Текст книги "Есть такой театр…"

– Я в доле, – и ведь не откажешь народному, не скажешь, что мы на него не рассчитывали, не пошлешь его, самим, мол, мало. Он выпивал свои полстакана: – Ну вот, дурочка, а ты боялась… Галке ни слова! – и так же бочком исчезал через дверь. Прятаться от него было бесполезно, как бы мы ни старались, стоило только приготовиться к действу, как откуда ни возьмись появлялся Гладких: – Я в доле!

Но надо отдать должное. Время от времени он подходил и, глядя куда-то в сторону, вроде как «меня здесь нет и никогда не было»: «Сегодня я банкую», – тихонько совал в руку смятую пятерку и отходил как ни в чем не бывало. А за пятерку тогда, чуть-чуть добавив, можно было отовариться целым литром.

У Гладких в приятелях ходил начальник милиции Кизлярского района. А Кизляр, как вы сами понимаете, – это Каспий, так что в путину район был перекрыт шлагбаумами и кордонами, и вывезти оттуда рыбу было практически невозможно, хотя внутри района на рынках и просто с рук она стоила копейки – даже по нашим, актерским, скудным меркам. Ну, если пол-литровую банку паюсной икры можно было обменять на бутылку водки, представляете, сколько стоила сама рыба?

Георгий Андреевич рыбак был заядлый. Таких в театре было ещё человек пять-шесть: он. Николай Павлович Жирнов, Юра Малевич, Ломакин – наш машинист сцены и я.

«Звонили из Кизляра, вобла пошла, – у Георгия Андреевича лихорадочно блестят глаза. – В ночь на понедельник едем». Это значит, что он через профком, благо жена его там председательствует, договорится с дирекцией театра, и нам выделят автобус, старую разболтанную «Кубань», и мы через 170 км будем на Бахтимирском канале, в который из Каспия пошла вобла. Три-четыре часа лова, и у каждого по 10–15 килограммов рыбы. Приятель Георгия Андреевича на обратный путь выделит нам машину сопровождения – канарейку с мигалкой, – и мы, благополучно минуя все кордоны, возвратимся домой прямо к репетиции.

«Звонили из Кизляра, сазан пошел, – через две недели объявлял Гладких. – В ночь на понедельник выезжаем», – и всё повторяется сначала.

Оглоблин же Виктор Наркисович был совсем другим, ну просто полной противоположностью. Достаточно было одного мимолетного взгляда на него, чтобы понять: вот идет народный артист, наверняка парторг и, быть может, даже директор по совместительству. Он умел держать всех на расстоянии. Никому из молодежи и в голову не пришло бы предложить ему сигарету – да он, кстати, и не курил, если я не ошибаюсь, – и уж тем более пригласить в оркестровку. Когда он проплывал мимо по театральному фойе – «человек и пароход», хотелось вскочить, сдернуть с головы шляпу – правда, шляп я не носил – и склонить голову в почтительном поклоне. Он и роли играл степенно, не спеша, выговаривая каждую букву, и ни на слово не отходил от текста роли. Все общие собрания театра вел он и Галя Гладких, наша профсоюзная первая леди. Готовился он к таким мероприятиям серьёзно, четко следил за регламентом и контролировал весь процесс и все выступления, направляя их в нужное русло. В общем, руководил. Ну что тут скажешь. Ленин, да и только!

Что-то я много про выпивку пишу – то Каранат, теперь вот мы с Гладких. Может сложиться впечатление, что в театре только и делали, что выпивали. Это не так. В театре ещё и помногу работали. Восемь – десять новых спектаклей за сезон, включая детские, надо было поставить. В них сыграть – и желательно с блеском. Правда, блеска иногда недоставало, лично у меня, я за себя говорю, а за других… пусть другие скажут. Так что работать приходилось помногу, и это было хорошо. Кроме того, я ещё ставил всю хореографию к спектаклям, в основном к сказкам (там всегда было много танцевальных номеров), вел проф. занятия по сценическому движению и танцу от ВТО для актеров обоих театров – нашего и чеченского, писал зонги или куплеты по просьбе режиссёров-постановщиков. Первым был всё тот же Терентьев в «Укрощенном укротителе», где мы с Толей Душиным играли слуг – в сущности двух коверных клоунов, заполнявших паузы между основным действием авторскими репризами и моими куплетами, рожденными в великих муках и предложенными режиссёру. Он их утвердил и, более того, попросил написать ещё несколько, удачно вставив их в канву спектакля. Смех смехом, но, когда я получил из ВООАПа свои первые авторские, Володя Белоглазов помог мне положить музычку на ноты, – это было приличным подспорьем для семейного бюджета. Я ещё пописывал и для телевидения. Во как! Тот же Володя Белоглазов, Владик Трахтенберг и я, вместе с гитарами – правда, играл в основном Володя, классный гитарист, а мы с Трахом так, подыгрывали, – забабахали музыкально-поэтическую композицию по стихам современных поэтов: Рождественского («Гитара ахала, подрагивала, тенькала…»), Лорки («Похороните меня с гитарой в речном песке…»), ну и остальное в том же духе. Однако часовая передача на местном телевидении принесла неплохие денежки – и мне как автору, и ребятам как исполнителям, – а также и популярность. В те времена каналов в Чечено-Ингушетии было всего два: московский и грозненский, так что посмотрело нашу передачу народу по всей республике великое множество. Ну и, естественно, репетиции новых спектаклей, а по вечерам и сами спектакли на стационаре или на выезде.

Это я к чему? А к тому, что выпивать-то особенно было некогда. А уж если приспичило, то выручал чаще всего милый, старый ресторан «Кавказ», вернее, сторож его. Сам-то ресторан нам был не по карману, да и закрыт бывал уже к тому времени. Мы шли во двор ресторана, где старикчеченец охранял непонятно что, так как, кроме пустой тары из-под вина и таких же пустых бочек, ничего путного во дворе не было. После долгих уговоров продать нам бутылку водки: «Что ты, дарагой! Откуда у меня водка? Ночь на дворе», – сторож шёл куда-то вглубь за ящики и возвращался с желанной в одной руке и огромным соленым огурцом, который он тут же выуживал из одной из бочек, в другой. Ресторан все-таки, сервис. Мы с Сашей Ческидовым уходили в дальний уголок двора и не спеша разделывались с заветной, закусывая так кстати подаренным огурцом под разговоры о переустройстве театра в частности и упадка искусства и литературы в СССР вообще. Ну вот, опять я про выпивку. Ну что ж, время было такое – молодость. Сейчас и возможности есть зайти в любой ресторан, попробовать любой коньяк или какое-нибудь виски-миски, а желанья уже и нет. «Да ну его в баню этот виски, давление, глядишь, подскочит наутро. А не то обострится заработанный на погрузках вагонов с декорациями, ящиками с костюмами и реквизитом перед гастролями геморрой». Вот она великая несправедливость нашей жизни. Сначала всего хочется – но нет никакой возможности, а потом уже ничего не хочется: ни театра переустраивать в частности, ни искусства и литературы вообще.

Однако Грозный

Евгений Красницкий ставит почти крамольную по тем временам, сначала прогремевшую в столице, затем прокатившуюся по периферии и наконец докатившуюся до Кавказа пьесу Рощина «Валентин и Валентина». В спектакле занята в основном молодежь. Нужно отдать должное Главному, он любил и с удовольствием занимал в своих спектаклях молодых актеров, формируя репертуар так, чтобы в сезоне был хотя бы один молодежный спектакль. За что ему отдельное спасибо. Итак – «Валентин и Валентина». Главные роли: Валентин – Володя Рожнов, только что после Свердловского театрального, Валентина – моя жена Роза Газизова. С ней отдельная история. Когда Красницкий брал нас в театр, Розы в Москве на бирже не было. Я отдувался за двоих, предъявив ему репертуарный лист и фотографии будущей жены. Меня взяли в труппу сразу, а Розу – я так понимаю, Красницкий решил подстраховаться, все-таки кот в мешке – определили помощником режиссёра с перспективой перевода в актерский состав. Но после первой же роли в спектакле «А зори здесь тихие», где Роза сыграла Соню Гурвич, её перевели в основной состав труппы и вскоре выделили нам комнатку в коммунальной пятикомнатной квартире «Дома специалистов». О, это была фантастика! Мы только что поженились, уже здесь, в Грозном. Ещё до отъезда из Павлодара, где мы работали в театре, который практически развалился с отъездом в Москву главного режиссёра, мы решили пожениться. Кстати, то же произойдет и в Грозном через несколько лет, когда Красницкий уедет устраивать свою судьбу в Москве, в Театре им. Гоголя. Устроит удачно. Позже мы с ним встретимся в Саратове, куда он с театром приедет на гастроли. Я даже посмотрю его спектакль и сразу узнаю знакомый почерк, не подозревая, что режиссёр-постановщик – Красницкий. Там, в Театре Гоголя, он и проработает всю оставшуюся ему жизнь.

Так вот, мы с Розой решили, что я уезжаю в Москву на актерскую биржу, существовала раньше такая структура при ВТО. Это когда в конце каждого театрального сезона в Москву съезжались актеры и режиссёры со всего Союза, собирались в каком-нибудь дворце культуры имени какого-нибудь XXV партсъезда, и там происходило великое торжище, где режиссёры и директора театров, как принято было говорить в актерской среде, «покупали» себе в труппу, подбирая актеров и актрис по амплуа. Безработных актрис всегда было с избытком, так что устроиться даже талантливой, но безработной было проблематично, а уж если ты в возрасте… Ну, сами понимаете… Как уж они устраивались, одному Богу известно, но как-то умудрялись кто как. Проще было семейным парам. Вот мы и поехали семейной парой, хотя в то время семьи у нас ещё и в помине не было – только Большая Любовь на все времена.

На бирже я получил несколько предложений: Архангельск, кировский ТЮЗ, Барнаул и Грозный. Мы выбрали Грозный. Получили своё жилье и счастливы были безмерно. Да и много ли нам тогда надо было! Какой-то старый диван, прикупленный за копейки; два чемодана, один на другом и накрытые клеенкой, – стол; горка ящиков от посылок – Розин туалетный столик и ещё видавший виды шифоньер, служивший и буфетом для посуды, и платяным шкафом, и всем, всем, всем… И ещё балкон, через перила которого внутрь комнаты свешивались ветви абрикосового дерева, в сезон густо увешанные спелыми плодами. Но, что касается фруктов и овощей, это отдельная песня.

Грозный в те времена считался сытым и дешевым городом, что было немаловажным обстоятельством для нас, получавших мизерные оклады. О, этот грозненский рынок! Про него надо складывать стихи и писать песни. Был бы я поэтом, непременно сочинил бы ему хвалебную оду, вложив в неё всю свою любовь и нежность. Но меня хватало только на стишки и куплеты для спектаклей, поэтому буду изъясняться грубой прозой.

Представьте себе длинные ряды прилавков и на них горы фруктов и овощей. Не какие-то кучки. а именно горы: яблок, груш, винограда, айвы, черешни черной и белой, вишни и гранатов, персиков, не говоря уже об абрикосах. Те так просто росли на улицах и перезрелыми опадали прямо под ноги. Чудесные помидоры, красные, розовые, желтые, баклажаны и белая редька, сладкие и горькие перцы, черная редька и молодой чеснок и зелень, зелень, зелень во всех её проявлениях – разные салаты и кресс-салаты, кинза, реган и тархун и уж конечно петрушка с укропом. В общем, всего не перечислишь. И всё это свежайшее, только что с грядки или с дерева. И всё это за копейки. А то и вовсе задаром. С «походом» или, как сейчас говорят в ресторанах, «комплиментом от хозяина».

А это грозненское соте, так напоминающее своим звучанием нечто французско-балетное: соте – жете – фуэте. Впервые мы с женой попробовали его у нашей актрисы, жившей тут же, в «Бухенвальде», Лены Безмогорычной, бессменной Аленушки во всех сказках. Позже она вышла замуж за главного художника Ставропольского театра драмы Лешу Черного, в те времена учившегося в столице нашей родины на театрального художника, что не мешало ему – а может быть, и мешало, кто знает, – раз, а то и два раза в месяц прилетать к Лене на свидания. Вот ведь что любовь с людьми делает. Ну вот, вышла, значит, замуж и, естественно уехала к нему в Ставрополь – или сначала уехала, а потом вышла замуж, не суть важно, – родила ему двоих детей и, в конце концов, благополучно развелась, забрала детишек и уехала в театр в Шахты, что в Ростовской области.

Но это было потом, а сейчас она угощала нас своим соте. Перец горький, перец сладкий, баклажаны и помидоры, чесночок, лук и зелень – ну, в общем, по-видимому, всё то, что я только что перечислял выше. Всё это томится в казане и подается на стол холодным, под белое сухое вино. Ну вот, опять вино! А что я поделаю, если соте подается к столу под белое сухое вино. Да и вообще, если в городе оно было повсюду: на улицах – в бочках из-под кваса и по цене кваса, в гастрономах – незабвенное «Саэро», девяносто две копейки большая бутылка ноль семьдесят пять литра и шестьдесят копеек полулитровая. А в казачьих станицах, куда мы выезжали со спектаклями, на каждой калитке вывеска: «Прадаетца вино. 1 литр. 1 рубль». А за калиткой – стол в винограднике. А на столе всё те же овощи с зеленью и наломанный лаваш – «комплимент от хозяина». Ну как тут можно было пройти мимо? Вы смогли бы? У нас это плохо получалось.

Но вернемся на грозненский рынок. Конец февраля – начало марта. На рынке первая черемша. Не сибирская, ушедшая в лист и засоленная в бочке, и не дагестанская, выстрелившая в стебель, а свежайшая, только что проклюнувшаяся на склонах гор и тут же собранная местными горянками, привезенная на рынок, издающая резкий, но весьма приятный запах издалека и удушающее противный дух, когда её много и рядом. А на рынке её было не просто много – весь рынок завален ею. И в воздухе висит тяжёлое облако чесночного духа, ведь черемша – не что иное, как дикий чеснок. Но до чего ж она вкусна! Приготовленная и заправленная постным маслом, томатным соусом или сметаной, по вкусу она ни с чем несравнима. Так что ничего удивительного, что вся республика и все народы, её населяющие, варили, тушили или готовили её иным, собственным, фирменным способом и с удовольствием лакомились почти в каждом доме. Ну и, естественно, запах её надолго поселялся не только в домах, но и в трамваях, автобусах, магазинах, поликлиниках и других присутственных местах типа гори райисполкомов, нотариальных контор и даже Дома правительства, не говоря уже про театры.

Много лет спустя, приехав к своему давнему чеченскому другу Руслану Саламову в Москву, куда он перебрался со своей родней ещё до Первой чеченской, я с изумлением почуял знакомый запах:

– Руслан, неужто черемша?

– А ты думал! Сейчас Жанора приготовит. Родня с оказией передала из Грозного. Для тебя специально оставили. Пойдем за стол. И галушки будут, и копченый курдюк.

Эх, братцы, какой это был вечер. Мы вспоминали то время, такое дорогое для всех нас, город, театр эпохи Красницкого, спектакли из репертуара тех лет – «Валентин и Валентина», где я играл роль кап-лея Гусева; «Дон Сезар де Базан», где Роза играла Маритану; «Обыкновенная история», где Красницкий играл Адуева-старшего, а Володя Белоглазов, тогда ещё не имевший никаких званий, – младшего. Через год после премьеры в Липецк на гастроли придет известие о присвоении Володе звания «заслуженного» Чечено-Ингушетии. Ох и погуляли мы тогда! А позже, много позже, уже после нашего с Розой отъезда в Саратов, я узнал, что он получил звание «народного», но уже РСФСР. Во время Первой чеченской, так уж случилось, семья его затерялась где-то в России, сам он оставался в Грозном до последнего, сторожил квартиру, потом бежал в город Вольск, что под Саратовом. Работал в театре, сначала актером, а потом и главным режиссёром, отыскал жену и детей и живет теперь всей семьей где-то под Коломной.

А спектаклю «Валентин и Валентина» выпала яркая, хотя и не очень долгая жизнь, он пользовался неизменным успехом на гастролях, собирая полные залы. Все-таки надо отдать должное Красницкому – умел он кроить добротные спектакли.

Вениамин ПАНОВ

Заслуженный артист РФ, ЧИАССР, СО АССР

Осенью 1993 г. из-за известных событий мы были вынуждены переехать в г. Тюмень, и я снова работаю в Тюменском драматическом театре…

На работу в Грозненский русский театр им. М. Ю. Лермонтова мы переехали из г. Краснодара по приглашению главного режиссёра и актёра этого театра Евгения Иосифовича Красницкого. В Краснодаре нам говорили, что грозненский театр имеет крепкий, интересный творческий коллектив, но сам город не очень театрален, поэтому работать там не так уж приятно…

Но уже хотелось увидеть незнакомый город, знаменитую Чечено-Ингушетию с её бурной, романтической историей, с памятью о Лермонтове, захотелось поработать в театре, носящем его имя. Манило и то, что там совсем рядом – город Владикавказ, родина моей жены Марии Михайловны, в котором началась и наша с ней театральная и семейная жизнь…

И мы прибыли в Грозный к началу театрального сезона 1971–72 г. Немного разочаровало то, что театральное здание (бывший кинотеатр) было неказистым, не радовало глаз. Но творческий коллектив был действительно интересным, с яркими актерскими индивидуальностями, с достаточно высоким профессионализмом. Сразу обратили на себя внимание ведущие мастера – Г. А Гладких., В.Н Оглоблин., Б. К. Казанский., Н. Ф. Чипиженко., Т. Е Кулагина., В. И Плужникова. Великолепным, разносторонне одаренным актером был и сам Красницкий. Тонким вкусом обладал главный художник театра Э. Э.Валентинов. Все они были увенчаны почетными званиями и составляли крепкое ядро творческого коллектива. Несомненную ценность представляли актеры старшего поколения: Е. К. Колосовский – ярко-типажный мастер на эпизодические роли и очень органичный, узнаваемо-земной, с великолепной фактурой пожилого социального героя А. А. Чернущенко. Профессионально крепким было и средневозрастное поколение: И.Г Чипиженко., М. А.Слуцкая, Л. А. Лысова, Н. П. Жирнов, В. П. Сударев, в следующем сезоне к ним прибавились и вернувшиеся В. И. Плужникова и А. В. Поздоровкин, а также великолепно вошли в коллектив И. С. Гуревич, С. А. Михайлова. Самым одаренным среди творческой молодёжи был Владимир Белоглазов, он стремительно продвигавшийся в ряды мастеров сцены. Интересными, многообещающими были Галина Афанасьева, Роза Газизова, Елена Безмогорычная, Лина Захарова, Вадим Трахтенберг, А. Ческидов, Станислав Непряхин.

Главным спектаклем театра в то время считался «Дело, которому ты служишь» Ю. Германа. Он был поставлен Красницким ещё до нашего приезда, был им очень любим как одно из первых его режиссёрских удачных творений, которое утвердило его в коллективе в качестве режиссёра. До того Красницкий был в театре просто хорошим актером, и к нему привыкли как к своему товарищу. Одним из основных достоинств Евгения Иосифовича было то, что он и продолжал оставаться товарищем, утверждая свой режиссёрский авторитет только творчеством, создаваемыми спектаклями. Он был наделен огромным, умным юмором, врожденной культурой, и это помогало ему удачно разрешать возникавшие иногда трудности во взаимоотношениях с теми актерами, которые иногда ещё артачились, не желая подчиняться его должностным распоряжениям. Но Красницкого любили и уважали в коллективе, хотя иногда и подшучивали над ним, когда он допускал какую-нибудь оплошность. А шутки он воспринимал великолепно. Совсем недавно он прошел режиссёрскую стажировку в Москве, у знаменитого Андрея Гончарова, где принимал участие в создании спектакля «Три минуты Мартина Гроу» Г. Боровика, а теперь, к началу нового театрального сезона, поставил свой вариант этого спектакля на грозненской сцене.

Долго сохранялся в репертуаре театра поставленный режиссёром Перепелкиным спектакль «Обыкновенная история», в котором главные роли очень интересно играли Красницкий и Белоглазов.

Директором театра был Валерий Владимирович Губин. Тогда он только-только начинал своё директорство, работали они с Красницким дружно, сохраняя прежнее товарищество.

Старожилы театра – Оглоблин, Чернущенко, Колосовский и другие, – стремясь возвеличить прошлое театра, с гордостью рассказывали нам, что у них работал знаменитый герой немого кино Коваль-Самборский, чуть ли не начинал свой творческий путь Леонид Броневой, с юмором вспоминали, как приехал из Махачкалы работать в Грозный молодой и никому не известный Иннокентий Смоктуновский, но, переночевав в директорском кабинете одну ночь (больше его некуда было устроить), он на другой же день поехал дальше – кажется, в Волгоград…

Моя работа в грозненском театре началась с роли Петручио в «Укрощенном укротителе» Д. Флетчера, поставленном режиссёром В. С. Терентьевым. Затем были «Сослуживцы» Э. Брагинского и Э. Рязанова в постановке Е. И. Красницкого. Роли главных героев спектакля играли Красницкий и Плужникова, у меня был Самохвалов, встретился я в этом спектакле и со Слуцкой. Сценическое партнерство со всеми ними было интересным и приятным. Остальную часть сезона заняли вводы в идущие спектакли, наиболее значительным был ввод на роль Фабиано Фабиани в «Марии Тюдор» В. Гюго. Марию глубоко и сильно играла Валентина Плужникова, партнерство с которой всегда было захватывающим. Впоследствии у нас возникли очень хорошие, дружеские отношения и с Валентиной Ивановной и с Анатолием Поздоровкиным, её мужем, замечательным, ярким и разноплановым актером. К сожалению, когда через несколько лет они уехали от нас в Калининград, Валентина Ивановна погибла от трагической случайности в московской командировке, а года три спустя не стало и Анатолия Поздоровкина…

Мария Михайловна Панова сыграла в первом сезоне роль Нины Георгиевны в «Обратном адресе» Алексина, мать Жени в «А зори здесь тихие» Б. Васильева и пару вводов в идущие спектакли.

Следующий сезон начался с очень значительной для неё роли матери в спектакле «Валентин и Валентина» М. Рощина. Красницкий режиссировал увлеченно, добиваясь тончайших психологических подробностей, спектакль выстраивался как молодежный диспут о любви, который вел один из молодых персонажей в азартном исполнении Вадима Трахтенберга. В ходе развития сюжета спектакля он обращался с вопросами то к зрителям, то к своим сценическим партнерам, акцентируя какие-то смысловые моменты, и это рождало дополнительный интерес зрителей. Я играл роль прохожего, но в нашем спектакле это был не прохожий, а один из зрителей, которого в финале спектакля приглашал на сцену высказать своё мнение ведущий диспута. Мне приходилось на каждом спектакле весь второй акт сидеть в зрительном зале, и я имел возможность наблюдать, как каждый раз по-разному, но всегда глубоко и правдиво проживали актеры свои роли – и заглавная молодая пара В. Рожнов и Е. Безмогорычная и актеры старшего поколения – М. Панова, Н. Чипиженко, Н. Жирнов.

Дальше Панова сыграла Раису Александровну («В этом милом старом доме» А. Арбузова), мне в этом спектакле достался Гусятников. Ирина Чипиженко играла мою возлюбленную, это было уже второе наше партнерство с ней после «Укрощенного укротителя», где она очень темпераментно, азартно играла роль Марии. Теперь она была лиричной, мягкой, душевной, приятно было петь с ней «Как прекрасен этот мир» – меня захватывала её тонкая, чуткая музыкальность. Через пару лет она вместе с матерью, Ниной Фёдоровной, уехала в Москву, где стала актрисой одного из театров…

В том же сезоне я приобщился к местной национальной драматургии – сыграл Ису Азаматова в «Я не буду одинок» А Мальсагова, затем был введен, вместо заболевшего Г. А. Гладких, на роль Жамарзы в «Мы вернемся, нани!» А. Бокова. Оба спектакля были поставлены Евгением Иосифовичем, в них поднималась злободневная проблематика республики, и вызывали они живой зрительский интерес.

Новый сезон начался спектаклем «Враги» М. Горького режиссёра М. Серебро, с которым мы до этого работали вместе в Краснодарском театре. Мне досталась роль Николая Скроботова, Панова, в очередь с Плужниковой, играла роль Клеопатры. Интересно играли Оглоблин (Бардин Захар), Кулагина (Полина), Гладких (Бардин Яков), Красницкий (генерал Печенегов). Именно этот спектакль впоследствии приехал посмотреть главный режиссёр Московского театра им. Гоголя Борис Голубовский, прежде чем пригласить к себе на работу Красницкого.

Затем М. Серебро поставил «Восьмой грех» Л. Сергеева, в котором у Марии Пановой была роль Катерины Арсеньевны, у меня – генерала Трофимова (в очередь с Чернущенко). Затем был «Дон Сезар де Базан». Серебро поручил мне роль короля Карлоса II, а Маритану – Р. Газизовой и С. Михайловой. Много играли мы бесхитростную комедию В. Мхитаряна «Верните бабушку» в постановке Н. М. Тайц. В следующем сезоне М. Серебро поставил «Волки и овцы» А. Островского, мы с Анатолием Поздоровкиным сыграли Беркутова, Панова с Лысовой были замечательны в характерной роли Анфусы, которую обе играли с большим удовольствием. Очень хороши были в этом спектакле Н. Чипиженко (Мурзавецкая), В. Плужникова (Глафира Алексеевна), В. Оглоблин (Лыняев), И. Гуревич (Мурзавецкий). По окончании сезона М. Серебро переехал от нас в какой-то другой театр. Вскоре от нас уехали Евгений Красницкий и Валерий Губин.

Их отъезду предшествовало появление у нас замечательного режиссёра Е. Д. Табачникова. Он поставил яркий и эмоционально мощный спектакль «Орфей спускается в ад», в котором великолепно играли главные роли А. Поздоровкин и М. Слуцкая. Мне впоследствии, после отъезда из театра Г. Гладких, довелось войти в этот спектакль на роль Джейба, что было для меня большой радостью.

Особым событием явилось то, что поставил у нас спектакль («Нашествие» Леонова) главный режиссёр Чечено-Ингушского театра Мималт Мусаевич Солцаев, который принес в театр несколько иную постановочную манеру и сценическую эстетику. Событием было и то, что свой первый «взрослый» спектакль («Парижский жених» А. Папаяна) поставил наш актёр Игорь Гуревич. Впоследствии он сделал ещё несколько спектаклей («Романтиков» Ростана, «Пуск» Бокарева, «Дядю Богдасара» А. Пароняна, «Просто Петрова» А. и Л. Шаргородских), стажировался в Москве у Андрея Гончарова и, став окончательно режиссёром, уехал работать во Владивосток, в краевой драмтеатр им. М. Горького.

Я перечисляю в основном только те постановки, в которых были заняты мы с Марией Пановой, у нас сохранились программки только этих спектаклей. Но в это время были поставлены, в разные годы, и много других значительных спектаклей, таких, как «Человек со стороны» И. Дворецкого – режиссёр И. С. Петровский. Он же поставил осетинскую комедию Г. Хугаева «Андро и Сандро», в которой очень интересно играли Оглоблин и Поздоровкин. Красницкий, до своего отъезда в Москву, поставил «Долги наши»… и вампиловские «Провинциальные анекдоты», в которых и сам сыграл одну из ролей.

В сезоне 1975–76 г. театр возглавлял Г. Г. Чодришвили, он поставил «Пощечину» С. Михалкова, «Семью Гореловых» Б. Черенева, однако художественного значения они не имели.

В 1976–79 годы театром руководил М. М. Солцаев. При нем происходила ломка привычных бытовых приёмов актерской игры, устанавливалась особая графика сценических мизансцен и построений. Спектакли приобретали некоторую монументальность и метафоричность. Это было интересно, но и необычно и нравилось не всем. Нас начали обвинять в том, что мы теряем сценическое общение, хотя, в сущности, это говорило лишь о том, что мы не освоили по-настоящему режиссёрского метода Солцаева. Среди ярких его постановок: «Ночная повесть» Хоинского, в которой я сыграл интересную, почти трагедийная роль безымянного фотографа. Потом были «В августе сорок четвертого» В. Богомолова, «Глубокая разведка» А. Крона, «Трагедия человека» И. Мадача – монументальный спектакль, в сущности, история человечества, занят был весь актерский состав. Запомнились «На всякого мудреца довольно простоты» А. Островского и «Утиная охота» Вампилова.

В театре появились два новых режиссёра: опытный, возрастной Г. Л. Андреев и совсем молодой, обаятельный Руслан Фиров. Вместе с Г. Андреевым приехала группа актеров, из которых надолго в труппе остались только Станислав и Светлана Хомские, Людмила Брыткова и Валерий Стужев.

Спектакли Г. Андреева были профессионально крепкими, но всего лишь традиционными. Больше творческой свежести, поиска новизны было в постановках Руслана Фирова («В ночь после выпуска» В. Тендрякова, «Фантазии Фарятьева» Соколова и др.)

Но в 1980 г. он уехал от нас в свой родной г. Нальчик, успешно режиссировал там, затем был назначен министром культуры Кабардино-Балкарии. Мы с Пановой были заняты у Андреева в «Проходном балле», я играл в «Соловьиной ночи», у Р. Фирова оба мы играли в «Ночи перед выпуском», а Мария Михайловна – в «Фантазиях Фарятьева».

В 1979 г. М. Солцаев вновь возглавил Чечено-Ингушский театр, а главным режиссёром нашего стал А. И. Исаев. Он поставил «Синие кони на красной траве» М. Шатрова, я играл актера, действующего в образе Ленина. Задача была чрезвычайно трудной – оставаться самим собой, современным человеком, но действующим от имени Ленина… А инерция зрительского восприятия требовала похожести на Ленина! Это создавало дополнительную сложность – не поддаваться такому требованию…

А. Исаев поставил «Русский вопрос» К. Симонова, «Венецианские близнецы» К. Гольдони. Коллектив театра не принял его режиссуры, и сменил его на должности главного режиссёра театра вернувшийся к нам из Владивостока Игорь Сергеевич Гуревич.

В сезоне 1980–81 г. свой дипломный спектакль – «Загнанная лошадь» Ф. Саган – поставила у нас Лариса Куразова. На многие годы она стала очередным режиссёром у И. Гуревича, затем у В. И. Ильина, а в заключительном сезоне 1992 – 93 г. коллектив избрал её художественным руководителем театра. К сожалению, судьба обошлась с ней очень жестоко: она попала в автокатастрофу, получила тяжёлую травму…

Основу творческого коллектива по-прежнему составляла ведущая группа старожилов – В.Н. Оглоблин, В.С. Белоглазов, М. А. Слуцкая, Н. П. Жирнов, С. Михайлова, С. Хомский. К ним же можно отнести Г. Булушева, О. Попова, В. Епифанцева, Т. Епифанцеву. Интересной, талантливой была творческая молодежь театра – Н. Рощупкина, С. Левандовская, О. Шумилова, Т. Башлакова, Н. Гоголева, Н. Заводюк, Э. Юсупова, Л. Астафурова, Е. Аристархова, А. Малинов, О. Шумилов, В.Трифонов, Ю. Лаптев, И. Бабич, А. Голосков и многие другие. У всех у них были очень интересные работы в спектаклях театра, но, к сожалению, молодые актеры часто недолго задерживались у нас – специфика работы в наших условиях устраивала не всех, и они уезжали в другие города и театры…

В 1987 г. Гуревич уехал на Дальний Восток, забрав с собой целую группу молодых актеров, и театр возглавил Виталий Иванович Ильин.