Текст книги "Княжья Русь"

А-а-а! Плевать, что там подумает конунг! Если Олав желает княгиню, то можно не сомневаться, что и княгиня желает Олава. А конунг… Что конунг! Вряд ли во всем тереме найдется хоть одна смазливая девка, которой он не задрал подол. И многие из этих девок говорили Олаву, что он куда лучше конунга.

Правда, женщины часто говорят такое мужчинам. Хотят понравиться. Боятся, что их побьют…

Но разве взгляды Рогнеды не говорят сами за себя? Кое с кем из ее челядинок Олав уже успел свести близкое знакомство. Женщинам нравятся мужи, которые нравятся другим женщинам. А он, Олав Трюггвисон, как он может не нравиться?

Мысли молодого нурмана немного путались: в последние сутки он ел, пил, валял девок – и совсем не спал. Но общее направление этих мыслей было просто и понятно, как ход весла.

Вскочив с места, Олав твердой походкой направился к цели. Уже по пути Трюггвисон сообразил: идти напрямик, на женский конец стола, не стоит. Все же это он служит князю Владимиру, а не наоборот.

Олав свернул к скамье старшей гриди.

Дружинники потеснились, выделив Олаву местечко на лавке. В дружине Олава уважали. Не за то, что он сын конунга и племянник ярла. За его храбрость, твердость и изрядное воинское мастерство.

Так вышло, что место Олава оказалось по левую руку от Богуслава.

– А-а-а! – обрадовался Трюггвисон, увидев знакомое лицо. – Ты…

Еще кое-какие воспоминания всплыли в памяти Олава: та ночь, когда он помог Богуславу удрать из полоцкого терема. Всплыли, смешались, объединились и…

– Признай, что она хороша! – Жарким шепотом выдохнул Олав.

– Кто – она? – уточнил Славка.

– Твоя княгиня!

«Знает, неужели догадался?» – Славка мгновенно напрягся. Олав сказал: «твоя княгиня». Что он имел в виду? Нурман был одним из тех, кто действительно мог догадаться. Он же видел…

– Я хочу ее! – по-нурмански прошептал Олав. – Ты знаешь ее, друг мой. Скажи, она мне не откажет?

Первым желанием Славки было: перерезать нурману горло. Назвать Рогнеду шлюхой!

Но Славка вовремя сообразил, что Олав вдребезги пьян. И тут же, с облегчением: он ни о чем не догадывается. Просто от вожделения совсем потерял разум.

Славка не удивился. Для него самого в этой огромной палате не было никого прекрасней и желанней Рогнеды.

Но ревновать Рогнеду к Трюггвисону – глупо. Если дворовой мальчишка бегает за боевым конем, размахивая стянутой в конюшне уздечкой, это еще не значит, что ему удастся сесть в седло.

А вот на неприятности нарваться – это запросто.

– На-ка, выпей. – Славка сунул сыну конунга собственную чару с медом.

– Нет, ты мне ответь! – сердито потребовал Олав, отпихнув чару.

– Она – жена конунга, – напомнил Славка, дружески опустив руку на плечо Олава, посмотрел на Рогнеду и обнаружил, что она очень внимательно следит за происходящим. И не она одна. Надо полагать, большая часть женского стола с большим интересом ожидала, чем всё обернется.

Доброслава вот, хоть и поджала губы неодобрительно, но глаз с Олава не сводит.

– Я сам – конунг! – воскликнул Олав. – То есть – буду конунгом. Ты же сам мне об этом сказал!

Вот это уже лишнее. Этак молодой Трюггвисон может и лишнее сболтнуть. Собственно, уже сболтнул…

Надо срочно что-то делать… Но что? Нельзя же просто треснуть Олава по голове. Он ведь не просто пьяный мальчишка, а действительно сын конунга. У него и собственная дружина имеется: пирует сейчас во дворе вместе с младшей дружиной Владимира…

Пока Славка лихорадочно соображал, что предпринять, в дело вступила Рогнеда.

Чуть-чуть, еле заметно подмигнув Славке, она заглянула прямо в шальные синие глаза Олава, обворожительно улыбнулась и облизнула розовым язычком алые губки.

Олав рванул с места быстрей, чем одурманенный гоном тур… Однако тяжелая ладонь Богуслава не позволила ему встать. Трюггвисон бросил на Славку бешеный взгляд, резко сбросил с плеча Славкину руку, толкнулся ногами и с истинно нурманской ловкостью и сноровкой, с места вспрыгнул на пиршественный стол.

Тут уж все пирующие уставились на него, но Олава общее внимание не смутило. Распугав грызущих кости псов, он промчался между столами, одним прыжком перемахнул через женский стол – и оказался на лавке, рядом с княгиней, втиснувшись между нею и вскрикнувшей (не от боли – от удивления) старшей женой воеводы Путяты. Причем сделал это так точно и ловко, что никого не зашиб и ничего не перевернул. Пьяный викинг – это не пьяный смерд. Пиво может напрочь отшибить викингу разум, но горе тому, кто решит, что это как-то скажется на боевых качествах лучших воинов Севера. Драться пьяный викинг будет не хуже, чем трезвый. А дракой в воздухе уже пахло. Причем – остро. Потому что возмущенный Путята вскочил даже быстрее, чем великий князь. Хапнул воздух там, где должна была быть рукоять меча, вспомнил, что оружие, как любой их пирующих (кроме князя), оставил у стены, глянул на вожделенный меч и, решив, что тот слишком далеко, схватил кинжал, которым разделывал мясо, и бросился на обидчика.

Ярл Сигурд тоже вскочил – на перехват.

– Гридь! Взять! – зубром взревел Владимир.

Отроки, коим велено было наблюдать за порядком на пиршестве (эти – оружные), бросились к месту ссоры… Но они непоправимо опаздывали…

Пролиться бы крови, если бы не Славка.

Миг – и он между столами. Следующий миг: бросок грудью на женский стол. Тут уж без разрушений не обошлось. Опрокинулись кубки, слетело на пол (к собачьей радости) блюдо с жареной косулей…

Сын конунга был, безусловно, отличным воином, сильным, умелым, ловким, но… легким. Все-таки по годам – совсем юнец. Так что Славка выдернул его со скамьи, вверх, как морковку из грядки. Выдернул, переволок через стол, уведя буквально из-под носа набегающего Путяты.

Того, само собой, стол не остановил бы, но на его пути оказалась вскочившая Рогнеда. Оттолкнуть княгиню Путята все же не посмел. Замешкался, и тут подбежали отроки, вцепились в воеводу, повисли на нем, как псы на медведе…

С другой стороны рычал и рвался из Славкиных рук Олав. Но Славке было легче, чем отрокам. Скрутить противника, тем более уступающего силой и размерами, Славке – запросто.

Взревев совсем уж по-медвежьи, здоровенный воевода стряхнул с себя отроков. Да не просто стряхнул, а изловчился сорвать у одного из парней воинский пояс. Р-раз! Пояс полетел в сторону, а в руке Путяты остался отроков меч.

Вот это было уже серьезно. Глаза воеводы налились кровью, на губах пузырилась слюна – ну чисто берсерк. Похоже, он уже ничего не видел, кроме своего обидчика. Славка испугался за Рогнеду, но, к счастью, княгиня больше не пыталась остановить Путяту.

С тем же звериным рычанием Путята полез на стол.

Не будь Олав вдребезги пьян, Славка просто отпустил бы его – и делу конец. Ни один воин, будучи в своем уме, не полезет с голыми руками на оружного. Во всяком случае, без острой необходимости. Отступить в этом случае – не зазорно. Но пьяный Олав рвался в бой. А в том, что это будет его последний бой, можно было не сомневаться.

Славка уже примерялся метнуть Олава через второй стол – в руки вскочивших гридней, но Путята через стол не перелез. На помощь пришел лично великий князь.

Подлетел сзади, сгреб Путяту за жалобно затрещавшую рубаху и с богатырской силой отшвырнул от стола. Путята отлетел назад, поскользнулся на пролитом жире и грохнулся на спину. Приложился неслабо, но голову уберег и меч, само собой, тоже не потерял. Воевода изогнулся кошкой, толкнулся левой рукой и вновь оказался на ногах…

Владимир этого ждал. Стоял, спокойно опустив левую руку на оголовье меча, оставшегося в ножнах, а когда Путята вскочил – просто шагнул вперед. Взмах короткой булавы, не оружия, почти игрушечного символа княжеской власти – и всё. Золотой шар-навершие пришелся точно в лоб Путяте.

На Перуновых игрищах великий князь ударом священной секиры валил быка. Золотая булава, конечно, послабее секиры. Но и лоб у Путяты послабее бычьего.

Сердитый воевода опять оказался на полу. На этот раз – надолго. Меч выпал из ослабшей руки, и Владимир ногой подтолкнул его растерянному отроку. Подтолкнул, глянул гневно (ух и влетит парню за то, что оружие проворонил!), обернулся к столу:

– Отпусти его!

Славка с охотой подчинился: толкнул Олава в объятия подоспевшего Сигурда.

Владимир глядел из-под нахмуренных бровей на дядю и племянника. Пальцы, сжимающие булаву, побелели. Эх, не тому он приложил, кому хотелось. С трудом, стиснув зубы, великий князь смирил гнев. Мальчишка, дурак, наказать… Но ведь он сражался за киевского князя – и сражался славно. А Сигурд… Без Сигурда просто не обойтись. Особенно с тех пор, как испортились отношения с Дагмаром.

– Всё хорошо, княгиня? – довольно холодно поинтересовался он.

– Не сердись на него, мой князь – попросила Рогнеда. – Он же совсем молоденький. Вот и расчувствовался. Не сердись! Он такой хорошенький, этот твой Олав! Глазоньки синие, губки алые, щеки гладкие… Не сердись!

И погладила мужа по щеке: колючей, небритой. От этой ласки в штанах великого князя враз зашевелился уд. Владимир поспешно отодвинулся, отвернулся, не заметив хищной, довольной гримаски на лице жены. Отвернулся – к жене Путяты:

– Ты здорова ли?

Та молчала, приоткрыв рот. Глядела снизу на Владимира, замерев. А хорошенькая у Путяты жена. Щечки пунцовые, бровки ровные, грудки высокие, пояском подобранные…

Владимир понял, что хочет ее даже больше, чем собственную жену, и невероятным усилием обуздал себя. Нет, не сегодня. По крайней мере – не сейчас. Может, позже, ночью. Воевода ничего не узнает. Приложил его Владимир крепко. Очнется – не до женщин ему будет.

«Лекаря к нему приставлю, а сам… Не откажет ведь?»

Лишь заглянул в блестящие глазищи – и уже не сомневался: не откажет. Ему женщины никогда не отказывали. Вот разве что Рогнеда… Но и Рогнеда теперь – его.

Владимир усмехнулся самодовольно и направился к своему месту.

Богуслав, повинуясь еле заметному знаку, шагнул к княгине, наклонился, чувствуя, как кружится голова от запаха ее волос, шепнул:

– Зачем? Зачем ты его дразнила?

– Сам догадайся, – одними губами прошептала Рогнеда, а вслух:

– Благодарю, сотник!

– Братья! – Мощный голос Славкиного отца покрыл все прочие звуки: – Предлагаю выпить славу нашего князя и его главной жены, чья красота поистине сводит с ума! Радости вам и крепких сыновей! Здравие, русь!

Пирующие вскочили с лавок и радостно заорали, вздымая чаши и кубки. Даже если кто-то и пожалел, что не случилось крови (а такие наверняка были), то отстать от общества не посмел.

Славка вернулся на свое место, пряча лицо, чтоб скрыть собственное счастье.

– Сегодня, – шепнула ему на прощание Рогнеда. – Приходи, любовь моя…

Глава вторая
Стольный град Киев
ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Пока длились праздники, Гошка наслаждался бездельем. Играл с другими мальчишками в простые игры, катался с горы на санках, по вечерам слушал разные истории. В доме у батюшки гости не переводились, да из каких только дальних краев не приезжали… И у каждого свой рассказ.

А сегодня, когда праздники кончились, Гошке опять повезло. Его взял под крыло старший брат Артём.

Повел в отцовскую оружейную. А там чего только не было: и брони, и шлемы, и клинки самые разные, луки дивной работы, краснолаковые, с узорами и картинками, щиты всякие.

Артём дал Гошке время наглядеться и даже потрогать кое-что, а потом сказал:

– Вот, Годун, орудия трудов наших. Придет время – и ты будешь знать каждый из этих клинков лучше, чем шкуру своего коня. А сегодня для начала я расскажу тебе вот о нем.

Артём вытянул из ножен леворучный клинок, узкий обоюдоострый меч и протянул Гошке.

Плоскость клинка покрывали темные перекрученные линии, обрывающиеся в полувершке от лезвий. Глубокий дол шел от рукояти почти до самого острия. Для своих размеров меч был удивительно легок, хотя для Гошки всё же тяжеловат. В верхней трети дола Гошка увидел буквы: Ulfberht. Он уже знал, что буквы – латинские, но прочитать не смог.

– Это меч из земли франков, – сказал Артём. – Сковать такой меч может лишь мастер, которому ведомо таинство соединения разных видов металла. Кузнец берет три полосы мягкого железа и сковывает их вместе. Затем скручивает, надрубает, плющит и снова расковывает в пластину. Из нескольких таких пластин куется сам клинок. Вот почему он такой красивый, вот откуда на нем такие дивные узоры. Вот откуда в нем настоящая крепость. Сломать такой клинок невозможно. Он не боится даже лютого холода, от которого становятся хрупкими дорогие синдские сабли, такие вот, как эта. – Артём похлопал по ножнам собственной сабли. – Но это, Годун, еще не всё. К мощи самого клинка следует прибавить твердость лезвия, а для этого края клинка наращиваются кромками самой твердой стали.

– А почему весь меч не сделать из такой стали? – спросил Гошка.

– Хороший вопрос, – похвалил Артём. – Но ответ на него прост. Чем тверже металл, тем он более хрупкий. Меч из такой стали не выдержит сильного удара. Клинок лопнет, разобьется, как кусок льда. Истинная крепость, братец, возникает от соединения твердости и мягкости, упругости и жесткости. И это, Годун, касается не только клинков. Воин тоже должен быть таким: мягким и гибким, когда его давит сила, твердым и несокрушимым, когда сам наносит удар. Вот гляди!

Гошка от неожиданности даже подался назад. Меч в руке Артёма вдруг будто ожил, закрутился, размазался веером, со свистом вспоров воздух в каком-нибудь вершке от Гошкиного носа.

– Смотри на мою руку, Годун. Видишь, она мягкая и гибкая. Твердость осталась лишь в пальцах да немного, самую малость – в кисти. Потому я могу вот так играть мечом долго-долго, ничуть не уставая. Если я наношу косой удар… – Меч прыгнул вперед – на добрую сажень, чиркнул легко, будто лизнул, вкопанный в пол обрубок бревна и снова закружился бабочкой. – В тот миг, когда клинок касается цели, рука моя тоже твердеет – ровно на один миг. А если я колю… – меч метнулся со скоростью стрелы и с хрустом вошел в бревно ровно посередине, – то все тело мое от самых пят становится твердым, как сам меч. И тогда мой клинок, если я ударил правильно, пронзит любой доспех и выйдет из спины врага.

Артём отпустил рукоять, а меч остался торчать в бревне.

– Попробуй, достань его, – предложил Артём Гошке.

Гошка взялся за рукоять, поднатужился… Ничего не получилось. Гошка схватился двумя руками, уперся ногой, закряхтел от напряжения… И плюхнулся на спину. Меч же так и торчал в бревне.

Артём засмеялся. Взялся шуйцей за рукоять, дернул, казалось, совсем без напряжения, и меч освободился.

– То же самое, – сказал он. – Мягкость и твердость.

– Ага, – скептически протянул Гошка. – А если такой здоровенный, как Славка, тебя бьет, тут никакая твердость не поможет.

– Гибкость и упругость. – Артём легко, будто танцующий журавль, крутнулся на месте, меч его прошелся плоскостью вкруг бревна, снизу вверх, и Артём оказался уже с другой стороны этого бревна.

– Понял? – спросил он у Гошки.

Тот замотал головой.

– Ничего, – подбодрил Артём. – Потом поймешь. Рёрех тебя научит. Значит, такой вот франкский клинок, – он снова протянул меч Гошке. – Работает его настоящий искусник. Да еще с помощниками. И дело это долгое и нелегкое, потому такой меч очень, очень дорогой. За два таких меча где-нибудь в Дании можно купить драккар. Да и то – драккар даны и сами построить могут, а такой меч еще с германских земель вывезти надо. На дорогах, что ведут от немцев к нам, в городах Магдебурге, Эрфурте и других особые люди проверяют товары, чтоб никто не смел их вывозить. Найдут – накажут строго. Могут и смертью покарать. Так что такие мечи сюда только наш батюшка Серегей привозит. Больше никто.

– А как у батюшки получается?

Артём засмеялся:

– А это, Годун, большой секрет. Но тебе я скажу. Надо, чтобы люди императора, которые проверяют товары, просто посмотрели в другую сторону.

– Ага! – сообразил Гошка. – Надо им глаза отвести! Батюшка наш – ведун.

– Почти угадал. Глаза им отводит не батюшка, не может же он с каждым караваном сам ходить, а вот это. – Артём показал на привязанный к поясу кошелек. – Даст им наш человек немного денег – и едет спокойно. А люди императора на товар не смотрят – деньги считают.

– Ну этак-то каждый может! – разочаровался Гошка. – У кого деньги есть.

– Вот тут ты неправ, братик, – возразил Артём. – У кого попало стража деньги не возьмет. А вдруг этот человек потом императору расскажет, что они за деньги его приказ нарушили? А батюшке нашему они верят. Вот так-то.

– Хитро, – вздохнул Гошка. – Не буду я купцом. Воином буду. Воину такие хитрости не нужны.

– У воинов – другие хитрости, – сказал Артём. – А если никто не будет оружие делать, то чем мы будем воевать?

Он забрал у Гошки меч и вернул в ножны.

– Знаешь, куда мы сейчас пойдем?

Гошка не знал.

– В нашу кузню. Добрые мечи, брат, не только франки куют. У наших ковалей это тоже неплохо получается.

Батина кузня располагалась вне города, в посаде. Там было очень шумно, потому что кузней на самом деле было много, целых шесть. Но мечи ковали только в одной.

– Обычно, – сказал Артём, – мастер кует простые клинки. Из простого железа. Они недорогие, и спрос на них самый большой. Но не думай, что это – простое дело.

– Я и не думаю, – Гошка с уважением глядел, как здоровенный подмастерье плющит молотом красную полосу металла. Ничего себе – просто.

– Сначала надо из сырого железа основу выковать, потом уже из нее – меч. Хороший меч нужной длины с правильным долом. Затем на кромки наварят полоски из твердой стали, я тебе о них говорил, и закалят вон в той бочке – и все. Потом уже просто: отполировать, наточить да рукоять поставить. Вот такой меч мы и тебе скуем.

– Мне? – обрадовался Гошка. – Настоящий меч?

Кто сказал бы ему год назад, что у него будет свой меч, – ни за что не поверил бы. Мечи – они только у настоящих гридней бывают. У прочих воев – топоры да копья.

– Тебе, тебе, – подтвердил Артём. – Сейчас мастер подойдет, мерку с тебя снимет…

– Зачем? – удивился Гошка.

– Затем, что каждый воин меч не просто так, а под свою руку подбирает. И у тебя будет такой – только твой и больше ничей. Понятно?

– Ага.

Гошка и любому мечу рад был бы, а тут – только твой…

Он просто в сказку попал, не иначе…

* * *

– По весне, как земля подсохнет, Владимир в поход уйдет, – сказала Рогнеда, сладко потянувшись. – Он уйдет, а ты – оставайся.

– Не получится, – ответил Славка. – Я же сотник княжий. Куда он, туда и я.

– А ты больным скажись, – посоветовала княгиня.

– Не могу, – покачал головой Славка. – Это против чести.

– Честь, честь! – сердито проговорила Рогнеда. – Только и знаете, что о своей чести говорить. А о моей даже и не думаете!

Славка попытался ее обнять, но Рогнеда оттолкнула его.

– Что ты, что Устах! – бросила она. – Я говорю: убей Владимира, а он: «бесчестно это»! Я б и сама его зарезала, а не получится. Спит он чутко, как зверь. Зверь и есть! Ненавижу!

Славка изумился ее ярости. Сколько уже времени живет с великим князем Рогнеда. На людях – покорна и ласкова, а в душе такая злоба…

– Не можешь ему отца и братьев простить?

– Не могу и не хочу! – отрезала Рогнеда. – Не человек это – кот блудливый. Ни о чем не думает, только о том, кому бы еще уд свой заправить! Ему что я, что девка дворовая! Кабы убил он родичей моих ради власти великой, я бы, может, и простила. А он, тварь похотливая, род мой погубил только лишь потому, что уд у него зачесался! Но и он, глупец, никогда не узнает, что место мое уже езжено! Вот за это, Славка, я тебе до смерти благодарна буду! – И позабыв, что сама только что оттолкнула: – Ну иди же ко мне, иди скорей, что ты там расселся! Хочу тебя! Возьми меня скорей! Отмстим убийце похотливому!..

В ту ночь Славка ничего не ответил Рогнеде на ее гневную речь. Овладел ею, потешился сам и ее потешил… Ну и всё. Совсем всё. Будто пелена с глаз спала. Никогда больше не разделит он с ней ложе. Никогда.

Но знать княгине об этом совсем не обязательно. А то, не дай бог, возненавидит его так же, как Владимира. Славка достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать: брошенная женщина иной раз опасней дикого тура. А уж если эта женщина – великая княгиня…

Глава третья
Киев. Три месяца спустя
ПОХОД НА ЗАПАД

Сидели за столом всей семьей. Во главе – батюшка-боярин. Рядом с ним – матушка Сладислава. В новом роду Гошки старый обычай, когда мужчины и женщины сидят отдельно, был не в чести.

Одесную батюшки – его друг-побратим Устах, ошую матушки – старший брат, князь-воевода Артём. Рядом с Артёмом – лихой хузарский хан Йонах. Веселый, глаза так и блестят. Рядом с ним – сестра старшая Дана с сыном Роавом на руках. За ее спиной кормилица с маленькой Сулой. А дальше, не по старшинству, а по собственному разумению – воевода Зван, парс-чародей Артак, брат Богуслав и еще много разных важных людей, имен коих Гошка не знал. Сам он сидел скромненько под боком у дедки Рёреха, наворачивал за обе щеки, глазел на своих славных родичей и время от времени щупал мелкие, скользкие от жира колечки собственной кольчуги, что свертком лежала на коленях. Всё никак не мог поверить, что у него – собственная бронь. Как у настоящего дружинника.

О чем говорили, не слушал. Всё равно мало что понятно. Да и не о важном – будущем походе – говорили, а о всяких мелочах: о ценах на воск, о том, когда какую землю поднимать и хорошо ли носит будущего наследника оставшаяся дома жена брата Артёма.

Наконец батюшка поднял последнюю чарку, сказал:

– Чтоб все мы здесь так же – после победы!

Гошка смысла не понял, но вместе со всеми выпил настоящего, пусть и сильно разбавленного вина, вместе со всеми грохнул чашей о стол.

И едва лишь стукнули о стол опустевшие чары, батюшка скомандовал зычно:

– Брони вздеть!

С непривычки Гошка замешкался, и кольчужка села криво, но дедко Рёрех поддернул, где надо, велел: «Подпрыгни!» Гошка подпрыгнул, встряхнулся, и бронь легла как надо.

Вышли тесной гурьбой. Гошка ничего не видел, кроме сверкающих доспехов высоких родичей. И во дворе ничего не увидел, потому что там было еще теснее: здесь пила-ела ближняя дружина батюшки, старшая гридь князь-воеводы Артёма и еще много разного народа. Здесь было шумно: лаяли псы, всхрапывали кони, протяжно ревел и драл когтями столб мишка, которого кто-то опять напоил.

– Ну-ка! – Рядом с Гошкой оказался брат Богуслав. Подхватил его на руки, раздвинул всех плечом… Миг – и Гошка уже сидит высоко в седле. И ему уже все видно: просторный двор, полный верховых и пеших бронных мужей, красиво одетых жен и девок… Гошка восхитился: какая силища у его рода! Мелькнула мысль: будь в сельце, где он родился, хотя бы десяток таких вот воев – никакие степняки никогда бы не посмели…

Мелькнула – и пропала. Он более не смерд, а сын боярский.

Почуяв Гошкино волнение, гнедой тоже заволновался, перебрал ногами… Гошка приласкал его, успокоил…

Брат Богуслав легко, будто и не в доспехах, взлетел на коня. И тут же свесился с седла, целуя повисшую на нем Лучинку. Гошка увидел, что лицо ее мокрехонько, и удивился: чего плакать, радость же! В поход!

– Гр-ридь! – прокатился над подворьем низкий рык батюшки. Все сразу притихли, даже мишка. Только слышно было, как собаки грызутся да всхлипывает кое-кто из баб.

– Готовьсь!

Гошка поспешно проверил: всё ли хорошо? Зброя: меч ладно ходит, колчан закрыт, сумы седельные застегнуты, фляга – до горлышка. Нахлобучил вязаную шапочку, поверх – красивый, как солнце, шлем…

– Илия, ко мне!

Гошка не сразу сообразил, что зовут – его. Допер, когда увидел, как всадники расступаются, давая ему дорогу. Тут уж не оплошал: горяча и одновременно придерживая гнедого, лихо прогарцевал к батюшке.

У батюшки не жеребец – мерин. И небольшой, особенно если сравнить с высоченным всадником. Но красивый… Страсть. Головка изящная, ноги легкие, круп широкий… Быстрый, как стриж. Зовут не по-здешнему – Калиф.

– Дайте ему знамя! – велел боярин, и Гошке тут же подали древо с прапором, на котором был вышит знаменитый «Морской конь» – личный стяг боярина-воеводы Серегея.

– Рядом поедешь, – велел боярин и повел косящего глазом на пьяного мишку коня через распахнутые ворота.

Когда уже миновали ворота Горы и спускались широким Боричевым взвозом, Гошка оглянулся. За ними, горя на солнце шеломами и бронями, ехала боярская дружина. К родичам и ближним гридням присоединились вои, жившие отдельно, вне Горы: на собственных подворьях и на дворах, также принадлежавших батюшке. Но и это было не всё. Когда выехали из городских ворот на заставленный стругами берег Почайны, к ним присоединились хузары Йонаха и молодые отроки, жившие в шатрах вне города.

Эти приветствовали своего боярина таким дружным ревом, что все птицы враз взмыли в воздух.

«Вот это рать так рать! – с гордостью думал Гошка, ехавший бок о бок с батюшкой. – Вот это силища неодолимая! Сильней и быть не может!»

И ошибся. Понял это, когда они обогнули мощную городскую стену и увидели княжье войско. Вот где была великая сила: тысячи и тысячи. Разноплеменная рать: нурманы и кривичи, поляне и смольняне. Даже, отдельно, пешые лесовики-древляне в косматых шкурах, заросшие по глаза такими же косматыми бородами.

Батюшка поднял руку – и его ратники остановились. Но сам он продолжал двигаться вперед, и Гошка, который помнил, что ему велено «рядом», не отставал.

Тут из огромной воинской массы выехал всадник на ослепительно-белом коне, а с ним – большой десяток гридней, глядеть на которых – глаза слепит от золотого сияния.

Шагов за тридцать всадник на белом коне (Гошка уже узнал в нем великого князя Владимира) остановился, и батюшка с Гошкой подъехали к нему сами.

Владимир Святославович был без шлема и даже без брони: в легкой рубахе из синего шелка. Руки его, посеченные мелкими шрамами, обремененные тяжелыми золотыми кольцами и браслетами, спокойно лежали на передней луке.

– Здрав будь, княже! – пробасил батюшка.

– И ты будь зрав, боярин. Вижу, немалую дружину ты в мое войско привел.

Лицо у великого князя красивое, строгое. Голова бритая, по варяжскому обычаю, – только прядь желтая на ухо висит. На бритой коже – синие и красные знаки-обереги. Брови у Владимира густые, грозные. Усы длинные – на вершок ниже подбородка.

– Моих там – восемь сотен, – отозвался батюшка. – Остальные тебе клялись, так что не мои они, а твои. Да и сам я…

– Знаю, знаю! – перебил его князь. – И рад тебе, воевода княжий, боярин Серегей! Рад видеть и тебя в добром здравии, и знамено твое славное, что многажды рядом со стягом отца моего Святослава Игоревича победно реяло! А скажи мне, боярин-воевода, кто сей отрок, что на меня так нахально глазеет?

– Сын мой младший, Илия, – батюшка усмехнулся, и Гошка, смущенный словами князя, воспрял духом: не серчает Владимир Святославович. Шутит.

А тут князь и вовсе улыбнулся и – будто солнышко взошло. Нет, настоящее Солнце-Ярило взошло уже давно и сияло над головами. Но такая у князя Владимира была светлая улыбка, что Гошка и сам невольно растянул губы… И тут же смутился, потому что пары зубов у него недоставало. Только-только расти начали.

– Славным воином будет твой сын Илия, – посулил князь, всё так же щедро, солнечно улыбаясь. – Уверен, не уступит ни одному из своих братьев.

– Куда он денется, – батюшка похлопал Гошку по спине. – С таким-то наставником, как Рёрех-ведун. Из его ученичества выходят – как из битвы. Либо славными, либо мертвыми.

– Этот будет славным, – посулил великий князь. – Будешь моим хоробром, Илия Серегеич?

– Самым лучшим! – горячо воскликнул Гошка. – Ярилой светозарным… – тут вспомнил и быстро поправился: – То есть – Иисусом Спасителем клянусь! – И снова вспомнил: не верует великий князь в Иисуса Христа. Не верует и не любит. Ну как осерчает?

Не осерчал. Снял с мизинца перстень с громовым знаком, протянул Илии:

– Возьми. Вот знак того, что я принимаю твою клятву.

Движением колен развернул коня и поехал.

От счастья у Гошки аж дух захватило и не заметил, как тень легла на лицо боярина Серегея. Вспомнилось тому, как много лет назад великий князь Святослав связал клятвой его старшего сына Артёма.

Сможет ли внешне так похожий на отца Владимир сравняться с ним славой и величием? Хочется верить…

Тут боярин посмотрел вниз, на сияющее личико Илии и – поверил.