольчика вышла женщина, сначала показавшаяся слишком молодой для матери Йорэна, и, лишь приглядевшись, Айнери смогла различить следы возраста. Густые черные волосы были самую малость тронуты сединой, морщины только начали намечаться на красивом лице.

Темарис крепко обняла Йорэна, сказав, как безмерно рада, что тот вернулся. Ее радость была искренней, но вела она себя сдержанно, не суетилась, не щебетала, как некоторые матери, в любом возрасте опекавшие своих детей, будто те всё еще мальчишки.

– А ты времени зря не терял! Смотрю, и невесту себе в Виарене нашел, – подмигнула она Айнери, заставив ту покраснеть. – Заходите скорее, обед как раз готов. О, какой красавец к нам пожаловал! – заметила она Дана и потрепала пса по холке. – Заходи и ты, угощу тебя косточками.

Еще в прихожей их сразу окутало нежным теплом: после промозглой сырости было приятно расслабиться и расправить плечи. Вкусно пахло какой-то едой, и Айнери ощутила, как урчит у нее в животе. Скинув верхнюю одежду при входе, она прошла в просторную комнату.

Там царил порядок, но без излишней строгости: все вещи лежали на своих местах, но не возникало опасений его нарушить, тронув что-то ненароком. Тлели угли в камине. На стенах висело несколько картин, изображавших незнакомые пейзажи. Обстановка была бы вполне арденнская, если бы не типичные сехавийские круглые половики и необычные украшения: свисавшие с потолка, цеплявшиеся за полки шкафов и стены. Зеленые и золотые атласные ленты сплетались с конским волосом в узоры, создавая круг, отделанный перьями. Одним словом, было по-настоящему уютно: так ощущаешь себя в родном доме.

На большом круглом столе незаметно появились тарелки с густой похлебкой. Принявшись за еду, Айнери украдкой поглядывала на Темарис. Прежде сехавийцев она видела лишь мельком, в Виарене их было немного. Конечно, она знала Руша, но тому от сехавийцев досталась лишь внешность, он с рождения жил в Арденне и родителей почти не помнил. Темарис была другой. Одежда, манеры, жесты – все выдавало в ней уроженку другой страны. Волосы заплетены в косички у висков и на макушке, подколоты сзади длинными медными шпильками и свободно падают на спину; верхняя зеленая одежда – что-то вроде халата до колен – расшита золотом и серебром по подолу и рукавам и перехвачена в талии широким тканым поясом с кистями; на ногах – широкие красные штаны, заправленные в домашние полусапожки без каблуков. Интересная, яркая, Темарис привлекала и располагала к себе, и Айнери безумно захотелось ей понравиться.

Когда миски с похлебкой опустели, их место заняло жаркое с овощами. Все время обеда болтали о пустяках, Йорэн рассказывал о Виарене и своей службе, Айнери – немного о себе и в основном о родителях и брате; и лишь когда дошло до напитков – легкого сехавийского вина и медового, настоянного на травах чая, – улыбка сошла с лица хозяйки дома. Она взглянула на сына так, что тот сразу замолчал и посерьезнел тоже.

– Что-то случилось? – нахмурился он.

– Судя по одежде, ты ведь не сегодня приехал? – поинтересовалась Темарис. – Как спалось?

– Да, мама, мне нужно было поговорить с отцом, так что заночевал у него. Выспался отлично, а что?

– Тогда у тебя есть силы на серьезный разговор, – темные, чуть раскосые глаза глядели строго, словно все тепло и мягкое веселье выдуло из них степными ветрами. – Законы гостеприимства что в Сехавии, что в Арденне запрещают обсуждать дела с порога, но потом у нас может не хватить времени.

– Мама, ты меня пугаешь, – подался вперед Йорэн. – Что успело стрястись за ночь?

– Если бы за ночь, – Темарис горько улыбнулась. – Случилось оно много лет назад и продолжается до сих пор. Тебе не понравится то, что я скажу, но все же выслушай и обдумай. Уезжай отсюда. Ты знаешь, что назревает, и тебе совершенно ни к чему в это лезть. Нет, стой! – Она подняла ладонь, и вскочивший было Йорэн опустился обратно, будто разом лишившись сил. – Дело вовсе не в трусости, не в том, чтобы опасаться за свою жизнь. Хоть ты и очень дорог мне, я не стала бы тебя отговаривать, если бы цель и правда стоила риска, но не теперь. Мужчины как дети, все решают силой, но задумываются ли они о том, что было всему причиной? Когда-то давно Хонгория[10]10
  Хонгория – древнее название Сехавии.


[Закрыть] первой начала войну, это так, но пошла она на это не от хорошей жизни. Арденна же, победив в той войне, начала обирать и без того голодный народ. Прошли десятилетия, но короли Виарена по-прежнему считали, что сехавийцы им что-то должны. Любому было бы понятно, что рано или поздно это приведет к бунту, но Арденна слепа, она давно повернулась к Сехавии спиной, считая детей степи поверженными и растоптанными. Но можно ли пленить ветер и сокрушить саму землю? Даже вытоптанная почва рано или поздно даст новые всходы, если оставить ее в покое надолго.

– Но почему именно сейчас? – не выдержал Йорэн.

– Годом раньше, годом позже или вовсе через десять лет – уже неважно. Нынешняя молодежь уже не верит рассказам о непобедимости Арденны, видит ее старой, ленивой, разжиревшей от сытой жизни, а потому слабой и уязвимой. Возможно, в этом и есть доля правды, но дело в другом. Помнишь ли ты историю моего народа? Сехавийцы ненавидят само это слово, Сехав навеки остался для них предателем. Они хотят вернуть времена славной Хонгории, молодой, злой и опасной, умеющей заставить считаться с собой. Их несложно понять. Ты ведь и сам, уезжая отсюда, мечтал о подвигах. Молодежь всегда ощущает себя бессмертной, в то же время мечтая красиво погибнуть за высокие цели, а власть умело этим пользуется. Но ни те ни другие не понимают, что реку времени вспять не повернешь, что, каким бы прекрасным ни казалось прошлое, двигаться можно только вперед. Прав ли был Сехав, когда сдал страну Арденне, был ли у него другой выбор, кто уже скажет точно? Но верно одно: он подарил своему народу десятилетия мира. Не самые легкие годы, но именно они позволили сехавийцам вновь набраться сил. И вместо того чтобы проклинать его имя, им стоило бы наконец научиться говорить прежде, чем размахивать мечами. Но они выбирают войну. Это худший выход, времена наступили и так нелегкие, нам всем как никогда стоит держаться вместе, помогать друг другу по мере сил, просто чтобы выжить, но вместо этого каждый, как обычно, норовит урвать кусок пожирнее, не думая, что кусок этот может оказаться последним. В этой войне не будет правильной стороны, в ней не за что сражаться, вот почему тебе нужно бежать отсюда, пока не поздно.

Йорэн все больше мрачнел, а руки, до этого спокойно лежавшие на столе, сжимались в кулаки. Айнери с тревогой наблюдала за ним; Темарис говорила правильные вещи, но каждое ее слово камнем ложилось на плечи ее возлюбленного, и девушка молилась Кириат, чтобы ему хватило сил удержать эту ношу.

– А как же отец? – тихо спросил Йорэн, когда мать ненадолго замолчала.

Темарис тяжело вздохнула.

– Маэл, конечно, не поймет, возможно, он проклянет тебя, но сути это не изменит. Выставить себя трусом в его глазах и глазах своих друзей лучше, чем подвергать свою жизнь угрозе ни за что. Если Арденна победит, ей достанется лишь бедная степь, если проиграет – ничего особо не лишится. Вряд ли Баярдин[11]11
  Баярдин – умай, нынешний правитель Сехавии.


[Закрыть] станет худшим правителем, чем неопытная Ирмалена или те, кто стоит за ней. Сейчас ты не связан даже присягой, тебя ничто тут не держит. Ты ведь мечтал повидать мир? Лучшего случая не будет.

– А как же ты? Ты тоже уедешь?

– Я сделала свой выбор, когда согласилась выйти за твоего отца, – печально улыбнулась женщина. – Он хороший человек и прекрасный муж, и я не могу его бросить тогда, когда он больше всего нуждается в поддержке. Уговаривать его бесполезно, он всю жизнь служил Арденне и уже не сможет стать другим, для него есть лишь одна правда. Я прожила с ним долгие и счастливые годы, а еще мы вырастили тебя. Если со мной что случится, уже не так страшно. Другое дело ты, еще не вкусивший толком жизни. Если Айнери тебе дорога, не разбивай ей сердце, побудь с ней подольше, насладись жизнью, пока можешь, а под чужие копья лезть никогда не поздно. Уверена, Айнери поймет меня, как женщина женщину.

Йорэн задумался, в его глазах появилась тревога и какая-то загнанность. Тот же взгляд, какой Айнери видела у него в Виарене после известий о смерти короля Риолена. Положение, ни один выход из которого не кажется правильным, вопрос без верного ответа; но и промолчать нельзя.

– Я не знаю, мама, – устало произнес он наконец. – Тут не решить так сразу.

– Я и не ждала, что ты согласишься, но хотя бы обещай подумать над этим. С девушкой своей поговори. Ты же подарил ей браслет не просто так. Если тебя собственная жизнь не заботит, подумай, каково ей будет, если с тобой что случится. – Темарис поднялась, обошла стол и прижала голову сына к груди. – Хинали[12]12
  Хинали – «милый», «дорогой» на сехавийском; обычно обращение родителей к детям или старших к младшим.


[Закрыть], я слишком сильно тебя люблю и не хочу потерять, но этот выбор только твой. Не думай обо мне и отце, думай о себе. Да пребудет с тобой благословение Ангизы[13]13
  «Хранительница», так в Сехавии называют Рэйну-Создательницу.


[Закрыть], да поможет она тебе выткать узор на поясе твоей жизни.

Дальше разговор не клеился. Дав обещание вернуться с вещами и отныне ночевать здесь, юноша и девушка вышли на крыльцо. Йорэн замер, глядя вверх; затянутое серыми тучами небо странно высветлило его глаза, обычно такие синие и ласковые, и Айнери почудилось, что он сейчас растворится в этом холодном воздухе, улетит вместе со снегом, все еще сыплющимся на замерзшую землю, лишь бы не делать страшный выбор между смертью и позором.

Тогда она отважно обняла его, обняла из всех сил, прижалась щекой к толстой куртке. «Я не отдам тебя! Никому и никогда, пусть хоть все демоны разом приходят, с огнем и железом», – яростно подумала она. А вслух сказала:

– Это твой выбор и твоя жизнь, тут Темарис права. Но я твердо тебе обещаю, что буду рядом и поддержу любое твое решение. Если я однажды смогла сохранить тебе жизнь, постараюсь сделать это снова. Только не вини себя в том, что кто-то когда-то свернул не туда.

С треть секаны он оставался безучастным, не делая попыток обнять ее в ответ; но потом Айнери ощутила, как что-то дрогнуло у него внутри, как расслабилось напряженное тело и его руки крепко обхватили ее, как тогда, когда впереди еще не маячила война. Он уткнулся лицом в ее волосы, и так они стояли еще долго, пока Айнери не начала замерзать. Даже пушистый бок Дана, прижавшегося к ней, уже не грел. Она переступила с ноги на ногу, Йорэн заметил это и отстранился.

– Пойдем, заберем вещи, – он погладил ее по плечу. – Потом покажу тебе дом, успеем еще осмотреть крепость, когда снег прекратится. И с матерью получше познакомишься.

Вечером, когда уже стемнело, Йорэн вновь пересек рыночную площадь и вскоре вошел в низенькую дверь «Хромого Осла». Свечей хозяин явно жалел, так что в трактире было почти темно, но после не слишком-то светлой улицы глаза привыкли быстро. В воздухе висел запах жира и прокисшего пива. Юноша вздохнул: он не ждал здесь столичной роскоши, но в том же «Веселом Гусе», каким он его помнил, было поприятнее.