Текст книги "Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало"

Атмосфера единения первых дней войны захватила и М. В. Родзянко, его энергия ловко использовалась кадетами, которые весьма точно и характерно отзывались о нем: «Когда надо звонить в колокола, он хорош, но служить обедню мы его не пригласим»³¹. Случай с «Речью» давал М. В. Родзянко возможность укрепить свое положение среди левых в Думе, и он решил заступиться: «Милюков наглупил, – сказал я, – и сам не рад. Возьмите с него слово, и он изменит направление. А газеты нам так будут нужны»³². П. Н. Милюков в действительности написал гораздо более жесткую статью, где говорилось о «сербских свиньях», которых стоило бы «проучить», но в этом виде ее не пропустили однопартийцы³³. По меткому определению П. Б. Струве, «у Милюкова полголовы русского радикального интеллигента, а полголовы – болгарина (имелись в виду его проболгарские и антисербские притрастия. – А. О.)»³⁴. П. Н. Милюков был действительно «сам не рад»: общественность не поддержала его призывы, а часть влиятельных членов ЦК выступила с резкими протестами против курса лидера партии, может быть, в первый раз за время ее существования³⁵. Издатели «Речи» через прессу также обратились к Николаю Николаевичу с просьбой разрешить им продолжить издание газеты, публично заявив о готовности выполнить свой патриотический долг³⁶.

В результате на следующий день после заступничества М. В. Родзянко газета кадетов была открыта. Формально в опубликованном «Разрешении издания газеты «Речь» говорилось об утвержденном прошении ее издателей: «Его Императорское Высочество в твердой уверенности, что все, без единого исключения, органы русской печати исполнят в эти исторические дни свой долг перед Государем и Россией, соизволит удовлетворить это ходатайство»³⁷. Передовица вновь вышедшей «Речи» была посвящена небывалому подъему, который переживала страна, и той роли, которую вопреки надеждам недругов должна была сыграть в этот момент Дума: «Но, созывая теперь Государственную думу для устранения внутренних распрей, наш Государь не ошибся. Дума встанет как один человек и перед лицом внешнего врага, угрожающего «чести, достоинству, целости России и положению ее среди великих держав», в ней не будет – мы в этом уверены – никаких внутренних распрей. Будет одно желание – показать этому врагу, что там, где он рассчитывал найти элементы слабости, он встретит, к своему удивлению и разочарованию, только элементы силы»³⁸.

Таким образом, применение «элемента силы» на внутреннем фронте оказалось весьма эффективным. «Потенциально война развязывала руки правительству в отношении внутреннего врага, – отмечает современный исследователь. – Социалистическое и радикально-либеральные движения уже самим фактом начала войны и неизбежного ужесточения административного произвола ставились на грань внутреннего кризиса. Вместе с тем положение в один день приняло отчетливые очертания, что облегчало либералам возможность сориентироваться и занять свое место в новой политической обстановке. Однако их позиция не была столь определенной, как это обычно принято изображать в историографии. Прежде всего, далеко не вся либеральная оппозиция испытывала тот «патриотический угар», в котором ее уличали отечественные историки»³⁹.

Итак, 20 июля (2 августа) император подписал указ о созыве 26 июля (8 августа) 1914 г. специальной сессии Думы⁴⁰ (ее заседания были прекращены императорским указом от 11 (24) июня с 30 июня (13 июля) по 1 (14) ноября)⁴¹. Работа сессии началась 26 июля (8 августа), уже во время военных действий. В ответ на императорский манифест об объявлении войны с приветственным словом выступил М. В. Родзянко. Он заявил о полной поддержке правительства и указал на основное занятие народных представителей в этой ситуации: «Мы, остающиеся дома, приемлем долг работать не покладая рук в деле обеспечения оставшихся без кормильцев семей. И пусть там, в армии нашей, знают, что не на словах только, но и на деле мы не допустим их до острой нужды»⁴².

Избранники бурно приветствовали присутствовавших послов Сербии, Англии, Франции и Бельгии и весьма благосклонно выслушали речи председателя Совета министров, министров иностранных дел и финансов. «Правительство добросовестно искало мирного исхода из создавшихся осложнений, – заявил И. Л. Горемыкин, – не оставляя даже слабой надежды отдалить надвинувшуюся кровавую бурю. Но есть предел и русскому миролюбию. Вполне осознавая лежащую на нем тяжелую ответственность, Императорское правительство не могло, однако, покорно отступить перед брошенным ему вызовом. Это означало бы отказаться от положения России среди великих держав. Это была бы роковая ошибка, она нас унизила бы, но не изменила не нами решенного хода событий (выделено мной. – А. О.). Война начата, и теперь нам остается только повторить прозвучавшие на весь мир слова: «Мы доведем эту войну, какая бы она ни была, до конца»⁴³.

Глава правительства нашел и слова, особенно тепло принятые думцами: «Законодательные учреждения должны знать, что и впредь они будут досрочно созываемы, если по чрезвычайным обстоятельствам это будет признано необходимым (выделено мной. – А. О.). На вашу долю, господа, выпала великая и торжественная задача быть выразителями народных дум и народного чувства. Правительство исполняло и исполнит свой долг до конца; теперь ваш черед, господа члены Государственной думы. В эту торжественную минуту я от имени правительства призываю вас всех, без различия партий и направлений, проникнуться заветами Царского манифеста, да будут забыты внутренние распри, и сплотиться вместе с нами вокруг единого знамени, на котором начертаны величайшие для всех нас слова: «Государь и Россия»⁴⁴. Эта речь неоднократно прерывалась бурными аплодисментами, однако трудно сказать, что последний призыв был действительно поддержан всеми слушателями. Тем не менее они тепло встретили С. Д. Сазонова, весьма просто описавшего смысл войны: «Владычества Германии и ее союзницы в Европе мы допустить не можем. Те же побуждения руководят нашими союзниками»⁴⁵.

Министр финансов известил думцев о том, что сразу же после объявления войны был приостановлен обмен кредитных билетов на золото, и внес проект о выпуске новых кредиток на сумму в 1,5 млрд рублей. Бумажная масса была обеспечена золотом наполовину, что, кстати, превышало золотое обеспечение германской марки в мирное время – там была принята норма в одну треть. П. Л. Барк отчитался о проделанной его ведомством за последние недели работе. После объявления ультиматума Сербии Министерство финансов России вывезло из Германии процентные русские бумаги на сумму в 20 млн рублей и перевело из этой страны в Россию, Англию и Францию около 100 млн рублей из средств Государственного казначейства и Государственного банка. Министр обещал пойти «на самые широкие затраты» для содействия местным органам самоуправления в организации помощи семьям призванных в армию и предложил Думе согласиться на повышение акцизов на пивоварение, а также цен на вино и табак⁴⁶.

Настроение думцев казалось безоблачным, сессия затянулась на три с половиной часа, при этом вопрос о принятии трех законов о военных кредитах занял всего несколько минут. Представители различных национальных меньшинств заявляли о своей полной лояльности империи и готовности защищать ее с оружием в руках. Польская фракция также выступила с заявлением о готовности защищать славянство как во времена Грюнвальда⁴⁷. Секретарь польского коло В. Ф. Яронский заявил: «Мировое значение переживаемого времени должно отодвинуть на второй план все внутренние счеты… Пусть пролитая наша кровь и ужасы братоубийственной для нас войны приведут к соединению разорванного на три части польского народа»⁴⁸. Таково было настроение этих дней.

О своей поддержке войны и желании объединить свой народ, «раскроенный надвое» (очевидно, имелись в виду претензии на Мемель, к тому времени полностью немецкий город), заявили и литовцы. Кадет М. М. Ичас тоже вспомнил при этом о Грюнвальде⁴⁹. Наиболее кратким, выдержанным и полным достоинства было выступление представителя остзейских немцев барона Г. Е. фон Фелькерзама, входившего во фракцию земцев-октябристов: «От имени моих политических друзей имею честь заявить, что искони верноподданное немецкое население Прибалтийского края всегда готово встать на защиту Престола и Отечества, что мы не только будем голосовать за предложенные кредиты, но по примеру наших предков готовы жертвовать жизнью и имуществом за единство и величие России»⁵⁰. Между тем в Курляндии, у Либавы, на границе с Восточной Пруссией уже прозвучали первые выстрелы войны.

Это вдохновило прогрессиста Я. Ю. Гольдмана, представлявшего негерманскую часть жителей края: «Но повелитель Германии глубоко ошибался, если он думал, что эти выстрелы найдут отзвук в местном населении в каких-нибудь враждебных выступлениях против России. Наоборот, от населения Прибалтийского края, где подавляющее большинство латыши и эстонцы, в ответ на этот выстрел столь же громко прогремело: «Да здравствует Россия!». И так будет и дальше, даже при самых тяжелых испытаниях. Среди латышей и эстонцев нет ни одного человека, который бы не сознавал, что все то, что ими достигнуто, это достигнуто под защитой русского орла, и что все то, что латыши должны еще достигнуть, возможно только тогда, когда Прибалтийский край и в будущем будет как нераздельная часть великой России»⁵¹.

О готовности еврейского народа выполнить свой долг перед страной заявил кадет Н. М. Фридман⁵². Тем не менее говорить о демонстрации единства всех политических сил в Думе не приходится. И дело даже не в том, что заявления о лояльности представителей одних народов звучали явным вызовом другим. Весьма двусмысленной была поддержка левого крыла Думы. Председатель трудовой группы А. Ф. Керенский выступил почти с революционной речью: «Мы непоколебимо уверены, что великая стихия российской демократии (выделено мной. – А. О.) вместе со всеми другими силами дадут решительный отпор нападающему врагу и защитят свои родные земли и культуру, созданные потом и кровью поколений! Мы верим, что на полях бранных в великих страданиях укрепится братство всех народов России и родится единая воля – освободить страну от страшных внутренних пут (выделено мной. – А. О.)!»⁵³.

Двоякое прочтение слов будущего «калифа на час» образца 1917 г. вряд ли было возможно. Впрочем, он и сам решил исключить эту возможность в эффектном завершении своего выступления: «Русские граждане! Помните, что нет врагов у вас среди трудящихся классов воюющих стран. Защищая до конца все родное от попыток враждебных нам правительств Германии и Австрии, помните, что не было бы этой страшной войны, если бы великие идеалы демократии – свобода, равенство, братство – руководили деятельностью правящей России и правительств всех стран… Крестьяне и рабочие, – все, кто хочет счастья и благополучия России, в великих испытаниях закалите дух ваш, соберите силы и, защитив страну, освободите ее (выделено мной. – А. О.)»⁵⁴.

В унисон с представителем трудовиков выступил и социал-демократ В. И. Хаустов: «Сознательный пролетариат воюющих стран не мог помешать возникновению войны и тому разгулу варварства, который он с собой несет. Но мы глубоко убеждены в том, что в международной солидарности трудящихся масс всего мира пролетариат найдет средства к скорейшему прекращению войны. И пусть условия мирного договора будут продиктованы не дипломатами, а самим народом; и вместе с тем мы высказываем глубокое убеждение, что эта война окончательно раскроет глаза народным массам Европы на действительный источник насилий и угнетений, от которых они страдают, и что теперешняя вспышка варварства будет в то же время и последней вспышкой»⁵⁵.

Это было весьма типичным выступлением представителя этой партии, занявшей весьма своеобразную позицию, так сказать, «революционного непобежденчества». И. Г Церетели вспоминал: «.и на наше суждение о войне, в очень существенной части, практические потребности нашего движения оказывали решающее влияние. Наилучшим исходом войны мы считали такой мир, который был бы заключен не в условиях военного торжества той или иной стороны, а под давлением народных движений… Пораженчество было для нас совершенно неприемлемо. Но ненависть к самодержавию влияла и на нашу оценку войны, и выражалось это в том, что, отвергая пораженчество, мы держались идей абсолютного нейтралитета и настаивали на равноценности военного торжества той или иной коалиции. События показали, насколько такой взгляд был ошибочен»⁵⁶.

К этим выступлениям фактически присоединился и П. Н. Милюков: «Фракция народной свободы неоднократно говорила в Государственной думе о тех вопросах, которые были затронуты двумя первыми ораторами (то есть А. Ф. Керенским и В. И. Хаустовым. – А. О.). Ее мнение по этим вопросам всем хорошо известно, и, конечно, никакие внешние обстоятельства не могут изменить этих мнений (выделено мной. – А. О.); когда настанет время, фракция вновь заговорит о них и вновь будет указывать на единственный возможный путь к внутреннему обновлению России. Она надеется, что пройдя через тяжкие испытания, нам предстоящие, страна станет ближе к своей заветной цели»⁵⁷. Весьма сомнительно, что заветная цель кадетов совпадала с желаниями страны, и это было доказано на деле в феврале – марте 1917 г.

Важно другое: заявляя правительству о своей поддержке в войне против «германизма», лидер фракции оставлял за собой полную свободу выбора времени возвращения к довоенной политике партии, хотя завершил он свою речь, казалось бы, совсем другими уверениями: «Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг – сохранить нашу страну единой и нераздельной и удержать за ней то положение в ряду мировых держав, которое оспаривается у нас врагами. Отложим же внутренние споры, не дадим врагу ни малейшего повода надеяться на разделяющие нас разногласия и будем твердо помнить, что теперь первая и единственная задача наша – поддержать борцов верой в правоту нашего дела, со спокойной бодростью и надеждой на успех нашего оружия»⁵⁸. Как показали дальнейшие события, кадеты отказались от своего «первого долга» очень быстро, одними из первых. Но пока они вместе со всеми бурно приветствовали генерала В. А. Сухомлинова и адмирала И. К. Григоровича – военного и морского министров. Заседания Думы были временно прерваны – правительство собиралось возобновить их через шесть месяцев, не позднее 1 (14) февраля 1915 г.⁵⁹

Столько же по первоначальным планам должна была продлиться война. Император встретился с представителями Государственной думы и Государственного совета в день их первого военного заседания⁶⁰. В следующий раз, очевидно, он хотел предстать перед представителями цензовой общественности в лавровом венце победителя. Этой встречи боялись и они: если бы она состоялась, реализация «заветных целей», во всяком случае в ближайшее время, оказалась бы под вопросом. После временного закрытия «Речи» редактор этой газеты несколько месяцев старательно выдерживал лояльную линию по отношению к власти⁶¹. Исключением была робкая попытка намекнуть на необходимость учитывать мнение общественности, сделанная в номере от 2 (15) августа 1914 г.⁶² Она была немедленно пресечена: правительство восприняло это как намек на необходимость выхода из кризиса, и редактор газеты был оштрафован на 3 тыс. рублей⁶³.

Поведение кадетского органа удивляло многих. «Со всей печатью творится нечто безобразное, – отметил в своем дневнике 23 августа 1914 г. С. П. Мельгунов. – «Речь» с момента объявления войны начала с критики. Ее закрыли. Через несколько дней к.-д. орган вышел и заговорил другим тоном: о единении царя с народом… «Русские ведомости» под редакцией Мануйлова, в свою очередь, не могут найти подходящего тона. И они говорили при посещении царем Москвы о единении царя с народом. Передовая статья была написана Кизеветтером»⁶⁴.

Без сомнения, случай с печатным органом кадетов добавил популярности Верховному главнокомандующему. Особенно выигрышно выглядел этот шаг на фоне действий правительства – 26 июля (8 августа), после своего «исторического» заседания, Дума была распущена. В тот же день в Зимнем дворце были собраны члены Государственной думы и Государственного совета. Император вышел к ним вместе с Николаем Николаевичем (младшим). Многочисленные речи убеждали собравшихся в единении политических сил разных направлений перед лицом внешней опасности и создавали благоприятную атмосферу для общественной инициативы. Следующим важным шагом, способствовавшим популярности Николая Николаевича в тылу, стала поддержка, оказанная им Земскому и Городскому союзам.

26 июля (8 августа) в Москве прошло Чрезвычайное губернское земское собрание, на котором было принято решение приступить к организации помощи раненым и больным воинам. Московское земство, в частности, выступило со следующей инициативой: «Признать целесообразным установление организованного взаимодействия всех губернских земств Российской империи в целях осуществления указанной помощи». Собрание поручило Московской губернской управе войти в соглашение со всеми губернскими земствами о создании объединенной организации и избрании для принятия соответствующего решения уполномоченных. Губернскому комитету было выделено на текущие расходы 100 тыс. рублей, а в распоряжение будущего Всероссийского земского союза – 500 тыс. рублей⁶⁵. У земцев был уже опыт создания подобной организации. Во время Русско-японской войны для помощи раненым был также создан Общеземский союз, который возглавлял князь Г Е. Львов.

В 1904 г. начавшуюся войну земцы также использовали как повод к объединению в общерусском масштабе. В ответ на призыв представителя Исполнительной комиссии Красного Креста графа И. И. Воронцова-Дашкова о помощи при полной хозяйственной самостоятельности, представители 19 земств выдвинули условие объединения в общеземской организации. Отношение к этой инициативе у В. К. фон Плеве и И. И. Воронцова-Дашкова было различным, что и обусловило согласие и явочное объединение 13 земств для организации врачебно-продовольственных отрядов⁶⁶. Земства собрали 1,2 млн рублей и сформировали 21 санитарно-врачебный отряд. После роспуска I Государственной думы Г Е. Львов отправился с большинством депутатов в Выборг, однако не принимал участия в совещаниях и не подписал знаменитого воззвания. Общеземский союз продолжил свое существование и после Русско-японской войны, сосредоточившись на благотворительности – помощи голодающим и переселенцам. Союз во многом существовал за счет средств, выделяемых государственным Красным Крестом, и был запрещен П. А. Столыпиным в 1909 г.⁶⁷

30 июля (12 августа) 1914 г. в Москве прошел Всероссийский съезд представителей губернских земств. Образованный его решением Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам снова возглавил князь Г. Е. Львов⁶⁸. Произошло это весьма оригинально: князь не был избран представителем какой-либо земской организации, однако, ссылаясь на прошлые заслуги и сохранившиеся якобы еще с японской войны средства, которые был готов направить в распоряжение Союза, он добился своего участия сначала в съезде, а затем и в его президиуме. Поскольку безусловный фаворит съезда – председатель Московской губернской земской управы Ф. В. фон Шлиппе отказался от участия в выборах председателя, считая, что в этот момент земскую организацию не может возглавить лицо с немецкой фамилией, эта процедура быстро приняла характер постановочного фарса⁶⁹.

На пост главы Союза было выдвинуто две кандидатуры – князя Г. Е. Львова и графа Ф. А. Уварова (от Московского земства). Однако Ф. А. Уваров, аккуратный, осторожный и педантичный человек, давно работавший в земстве и хорошо известный среди его деятелей, будучи сотником запаса, предпочел вернуться в Терское казачье войско, к которому был приписан, и отправиться на фронт. Фактически Г. Е. Львов был избран на безальтернативной основе. Это был глубоко лично порядочный человек, мягкий по природе, предпочитавший жить иллюзиями, а не реалиями. Убежденный толстовец, он считал возможным сочетать продуктивную работу с отсутствием контроля над подчиненными. Избрание такого человека имело весьма печальные последствия⁷⁰. До 1914 г. Г. Е. Львов был председателем Тульской земской губернской управы. В либеральном лагере он имел, по словам В. Д. Набокова, репутацию «чистейшего и порядочнейшего человека, но не выдающейся политической силы»⁷¹.

Г. Е. Львов был убежденным либералом и разделял общую убежденность земцев в том, что коррумпированная бюрократия не в состоянии честно и эффективно тратить народные деньги⁷². Сам он, судя по всему, в принципе не считал контроль необходимым, с готовностью отвечая согласием поставить подпись на запросы земств, не ознакомившись с их содержанием⁷³. После первого же «делового» разговора с главой Земского союза у губернского предводителя самарского дворянства создалось впечатление, что «во всех делах, намерениях и отчетности должен царствовать сильнейший произвол, партийное засилие и безграничный денежный хаос»⁷⁴. В то же время земцы были категорически против контроля над Земским и Городским союзами со стороны государства, что было бы оправданно в случае, если бы их организации существовали на собственные, то есть на общественные средства. Главу Земского союза это не останавливало, Г Е. Львов вообще был сторонником безостановочного движения к цели. «Когда штурмом, на ура, берут крепость, – говорил он, – нельзя озираться назад. Остановка на миг может погубить все дело. Вот почему на полном ходу все развивающейся работы Всероссийский земский союз не может дать подробного отчета о своей деятельности»⁷⁵.

В качестве первого своего шага Союз декларировал полную лояльность трону. На имя императора избранным главноуполномоченным была направлена телеграмма: «Верьте, Государь, что и в тяжелую минуту войны земские люди сумеют выполнить лежащий на них долг. Твердо верят земские люди, что Россия под державным водительством Вашим выйдет из ниспосланного ей испытания победительницей с обновленными силами на поприще славы и мирного труда». Очевидно, фигура Г. Е. Львова не вызывала этого доверия, и благодарственный ответ был адресован не ему, а председателю Московской земской управы Ф. В. фон Шлиппе⁷⁶. Верховный главнокомандующий протежировал Союзу с первых дней его существования, что не замедлило сказаться⁷⁷. 8 (21) августа, во время пребывания в Москве, Николай II посетил склад Земского союза, где его встретило руководство этой организации. Сам Г. Е. Львов, между прочим, воспользовался случаем для того, чтобы изложить основной принцип своего руководства: «В вихре событий Всероссийский земский союз создался всего с неделю тому назад. Организация его самая простая. В Москве образован центральный комитет, а на местах – губернские и уездные. Все дело зиждется не на формах и разработанных уставах, а крепком духовном единении»⁷⁸.

31 июля (13 августа) – 1 (14) августа в Большой зале Городской думы Москвы прошел съезд представителей городов, принявший решение о созыве аналогичного земскому съезде городских голов для создания Союза городов. План будущей организации был изложен Н. И. Астровым. 8–9 (21–22) августа прошел съезд городских голов, в результате чего был создан Союз городов. Временно исполняющим обязанности председательствующего был избран врио московского городского головы В. Д. Брянский. Делегаты съезда 9 (22) августа были приняты в Большом Кремлевском дворце императором. 12 (25) августа последовало высочайшее разрешение деятельности Земского союза, 16 (29) августа – Городского союза. В отличие от Г. Е. Львова беспартийный В. Д. Брянский имел репутацию человека, который не занимался политикой, и поэтому его приветственная телеграмма императору удостоилась ответа на его имя. Однако его время продолжалось недолго. 16 (29) сентября председательствующим в Союзе городов был избран член Государственной думы от кадетской партии М. В. Челноков. 29 сентября (12 октября), к удивлению многих, поскольку он не имел репутации организатора, М. В. Челноков победил В. Д. Брянского на выборах городского головы и в Москве⁷⁹.

Для закрепления своих позиций после своего избрания М. В. Челноков заявил о прекращении своей партийной и политической деятельности и дал соответствующие обещания министру внутренних дел. Этот шаг вызвал раздражение П. Н. Милюкова и даже стал предметом разбирательства в ЦК кадетской партии, но вскоре скандал был затушен, и М. В. Челноков остался на своих постах⁸⁰. 17 (30) ноября он был утвержден на трехлетие в должности московского головы, а 10 (23) декабря делегации Земского и Городского союзов во главе со Г Е. Львовым и М. В. Челноковым были приняты Николаем II в Кремле⁸¹. Благосклонная аудиенция была получена при поддержке Николая Николаевича (младшего). Весьма участливо к союзам относился и А. В. Кривошеин, который видел в них потенциальных союзников либерально настроенной части правительства. Поддержка со стороны главковерха и части министров имела для них тем более важное значение, что возглавляемые ими организации так и не получили поначалу законодательного оформления⁸². В первые дни войны это сказывалось на положении отрядов Красного Креста на фронте, которое было довольно неопределенным – земские организации не имели статуса. Обычным ответом генералитета на запросы, по свидетельству одного из руководителей таких отрядов, было «делайте, что хотите и как знаете»⁸³.

После аудиенции ситуация несколько улучшилась. Кроме того, свою роль сыграло и циркулярное письмо военного министра. 18 (31) сентября В. А. Сухомлинов распорядился оказывать в деле помощи раненым и больным всем учреждениям гражданских ведомств, общественным организациям и частным лицам поддержку «без всяких формальностей, ограничиваясь лишь выдачей расписок (при передаче медицинского имущества. – А. О.), которые будут служить оправдательными документами»⁸⁴. К моменту избрания Г Е. Львова в распоряжение Земского союза было собрано уже 6 млн рублей⁸⁵. Николай Николаевич протежировал Земскому и Городскому союзам и испросил для них практически неограниченный кредит, и все эти просьбы вскоре были удовлетворены⁸⁶. И в этом нет ничего удивительного, поскольку инициатива создания союзов на фоне патриотической эйфории первых дней войны была принята правительством весьма благосклонно⁸⁷. «Прошло немного времени, – вспоминал П. Г. Курлов, – и к чувству патриотизма начали примешиваться эгоистические побуждения, и что еще хуже – помощь героям войны стала постепенно превращаться в средство для борьбы с правительством»⁸⁸.

Союзы быстро превращались в реальную силу, противопоставлявшую себя государству, но фактически существующую на средства, полученные из его казны. С самого начала своего функционирования союзы приступили к устройству сети местных учреждений, и по их просьбе они получали финансовую поддержку со стороны государства. Численность союзов постоянно росла. В августе 1914 г. в Союзе городов состояло 140 городов, в октябре – уже 250, в январе 1915 г. – 410, в декабре того же года – 464. Тем не менее их финансовые возможности с самого начала были невелики. Земский союз имел 10 млн рублей, а Союз городов – 6 млн. Уже 3 (20) августа 1914 г. Г Е. Львов заявил, что союзы не смогут обеспечить сбора суммы на Крестный Крест – около 20 млн рублей и поэтому нуждаются в поддержке государства в размере не менее 10 млн. А несколькими днями позже он поставил вопрос о миллиарде рублей! Характерно, что финансовые подсчеты не были представлены.

Министерство финансов выступило за оказание финансовой поддержки общественным организациям, но при условии обязательной проверки их отчетов. Мнения в правительстве разделились. Государственный контролер П. А. Харитонов выступил против этого предложения, активно поддержанного и министром внутренних дел (Н. А. Маклаков почти сразу же обрел репутацию наиболее враждебно настроенного против союзов министра), сославшись на то, что у земств и городов есть свои контрольные органы, а опытных контролеров не хватает, поскольку значительная их часть при мобилизации была направлена в полевые казначейства. В результате было принято решение ограничиться формальным надзором: созданный в Военном министерстве комитет должен был проверять отчеты союзов и направлять их на утверждение в правительство. Деньги все же начали выделяться. Уже к началу сентября Земский союз получил из Государственного казначейства 3 млн рублей. За первые два месяца войны Земский и Городской союзы получили из этого источника 12 млн рублей. К ноябрю 1914 г. сумма государственных дотаций Земскому и Городскому союзам составила 43 млн рублей⁸⁹.

Для сравнения заметим, что с августа по конец октября 1914 г. в Земский союз поступило 360 283 рубля частных пожертвований⁹⁰. Практика поддержки земским и городским организациям со стороны государства была не нова. С 1907 г. земства получали средства из казны, причем их сумма к 1913 г. выросла с 2,4 млн до 40,8 млн рублей⁹¹. Таким образом, размер государственных поступлений в бюджет земств за первые четыре месяца войны превысил таковой же за весь предыдущий год. Вскоре после своего образования союзы фактически уже полностью субсидировались государством благодаря неограниченному кредиту, испрошенному у императора великим князем главнокомандующим⁹².

«Это была ирония судьбы, – вспоминал П. Л. Барк. – Правительство собственными руками снабдило своих политических противников средствами для свержения существующего строя»⁹³. Министр финансов был прав. Земские и городские ассигнования и добровольные пожертвования почти сразу же оказались недостаточными для той роли, на которую претендовали Земский и Городской союзы. Притом что земства представляли собой большую силу и все предвоенные годы происходил постоянный рост их расходов (со 124,185 млн в 1906 г. до 243,826 млн в 1913 г.), подавляющая часть этих средств и во время войны тратилась на традиционные статьи, такие как образование (27,1 % в 1915 г.), здравоохранение (24,2 % в 1915 г.) и прочее⁹⁴. Поддержка, оказанная либералам со стороны великого князя Николая Николаевича (младшего), безусловно, сказалась на его популярности.

Первый Верховный главнокомандующий был встречен в русском обществе удивительно единодушно. Как отмечал генерал В. И. Гурко: «Его назначение с радостью приветствовала вся русская пресса, без единого выражения неудовлетворения»⁹⁵. Генерал В. Ф. Джунковский вспоминал: «Его назначение было приветствуемо всей Россией. Он был очень популярен, вокруг его имени создавалась масса легенд, все в его пользу, его всегда выставляли как рыцаря, как борца за правду. И он был действительно таким»⁹⁶. Между тем временный характер назначения Николая Николаевича (младшего) в какой-то степени облегчал ограничение его самостоятельности, в том числе и при выборе ближайших сотрудников. В. А. Сухомлинов отмечал: «Я просил только Его Величество, чтобы он настоял на принятии великим князем полевого штаба в том составе, как он приготовлен был в предвидении командования действующей армией самим Государем. Это было необходимо потому, что в противном случае он составился бы исключительно из чинов штаба Петербургского военного округа, который предназначался для формирования штаба шестой армии. Государь так и сделал»⁹⁷.