Текст книги "Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам"

Глава VI. Батумская конференция

16. Заседание 11 мая

Теперь перейду к самой конференции, внешняя летопись которой могла бы быть очень краткой: состоялось всего-навсего одно заседание, 11 мая, в здании батумского клуба.

Халил-бей произнес (по-турецки) приветственное слово с упоминанием о «прекрасной звезде свободы», взошедшей над Кавказом, о желании Турции установить доброе соседство и т. д. Орхан-бей (бывший секретарем у турок и в Брест-Литовске) прочел французский перевод речи.

Затем обсуждался вопрос о допущении к участию в конференции представителя Северо-Кавказской Горской республики Гайдар-бея Баммата.

Имея весьма важные связи в Турции, горские деятели, провозгласив независимость своей республики, поспешили искать дипломатического и прочего подкрепления в Константинополе. Там же находился председатель их правительства Абдул-Меджид-бей Чермоев, чеченец родом, бывший конвоец и офицер знаменитой «дикой кавказской дивизии»[33]33
  Отсюда, кстати, видно, как горько заблуждался В. Розанов, когда писал, что, после всех войн, восстаний, Шамиля и т. д., кавказские горцы закончили свою историю… в конвое его императорского величества.


[Закрыть], а в то же время деловой человек (с большими интересами в грозненской нефти). О приезде из Константинополя, вместе с турками, в Батум на конференцию и горских делегатов сообщалось уже в телеграмме Вехибпаши, уведомлявшей о признании Турцией независимого Закавказского правительства (15 апреля по старому стилю). Возможному вступлению Горской республики в общекавказскую федерацию все очень сочувствовали, и участие Г. Баммата в конференции возражений, конечно, не вызвало[34]34
  Комиссия, проверявшая полномочия, состояла из графа Шуленбурга, турецкого юрисконсульта Нусрет-бея, самого Баммата и меня (от закавказской делегации).


[Закрыть].

Не успели приступить к делу, как обнаружилось коренное расхождение между закавказской и турецкой делегациями по вопросу о Брест-Литовском договоре как основании для переговоров. Чхенкели, повторив сделанное им еще в Трапезунде (напоследок) заявление, что Закавказье этот договор принимает полностью, желал, чтобы текст его был единственной основой переговоров, дабы Закавказью не пришлось делать новых территориальных уступок Турции, сверх предусмотренных Брест-Литовским договором. Напротив, Халил-бей, принимая к сведению это заявление, указывал на происшедший разрыв в дипломатических переговорах, на возобновление военных действий между Турцией и Закавказьем, то есть на новые факты, ввиду которых Турция не согласна считать договор единственной основой предстоящих переговоров и признает за собою право выдвигать новые требования. Поэтому Халил-бей и предложил в качестве основания для переговоров изготовленный уже турками текст мирного договора, который был тут же ими предъявлен.

Представитель Германии ограничился простым принятием к сведению этого разногласия между Турцией и Закавказьем[35]35
  В этом же заседании закавказская делегация впервые, между прочим, получила официальный текст Брест-Литовского договора. До того у меня, по крайней мере, был лишь текст, изданный в Ростове-на-Дону Затемерницкой организацией партии левых социалистов-революционеров интернационалистов и напечатанный в типографии товарищества «Обновление» коллектива рабочих и служащих.


[Закрыть].

В заключение наша делегация изъявила согласие познакомиться с турецким проектом, и на этом заседание конференции было закрыто.

17. Турецкие предложения

Турецкий проект «договора мира и дружбы между Императорским османским правительством и Конфедеративной Закавказской республикой» состоял из 12 статей; к нему имелось три приложения (временные правила о торговле и мореплавании; об особых льготах, применяемых к сношениям в пограничных местностях; о порядке устранения разногласий в толкованиях договора).

Наконец, дополнительный к основному договор касался вопросов, связанных с чисто военными интересами Турции в данный момент.

Несомненно, наибольшее впечатление производили новые территориальные требования Турции. Указанная в ее проекте граница означала для Грузии отторжение старых ее областей (подвергшихся позже исламизации), приобретенных Россией по Адрианопольскому миру 1828 г. и теснейшим образом связанных с бывшей Тифлисской губернией: речь идет о ее уездах Ахалцихском и Ахалкалакском (на последний, впрочем заселенный уже в XIX столетии армянскими выходцами, претендовала Армения).

Для Армении новая граница была равносильна полному почти уничтожению: Александрополь и большая часть уездов Александропольского и Эчмиадзинского – то есть наиболее, так сказать, армянская часть Армении – переходили к Турции, вместе с железной дорогой Карс – Александрополь и Александрополь – персидская граница.

В этих условиях Турция обеспечивала себе, в сущности, не только политический контроль всего Закавказья, но еще и тесное территориальное примыкание к Азербайджану и к Персии (то есть персидскому Азербайджану) – иными словами, к странам с населением тюркской же породы и тюркской речи.

Важную часть турецкого проекта составляли далее требования, имевшие целью облегчить военные операции против англичан в Северной Персии. Главным образом имелось в виду использование для этой задачи железных дорог Закавказья, но также и бакинского порта (для возможных операций на Каспийском море).

Во всяком случае, вопросы были поставлены с полной определенностью. Понятно было для всех, что турецкие требования не будут сколько-нибудь существенно смягчены; что противиться им силою мы не можем и что принятие их поражает в корне Закавказье, как союз трех народов, так как от Армении мало что осталось бы после нового «размежевания».

18. Как быть?

Что в условиях весны 1918 г. турки, овладев Батумом и Карсом, пожелают получить еще Ахалцих и Александрополь, в этом не было ничего неожиданного для многих из нас.

Спрашивалось, как теперь быть?

Если против турок можно было получить поддержку, то только дипломатическую; и дать ее могли только германцы. О помощи со стороны англичан и французов, на чьей стороне наши народы вместе со всей Россией несли тягости войны с 1914 г., и помину не было: англичане в Северной Персии отделены были и расстоянием, и большевистским заслоном в Баку, и вообще невозможностью установить с ними сношения.

Мне лично вопросы территориальные не казались столь важными, ибо установление границ не могло быть окончательным, пока еще продолжалась война. Я ехал в Батум с полным убеждением в том, что Германию Закавказье интересует не только ввиду возможности использования некоторых его ресурсов в войне, но еще больше с точки зрения общего плана германского проникновения на Ближний Восток. Германия, думалось, союзник Турции и не станет ей поперек дороги ни в том, что Турция будет делать в рамках общего ведения войны, ни в тех специально турецких домогательствах, которые будут хоть сколько-нибудь обоснованы и удовлетворение которых будет как бы подачкой Турции за ее труды. Но она, несомненно, выйдет за пределы того, что необходимо для войны или что ей «причитается».

Вот тут, казалось, поскольку эта союзница позволит себе какую-нибудь «отсебятину», какую-нибудь вольность, можно будет добиться контроля над ней или даже veto ее старшей, более могущественной и более разумной союзницы – Германии. Для этого нужен лишь соответствующий подход, подготовка.

Турки занимают Батум, Озургеты и Ахалцих: соблазн овладеть Тифлисом – для прямой связи с Баку и для иных выгод велик! Этому надо помешать, и этому можно воспрепятствовать; можно и следует предупредить вторжение турок внутрь Грузии!

Азербайджан пожелает, чего доброго, турецкой помощи и в борьбе с большевиками, засевшими в Баку, и для противодействия анархии: что же делать! но в Грузии нам турки не нужны. Армения? Ни в отдельности, ни совместно с Грузией воевать с Турцией она не может – старый фронт распался, а нового нельзя создать, когда неприятель уже у нас в стране и когда наш третий партнер – Азербайджан откровенно, без обиняков, заявил, что с Турцией он воевать не будет.

Германия поможет Армении как-нибудь уцелеть в эту бурю. Армянские делегаты имеют возможность говорить об этом здесь непосредственно с германским представителем. Этой возможности они и не упускают. В добрый час! Но Армения должна пока как бы притаиться, отказавшись от вооруженного сопротивления, которое ведь бесцельно. Позже видно будет.

Так начиналась выясняться безнадежность закавказской позиции и подсказывалась – по крайней мере грузинам – необходимость и возможность подготовки позиции грузинской. И это не только с целью выпутаться, найти практический выход из жестоких условий, как они сложились для Закавказья и Грузии к лету 1918 г. из-за полного разрушения Российской империи: нет, за этой неотложной и острой задачей дня выступала, конечно, более глубокая, историческая обязанность нашего поколения содействовать, насколько возможно, восстановлению или созданию, в этих новых условиях, основы для национально-государственной будущности наших кавказских народов. Если не теперь и не нами самими, то когда и кем должен быть заложен этот фундамент?

Надлежало найти – пользуясь обстоятельствами – пути и формы для осуществления того, что носилось в воздухе как зрелая для воплощения, не воплощенная еще действительность. В двух словах: предстояло стоять на позиции Закавказья (как оно сложилось случайно) до последнего момента; затем переходить на позиции национальные и маневрировать отдельно, а главное, закрепить в государственном сознании каждого из наших народов их независимость; и при первой возможности установить затем, на упроченной основе, политическое целое Закавказья или Кавказа!

Первая часть этой схемы и была осуществлена закавказской делегацией; затем грузинской делегацией в Батуме и грузинскими деятелями в Тифлисе был подготовлен – путем провозглашения независимости Грузии – переход к консолидации отдельно Грузии, Армении и Азербайджана.

Так осмыслялся этот процесс. Решения не от меня зависели; но я мог влиять на них, будучи советником делегации и ее грузинского отдела по всем главным вопросам.

19. Чернильная война

Мы немедленно вступили в препирательство с турками на почве предъявленного ими проекта: в нашем довольно-таки плачевном положении меморандумы и ноты были единственным оружием.

В «состязательных бумагах» – составление их было возложено на меня – мы стали на строго формальную почву: против Турции мы постаралась повернуть тот самый Брест-Литовский договор, которым она еще в Трапезунде желала давить Закавказье.

Здесь, в Батуме, Турция предлагала нам, как мы видели, во-первых, договор дружбы и мира, во-вторых, особую конвенцию по военным вопросам и, наконец, специальные соглашения, относящиеся к «доброму соседству» сторон.

Мы ответили по поводу этой схемы так: основной мирный договор и дополнительная к нему конвенция о военных материях должны быть заключены нами не с одной Турцией, а со всеми державами Четверного союза; остальные же предлагаемые нам соглашения («добрососедские») действительно могут быть заключены между нами и одной Турцией (меморандум закавказской делегации от 13 мая).

Против этого турки представили (15 мая) следующее возражение: «Не ваше дело высказываться о том, какие вопросы суть общие для четырех союзников, а какие касаются лишь одного из них и Закавказской республики. Предоставьте об этом судить нам, союзникам, между собою».

Наш ответ на это возражение: вы, следовательно, признали, что есть темы, подлежащие переговорам со всеми четырьмя державами; и другие, касающиеся лишь нас с вами. Отлично. Принимаем к сведению. Вы находите, однако, что об этом разделении позаботятся сами союзники, нам же, Закавказью, следует в данном случае молчать. Но мы вовсе и не входим в обсуждение того, что именно отнести к общему договору и что к специальным! Мы утверждаем лишь, что общий договор будет нами заключен не с одной Турцией, а со всеми четырьмя державами. Нам, как одной из договаривающихся сторон, кажется, позволено интересоваться тем, кто именно является другой стороной? (Нота закавказской делегации 17 мая.)

Мы продолжали ссылаться и на отсутствие у турок права требовать чего-либо сверх уступок, сделанных им по Брест-Литовскому договору. Здесь наша позиция была слабовата; однако на ней приходилось упорствовать, так как это был главный довод А. Чхенкели еще с конца Трапезундской конференции. Ослаблялась же эта точка зрения (то есть что «не было новых обстоятельств, изменивших между нами международное положение, – не может быть и новых требований») такими фактами, как весь военно-патриотический шум, поднятый сеймом ввиду нежелания турок отказаться от Батума и Карса, ряд принятых им военных резолюций, отозвание делегации из Трапезунда и т. п.

Вследствие этих фактов турки получили возможность утверждать, что заявление Чхенкели в Трапезунде о признании Брест-Литовского договора было «дезавуировано» Закавказским правительством Гегечкори и что возобновление войны Закавказской республикой именно и повлекло за собою изменение в международном положении, которое дает теперь Турции право предъявлять новые требования.

Словом, в этом пункте почва под нами была не без шаткости. С тем большей твердостью обратили мы против турецкого проекта острие Брест-Литовского договора.

«Как это? – говорили мы. – Вы попросту включаете теперь (по вашему проекту) в состав Османской империи территории, государственное и международное устройство которых обставлено условиями ст. 4 Брест-Литовского договора? Там ведь предусмотрены права „соседних государств“; в согласии с ними и должен быть установлен населением округов Батума, Карса и Ардагана новый порядок в этих территориях. Соседние государства – это прежде всего Турция; но затем это и Закавказье; а теперь вы просто забираете эти провинции, отменяя договор, не вами одними подписанный, договор, предоставивший и нам известное участие в деле. Так нельзя» (см. Закавказский меморандум 16 мая). Словом, теперь уже мы выступили в роли блюстителей Брест-Литовского договора!

Последний довод был особенно неприятен туркам, и ответ их (18 мая) сверх ссылки на факты, изменившие положение сторон в эпоху отзыва закавказской делегации из Трапезунда и позже, заключал в себе следующую угрозу: «Настояния закавказской делегации высказываться о вышеозначенной (то есть 4-й) статье Брест-Литовского договора могут иметь самые серьезные последствия на ход текущих переговоров».

Мы могли, однако, позволить себе тогда в Батуме роскошь такой полемики главным образом потому, что имели возможность напоминать Турции (см. меморандум 16 мая), что «присутствие здесь делегации Германской империи служит наглядным доказательством того, что державы, союзные Турции и вместе с ней подписавшие Брест-Литовский договор, принимают прямое участие в делах, связанных с ликвидацией мировой войны на Кавказском фронте».

В этом пункте мы состязания не проиграли. Мы доказали и показали Турции, что она не может распоряжаться нашей судьбой единолично.

Глава VII. Развал Закавказья

20. Под прессом истории

Задача чисто дипломатической кампании обозначалась достаточно ясно. Можно было надеяться на некоторое смягчение предъявляемых нам требований с помощью Германии. Но не было никакой надежды на то, чтобы вывести Закавказье из войны и, поставив его в положение страны нейтральной, приступить к его устройству и успокоению. Его железные дороги нужны были воюющим сторонам: при слабости Закавказья, провозглашенного независимым, но пока от всех зависевшего, эта рельсовая сеть призвана была усилить того (из «больших»), кто первый наложил бы на нее руку.

Все преимущества были тут на стороне коалиции, руководимой Германией, так как, владея (с апреля 1916 г.) Карсом и Батумом, турки уже держали за один конец рельсовый путь, соединявший турецкий театр войны с персидским. Как всякий знает, тот же путь вел к нефти Баку и к хлопку Туркестана.

При других условиях дело свелось бы к специальной конвенции о пользовании железными дорогами; Закавказское правительство и шло на это – по необходимости. Беда, однако, в том, что вторжение турок в пределы Закавказья приводило немедленно и фатально к разнообразным и опасным осложнениям. Рельсовый путь в Персию вел через армянские провинции; турки впадали в соблазн продолжения и здесь той политики уничтожения армян, которая ими применялась во время войны в Турции; и этим приводилась в действие взаимоистребительная вражда между татарским и армянским населением, взращенная еще при русском владычестве. Вместе с тем приходили в брожение все, кто только по исторической ли традиции, по чувству ли расовой и религиозной общности или вообще «по встретившейся надобности» считал себя естественным клиентом Турции или просился теперь в ее клиенты. Все это усиливалось, подстегивалось иллюзией ее победоносности, искусно раздуваемой многочисленными тайными и явными ее агентами. Да, и прислала ведь Турция на Кавказ «армию ислама»…

Вот почему сам по себе несложный вопрос о пропуске турецких войск по линии Александрополь – Джульфа (с целью противодействия английским войскам, как писал Вехиб-паша) вызвал чрезвычайные трения между закавказской и турецкой делегациями.

Александрополь[36]36
  Военная база и узел линий на Тифлис, Карс и Джульфу.


[Закрыть] был захвачен турецкими войсками; армянские части оказались не в силах его защищать. Армяне, как и другие делегаты, признавали всю неизбежность предоставления железной дороги турецкому командованию; но желательны были, конечно, определенные гарантии и предварительное взаимное соглашение по такому щекотливому предмету. Турки же, ссылаясь на невозможность, по военным обстоятельствам, промедления, шли напролом.

Причинено было много страданий местному армянскому населению и много неприятностей закавказской делегации. Делу можно было несколько помочь, лишь разрешив с помощью германцев весь вообще вопрос о взаимоотношениях наших с державами Четверного союза. Протесты же и ссылки на «попираемый суверенитет», которые заявлялись А. Чхенкели в переписке по этому делу, были необходимы, но и бесплодны.

Подобные осложнения делали всю обстановку конференции крайне тяжелой. Руководители к тому же вовсе не давали примера хладнокровия и выдержки.

Не было ни чувства пропорций, ни спокойного различения между достижимым и фантастическим, между явлениями первого плана и второстепенными, между длительным и преходящим.

В многолюдной и нервной кулисе, окружавшей конференцию, внезапно появлялись и потом исчезали то приезжавшие из Тифлиса деятели-гастролеры, представители партий, наций или групп, то отдельные добровольцы-политики, порою прямые авантюристы. Местные батумские деятели, томившиеся в безделии; наши пленные офицеры; политические ходатаи из разных мусульманских провинций, всего Кавказа, многие в новеньких фесках, сразу придавших их лицам «османское» выражение; турки кавказского происхождения – все это гудело, волновалось сплошным роем вокруг нас.

21. Из батумского дневника

Вот несколько выдержек из записей того времени.

Май 1918 г.

В Батуме – постоянное ощущение парника. От знаменитых его осадков – бамбук, чай и все пресловутое субтропическое; и от осадков же редко когда ясен горизонт, редко видны линии гор, и природа всегда готова к дождю.

«Бульвар», конечно, наряден; и южному морю полагается быть красивым. Но в самом Батуме мало интересного, потому что мало характерного. Улицы так себе, не без опрятности. Единственный, кажется, уголок с «лица необщим выраженьем» – так называемая Греческая улица.

Я сказал: «опрятность». Она скоро пострадает. В поле моего зрения (из окна гостиницы) уже с неделю как появилась дохлая кошка на улице. Что-то будет здесь через год-два? Но засидятся ли здесь турки?

Всюду полумесяц со звездой на красном поле; и фески приумножились; но частью это – политический маскарад, частью же они пришлые, временные. У пристани мало пароходов; зато закопошился там анатолийский приморский люд, около своих парусников. И извечная левантинская толпа.

Условия формирования нашей делегации таковы, что трудно было избежать чудовищного, несуразного. Почему-то приходит на память сборная селянка, pot-pourri и т. п. вещи.

Как хорошо, что большинство не понимает и не чувствует всей тяжести наносимых ударов. Повседневность мыслей и чувств. Люди вертятся, как сухие листья под осенним ветром.

Нестройное громыхание клавиш разбитого инструмента. Несносный скрип несмазанной телеги.

Визит трех турецких вельмож: Джемаль-паши, Халила и Вехиба. Они пожелали познакомиться ближе с нашими делегатами. Уселись втроем на диван, прочно заняв его. Подан кофе. По эту сторону, целым архипелагом, разместились в небольшой гостиной закавказские делегаты. Я приглашен в качестве «сотрудника». Сначала вольные разговоры; затем наши гости просят, чтобы каждая из наших национальных секций высказалась по душе.

Чхенкели всегда в восторге, когда выпадают случаи вести «международные» разговоры. Здесь перед ним три столба Порты Османской, лицом к лицу с глашатаями трех кавказских наций. Эта цифра 3 мистически на него подействовала, и он, имея трех мусульман перед собою и двух в своей делегации, начал с того, что «хоть он, как социалист, и не придает большого значения религиозным догматам, но что подобно тому как Бог хотя в трех лицах, но един, так и Закавказье хотя включает в себя три нации, но…» и т. д. Какова сила богословской закваски[37]37
  Чхенкели был в духовной семинарии.


[Закрыть] и атавизма?

Затем говорил Николадзе, просто, кратко и веско о пользе закавказской независимости для самой Турции, о необходимости не лишать сначала же Закавказье элементов, необходимых для его жизненности, и т. д. Хатисов выбрал темой армянский вопрос, напомнил Джемаль-паше о его командовании в Палестине и добром отношении к христианам, о его товарищах-армянах (Зохраб и др.), соратниках по турецкой революции.

X., очевидно, наступил на больное место: Джемаль-паша сделал серьезное лицо и посоветовал вопроса этого не касаться – после всего, что произошло. (По глубокому убеждению самих турок, армяне в Турции поразили их ножом в спину в войне 1914–1915 гг.)

Третье слово было сказано Мамед Гасаном Гаджинским: он говорил приветливо; выражал надежды, изъявлял радость, благоразумно избегая и теологии, и острых национальных вопросов.

После живой общей беседы наши гости уехали.

22. А Россия?

В мае 1918 г. Россия казалась тем, кто был в Батуме, такой далекой. Советская власть не простиралась на Закавказье. Независимость была объявлена. На Северном Кавказе – положение переменчивое, неопределенное; благодаря естественной границе – Кавказскому хребту – получалась как бы изоляция от того, что бушевало в России. В Баку (перед которым стоял закавказский военный заслон) и в других пунктах Каспийского побережья существовали, правда, советские группы под разными сложными и предлинными названиями. Но, вообще говоря, обширные неустроенные пространства отделяли пока Закавказье от истинных центров Советской России, хотя аванпосты ее были разбросаны поблизости.

Европейская война достигла зенита. Германия была кровно заинтересована в установлении на Востоке хотя бы временного равновесия. Этому служили договоры, Брест-Литовский и Бухарестский, и вся «политика окраинных государств», от Балтики до Черного моря; для этого же Германия старалась теперь как-нибудь согласовать интересы Турции и Закавказья.

Надлежало выяснить также взаимоотношения между Закавказьем и Советской Россией. Это было необходимо и вообще для устойчивости порядка, который был бы устроен трудами Батумской конференции в Закавказье, а в частности, для мирного разрешения вопроса о Баку и о бакинской нефти (вопроса всегда острого для России, но получившего теперь, по разным побуждениям, остроту и для Германии, и для Турции с Азербайджаном).

Посредничество, с целью примирения Закавказья с Советами, и было предложено германским правительством в Москве в середине мая, то есть в самый разгар Батумской конференции. Переданное графом Мирбахом, предложение это вызвало со стороны народного комиссариата заявление о необходимости привлечения к участию в Батумской конференции представителя России и одновременно указание на самозваность «так называемого Закавказского правительства», против которого повсюду-де высказываются массовые народные митинги и т. д.

Нам не трудно было опровергнуть такую оценку полномочий Закавказского правительства (19 мая). Да и сами комиссары, очевидно, не придавали ей значения, так как советское правительство не замедлило принять германское посредничество в вопросе о признании Закавказья Россией. Сообщая нам об этом (21 мая), фон Лоссов прибавлял, что собирается известить Мирбаха в Москве о большевистских угрозах Закавказью со стороны Сухума и Баку (такие угрозы были) и что Германия вообще настоятельно советует русскому правительству не наступать на Закавказье.

В 1918 г. время для такого наступления еще не приспело. Но и принять участие в Батумской конференции советскому представителю не пришлось. При посредстве Германии условлено было лишь, что представитель Закавказья вступит в переговоры с советским правительством где-либо в пределах Советской Федерации, недалеко от Закавказья (предложенный германским правительством Киев Чичерин считал местом неудобным). Но и эта мысль, по изменившимся обстоятельствам, осталась без осуществления. Однако впервые поставлен был вопрос о признании независимости Закавказья Россией: и выяснилось, что, в условиях середины 1918 г., ключ к этому признанию лежал в Берлине.