Текст книги "Межкультурные парадигмы в отечественной и европейской литературе. От Серебряного века до новейшего времени"

1.4. Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус: Европа и Россия в 1920 году

Статьи, написанные Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковскими для варшавской газеты «Свобода» почти сто лет назад, звучат в наши дни как весьма современное, тревожное предупреждение. Мережковский учил читателей изыскивать онтологическую символику даже в таких бытовых деталях, как запах[99]99
  Так, в эссе «Предчувствия», опубликованном в газете «Свобода» 24 июля 1920 года, он писал: «Грядущий Хам узнается по дурному запаху. Это шутка. Нет, эстетика не шутка, а проникновение в сердце вещей. Некрасота, антиэстетика русской “социалистической революции” – зловещий знак. Жизнь прекрасна: все живое цветет и благоухает; только мертвое тлеет и смердит… Как благоухали наш Февраль и Март, солнечно-снежные, вьюжные, голубые, как бы неземные, горние. В эти первые дни или только часы, миги, какая красота в лицах человеческих. Где она сейчас? Вглядитесь в толпы октябрьские: на них лица нет. Да, не уродство лиц, а отсутствие лица, вот что в них всего ужаснее… Малые-малые, серые-серые, неразличные, неисчислимые, насекомоподобные. Не люди, а тли…». Цитаты из разных выпусков газеты «Свобода» приводятся по экземплярам, сохранившимся в библиотеке Ягелонского университета в Кракове.


[Закрыть].

Ночью 24 декабря 1919 г. супруги Мережковские бежали из советской России в возрожденную Польшу через Бобруйск, Минск и Вильно. Писатели давно сочувствовали полякам, Дмитрий Мережковский в своей лекции о творчестве Адама Мицкевича назвал их распятой нацией.

Жизнь супругов Мережковских в Польше можно условно разделить на четыре периода. В течение двух месяцев, начиная с середины февраля 1920 года, они жили в гостинице «Краковская» в Варшаве. Весной, по любезному предложению опекавшего их молодого друга петербургских времен, художника и литератора Юзефа Чапского, Мережковские поехали на две недели отдохнуть в родовое имение графов Чапских Морды под Минском.

Третий период – Зинаида Гиппиус назовет его «новой варшавской фазой» – продлится до пятницы 31 июля 1920 года. Все это время Мережковские будут жить на улице Крулевской в доме 29 а – напротив Саксонского сада. В субботу 17 июля 1920 года выйдет первый номер созданной ими политической, литературной и общественной газеты «Свобода», девизом которой стали слова – «За Родину и свободу». На первой странице газеты «Свобода» объявлялось, что её ближайшими сотрудниками будут Б.В. Савинков, О.И. Родичев, Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Д.В. Философов.

Вернувшись из Гданьска (в своих мемуарах Гиппиус упорно называет его Данцигом) в начале сентября 1920 года, Мережковские поселились в гостинице «Виктория», где провели ещё полтора месяца, покинув Варшаву 20 октября 1920 г. (12 октября 1920 г. между Польшей и советской Россией было подписано перемирие). Этот четвёртый период Зинаида Гиппиус характеризует как последний и самый несчастный, что объясняется отчуждением и растущей агрессивностью со стороны многолетнего близкого друга семьи Мережковских Дмитрия Философова, попавшего под обаяние Бориса Савинкова, ставшего фактическим издателем и руководителем газеты «Свобода» и сделавшего журналиста Александра Гзовского полноправным редактором газеты, все меньше считавшимся с мнением других сотрудников, о чем с огорчением и болью пишет в своих мемуарах Зинаида Гиппиус. Именно в это время – в августе – сентября 1920 года – Гзовский публикует на страницах «Свободы» вторую редакцию повести собственного сочинения «Палачи революции», уже печатавшейся в «Минском курьере». В 1921 году предприимчивый литератор выпустит ее третьим изданием – отдельной книгой на польском языке под интригующим заглавием «В государстве красных людоедов. Повесть из жизни большевистской России».

Приехав в Варшаву, супруги Мережковские довольно быстро разочаровались в своем близком друге Борисе Савинкове, не выдержавшем испытания конкретной организаторской деятельностью на благо России, как её понимали З. Гиппиус и Д. Мережковский. К осени 1920 года и уже было трудно поверить, что еще несколько месяцев назад в очерке «Иосиф Пилсудский» Дмитрий Мережковский писал о нем: «Я назвал Бориса Савинкова как единственного сейчас русского человека в Европе, способного что-нибудь сделать для «третьей» России. Мне трудно было говорить о Савинкове: он мой друг многолетний, человек слишком мне близкий».

В том эссе «Иосиф Пилсудский» Мережковский попытался сформулировать важнейшую роль Польши в истории Европы и первоочередную труднейшую сверхзадачу Начальника Польской державы: «…идут на вас, на всю Европу несметные полчища варваров; идет нечто подобное царству Антихриста. Не думайте, что я говорю вам пустые слова, пугаю вас детскими сказками: это могут другие народы, но не вы, поляки. Я говорю вам то же, что говорили ваши пророки – три огненных. О начертанных во мраке перстом Божиим для вашего спасения: Август Чешковский, Андрей Товянский, Адам Мицкевич. В эти черные дни не забывайте ваших пророков. Я говорю вам то же, что говорили они: не думайте, что Польша, как Христос, воскресла и уже не умрет. Христос в Польше, но Польша – не Христос <…> Соединитесь же все, как один человек в этом бою вокруг вашего великого вождя, избранника Божьего, Иосифа Пилсудского <…> Если вы это сделаете, то спасете Польшу и, может быть, спасете мир».

Вера в то, что могущественный Пилсудский со своими легионерами разобьет большевиков и освободит Россию от власти советского Антихриста в течение нескольких месяцев 1920 года была наивной иллюзией супругов Мережковских. За время жизни в Варшаве они постепенно разобрались в тактике и стратегии окружения Начальника Польского государства, мечтавшего, в первую очередь, о великой Польше, за счет присоединения белорусских, украинских и литовских земель. Мережковский, как справедливо считает Б. Бялокозович, мечтал, что Пилсудский дойдет до Москвы и «водрузит крест на Кремле»[100]100
  Чапский в своих воспоминаниях констатирует: «И вдруг Пилсудский заключил мир. Мережковский страшно обиделся на Пилсудского из-за того, что он изменил своей исторической миссии. Уехал из Польши и никогда уже в Польшу не вернулся. Czapski J. Dzienniki, wspomnienia, relacje. Opracowala Joanna Pollakowna. Oficijna Literacka. 1986. S. 198.


[Закрыть].

Миф о Европе – спасительнице и освободительнице был популярен не только в семье Мережковских, им были увлечены в 20-е годы многие русские и белорусские журналисты. Так, уже упоминавшийся литератор из Минска А. Юноша-Гзовский 21 января 1920 г. в статье «Дорогой гость», опубликованной в газете «Минский курьер» № 147 писал: «…Швейцария, Англия, Франция или другие государства гостеприимно встретят дорогого гостя (имеется в виду Д. Мережковский. – Прим. Л.З.) и окажут ему самый сердечный прием. Они издадут его произведения и будут гордиться этим. Россия лишилась своего сокровища»[101]101
  Скалабан В. «И круг ввивается в круг..» // «Неман», 1997. – № 10. – С. 204.


[Закрыть].

По мнению философа Василия Розанова, близко знавшего семью Мережковских, супруги, относимые им к числу «аптечных людей», «зябли в России», являясь какими-то «заморышами» в европейской цивилизации, и они расцветали «…лишь около Тефмина и Сиракуз, своей древней и вечной Родины»[102]102
  Розанов В. Рукописный архив. Публикация Ломоносова А. // Роман-газета. XXI век. – 1999. – № 6. – С. 84.


[Закрыть].

В своих статьях для варшавской газеты «Свобода» супруги Мережковские последовательно разрабатывали и утверждали героический миф о Европе-освободительнице, а образ советской, атеистической России рисовался в виде уродливого «антимира», «того света», угрожающего свободной христианской Европе как страшная, смертельная опасность.

Напряженная, многомесячная деятельность З. Гиппиус и Д. Мережковского в варшавской газете «Свобода», изданной и опекаемой ими в 1920 г. как эффективное средство, помогающее, опираясь на публицистику, бороться с большевиками за христианскую Россию, за ее возвращение с «того света» (так назвала свою первую статью в этой газете З. Гиппиус), последовательно недооценивается в современной научной и литературной периодике. Так, в сборнике докладов, прозвучавших на международной конференции, организованной Институтом мировой литературы РАН в 1991 г. «Д.С. Мережковский: мысль и слово», и изданных в 1999 г., этот важный варшавский период и сама газета «Свобода» упоминаются мимоходом. В статьях В.С. Федорова «Гиппиус Зинаида Николаевна» и «Мережковский Дмитрий Сергеевич» в солидном библиографическом словаре упоминание о газете «Свобода» отсутствует[103]103
  Федоров В.С. Гиппиус Зинаида Николаевна // Библиографический словарь в 2 ч. Ч. 1. А – Л / Под ред. Н.Н. Скатова. – М., 1998. – С. 352–359; Федоров В.С. Мережковский Дмитрий Сергеевич // Там же. – Ч. 2. – С. 45–51.


[Закрыть]. В статье Ильи Кукулина, посвященной двухтомному изданию «Дневников» З. Гиппиус даже нет упоминая о газете[104]104
  Автор ограничивается замечанием: «В Варшаве 1920 года сформировался повстанческий военный отряд, который должен был сражаться с большевиками, и Гиппиус работала в его “пропагандистском отделе». Кукулин И. Нервная самодеятельность и поиски свободы // «Книжное обозрение». Exlibris «НГ» от 23 сентября 1999 г. – С. 4.


[Закрыть].

В комментариях к «Варшавскому дневнику» З. Гиппиус деятельность писательницы получает более объективную оценку: «В начале июля 1920 г. шла работа по организации “политической литературной и общественной” газеты “Свобода”, которую решили издавать в Варшаве Б. Савинков, Д. Мережковский, Д. Философов, З. Гиппиус и А. Гзовский». Но здесь же встречаем и очевидную неточность: «З. Гиппиус печатала в “Свободе” статьи под псевдонимом “Лев Пущин”»[105]105
  Гиппиус З. Дневники / Комм. А.И. Серкова, Н.В. Снытко. – М., 1999. – Т. 2. – С. 623.


[Закрыть]. Писательница почти в каждом номере выступала под своей девичьей фамилией – Гиппиус. Под псевдонимом «Лев Пущин» писательница в 1899–1901 гг. выступала на страницах журнала «Мир искусства».

Своей задачей мы считаем обработку и осмысление новых архивных материалов, газетных публикаций, хранящихся в Ягеллонской библиотеке, ранее не вводившихся в научный оборот.

Статьи и дневниковые эссе, опубликованные З. Гиппиус и Д. Мережковским на страницах газеты «Свобода», убеждают, что в сознании супругов к 1920 г. прочно укоренился миф о Европе – защитнице и освободительнице России. Это убеждение было основано на личном опыте: уже в 1912 г. в России Д. Мережковский был предан суду за пьесу «Павел Первый». Супруги жили тогда в Париже, изучая новые религиозные веяния в Европе, с целью подготовиться к литературно-философской, творческо-организационной деятельности в России. Так Европа впервые стала для них спасением от произвола цензоров и преследования политической полиции. Вот как писал об этом эпизоде, очевидно, со слов самого писателя, минский журналист А. Юноша-Гзовский 21 января 1920 г. в газете «Минский курьер» № 147: «Мережковский, узнав о привлечении его к суду, прислал из Парижа телеграмму:

«Узнав о привлечении моем к суду, заявляю, что по болезни приехать не могу. Как только позволит здоровье, явлюсь в Петербург к судебному следователю».

И явился.

Дело рассматривалось 18 сентября 1912 г. в особом присутствии Санкт-петербургской судебной палаты под председательством сенатора Крашенникова…

Маленький чинуша в мундире судебного ведомства, какой-то товарищ прокурора Устимович, должен был заступиться за честь Павла Первого и… упечь Мережковского.

Устимович и Мережковский.

Ублюдок и титан.

Чинуша стал лепетать «обвинительную» речь. И все-таки не мог не признать: «достоинства» труда талантливого и вдумчивого писателя Д.С. Мережковского… Мережковского, конечно, оправдали[106]106
  Скалабан В. «И круг ввивается в круг…» // Неман. – 1997. – № 10. – С. 204–205.


[Закрыть]. В Варшаве в 1920 г. Мережковский был известен и популярен. На его лекциях, организованных младшим другом писателя Юзефом Чапским, можно было встретить таких литературных авторитетов, как писатели Стефан Жеромский и Владислав Реймондт[107]107
  По мнению Б. Бялокозович, во время своих лекций, «ссылаясь на польско-русские традиции дружбы, воплощенные в творчестве Мицкевича и Пушкина, на пророческие видения Мицкевича, на его мистический патриотизм, анализируя в сопостовительном плане мессианизм Мицкевича и Достоевского – Мережковский прославлял мессианистические идеи польского романтизма во имя той Польши, которая противостоит “грядущему хаму”, спасая западноевропейскую цивилизацию». Бялокозович Б.Д. С. Мережковский и А.М. Ремизов в восприятии и художественном сознании Юзефа Чапского // Przegląd Rusycystyczny. Rocznik XXVII (1994), zeszyt 1–2 (65–66), Warszawa, 1994. S. 32.


[Закрыть].

З. Гиппиус и Д. Мережковский выступали на страницах варшавской газеты «Свобода» против курса Антанты на примирение с большевистским режимом.

Дмитрий Мережковский оценивал ситуацию в Европе в 1920 году в эссе «Предчувствия», опубликованном на страницах газеты «Свобода» № 5 22 июля 1920 года следующим образом: «Христианство – начало Европы, и конец христианства – конец Европы. Христианство – воля ко Христу, к Абсолютной Личности. “Я есмь” – основа бытия. Большевизм – воля к Абсолютной Безличности, воля к небытию. Но не та же воля у вас? Последнее слово европейского разума – философия Шопенгауэра – буддийская мудрость небытия, безличности. А за него – конец разума – безумие личности, безумие Ницше – “АнтиХриста”. Не потому ли вся Европа к большевизму тянется, что у них обоих одна и та же воля к Антихристу. Для вас христианство – “миф”. Берегитесь: как бы вам самим не сделаться мифом».

Всякую государственную власть Дмитрий Мережковский испытывал через ее отношение к религии и свободе.

В статье «Крик петуха», опубликованной в газете «Свобода» № 3 20 июля 1920 года, Дмитрий Мережковский писал: «Что в тайне совести своей думает Ленин о Великой революции французской? Считает ли ее только малым началом великого конца революции русской или таким же нулем, “буржуазным предрассудком”? Как и самое понятие свободы? Но в обоих случаях, – Свобода и Равенство – два понятия, взаимно друг друга исключающие – такова метафизика, повторяю, не отвлеченная, а реальнейшая, вошедшая в плоть и кровь большевизма. Начало большевизма – конец свободы, убить свободу – родить большевизм, и наоборот. Вот почему большевики – свободоубийцы изначальные. Великая революция французская открыла человечеству небо свободы, под которым мы все еще ходим; дало человечеству воздух свободы, которым мы все еще дышим. Великая реакция русская – большевизм – хочет заменить небо стеклянным колпаком и воздух безвоздушным пространством. В России они это уже сделали; сделают ли и во всем мире? Вот вопрос. Мы здесь, под вольным небом дышащие, не понимаем, что значит воздух. Но это понимают все, кто там, в России, под стеклянным колпаком задыхаются. И если скажут им: “воздух!” – разве могут они не ответить? О, только бы туда, в Россию, долетел этот крик: “Свобода!” – И Россия ответит, и расточится большевизм, как дьявольская нечисть от крика петуха».

Атеизм большевиков Мережковский воспринимал как угрозу духовному будущему России в целом и каждой мыслящей личности в отдельности. Так же, как Ю. Каграманов, мы считаем, что свое отношение к православию Мережковский формулировал однозначно: «Верую и исповедую». Строки Гиппиус, глубоко переживавшей собственные духовные сомнения и минуты духовного кризиса – богооставленности, сродни афористичной формуле[108]108
  Он испытует – отдалением, // Я принимаю испытание… Гиппиус З. Опыт свободы. – М., 1996. – С. 43.


[Закрыть].

Эту позицию можно считать принципиальной и для Мережковского[109]109
  Каграманов Ю. Божье и Вражье. Вчитываясь в Мережковского. // Журнал “Континент”. – № 81. – С. 312.


[Закрыть].

Советские учебники по литературе, пространные академические монографии и массовые издания советского времени упоминали имена автора более 60 томов сочинений Дмитрия Мережковского и менее плодовитой в творчестве Зинаиды Гиппиус чаще всего в рассуждениях о литературном декадансе, обвиняли в «интеллигентском ренегатстве». Не принято было вспоминать, что в 1928 году, на Первом конгрессе писателей в изгнании, Гиппиус была награждена сербским королем Александром орденом Св. Саввы за большой вклад в русскую культуру[110]110
  Злобин В. З.Н. Гиппиус // «Русское зарубежье»: сборник. – М., 1993. – С. 101.


[Закрыть]. Советские идеологи никогда не забывали о воинствующем антибольшевизме Гиппиус и оценке, данной в эмиграции Дмитрием Мережковским их кумирам и октябрьскому перевороту в целом: по мнению писателя, ленины – троцкие – «слепые орудия тайных сил», большевистская революция – «результат метафизического всемирного заговора, идущего со времен Навуходоносора, у которого Бог однажды отнял сердце человеческое и дал ему сердце звериное». Этой проблеме посвятил Дмитрий Мережковский книгу «Царство Антихриста», вышедшую в Мюнхене в 1921 году. Иную оценку творчеству Гиппиус давали признанные авторитеты поэзии Серебряного века и исследователи литературы русского зарубежья[111]111
  Так, В.Я. Брюсов писал о творчестве поэтессы: «Как сильный, самостоятельный поэт, сумевший рассказать нам свою душу, как выдающийся мастер стиха, Гиппиус должна навсегда остаться в истории нашей литературы». Брюсов В.Г. Среди стихов. 1894–1924; Манифесты. Статьи. Рецензии. – М., 1990. – С. 463.


[Закрыть]. Г.П. Струве в известной книге «Русская литература в изгнании» называет Гиппиус «одним из умнейших и даровитейших писателей своего времени»[112]112
  Струве Г.П. Русская литература в изгнании. – Париж, 1984. – С. 134.


[Закрыть]. П.А. Флоренский считал, что в основе «нового сознания» Мережковских лежит истинная идея[113]113
  Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. – М., 1990. – Т. 1. – Ч. 1. – С. 128–129.


[Закрыть], Вячеслав Иванов оценил Д.С. Мережковского как настоящего искателя и мыслителя[114]114
  Альтман М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым. – СПб., 1995. – С. 66.


[Закрыть], а Блок мечтал о том времени, когда читатели станут не перетолковывать Мережковского по-своему, а болеть «одной с ним болезнью»[115]115
  Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. – М., Л., 1962. – Т. 5. – С. 635–636.


[Закрыть].

В уже упоминавшемся эссе Дмитрия Мережковского «Предчувствия» с подзаголовком – «Из дневника 1919–1920 годов», опубликованном в газете «Свобода» № 5 22 июля 1920 года автор уверенно предрекал: «С русской революцией, рано или поздно, придется столкнуться Европе, не тому или другому европейскому народу, а именно Европе, как целому, – с русской революцией или русской анархией, ибо что такое в настоящее время совершается в России, переход ли от одной государственной формы к другой, или выход из всех государственных форм в неизвестное, – это сейчас решить трудно».

При этом Дмитрий Мережковский чутко ощущал психологическую и ментальную разницу между католицизмом и православием, о чем писал в эссе «Предчувствия» («Из дневника 1919–1920 годов»), опубликованном в газете «Свобода» № 7 24 июля 1920 года: «В русском народе только один из двух полюсов религиозная женственность <…> В противоположность западному католическому христианству – мужественному, восточное, византийское – женственно. Православие на русский народ – женственность на женственность <…> С византийским христианством принял русский народ византийское язычество! Самодержавие. В самодержавии – начало римской власти, римского мужества. Но как преломляется оно в женственной русской стихии. По Константину Аксакову, сущность русской истории – отречение, открещивание от власти, религиозная анархия, осуществляемая в политической монархии. В самодержавии русский народ как бы выделяет из себя всю свою мужественность и отдает ее одному – самодержцу.

Вся русская мужественность, с точки зрения Д. Мережковского, сосредоточилась в царе. Пал царь – пала мужественность, осталась абсолютная женственность. Абсолютная женственность – безсознательность. Вместо сознания – инстинкт. Религиозный инстинкт русского народа обманут православием и самодержавием. Царь от Бога. Был царь, был Бог; не стало царя, и Бога не стало. Вот и почему «переход в полный атеизм совершился до того легко, точно в баню сходили и окатились новой водой. Раскрестились мгновенно. Народ поклонился Царю, как Богу; интеллигенция поклонилась народу, тоже как Богу. Безличный народ обожествлял царя; одинокая личность обожествила безличный народ. Идолопоклонство, обожествление взаимное. Два разных кощунства – человекобожество и народобожество…» (Розанов В. «Апокалипсис нашего времени»).

Автор капитального философского исследования «Толстой и Достоевский», в пятнадцатилетнем возрасте успевший встретиться с Ф.М. Достоевским и показать ему свои юношеские стихи, Мережковский постоянно обращался в своей публицистике к текстам и авторитету Достоевского. Глубоко отозвались идеи Достоевского и в душе З. Гиппиус. В.С. Федоров отмечает, что герои рассказа писательницы «Зеркала» – Раиса, Ян и Игнатий – идентичны главным героям «Идиота» Достоевского и почти буквально отражают мысли последнего. Как перед Достоевским, так и перед Гиппиус, стояла задача преодоления трагической двойственности человека, мечущегося между «демоническим» и «ангельским» началами[116]116
  Федоров В.С. Гиппиус Зинаида Николаевна. // Русские писатели. ХХ век. Биобиблиографический словарь в 2 ч. Ч. 1. А – Л / Под ред. Н.Н. Скатова. – М., 1988. – С. 355.


[Закрыть], роман писательницы «Роман-царевич» (1912) по своему сюжету близок «Бесам», не без влияния Достоевского написан рассказ Гиппиус «Иван Иванович и черт»; подобно герою Достоевского старцу Зосиме, писательница считала, что ад – это неспособность человека любить.

Мережковский напоминает: «…Иван Карамазов сказал: “Человек есть Бог”. А Смердяков сделал себя Богом <…> Когда народ стал Богом, то совершилось над ним то, что сказано о всяком человеке и соединении человеческом, которые становятся на место Божье: “Отнимется у него сердце человеческое, и дастся ему сердце звериное <…> Страшен Царь – Зверь, но еще страшнее зверь – Народ. Русская революция опрокинула самодержавие, но не разрушила. Самодержавие царя – пирамида острием вверх; один порабощается всеми. Но сила гнета, тяжесть рабства в обоих случаях одинаковая <…> Религиозная идея самодержавия, та ось, на которой оно вертится, – православие – осталось революцией нетронутой, непонятой. На этой оси пирамида самодержавия с легкостью опрокинулась, повернулась острием вниз, а восстановится, повернется острием вверх <…> У царя Николая был Распутин, у царя – народа – Ленин. Тот мужик; этот интеллигент; тот блудник и пьяница; этот скопец и трезвенник; тот – изувер с Богом, этот без Бога. Как различны и подобны! Не в глазах, а во взоре, или только в возможности взора – один и тот же русский хмель, русский бес, черный Дионис; одно и то же безумие хлыстовских радений, все равно каких, монархических или анархических…”»

В последние дни царя Николая, по мнению Д. Мережковского, необходимо было вглядеться в лицо Распутина, чтобы понять: это бред, наваждение; «это не может длиться долго». В недолговечности большевизма убеждало Мережковского лицо Ленина: «второй Распутин падет и начнется вторая революция – нет, не вторая, а первая…»

В августе 1991 года, 71 год спустя это пророчество, а Мережковский всегда претендовал на статус философа-пророка, наконец сбылось[117]117
  Вспоминая Мережковского в самом начале ХХ века, Андрей Белый писал о нем как об апокалипсическом пророке: «Иль – мы, иль – никто!» – восклицал Мережковский, грозяся пожаром вселенной; ходил по Литейному, будто в кармане он держит флакон с элексиром; глотни – и заплавятся души, тела». Белый А. Начало века. – М., 1990. – С. 189.


[Закрыть].

Еще в 1905 г. Вячеслав Иванов насмешливо писал о пророческих претензиях Мережковского: «Это – пророк, восхотевший священствовать, и изволению своего пророчественного священства подгоняющий, в конечном выводе, царство…»[118]118
  Иванов В. Из области современных настроений. I. Апокалиптики и общественность // «Весы». – 1905. – № 6. – С. 37–38.


[Закрыть]. Это же качество мироощущения супругов Мережковских отмечает в своей статье В.С. Федоров: «К началу века духовно-религиозный максимализм Мережковских, осознание своей провиденциальной роли не только в судьбе России, но и в судьбе человечества на началах любви и свободы достигает социального апогея»[119]119
  Федоров В.С. Гиппиус Зинаида Николаевна. // Русские писатели. ХХ век. Биобиблиографический словарь в 2 ч. Ч. 1. А – Л / Под ред. Н.Н. Скатова. – М., 1998. – С. 353.


[Закрыть].

Оппонентом Д. Мережковского в российской журналистике какое-то время был Лев Троцкий, которого писатель уже на страницах второго номера варшавской газеты «Свобода» назвал «великим прохвостом». В этом внезапном, на непосвященный взгляд, выпаде, слышны отзвуки былой газетной полемики, начавшейся в российской периодике еще в 1908 г. Д. Мережковский отвечает на оскорбительные тексты Л. Троцкого, писавшего о творчестве писателя в либеральной газете «Киевская мысль» в 1908, 1911 и 1914 годах.

Впервые Троцкий обратился к произведениям Мережковского в статье «Для красоты слога», опубликованной 2 июня 1908 г. Затем – 19 и 22 мая 1911 года все в той же «Киевской мысли» печаталась большая статья Л. Троцкого, посвященная Мережковскому, в двух частях, с оскорбительными заголовками – «Культурный себялюбец» и «Черт в цитатах». 2 июня 1914 г. Л. Троцкий вновь вспомнил Д. Мережковского в статье «Россия и Европа»[120]120
  Михайлова М.В. Л. Троцкий о Мережковском // Д.С. Мережковский: мысль и слово. – М., 1999.


[Закрыть], в которой он противопоставляет мифу Мережковского о Европе – спасительнице, образ Европы – сосредоточении мирового зла.

Троцкому была глубоко чужда идея космического масштаба, лежавшая в основе творчества писателя. Мережковский попытался проанализировать оппозиции жизнь – смерть, свет – мрак, Дионис – Аполлон, Христос – Антихрист, добро – зло, дух – плоть, небо – земля, гармония – хаос. В публицистике писателя варшавского периода появляется оппозиция: христианская Европа – богооставленная Россия, превращенная большевиками в царство Антихриста, чей уродливый лик к началу 1920 года уже проступил за пьяной рожей Грядущего Хама. «Обезбоженность современной жизни» глубоко переживала З. Гиппиус[121]121
  По мнению С. Соловьева, уже в первое десятилетие ХХ века, и потому герои ее рассказов «болеют ее собственной мукой… силятся разжечь угасший пепел религиозного состояния и действия». Соловьев С.М. Рец.: Вопросы религии, вып. 1. М. 1906 // «Перевал». – 1906. – № 1. – С. 54.


[Закрыть], А Мережковского еще в 1905 г. мучило предчувствие, что подлинная революция подменена стихийным разрушением всего, а «из развалин, из пожарищ» – ничего не возникнет, кроме Грядущего Хама»[122]122
  Литературное наследие. – М., 1937. – № 27–28. – С. 170–171.


[Закрыть].

Д. Мережковский мечтал создать художественный синтез из разорванных на рубеже эпохи начал бытия. Так появляется уникальная религиозно-философская концепция, утверждающая неизбежность грядущего Третьего откровения, Царства Святого Духа, в котором произойдет духовное преображение земной твари, просветление материи через сотворчество человечества с Богом. Божеское и дьявольское боролось в душе лирического героя многих стихов Гиппиус, которые М.С. Шагинян оценила как «запись борьбы – заключенных в душу человеческую – рабьей и сыновней миро– и самоосознанности»[123]123
  Шагинян М.С. О блаженстве имущего: Поэзия З.Н. Гиппиус. – М., 1912. – С. 39.


[Закрыть].

Развенчание в сознании супругов Мережковских мифа о Европе – спасительнице и освободительнице происходит постепенно, что отражается не только в дневниковых записях, но и в публикациях на страницах газеты «Свобода». На смену этому мифу приходит другой – миф о духовной миссии русской эмиграции. Общественный, литературно-философский центр возникал вокруг семьи Мережковских в любом европейском городе, где они жили в течение нескольких месяцев или лет – будь то Петербург[124]124
  В доходном доме князя Мурузи, потомка древней аристократической семьи из Византии, на Литейном проспекте, построенном А. Серебряковым в 1878 г., до того, как супруги Мережковские устроили здесь свой литературный салон, жили старший сын А.С. Пушкина генерал-майор А. Пушкин, писатель Н. Лесков, а после бегства Мережковских, в 1921 г. именно здесь Н.С. Гумилев организовал «Дом поэтов», двадцать лет в этом же доме прожил будущий нобелевский лауреат И. Бродский. – Овсянников Ю. Три века Санкт-Петербурга. – М., 1997. – С. 229–230.


[Закрыть], Варшава или Париж. Литературно-философское общество «Зеленая Лампа» (1927–1939), организованное Гиппиус в Париже, уже на уровне сознательно повторенного названия пушкинских времен, выдает стремление супругов-эмигрантов воссоздать в столице Франции дореволюционную Россию в миниатюре.

Гиппиус не ставила своей задачей вписаться в европейский литературный эстеблишмент. Она жила в Париже интересами России и мыслями о ней. В характере и мироощущении признанной «европейки» Гиппиус таилось языческое, чисто российское бунтарство. Двадцать один год прожив в Париже, она, тяжело переживая смерть мужа, разбивает керамическую статую «маленькой Терезы», католической святой, столь любимой Мережковским, но позволившей ему умереть раньше жены. А истовая, страстная увлеченность Мережковского то Пилсудским, то Муссолини как потенциальными освободителями России от дьявольской власти большевиков, весьма нелепое сопоставление Гитлера с Жанной д’Арк показывают, что Дмитрий Мережковский не был столь холоден и сосредоточен лишь на отвлеченных философских и теологических идеях[125]125
  «Не Мережковский был холоден, а Мережковскому было холодно» – писал о своем друге хорошо его знавший В. Розанов. Розанов В. Рукописный архив. Публикация Ломоносова А. // Роман-газета. XXI век. – 1999. – № 6. – С. 84.


[Закрыть]. Супруги Мережковские, даже живя в Париже, будто следовали давним заветам знаменитого родственника их любимого друга Д. Философова – С.П. Дягилева[126]126
  «Надо идти напролом. Надо поражать и не бояться этого, надо выступать сразу, показать себя целиком, со всеми качествами и недостатками своей национальности». Сергей Дягилев и русское искусство. Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. Современники о Дягилеве. В 2 т. – М., 1987. – Т. II. – С. 26. См. также: Пайман А. История русского символизма. – М., 1998. – С. 89.


[Закрыть].

Достойным символом противоречивой натуры Мережковского, всю жизнь разрывавшегося между Европой и Россией, стала сама его могила на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем, где выполненная в камне русская икона соседствует с надписью по-французски: «Да приидет Царствие Твое».

Что же решительно не принимал Мережковский в современной ему Европе, считая «всеевропейской трагедией»? В 1920 году ему было очевидно, что религия в Европе без Церкви существовать не может, а Церковь перестала контролировать социальные проблемы, и их решением занялись бесы-революционеры. Считая необходимым стремиться к синтезу Востока и Запада, Мережковский рассматривал как истинные все догмы и таинства как в католической, так и в православной Церкви, хотя мысль об объединении Церквей была ему чужда. Активность католичества он сопоставлял с пассивностью православия, напоминая, что православие располагает своими Божьими дарами и Святыми сокровищами[127]127
  На прямой вопрос Чапского, в чем конкретно Мережковский видит преимущество православия, писатель отвечал: «В духе свободы, сокровенном в православии, в духе, чуждом католичеству, а также в пророческом божьем даровании, все еще живом на Востоке. Подумайте только – здесь на Западе тишина и спокойствие, а в то же время православные люди в глуби России живут неустанной трагедией их окружения, имеют своих мучеников и святых». Бялокозович Б. Д.С. Мережковский и А.М. Ремизов в восприятии и художественном сознании Юзефа Чапского // Przegląd Rusycystyczny. Rocznik XXVII (1994), zeszyt 1–2 (65–66), Warszawa, 1994. S. 38.


[Закрыть].

Противостояние восточных и западноевропейских традиций продолжается в русской культуре, подспудно идет и сегодня, не случайно на II съезде Конгресса российской интеллигенции 2 декабря 1999 г. в Санкт-Петербурге известный писатель Борис Васильев призвал своих коллег к более последовательному усвоению и пропаганде европейской системы ценностей: «Напомню еще об одном: мы – наследники Византии, мы – наследники ее права, ее системы права, в то время как Западная Европа – наследница системы римского права. В основе системы римского права лежат права личности, в основе византийского права лежит право государства. Вот мы и хлебаем до сей поры право государства и будем хлебать, пока не заявим, не докажем, не добьемся, что в первую очередь должны защищаться права личности, только тогда что-нибудь получится»[128]128
  Васильев Б. Цивилизация и культура // Литературные вести. – 1999. – № 40. – С. 5.


[Закрыть].