Текст книги "Черчилль. Великие личности в истории"

Надо сказать, что старший брат Рандольфа, которого звали Джордж (1844–1892), унаследовав титул, вернулся к разгульной жизни своих прадедов. Чтобы ее профинансировать, он продал коллекцию картин старых мастеров из дворца за сумму, которая в нынешних деньгах эквивалентна по меньшей мере 50 миллионам фунтов стерлингов. Не помогла и женитьба на американской богатой наследнице. Его сын, девятый герцог – двоюродный брат и близкий друг Уинстона Черчилля, Чарльз (Сонни) (1871–1934), чтобы избежать банкротства, тоже женился на богатой американке – Консуэло Вандербильт, дочери железнодорожного магната. Брак принес деньги, но не счастье.

Лорд Рандольф (на фотографиях он очень похож на своего старшего сына, разве что Уинстон Черчилль никогда не носил таких роскошных пышных усов), в отличие от нескольких поколений своих предков, был весьма и весьма заметным политиком. Еще его отец, до того как унаследовал титул герцога, был депутатом нижней палаты парламента, Палаты общин, – разумеется, от Вудстока, расположенного фактически на пороге дворца Бленем. И когда он решил посвятить себя карьере политика, то попал в парламент от того же Вудстока. Впрочем, других вариантов было немного – на титул и наследство он претендовать не мог, только если бы его старший брат (следующий по старшинству брат, увы, умер во младенчестве) скончался, не оставив наследников. Рандольфу нужно было самому становиться кузнецом своей судьбы.

Войдя в парламент в 1874 году, он вскоре заслужил репутацию восходящей звезды консервативной партии. Его первая речь в парламенте получила похвалу лидера консерваторов Бенджамина Дизраэли – Уинстону Черчиллю было у кого унаследовать его талант оратора. В том же году он женился на блистательной американской красавице Джанет (Дженни) Джером, дочери богатого нью-йоркского финансиста Леонарда Джерома. Дженни была младше Рандольфа – с которым она, девятнадцатилетняя, встретилась на регате на острове Уайт в августе 1873 года – на пять лет, с тринадцати лет жила в Европе, получив европейское образование и воспитание. Ее ослепительная красота, остроумие, живость характера покорили Рандольфа, хотя тот факт, что Дженни была также и богатой наследницей, вряд ли прошел мимо его внимания. На третий день после знакомства Рандольф сделал Дженни предложение руки и сердца.

Отец Рандольфа отнесся скептически к его решению жениться на американской красавице и потребовал, чтобы свадьба состоялась лишь после того, как он выиграет выборы и станет депутатом парламента. Рандольф согласился, и после выборов января-февраля 1874 года брак между ним и Дженни был заключен. Это произошло 15 апреля 1874 года в британском посольстве в Париже. Меньше чем через восемь месяцев после свадьбы, 30 ноября 1874 года, Дженни родила первенца.

Curriculum Vitae

Ребенок, школьник, кадет

Недоброжелатели не перестают намекать, что такое раннее появление на свет будущего премьер-министра свидетельствует об «аморальности» молодых супругов. Более благосклонные историки говорят, что младенец родился семимесячным – Дженни за несколько дней до родов упала во время прогулки. К тому же вечером 30 ноября 1874 года, несмотря на то что она неважно себя чувствовала после поездки в конной коляске по плохой дороге, любившая развлечения Дженни решила принять участие в бале во дворце Бленем. Но во время бала ей стало совсем нехорошо, и в маленькой комнате на первом этаже на свет появился рыжий, курносый, очень крепенький и весьма голосистый младенец. Ему дали имя Уинстон – по отцу и рано умершему старшему брату Рандольфа – и Леонард, по отцу Дженни. Если бы ребенок действительно родился в срок, то наверняка его появлению на свет помогали бы лучшие лондонские акушеры, а не сельский доктор из городка Вудсток, расположенного рядом с Бленемским дворцом.

Аристократы викторианской эпохи были слишком вовлечены в дела высшего общества, чтобы иметь время на воспитание детей. Не был исключением и маленький Уинстон. Дженни, леди Рандольф, закружилась в вихре балов, приемов, выходов в театр, скачек, охот, из которых состояла социальная жизнь высшего общества. Обладающая красотой и умом, она всегда находилась в центре внимания, и ее многочисленные романы были обычным делом для того круга. В том числе и с принцем Уэльским, будущим королем Эдуардом VII (прадедом нынешней королевы). Особую пикантность этой интрижке придавал тот факт, что лорд Рандольф был ранее вовлечен в крупный скандал с участием принца, и тот даже вызвал его на дуэль. Впрочем, лорд Рандольф тоже не был безупречно верен супруге. Но главной его страстью оставалась политика.

Отец Уинстона был редким существом – политиком, следовавшим своим идеям и принципам. Во всяком случае, так считали его друзья. Его главной идеей была довольно неожиданная мысль, что консервативная партия, долгое время отстаивавшая интересы крупных землевладельцев и высшего класса, может превратиться в «демократический торизм». Едкое остроумие Рандольфа и готовность к резким и даже грубым высказываниям в адрес оппонентов привели к тому, что его опасались не только политики из либеральной партии, но и руководители консерваторов. Если бы Рандольф рассчитывал свою политическую карьеру как марафон, он, возможно, сумел бы восстановить влияние консерваторов на британский рабочий класс, которое имел Дизраэли, и остановить, казалось, неудержимый подъем либеральной партии под руководством непримиримого оппонента Дизраэли, Уильяма Гладстона. Но марафону Рандольф предпочел спринт. Многие современники решили, что он – просто бесшабашный политический игрок, заинтересованный лишь в собственной карьере. Но для друзей были важны его ум и очарование, сила воли и умение внушать уверенность единомышленникам. Свои эмоции он тратил столь же экстравагантно, как его предки-герцоги транжирили свои деньги.

В 1880 году консерваторы проиграли выборы, их руководство было, казалось, парализовано неспособностью эффективно оппонировать либеральному правительству Гладстона. Лорд Рандольф своими речами вдохнул новую жизнь в разбитую партию, вынудил уйти обанкротившееся руководство и во многом обеспечил победу консерваторов на новых выборах в 1886 году. Лорд Рандольф считал, что по праву должен занять пост премьер-министра, но в итоге лишь помог своему политическому конкуренту, маркизу Солсбери, который и возглавил правительство. Лорд Рандольф сперва получил пост государственного секретаря по делам Индии. На этом посту он, четырьмя годами ранее обрушивший на тогдашнего премьера Гладстона шквал сокрушительной критики за оккупацию Египта как ненужную авантюру, формально руководил войной против Бирманского королевства и его полной инкорпорацией в состав Индии. Затем он занял второй по важности пост в правительстве – канцлера (министра экономики и финансов). Но ненадолго – к концу 1886 года Рандольф подал в отставку, рассчитывая, что сможет вызвать отставку премьер-министра лорда Солсбери и сесть на освободившееся место. Но он просчитался – переворота не вышло, и политическое влияние лорда Рандольфа стало стремительно убывать.

Оживились недоброжелатели. Большая статья о лорде Рандольфе из старого энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона гласит: «Все эти перемены являлись следствием импульсивной, пылкой, порывистой натуры Ч. В анонимной брошюре, изданной в Лондоне в 1887 г. редакцией Pall Mall Gazette, Lord Randolph, Radical or Renegade?, сопоставлялись различные мнения Ч. и делался вывод, что радикалом Ч. нельзя назвать, ибо у него столько же консервативных заявлений, сколько радикальных, а ренегатом нельзя считать потому, что у него никогда никаких убеждений не было. При всем том даже враги в большинстве случаев не отказывали Ч. в искренности, честности и талантливости».

Ни матери с ее бурной светской жизнью, ни отцу с его политикой не было особого дела до маленького Уинстона, как и до его брата Джека, который был младше Уинстона на шесть лет. Обоих мальчиков воспитывала няня, незамужняя Элизабет Энн Эверест. В семью Черчиллей она пришла, когда Уинстону был всего лишь месяц, и взяла на себя все обязанности по уходу за ним и его раннему воспитанию. Уинстон любил своих родителей, но по необходимости издали. Позже он писал: «Моя няня была самым близким мне человеком. Госпожа Эверест ухаживала за мной и исполняла все мои желания. Именно с ней я делился многими своими тревогами». Для Уинстона она была «Вумани», «Вум» – «Женщинка».

Вум быстро поняла, что Уинстон ребенок весьма упрямый и своенравный (одну из гувернанток он доводил до истерики своим непрерывным криком, драчливостью и непослушанием) и что он гораздо лучше откликается на попытки компромисса, чем на жесткое приложение правил. Ей удавалось направлять огромную энергию своего подопечного в нужное и безопасное русло. В конце 1880-х, когда лорд Рандольф выполнял обязанности личного секретаря своего отца, вице-короля Ирландии, этому способствовали в том числе и прогулки по улицам и паркам Дублина. Однако Вум всегда опасалась фениев – ирландских националистов: внук вице-короля мог стать завидной целью, тем более что за несколько лет до этого секретарь предыдущего вице-короля был зарезан вместе со своим помощником средь бела дня прямо в центре Дублина. Впрочем, с ирландскими националистами Уинстону Черчиллю еще придется иметь дело в своей жизни.

Позже, когда почти восьмилетнего Уинстона определили в школу-интернат в Аскотте, недалеко от Лондона, – что было обычным делом для сыновей британских аристократов, – Вум регулярно навещала его, в отличие от родителей, но это не уменьшало любовь Уинстона к ним.

В школе Сент-Джордж Уинстон показывал неплохие академические успехи («очень хорошо» по истории и географии, но в то же время «письменные работы полны исправлений и неаккуратны»), однако не любил школьный режим и всячески выражал свое с ним несогласие – иными словами, был весьма непослушным школьником. В ту эпоху «неуд» по поведению заносился розгами прямо на ягодицы провинившегося ученика, а директор школы, похоже, имел садистские наклонности и порол своих подопечных до крови. Впрочем, юный Уинстон, несмотря на жестокие порки, категорически отказывался подчиняться школьным правилам (в том числе воруя сахар из кладовки), более того, не упускал случая выразить свое их неприятие как можно более демонстративно – например, однажды растоптал в пыль соломенную шляпу-канотье директора школы.

Порки продолжались с завидной регулярностью в течение трех лет, пока Вум, зная об исполосованной попе своего любимца и замечая, что наказания стали сказываться на его здоровье, не смогла уговорить лорда и леди Рандольф перевести старшего сына в другую, гораздо более гуманную школу – в Хоуве, на южном берегу Англии. В новой школе Уинстон стал учиться лучше, но шалить не перестал и гордо носил звание худшего в классе по поведению.

Надо сказать, что своего мучителя Черчилль не простил и уже взрослым хотел вернуться в свою первую школу, намереваясь самолично его выпороть. Но тот, как выяснилось, заблаговременно умер задолго до этой встречи с выпускником.

Негодуя на своего проказника-сына, лорд Рандольф не мог не задумываться о том, что маленькому Уинстону было от кого унаследовать такую черту характера. Сам лорд Рандольф не чурался шалостей во время учебы в Итоне – наверное, наиболее знаменитом из английских колледжей. А во время учебы в Оксфорде он регулярно получал выговоры за пьяные выходки в компании своих товарищей по пресловутому скандальному клубу «Буллингдон», включая битье окон в Рандольф-отеле, через дорогу от знаменитого Ашмолеанского музея. Кстати сказать, из наших современников в клуб «Буллингдон» входили такие известные выпускники Оксфорда, как журналист, писатель и политик Борис Джонсон, бывший премьер-министр Дэвид Камерон или бывший министр иностранных дел Польши Радослав Сикорски.

Когда пришло время отдавать старшего сына в колледж – а в Англии это до сих пор происходит после достижения ребенком одиннадцати либо тринадцати лет, в зависимости от колледжа, – лорд Рандольф решил, что его отпрыск, увы, не дотягивает до Итона по своим умственным способностям. Другим соображением было то, что Итон располагался в долине Темзы, влажный воздух которой мог неблагоприятно повлиять на здоровье Уинстона, недавно перенесшего тяжелое, чуть не ставшее фатальным воспаление легких. Но положение тем не менее обязывало отдать Уинстона в не менее знаменитую школу, и это автоматически означало, что выбор падет на Харроу. Рандольф Черчилль и в целом не испытывал особой любви к детям, а с собственными сыновьями был подчеркнуто холоден и строг. Насколько далек он был от Уинстона, может показать, например, письмо одиннадцатилетнего мальчика к отцу, в котором тот говорит о будущем в новой школе и из которого ясно, что он даже не знает, в какой школе в свое время учился его отец… Но, несмотря на холодность и придирки отца, Уинстон боготворил его. Может быть, то, что он так редко его видел, подобному обожествлению только способствовало.

Итак, Харроу. Чтобы попасть туда, требовалось сдать вступительный экзамен. В своих воспоминаниях «Мои ранние годы» Черчилль так пишет об этом: «Я написал свое имя сверху на странице. Я написал номер вопроса. Но затем я не смог придумать ничего, что относилось бы к делу либо было правильным. Случайно непонятно откуда появились клякса и несколько мазков. В течение двух часов я глядел на это печальное зрелище». Как мы увидим дальше, здесь, как и в других автобиографических книгах Уинстона Черчилля, не следует принимать на веру каждое слово. Дело даже не столько в том, что писал Черчилль, сколько в том, что не попало на страницы его книг. Так и здесь Черчилль решил оставить за кадром тот факт, что он весьма неплохо справился с экзаменом по математике. Да и в целом при подготовке к экзаменам в Харроу он нашел, что знает больше, чем требует вступительная программа по геометрии, истории или алгебре. Правда, надо отметить, что в средней школе отношения с математикой у Уинстона не сложились.

Как бы то ни было, в апреле 1888 года тринадцатилетнего Уинстона по результатам вступительных экзаменов поместили в класс для менее способных учеников, а после первого года учебы – в так называемый «армейский» класс, то есть в класс, выпускники которого не планировали поступать в университеты, для чего было необходимо знание латинского языка. В Оксфорде подобное требование ко всем абитуриентам отменили только во второй половине ХХ века. Лорд Рандольф решил, что военная карьера прекрасно подойдет для непутевого сына, который к тому же любил играть со своей большой коллекцией оловянных солдатиков, проводя с ними разнообразные маневры и перестроения. Латынь в некотором объеме входила в программу, но юный Уинстон ее ненавидел. Так же скептически он относился и к древнегреческому, из которого знал только алфавит. Когда он услышал, что политический противник его отца премьер-министр Гладстон отдыхает, читая в оригинале поэмы Гомера, то сказал: «Так ему и надо!»

По закону непредвиденных последствий то, что юный Уинстон оказался в «армейском» классе, сослужило ему хорошую службу – пусть латынь там изучалась минимально, зато большое внимание уделялось урокам английского языка. Именно в колледже будущая звезда британской политики получила основы блестящего владения английским языком, его грамматикой, искусством композиции сочинений – всем тем, что способствовало дальнейшей карьере Уинстона Черчилля как журналиста, писателя, оратора и политика. Обучение «всего лишь английскому письму» считалось непрестижным, но уроки привили Уинстону глубокую любовь к своему родному языку. Как он позднее говорил, он овладел мастерством «важнейшей структуры обычного английского предложения», что, по его мнению, было «благороднейшим достижением».

Учеба в Харроу помогла отшлифовать и другой столь же важный в политике талант – едкое остроумие и язвительность по отношению к противникам, для чего здесь была масса мишеней. Поведение Черчилля нисколько не улучшилось по сравнению с начальной школой. Он продолжал оставаться упрямым индивидуалистом, по-прежнему игнорировал школьные правила и встревал в перепалки, особенно ненавидя «дедовщину» среди учеников.

Учителя жаловались на отсутствие самодисциплины у их подопечного, на его лень и своенравие. Директор школы отмечал, что «невозможно полагаться на то, что он где бы то ни было будет вести себя прилично». В ответ на их упреки Уинстон только огрызался и всячески отстаивал собственную правоту. Когда директор заявил ему: «Черчилль, у меня есть очень серьезные основания быть недовольным вами», – он в ответ не полез за словом в карман: «А я, господин директор, имею весьма серьезные основания быть недовольным вами». После очередной порки, которую осуществлял глава его «дома» (отделения школы), упрямый подросток заявил ему: «Я вырасту более знаменитым, чем вы», в ответ на что позвучало: «В таком случае, получи двойную порцию».

Его соученики по Харроу также вспоминали, как «маленький рыжий курносый младшеклассник с веселым лицом» в первый же свой учебный год одержал победу на состязании школьных ораторов, произнеся речь, оказавшуюся гораздо убедительнее, чем у его старшего оппонента. Уинстон не обращал внимания на свою шепелявость, хотя она нередко становилась мишенью насмешек товарищей по школе. Впрочем, и другим доставалось от него. Например, он как-то столкнул в воду своего будущего коллегу по правительству Лео Амери. Амери, будучи редактором школьной газеты, отомстил Уинстону тем, что наполовину сократил его письмо в газету, критикующее порядки в школьном спортзале. Уинстон чуть не плакал, поскольку пропали, как он считал, его лучшие фразы.

Молодой Черчилль рано понял, что обладает отличной памятью, и не стеснялся ее демонстрировать. Однажды, когда школьникам дали задание выучить сотню строчек из книги уже ранее упоминавшегося историка Маколея о Древнем Риме, Уинстон перевыполнил норму в двенадцать раз, выиграв школьный приз. Его одноклассники вспоминали, что он мог цитировать пьесы Шекспира целыми сценами и с удовольствием поправлял учителей, если те делали ошибки в строчках поэта.

Многочисленные недоброжелатели отмечали, что в Харроу Черчилль учился плохо. На первый взгляд это так. Однако плохие результаты учебы были определены не недостатком способностей – учителя отмечали, что юный Уинстон весьма талантлив, – но скорее характером нашего героя. Он занимался только тем, что ему было интересно, и категорически отказывался от всего остального. Ему нравились английский и история (еще, пожалуй, химия), и он их охотно изучал, игнорируя все прочие предметы школьной программы. Заставить его учить что-то против его желания оказалось абсолютно невозможно.

Яркий индивидуализм Уинстона не способствовал его участию в командных видах спорта, которые традиционно ценятся в английских школах. Зато, несмотря на довольно частые болезни, он весьма хорошо показал себя в индивидуальных видах спорта. Мальчик отлично умел плавать, стрелять из винтовки и фехтовать. В 1892 году восемнадцатилетний Уинстон стал победителем чемпионата по фехтованию среди учеников британских частных школ – вовсе нелишнее достижение для молодого человека, поставившего себе целью стать армейским офицером.

Тогда же проявился и интерес молодого Уинстона к политике. Как и у отца, его политические взгляды тяготели к партии консерваторов. Он неоднократно приходил в парламент, чтобы послушать с гостевой галереи выступления депутатов. Когда один из друзей лорда Рандольфа узнал, что Уинстон слушал его речь, он спросил, что его юный знакомый понял из нее. Прямолинейный молодой человек ответил: «Я заключил из нее, сэр, что корабль нашего государства испытывает трудности в бурном море».

Чего не хватало Уинстону, так это родительского внимания и одобрения. С этим, увы, было сложно. Ни лорд Рандольф, ни Дженни обычно не откликались на его просьбы приехать в Харроу на то или иное важное для их старшего сына событие. Когда Уинстон в свой первый год в Харроу написал матери письмо с просьбой приехать на представление школьной пьесы, она отказалась, так как устраивала в этот день прием в своем лондонском доме. Отец Уинстона как-то был рядом с Харроу по делам, но вместо того, чтобы воспользоваться случаем повидаться с сыном, проигнорировал такую возможность. Лишь верная Вум приезжала к Уинстону, и он прогуливался с ней по главной улице городка. В своих частых письмах к Уинстону она всегда интересовалась, как у него дела, и постоянно заверяла, что готова тотчас к нему приехать, если Уинстон почувствует, что ему нужно поделиться чем-то важным.

Родители Уинстона поступили со своей няней с исключительной черствостью. После девятнадцати лет самоотверженной службы ее уволили даже без пенсии. Уинстон, уже учившийся в военной академии (училище), посылал своей няне небольшие суммы из своих собственных средств. В июле 1895 года Вум тяжело заболела. Услышав об этом, Уинстон покинул училище, обеспечил госпоже Эверест услуги врача и медицинской сестры и провел с ней последние часы ее жизни. Он организовал ее похороны, заплатил за надгробие, а также за постоянный уход за могилой. В письме к Дженни прозвучал немой упрек: «Я совершенно подавлен, и я осознал, что не понимал, сколько старушка Вум значила для меня». Через пять лет после смерти няни в своей приключенческой повести «Саврола» он вывел ее в образе верной служанки Беттины.

Но прежде чем поступить в военную академию Сандхерст, Уинстону пришлось приложить немало усилий. Его выпускные оценки в Харроу, к сожалению, не давали ему путевки для начала какой-либо карьеры. С третьей попытки, после занятий с репетитором, Уинстону удалось преодолеть вступительный барьер. К огромному неудовольствию своего отца, он оказался по результатам десятым с конца из 102 новых курсантов, не дотягивая до требований для офицера пехоты, но набрав достаточно баллов для того, чтобы начать учебу в качестве будущего кавалериста. Считалось, что пехотинцу требуется больше интеллекта для выполнения поставленных задач. Лорд Рандольф был убежден, что кавалерийские офицеры имеют – как это было во всех армиях во все времена, наверное, – слишком скандальную репутацию, неподходящую для его ветреного отпрыска.

Уинстону пришло гневное письмо от лорда Рандольфа. Отец фактически угрожал разорвать всякие контакты со своим старшим сыном. «Я больше не придаю ни малейшего значения ничему из того, что ты можешь сказать о своих достижениях и делах… Если ты не сможешь удержаться от того, чтобы вести праздное бесплодное существование, подобное тому, какое ты вел в школе и в последние месяцы, ты просто превратишься в аристократического транжиру, одного из сотен отбросов частных школ». Отец Уинстона также написал своей сестре, что его сын «доказал свою полную ничтожность как учащийся или как добросовестный работник». Уинстон был чрезвычайно расстроен таким мнением отца, перед которым преклонялся, и в ответ пообещал ему, что его результат на вступительных экзаменах никак не повлияет на его прилежание и поведение во время учебы в Сандхерсте.

Собственно, так и произошло. Уинстон, казалось, мгновенно повзрослел, хотя поначалу офицеры училища были обескуражены его попытками оспорить отдаваемые приказы. Сам он писал, что чувствует, как «растет с каждой неделей». Его отставание в латыни, французском и математике больше не имело никакого значения, теперь его учебную программу составляли тактика, военное право и администрация, фортификация. Уинстон особенно любил полевые занятия по этой последней дисциплине: рытье окопов, строительство заграждений из мешков с песком, установку мин. Как подобает будущему кавалерийскому офицеру, он полюбил верховую езду и считался вторым самым искусным наездником в академии. Особенно ему нравилась игра в поло, которой он увлекался до весьма зрелого возраста, и он сильно переживал, что в течение первых двух курсов обучения поло не уделялось много внимания.

Во время последнего года обучения Черчилль оказался в центре общественного скандала, что было вполне в его характере. Курсанты любили посещать театр «Империя» на площади Лестер-сквер в центре Лондона, причем главным образом для того, чтобы проводить время в его баре в компании девушек «с пониженной социальной ответственностью». Конец викторианской эпохи характеризовался существенным ростом религиозности и сопряженными с ним попытками реформ морали. Бар «Империи» в какой-то момент стал объектом внимания таких моральных реформаторов во главе с тогдашней знаменитостью Ормистон Чант. Она повела кампанию за то, чтобы изгнать проституток из бара театра. Администрация театра установила ширму, отделившую посетителей представлений от пришлых с улицы. Молодым и горячим головам среди кадетов Сандхерста это совершенно не понравилось. Черчилль подбил однокурсников на то, чтобы сорвать ширму, и произнес, пожалуй, первую из речей для широкой публики в защиту своих действий: «Дамы „Империи“, я отстаиваю свободу!»

Тем не менее такие выходки не помешали Уинстону на выпускных экзаменах в декабре 1894 года оказаться двадцатым из ста тридцати кадетов. Особенно отличился он на выпускных экзаменах по тактике, строевой подготовке, гимнастике и верховой езде. Он закалился физически, тогда как при поступлении в академию был слишком худосочным для армии. Его отец по-прежнему хотел, чтобы старший сын пошел в пехоту, и смог организовать ему место в Шестидесятом стрелковом полку. Но Уинстон все-таки предпочитал кавалерию и обратился за помощью к своей матери. У Дженни хватало знакомств в высших армейских кругах, и Уинстон был зачислен в Четвертый гусарский полк.

Однако лорд Рандольф не увидел своего сына в новой гусарской форме. На следующий месяц после выпускных экзаменов Уинстона, 24 января 1895 года, он умер в Лондоне – как раз когда старший сын начал вызывать у него уважение. Здоровье лорда Рандольфа катилось под откос последний десяток лет, с момента его отставки из правительства. Врач диагностировал его болезнь как сифилис с поражением центральной нервной системы. С этим диагнозом не все ясно: во-первых, он не сопровождался традиционным для того времени медикаментозным лечением; во-вторых, медицина конца ХІХ века ставила этот диагноз гораздо чаще, чем нужно, что неудивительно – возбудитель был открыт только в начале ХХ века. Сейчас более распространено мнение, что отец Уинстона Черчилля страдал от опухоли в левом полушарии мозга.

Во всяком случае, симптомы в последние годы жизни лорда Рандольфа показывали изменение личности, характерное для разрушительных процессов в мозгу. Он перестал выступать в парламенте, так как речь его стала бессвязной, заикался, терял нить рассуждений. Перестал уделять внимание своей внешности, стал слезлив. Дженни в последние месяцы его жизни верно ухаживала за мужем, даже поехала с ним в путешествие по Средиземному морю в надежде улучшить его здоровье – но тщетно. Смерть пришла как избавление, причем в возрасте всего сорока пяти лет. Поскольку дядя Уинстона, герцог Мальборо, тоже умер нестарым, Черчилль вбил себе в голову идею, что и ему суждено прожить недолго. А значит, следовало спешить, чтобы оставить после себя след в истории.