Электронная библиотека » Зоя Ольденбург » » онлайн чтение - страница 24


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 18:43


Автор книги: Зоя Ольденбург


Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Шрифт:
- 100% +

ГЛАВА XI
СОПРОТИВЛЕНИЕ КАТАРОВ

1. Организация сопротивления

Катары не сдавались, тем более что гонения предоставляли им прекрасные аргументы в пользу борьбы с католической Церковью: теперь у них были веские доказательства ее дьявольской природы.

В конце концов они не считали свое дело проигранным; Церкви Боснии, Болгарии и Ломбардии были в силе и оспаривали территории у римской Церкви, порой, как это случилось в славянских странах, выходя из борьбы победителями. Братские Церкви через своих эмиссаров присылали катарам вспомоществование и ободряющие письма. В 1243 году, в разгар битвы за Монсегюр, катарский епископ Кремоны отправил гонца к епископу Бертрану Марти с уверениями в том, что его Церковь пребывает в мире, и с просьбой откомандировать в Кремону двух совершенных. Места, где катарская Церковь могла пребывать в мире (что, конечно, было не навек), как Земля обетованная, притягивали уставших от гонений еретиков. В период с 1230 по 1240 годы множество катаров эмигрировало в Ломбардию.

Наиболее мужественные и боеспособные оставались на местах, предпочитая рисковать жизнью, но не покидать свою паству. Ожидая лучших времен, они уходили в подполье. Если Г. Пелиссон утверждает, что в это время еретики натворили больше беды, чем за время войны, то, видимо, он имел в виду резкую смену пассивной пацифистской позиции совершенных, которые начали поощрять насилие. Религия, отрицавшая кровопролитие и запрещавшая своим служителям любое убийство, сумела найти насилию оправдание: некоторые существа являются не падшими душами, проходящими путь наказания, а воплощениями сил зла, и уничтожать их не грешно. Разумеется, инквизиторов и их приспешников сразу причислили к этим дьявольским созданиям. Чтобы подвигнуть на борьбу народ, и без того уже доведенный до крайности, совершенным не надо было особенно стараться. Однако они имели огромное влияние на владетельных феодалов и могли поднять их на борьбу с римской Церковью, привлекая их духовным превосходством, которое они при этом получали.

Именно в это время совершенные учредили договор convenensa, который не практиковался ранее: согласно этому договору, верующий мог получить consolamentum in extremis даже в том случае, когда он не мог говорить, будучи ранен или по любой другой причине. Позднее этот обычай широко распространился по вполне понятным соображениям: convenensa давала совершенным возможность увеличивать число приверженцев, не опасаясь попасть в западню. Человек, связавший себя этим договором, тем самым налагал на совершенного моральное обязательство совершить над ним предсмертный обряд consolamentum, если, конечно, на то будет физическая возможность.

С уходом катаров в подполье их духовная жизнь сделалась еще более интенсивной и страстной. Теперь верующих умеренного толка, которые стали еретиками по соображениям выгоды или из уважения к обычаю (как это случалось до 1209 г. и сразу после возвращения к власти графа), начали вытеснять из общин. От этого аудитория собраний катаров не сокращалась, поскольку их ряды пополнялись теми, кто, несмотря на тяготы нового режима, считал катарскую Церковь единственно приемлемой для организации сопротивления. В это время, в сравнении с периодом крестового похода, активизировалась деятельность вальденсов. Обе Церкви, некогда соперничавшие друг с другом, объединились в единый фронт, и мы располагаем списками многочисленных совершенных-вальденсов, проповедовавших в Лангедоке и прежде всего в долине Арьежа.

Трудным было апостольство этих людей, но они неуклонно продолжали свое дело. Не из страха перед опасностью забивались они в лачуги угольщиков, в лесные хижины, в заброшенные хутора. Они вели жизнь затравленных бродяг, чтобы иметь возможность продолжать апостольство и быть ближе к людям, которые хранили верность их религии или которых они надеялись в нее обратить.

Появившись в окрестностях деревни или предместья, совершенный и его socius (двойник) начинали с поиска надежного убежища. Это мог быть дом кого-нибудь из верующих, если местность не состояла под усиленным надзором церковных властей. Таких местностей было немало, начиная с замков Ниоров или менее могущественных феодалов, таких, как Ланта Журда, владетель Кальявеля, и кончая замками большинства знати Фанжо, Лорака, Мирамона и т. д. Иногда «надежные» дома, где можно было остановиться, совершенным показывали графские баили. А в некоторых предместьях – Сорезе, Авиньонете, Сен-Феликсе – еретикам симпатизировали кюре. Чаще всего бродячие проповедники останавливались в укромном месте за пределами города, не столько из страха быть узнанными, сколько не желая подвергать опасности тех, кто предоставил им кров. Об их прибытии не знал никто, кроме надежных верующих, и катары располагали обширной сетью секретных агентов, которые служили и гонцами, и проводниками. Если же местность была поднадзорна кюре или баилю-католику, верующие старались под любыми предлогами уйти подальше от города: кто шел за хворостом, кто за грибами или ягодами, сеньоры выезжали на охоту. При этом нужно было, чтобы массовый исход горожан не вызвал подозрений, и уходили, как правило, маленькими группами и с интервалами в несколько дней.

Чаще всего проповедники собирали свою аудиторию где-нибудь на лесной поляне. Вблизи предместий сходились по ночам, и горожане пользовались темнотой, чтобы уйти незамеченными. Иногда вооруженные облавы или шпионы (exploratores), подкупленные инквизиторами, застигали эти собрания врасплох. Как раз во время такой облавы граф Тулузский арестовал Пагана Бесседского и восемнадцать совершенных. Как правило, те, кто занимались розыском еретиков, не располагали достаточными силами и рисковали жизнью, отваживаясь отправиться в лес. Проповедников и их паству во время церемоний под открытым небом охраняла вооруженная стража. Застигнутым в разгар проповеди еретикам чаще всего удавалось убежать. Доминиканец Рауль, явившись в лес недалеко от Фанжо, чтобы арестовать еретиков по доносу шпиона, поймал лишь одного из них. В 1234 году кюре Пьер, разыскивая еретиков, попал в засаду к местному баилю. Ему удалось спастись, но его сопровождающий погиб. В 1237 году двоих совершенных поймали и сожгли в Монградее, двоих в Сен-Мартен-ла-Ланд, двоих в Вильневе близ Монреаля. Женщины, то ли по причине излишней активности, то ли по неосторожности, поскольку они чувствовали себя менее уязвимыми, попадались чаще. Однажды аббат из Сореза отправил агента (nuncius'a) арестовать двоих женщин – совершенных, находящихся в предместье. Жительницы предместья выразили протест, забросав агента камнями и побив палками, а когда явился аббат и начал им пенять за такое поведение, они подняли агента на смех, заявляя, что он принял за еретичек двоих почтенных замужних дам. Однако женщины-совершенные, застигнутые одни в лесу или в предместье, где население было не таким решительным и не так враждебно относилось к католикам, быстро отправлялись в тюрьму и оттуда на костер. Надо полагать, инквизиторы прекрасно знали, что от них ничего не добьешься.

Жан Гиро в своей работе об инквизиции приводит историю Гульельмы де ла Мот, которая перед сожжением поведала о своих скитаниях. После 1240 года она вместе с компаньонкой в течение трех недель укрывалась в лесу у некоего Пьера Беллока, потом в лесу Боск-Блан; затем верующие провели их в лес Салабос, затем в Авелланетский лес, где они прожили год. Потом, после долгих скитаний из леса в лес в окрестностях Ланта, совершенный Г. Роже вывел их в лес Гаррига. Несколько месяцев они жили у верующих: целых девять из них – у некоего Понса Ривьера, а затем по два-три дня в разных домах. Затем – снова в лесных хижинах. Так их и перепрятывали из леса на мызу, из предместья в лес то верующие, боявшиеся за их безопасность, то совершенные, снабжавшие их новыми инструкциями. Кончилось тем, что в лесу Лантарес а Гратафидес их схватили. Все это Гульельма де ла Мот рассказала, пробыв год в тюрьме. Все, кого она назвала, становились receptatores haereticorum (укрывателями еретиков) и рисковали попасть туда же. И Гульельма, и ее компаньонка вели полную опасностей жизнь ради блага своей Церкви. Гульельму сожгли, поэтому нет оснований полагать, что она рассказала все это, чтобы заработать себе индульгенцию[167]167
  Бернар Ги. Указ. соч. Гл. XXIII. С. 2-39.


[Закрыть]
.

Как ни велики были доверие и преданность верующих к совершенным, они понимали, что и самые мужественные могут сломаться под пытками и кого-нибудь выдать. Поэтому в менее надежных районах, вплоть до окрестностей Тулузы, еретики строили себе хижины в лесах, и верующие всегда знали, где их найти, если возникнет надобность в обряде consolamentum или в другом культовом действе.

Совершенные, не имея возможности прокормить себя, существовали на пожертвования верующих. Если верить признаниям тех, кто носил совершенным одежду, еду и деньги, снабжение было прекрасно организовано и его хватало с избытком. Хлеб, мука, мед, овощи, виноград, финики, орехи, яблоки, земляника, свежая рыба, рыбный паштет или рагу, вино, лепешки – все эти скромные и более изысканные блюда готовили женщины из народа, а потом сами несли их в лес или посылали ребятишек. Верующие побогаче доставляли зерно мешками, а лучшее вино из своих погребов – бочками.

Женщины собирались, чтобы спрясть шерсть, из которой вынужденные отшельники сами ткали одежду себе и своим братьям. Торговцы тканями давали полотно, другие купцы – готовое платье, перчатки, шапки, посуду, принадлежности для бритья и т. д. Об этих приношениях нам тоже известно из протоколов судебных допросов.

Иногда, отчасти, чтобы обеспечить себя, отчасти, чтобы скрыть свои истинные занятия, совершенные брались за ремесла. Есть сведения о совершенных – сапожниках или булочниках, прядильщицах шерсти или экономках в домах зажиточных верующих. Для совершенных-вальденсов зарабатывать себе на жизнь было делом обычным. Они становились и бондарями, и парикмахерами, и шорниками, и угольщиками. После 1229 года еретики реже занимались ткачеством, так как эти ремесленные корпорации в первую очередь попадали под подозрение, но некоторые оставались ткачами и во времена инквизиции.

Многие совершенные, и катары, и вальденсы, снискали себе репутацию хороших врачевателей и всегда оказывали медицинскую помощь верующим, которые их принимали. Враги не преминули поставить им это в вину и заявить, что для них медицина была лишь средством, чтобы завоевать доверие народа и получать отказы по завещаниям в тех случаях, когда болезнь окажется смертельной. Чтобы скорее завоевать это доверие, многие из них, и в первую очередь вальденсы, не брали денег с пациентов и сами готовили лекарства. Вальденс П. де Валлибюс и катар Гильом д'Айрос ходили от деревни к деревне и от замка к замку, в равной мере занимаясь и лечением больных, и проповедничеством. Это не походило на пропагандистскую тактику, это было истинное призвание, естественное для людей, посвятивших свою жизнь делу милосердия. Само собой разумеется, что им было запрещено заниматься медициной, и уже сам факт настойчивого ухода за больными навлекал на них подозрение.

Ренье Саккони в своей «Сумме», написанной в 1250 году, упрекает катаров в любви к деньгам и тут же честно добавляет, что гонения, которым они подвергались, зачастую вынуждали их пользоваться крупными суммами. Не имея права владеть ни землей, ни домами, ни коммерческими предприятиями и целиком перейдя на нелегальное положение, катарская Церковь могла продолжать функционировать только за счет денежных пожертвований. Она нуждалась в деньгах не столько на содержание священников, которые, будучи аскетами, мало заботились о своих благах, сколько на переписывание и распространение своих священных книг и литературы апологетического и полемического плана, на организацию связи и собраний, успех которой часто зависел от молчания определенных функционеров, на размещение, передвижение, на необходимую помощь верующим. Всегда и везде деньги являлись могучим средством, особенно для людей, за чьи головы была объявлена цена. Так, в 1237 году баиль Фанжо арестовал епископа Берн ара Марти и троих совершенных и сразу отпустил их за выкуп в триста тулузских су, тут же на площади собранный верующими как пожертвование. На один известный случай подкупа приходились десятки неизвестных, и люди, постоянно находясь под угрозой шантажа со стороны первого встречного, не стеснялись за золото покупать себе жизнь.

Совершенные были и слыли богатыми. Они щедро оплачивали все услуги, которые им оказывали. В эпоху, когда не существовало еще банковских билетов, носить с собой крупные суммы было затруднительно, и совершенные доверяли их на хранение надежным людям, а те, в свою очередь, прятали деньги в укромных местах, известных только им. При первом же требовании средства предоставлялись в распоряжение катарской Церкви. В основном крупные суммы, которыми располагали катары повсюду, где они служили, составлялись из отказов по завещаниям верующих сделанным согласно предсмертному обряду consolamentum. Для людей богатых отказ по завещанию считался обязательным, а паства победнее отказывала кто одежду, кто кровать или другую мебель. Другим источником средств была складчина. Ее сбор поручали надежным людям, которые и принимали пожертвования деньгами или натурой.

Очевидно, что тайная жизнь катаров в эпоху первых лет инквизиции была отлично организована. Списки инквизиторов регистрируют разные категории пособников еретиков: receptatores, те, кто предоставлял гостеприимство совершенным, что являлось наиболее распространенным преступлением; nuncii, то есть связные, проводники и гонцы; questores, собиратели пожертвований; depositarii, хранители фондов. Все эти функции не были строго разграничены, и названия им дали, чтобы рассортировать арестованных по составу преступления, поэтому каждый верующий в списках фигурирует под своей категорией: questor либо nuncius haereticorum. Организация действительно была сильна, и чем яростнее становились гонения, тем больше укреплялись связи катаров со своей паствой. Опасности отталкивали слабых и служили стимулом для отважных. Но когда не оставалось иной альтернативы, кроме выбора между верностью и предательством, даже те, чья вера не отличалась крепостью, предпочитали подвергнуться преследованиям, но не предавать.

2. Святилище Монсегюра

Катары владели крепостью Монсегюр, которая, по всеобщему признанию, была официальным центром их Церкви в Лангедоке. Рыцари совершали туда паломничества вместе с семействами, народ попроще пробирался тайком, группами и поодиночке, чтобы без помех участвовать в обрядах своей Церкви, испросить благословения или совета, а то и получить инструкции, как вести борьбу с недругами.

Этот замок, расположенный во владениях Ги де Левиса, маршала веры и нового сюзерена Мирпуа, составлял часть наследства Эсклармонды, сестры Раймона-Роже де Фуа, и принадлежал Раймону де Перелла, вассалу графов Фуа. Никто не оспаривал у знатного вельможи его домен, поскольку Монсегюр считался «орлиным гнездом», которое невозможно взять приступом, и находился в самом сердце гор, далеко от больших дорог, в краю, известном как рассадник ереси. И крестоносцы, и королевские отряды считали бессмысленным брать эту мало интересную в стратегическом отношении крепость, осада которой могла представлять непреодолимые трудности[168]168
  Несмотря на утверждение анонимного переводчика «Песни...», непохоже, чтобы крестоносцы брали Монсегюр. Скорее всего, Монфор, разрушив окрестности Лавеланета, сжег деревню Монсегюр.


[Закрыть]
.

Гора или пик Монсегюр (1207 м) представляет собой огромную скалу, закругленную в виде сахарной головы, затерянную на северных склонах Пиренеев среди вершин от 2000 до 3000 метров. С трех сторон скала круто обрывается в долины, и подняться на нее можно только по западному склону. Замок, выстроенный на вершине скалы, очень мал и вряд ли мог вместить большое количество защитников, зато в мирное время в нем отлично размещалась крупная община катаров. Еретики, избравшие своим прибежищем Монсегюр, селились в деревне у подножия горы и в многочисленных хижинах на западном склоне и на скалах. До вылазки Симона де Монфора ни одна вражеская армия не проникала в эти негостеприимные, хорошо охраняемые земли, и после крестового похода вокруг Монсегюра сформировалась настоящая колония катаров, причем настолько значительная, что туда стекались купцы из окрестных городов, всегда уверенные в том, что за клиентами дело не станет. Любое глухое предместье, став местом паломничества, превращается в ярмарку, и для Монсегюра это было благо.

В 1204 году замок, который катары долгое время почитали местом, предназначенным для их культа, лежал в руинах. Совершенные попросили владетеля Монсегюра Раймона де Перелла отстроить и укрепить замок, и он их просьбу выполнил, несмотря на то, что у катаров не было острой нужды в обороне. Сама по себе эта просьба говорит о том, что Монсегюр для катаров был не просто удачным убежищем от врагов. В начале века там проповедовали катарские епископы, и прежде всего Гийаберт де Кастр. Эсклармонда де Фуа, личность которой остается таинственной, а права на Монсегюр весьма неопределенными, видимо, имела большое влияние в этих краях, поскольку Фульк польстил ей, заметив, что «при скверной доктрине она сумела обратить в свою веру многих»[169]169
  Песнь... Гл. CXLV. С. 3265.


[Закрыть]
. Способствовала или нет эта знатная дама поднятию престижа Монсегюра, но с начала XIII века катары начали проявлять к нему особенный интерес. В 1232 году Гийаберт де Кастр просил единоличного владетеля замка Раймона де Перелла позволить сделать его официальным прибежищем Церкви катаров.

В те времена Г. де Кастр был бесспорным духовным лидером региона и часто жил в Монсегюре. Однако долго он там не оставался, продолжая вести бродячую жизнь катарских проповедников. Многие женщины-совершенные, чьи обители – пристанища для ушедших от мира знатных вдов или дома для воспитания девочек – разметала буря бушевавших в стране перемен, селились в окрестностях Монсегюра, построив себе хижины на уступах скалы. Мужчины-совершенные, которые вели созерцательную жизнь или занимались подготовкой кандидатов на апостольство, тоже были вынуждены искать себе убежища, где они могли бы целиком посвятить себя молитвам и наукам. Постепенно под стенами замка вырос целый поселок из хижин, наполовину прилепившихся к скале, наполовину висящих над пропастью. Такое неприступное и опасное жилье оттолкнуло бы кого угодно, но только не тамошних богоискателей с их страстью к аскезе.

Вокруг этого поселка, как ласточкины гнезда, опоясавшего высокие стены замка, соорудили мощный каменный палисад: учитывая местоположение замка, такого примитивного укрепления должно было хватить для отражения любого штурма. Ясно, что в такой тесноте и в таких условиях могли обитать только люди, заранее готовые к самопожертвованию.

Многие совершенные и верующие жили в деревне у подножия горы. Это был перевалочный пункт, куда прибывали паломники всех сословий и возрастов. Здесь они могли остановиться на любое время, подняться к замку, чтобы принять участие в культовых церемониях, поклониться совершенным, а потом снова вернуться домой и вести жизнь добропорядочных католиков. Так Монсегюр в силу вещей стал своего рода главным штабом сопротивления катаров и всей Окситании: организовать восстание было суждено самому преданному ереси классу окситанского населения.

Разоренная, гонимая и повыбитая лангедокская знать в 1240 году была еще сильна. Большинство вассалов графа Тулузского, графа Фуа и часть старых вассалов Тренкавелей стерегли свои домены. Они против воли заключили соглашение с оккупантами и лелеяли надежду снова стать хозяевами этих земель. Инквизиция была для них источником бесчисленных притеснений. Могущество графа Тулузского позволяло ему жаловаться открыто, но его вассалы ограничивались чаще всего упрямым скрытым противостоянием. Самые сильные, такие, как братья Ниоры, поначалу могли себе позволить объявить открытую войну Церкви. Другие, не доводя дело до штурма архиепископских дворцов, нападали на церкви и аббатства, что было вполне в феодальных традициях. Граф Тулузский из соображений политических не мог позволить своим вассалам заходить слишком далеко, но на территории графства Фуа тамошние сеньоры были у себя дома. Именно на Пиренеях было организовано вооруженное сопротивление окситанской знати.

В Пиренеях лангедокские владения графа Фуа включали в себя долину Арьежа и близлежащие земли, в Испании Роже-Бернар в результате женитьбы унаследовал виконтство Кастельбон. Сеньоров, обитавших на испанских склонах Пиренеев, и знать южного Лангедока объединяли тесные вассальные и семейные связи. К тому же области по обе стороны Пиренеев были глубоко родственны друг другу по расе, языку и традициям. Руссильон и до наших дней остался каталонским, а в средние века Каркассон, долина Арьежа и Коменж были ближе Каталонии и Арагону, чем Провансу или Аквитании. Во времена крестового похода многие аристократы Лангедока тоже находили естественное прибежище на испанской стороне, в Серданьи и Каталонии. Для Педро II Арагонского нападения на графства Фуа и Коменжа были равны нападениям на его собственные земли, и для аргонских рыцарей оборона Лангедока стала делом патриотическим. Лишенные имущества, согнанные с земель файдиты, невзирая на прокатолический настрой молодого короля Якова I, сформировали в Испании могущественную партию. При дворе испанских королей в окружении друзей и вассалов жил и активно готовился к реваншу Раймон Тренкавель.

Этот юноша[170]170
  Он родился в 1207 году.


[Закрыть]
, два года продержавшийся в Каркассоне и изгнанный оттуда в 1226 году войсками Людовика VIII, был окружен ореолом авторитета своего отца, чье мужество и трагический конец всегда жили в памяти окситанцев. Для всех краев, некогда подчинявшихся Тренкавелям, он оставался легитимным сеньором, и страстная надежда на его возвращение росла вместе с недовольством, которое вызывала ситуация, созданная Парижским мирным соглашением.

Раймон Тренкавель не рассчитывал на помощь Арагонского короля. Ни граф Тулузский, ни граф Фуа не могли рисковать открыто поддерживать вельможу, сохранившего притязания на земли, принадлежащие французской короне. Он мог всецело опереться только на файдитов – безземельных рыцарей, располагавших лишь собственными руками и оружием, – да на тайную поддержку сеньоров, покорившихся королю и готовых взбунтоваться при первой возможности. У Оливье Термесского в Корбьерах было много укрепленных замков, не склонившихся перед королевской властью, которые могли служить местами сбора и оружейными складами. В Корбьерских горах, в землях Соль, в Серданьи восстание готовили бедные рыцари, которые могли рассчитывать на княжескую поддержку только в случае удачи. Силы их были невелики, и они со всей пылкостью обращались к вере катаров, для многих уже давно ставшей не просто верой отцов, но символом свободы.

В 1216 году они сражались на стороне графа Тулузского. Теперь, после подписания Меоского соглашения, Раймон VII был ненадежной опорой: затравленный королем и папой, он пребывал в вечном поиске новых связей и напоминал балансирующего канатоходца. Он, конечно, оставался единственным, кто мог сплотить вокруг себя все сопротивление и поднять страну на борьбу, но нельзя же против его воли сражаться его именем. Однако каждый свободен сражаться за свою веру.

Вот почему Монсегюр в течение десяти лет был центром окситанского сопротивления. Из Испании файдиты пробирались через горы, чтобы предаться духовному созерцанию в святом месте, где богослужения катаров проходили с прежней, довоенной торжественностью. Из Лангедока тайком поднимались в Монсегюр рыцари, чтобы там встретиться с друзьями, сговориться и получить инструкции. Для многих эти паломничества носили скорее политический характер, чем религиозный, да и сами совершенные, – хотя об их деятельности ничего не известно, – по большей части выходцы из мелких дворян, не оставались безучастны к патриотическому движению и, может статься, беседовали со своей паствой не о бренности мира, созданного злым божеством, а об освобождении Лангедока.

Странно, что нам об этом ничего не известно. Мы знаем, что Гийаберт де Кастр, Жан Камбьер, Раймон Эгюийе, Бертран Марти и другие принимали многих рыцарей, игравших решающую роль в борьбе за независимость. Гийаберт де Кастр, которому было уже много лет, спускался из Монсегюра и в сопровождении надежного эскорта объезжал окрестные замки, нигде долго не задерживаясь. Каждое посещение было организовано заранее со всеми предосторожностями и хранилось в тайне. Несмотря на опасность, неутомимый епископ не желал отказываться от этих посещений. Закономерно было бы предположить, что он лично принимал активное участие в готовившемся восстании и скорее побуждал свою паству к борьбе, чем к непротивлению.

Дошедшие до нас свидетельства всего лишь констатируют, что такой-то совершенный прибыл в такое-то место, совершил обряд преломления хлеба, а такие-то и такие-то приветствовали его тоже согласно обряду. Анализируя деятельность десятков людей – рыцарей, знатных дам, оруженосцев, – которые постоянно сновали, то уезжая, то приезжая и оставаясь в Монсегюре, невозможно узнать ничего, кроме того, что они слушали проповеди совершенных. В самом начале осады Монсегюра (13 мая 1243 года) видели, как два оруженосца, диакон Кламан и трое совершенных спустились из замка, пересекли неприятельские позиции и отправились в Коссон, причем эта вылазка была предпринята только лишь для того, чтобы переломить хлеб с двумя еретиками из Коссона. Конечно, вполне возможно, что активность совершенных и верующих в окрестностях Монсегюра имела чисто религиозную и ритуальную подоплеку, важность которой мы не можем оценить за неимением точных сведений. Однако возможно и обратное.

Трудно представить совершенных организаторами террористической деятельности. Но видели же мы, в конце концов, как католические священники отчаянно бросались в драку: опасность, нависшая над Церковью, оправдывала все средства. В этих условиях позиция катарских священников более извинительна, ибо их вера подвергалась гораздо большим гонениям. В самом шумном за всю историю инквизиции террористическом акте принимали участие люди из Монсегюра. Совершенные его не инспирировали, но, возможно, одобрили. В тот час, когда совпали стремления защитить горнюю Церковь и земную Родину, монсегюрские святые, которые были прежде всего людьми из плоти и крови, вполне могли стать такими же патриотами, как и рыцари файдиты.

Раймон де Перелла и его зять Пьер-Роже де Мирпуа принадлежали к самым решительным лидерам восставшей знати. Они почти наверняка поддерживали тайные отношения с графом Тулузским, несомненно – с Раймоном Тренкавелем, графом Фуа и большинством катарской элиты.

После зимы 1234 года, когда весь урожай вымерз на корню, крупные вельможи послали в Монсегюр солидную материальную помощь: Бернар-Отон де Ниор сам занимался сбором этой помощи и собрал шестьдесят мюидов зерна, из которых десять мюидов принадлежали лично ему, двадцать дало рыцарство Лорака, а остальное прибыло в виде подношений от сеньоров и буржуа из окрестностей Каркассона и Тулузы. Были и другие пожертвования деньгами и продовольствием, предназначавшиеся для пополнения фондов и кладовых замка.

Монсегюр превратился в арсенал, и дальнейшее развитие событий показало, что запасы оружия были велики. Вероятнее всего, рыцари, поднимавшиеся туда для молитвы, пользовались случаем, чтобы внести свой вклад в этот арсенал копьями, стрелами, арбалетами или доспехами. Дон Весетт полагает, что Монсегюр служил плацдармом Тренкавелю[171]171
  Дон Весетт. Указ. соч. Т. VI. С. 768.


[Закрыть]
, но нет ни одного факта, подтверждающего эту мысль, и ни одного свидетельства пребывания Тренкавеля в Монсегюре. Однако огромный запас оружия, собранный в замке, вполне мог предназначаться как для защиты, так и для пополнения вооружения освободительной армии.

Кроме всего прочего, Монсегюр, «столица» катарской Церкви Лангедока, служил не только укрытием для священнослужителей секты, но и хранилищем для «сокровища». Сокровище прежде всего составляла очень крупная сумма денег, необходимая для защиты замка и на содержание находящихся там совершенных, к тому же Монсегюр должен был оказывать помощь братьям, подвергавшимся гонениям в районах, где они служили. Помимо денег, было там и другое: священные книги, быть может, древние рукописи, сочинения наиболее почитаемых ученых. Литература катаров была обширна, и совершенные в наставлениях паствы и неофитов не довольствовались одним только Новым Заветом. Они увлекались теологией не меньше католиков, старались сохранить чистоту догмы и придавали большое значение книгам, помогавшим им держаться в ортодоксальной традиции. Было ли в сокровище еще что-нибудь? Реликвии или предметы, почитаемые как святыни? Достоверно то, что ни в одном свидетельском показании об этом нет никаких упоминаний, однако, с другой стороны, инквизиторы и не касались этих вопросов. Вполне возможно, что какой-либо список с Евангелия или другой предмет культа мог почитаться особо и храниться в Монсегюре как святыня. Какова бы ни была природа сокровища Монсегюра, он сам начал приобретать в сознании всех верующих Лангедока облик места чрезвычайной важности – святого места.

Имел ли он такой статус до 1232 года или перед крестовым походом? Пожалуй, нет. В те времена, когда катары свободно совершали богослужения где угодно, Монсегюр был святым местом только для еретиков земли Фуа: в этом, как и везде, проявлял себя дух локальной независимости. Однако его местоположение и архитектура говорят о том, что он мог быть и храмом. Вполне возможно, что в ходе развития культа настал как раз такой момент, когда катарская Церковь ощутила себя готовой к созданию и освящению собственных храмов, наподобие католических: к 1204 году в земле Фуа религия катаров была почти признана официальной.

Между 1232 и 1242 годами замок стал святилищем, куда умирающие велели везти себя по горным тропам на спинах мулов, чтобы, получив последнее благословение, быть похороненными у его стен. Так, шевалье Жордан Кальвен, уже принявший consolamentum, велел отвезти себя в Монсегюр умирать; Пьер Гильом де Фогар отправился в Монсегюр в сопровождении двоих совершенных, но был так слаб, что не смог доехать и вынужден был остановиться в Монферье, где и умер. Знатные дамы окрестных регионов удалялись в замок, чтобы получить consolamentum и посвятить остаток жизни молитве. Так, в 1234 году теща Раймона де Перелла, Маркезия де Лантар, получила благословение Бертрана Марти. Многие дамы-совершенные, жившие в хижинах вокруг замка, принимали у себя сестер и дочерей, которые приезжали погостить и подчас проводили наверху целые месяцы. Среди визитеров, посещавших замок в период с 1233 по 1243 годы, прежде всего надо отметить рыцарей в сопровождении свиты, а также дам – их сестер или дочерей. Что же касается верующих более скромного достоинства, они, скорее всего, тоже поднимались, но члены церковного трибунала не уделили им особого внимания. Зато они без конца упоминают окрестных купцов, которые продавали в Монсегюр продукты и тем самым нарушали закон, запрещающий всякую помощь еретикам.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации