Текст книги "Шут-парад, или Правдивые истории обо всех шутах, паяцах, скоморохах и буффонах, паясничавших во все времена во всех странах и у всех народов мира"

Глава II. Домашние шуты в средние века

Шуты в домах вельмож – Шуты в домах духовных лиц. – Празднество глупцов. – Бродячие шуты. – Атрибуты и одежда шутов

Домашние шуты, развлекавшие древних греков и римлян, пережили падение Западной Римской Империи. Мы их встречаем и в Средние века в замках, монастырях, при особах вельмож, аббатов, епископов: такие шуты не вымирали, они продолжали существовать, не смотря па запрещения королей и духовенства.

Следует, однако, признаться, что в эти времена невежества, когда развлечением считалась или охота или война, когда люди не видели никаких удовольствий и были погружены во мрак cyeвeрий и невежества, который тяготели над ними, как тяжелое бремя, – шуты, конечно, представляли собою некоторого рода развлечение; их всюду принимали и они всюду являлись желанными гостями. В особенности, женщины любили слушать шутов. Но, действительно, жизнь в замках была очень скучна и однообразна. Представьте себе один из этих громадных мрачных замков, которыми была усеяна почти вся Западная Европа; эти замки были окружены глубокими рвами, через которые проходили по подъемным мостам, высокие стены с массивными воротами, возвышались вокруг всего здания, зубчатые башни замка виднелись еще издали, а под зданием находились ужасные подземелья. Конечно, жизнь за этими стенами казалась очень скучною и монотонною. Еще владелец замка имел кое-какие развлечения; он был занят охотой и войной: охранял свои владения, делал набеги на соседей или сам отражал их набеги; творил у себя в замке суд и расправу; но что было делать его жене? В то время еще турниры не вошли в обычай и развлечений не было никаких. Ей ничего не предстояло иного, как только взобраться на вершину башни и смотреть оттуда па окрестности, но в то время и окрестности не представляли ничего особенного; все было так тихо и монотонно: горы и леса, реки и долины. Еще не было трубадуров, которые так хорошо умели воспевать крестовые походы; не являлось красивого рыцаря, который скакал бы во всю прыть, по направленно к замку, прильнув к шее лошади. Конечно, при таком отсутствии развлечений, шут положительно являлся кладом; он умел и плясать, и скакать, выделывая такие уморительные прыжки: он пел песни смешные и забавные, играл на волынке или на флейте, знал столько загадок, поговорок, прибауток; рассказывал такие интересные сказки и побасенки; он один был причиною тому, что в этих громадных скучных залах замка раздавался веселый непринужденный смех. Шут всегда занимал более высокое место чем собака, обезьяна или орлик, которых благородные дамы кормили из своих рук, и которые служили им также развлечением.

Рис. 2. Шут (по рисунку Гольциуса)

Большей частью, такой шут походил на Эзопа, как им его изобразил Плануд. Чем более он был безобразен и уродлив, тем большим успехом он пользовался; и чем более хозяева замка ласкали и баловали такого шута, тем более его ненавидели пажи и прислуга; но за то и шуты хорошо умели мстить за себя, выбирая и пажей и прислугу мишенью для своих шуток и острот. Если какой-нибудь шут недостаточно хорошо знал свое ремесло, то ему давали учителя, который обязан был его усовершенствовать в этом искусстве. «Шут, живущий в знатном доме, – говорит Жакоб в своем «Рассуждении о шутах французских королей», воспитывался с таким же старанием, с таким же трудом и такими же издержками, как и ученый осел… К нему приставлялся наставник… Он должен был заучивать прыжки, поговорки, прибаутки, песенки. Часто случалось, что если он дурно приготовлял свой урок, то его стегали ремнем и затем отправляли обедать на кухню, вместе с поварятами.

Taкиe шуты часто принадлежали к одному семейству, так как их ремесло переходило по наследству от отца к сыну; были даже целые династии шутов. Библиофил Жакоб, упоминая о Гильоме Бушэ, приводит при этом очень интересные подробности, Здесь речь идет об одном идиоте, появившемся на свет Божий.

«Этот слуга происходил из такого рода и из такой семьи, где все отличались глупостью и веселостью; кроме того, все те, которые рождались в этой семье, откуда происходил этот слуга, отличались также глупостью и оставались такими на всю жизнь; вся знать брала себе шутов из этой семьи, так что ее глава получал большие деньги. Подобное преимущество, конечно, унижает человеческое достоинство.

Рис. 3. «Похвала Глупости», из книги Эразма Роттердамского (Рис. Гольбейна).

Некоторые из этих шутов были, однако, люди с сердцем. Под их плащом шута билось действительно прекрасное сердце; это же сердце точно так же, как и сердце их повелителей, разрывалось на части от страданий. Трибулэ, которого изобразил Виктор Гюго в своей пьесе «Король забавляется», вовсе не похож на настоящего Трибулэ, как это мы докажем в следующей главе; но он может сойти за бессмертный тип тех шутов, которых, вероятно, было достаточно и которые, под тяготением всеобщего презрения или терзаемые какою либо печалью, должны смеяться по обязанности в то время, как их глаза, готовы были наполниться слезами, или когда их душа была исполнена негодования и отвращения!

Однако, шуты появлялись не только в замках знатных вельмож, но даже попадали во дворцы коронованных особ; здесь-то, быть может, появлялись наиболее замечательные шуты; но что еще более удивительно, что подобные шуты встречались и в монастырях; некоторые духовные лица любили развлекаться выходками шутов и скоморохов. Об этом факте упоминается в документах, собранных в XVIII столетии одним немецким юрисконсультом Гейнеке и бенедиктинцем Мартэном. Гейнеке упоминает об одном запрещении 789 года, в силу которого, духовным лицам не дозволялось держать шутов, охотничьих собак, соколов и стремянных. Однако, не смотря на все эти запрещения, шутовство и скоморошество не прекращалось.

Рис. 4. «Шут», из коллекции Геннена.

Доказательством этому может служить «Празднество Глупцов», которое продолжалось до XVI столетия. Ученый дю-Тильо в одном из своих сочинений, изданном в Лозанне, в 1741 году и озаглавленном «Мемуары, которые могут служить для истории «Празднеств Глупцов» которые справлялись при многих Церквах» и, дает интересные подробности относительно этого странного обычая.

По дю-Тильо, празднество глупцов берет свое начало от Сатурналий, которые праздновались в Риме: во время этого празднества слуги надевали одежды своих господ и садились вместе с ними за стол, в воспоминание о золотом веке, когда все были равны. Когда язычники приняли христианство, то им было очень трудно отвыкнуть от этих празднеств, исполненных такого неподражаемого веселья. Епископы, для облегчения перехода из одной религия в другую, допустили в новой церкви такого рода празднества, во время которых причетники открыто совершали богослужение, как в древних сатурналиях, слуги садились за стол вместе со своими господами. Однако, подобное веселье скоро перешло границы приличия, так что духовные власти вскоре же и запретили подобные празднества. Св. Августин в своей проповеди «De Tempore» начале V столетия и Толедский Собор в 633 г. также запретили эти празднества, по это не имело ycпехa, потому что они все еще продолжались в течение нескольких веков. Праздник глупцов обыкновенно справлялся на святках и в особенности в день Нового Года. В кафедральных соборах, в день назначенный для этого праздника, причт выбирал из своей среды епископа Глупцов и посвящение его в этот сан сопровождалось целым рядом шутовских обрядов. Когда посвящение было совершено, то епископ Глупцов совершал богослужение с митрою на голове с посохом и епископским крестом в руках. В церквах, которые находились в прямой зависимости от папского престола, избирался не епископ Глупцов, а папа Глупцов; в монастырях избирался аббат или аббатиса. Замечательно то обстоятельство, что все эти папы, епископы и аббатисы дураков, пользовались своим недолгим, пребыванием в сане, и выбивали в свою честь медали и жетоны и даже чеканили (из олова или другого сплава) шутовскую монету со своими изображениями. Новоизбранного епископа, папу пли аббата, окружала целая толпа мелких причетников, переодетых в женские платья, в масках с гудками и волынками в руках. Вся эта толпа пела неприличные песни, кричала во все горло, ела колбасу и сосиски, словом, эти люди вели себя, как помешанные: они играли в кости, в карты, гоняли по всей церкви чад от кадильниц, в которые вместо ладана были положены обрезки старых подошв.

Рис. 5. Свинцовый жетон Патриарха невинных

Этот праздник заканчивался катаньем в навозных телегах по всему городу, причем клирики потешались тем, что бросали горстями навоз в прохожих.

В некоторых епархиях, в особенности в Рейнской, многие епископы принимали участие в особого рода увеселениях, которые назывались, как и во время Горация «Декабрьской свободой». Этот факт хотя и кажется уже слишком странным, но тем не менее, он подтверждается многими документами, собранными дю-Тильо в его мемуарах.

Однако, не следует думать, что этот праздник глупцов одобрялся только наиболее молодыми и наименее серьезными духовными лицами. Один ученый, по словам Герзона[17]17
  Жан Герзон (1363–1420) это одно из самых замечательных лиц XV века. Он был ректором Парижского университета и не переставал восставать против кровавого соперничества двух партий: Орлеанской и Бургундской. Он написал свой знаменитый устав, но которому хотел ввести коренные реформы в администрации королевства: на соборах Базельском и Констанцском он ревностно защищал учение церкви, боролся против сектантов и восставал против распущенности духовных лиц. С 1417 года он удалился в уединение и окончил жизнь в одном из монастырей в Лионе.


[Закрыть], даже поддерживал такого рода мнение, что подобная церемония была так же приятна Богу, как и празднование Благовещения Пресвятой Девы.

В некоторых местностях праздник глупцов соединялся с праздником ослов или с разными другими увеселениями; это доказывало, что в средние века, церковь не всегда предавала шутовство анафеме. К празднику глупцов присоединялся тоже еще и праздник ветвей, состоявший в том, что причетники целой процессией отправлялись 1-го мая в лес епископа. На обратном пути они шумели и кричали, заставлял одних прохожих прыгать через помело, а других танцевать и петь. Такая балагурная церемония продолжалась от 28 го апреля по 1-е мая. В промежутках между службами каноники играли в кегли, под сводами церкви или давали там представления и концерты.

Но еще было хуже того, когда один каноник, по имени Бутейль, который около 1270 г. установил особого рода службу, называемую «obit»[18]18
  Слово «obit» означает в католической религии заупокойную обедню, которую ежегодно служат по умершим.


[Закрыть]; он ставил на клирос пять бутылок вина для певчих, принимавших участие в этой службе. С тех пор, во время этого празднества певчие постоянно напивались допьяна. Во время питья вина певчие пекли еще особого рода пирожки, которые назывались мордобойки (casseinuseaux); их называли так потому, что тот, кто подавал такие пирожки, грубо бросал их в лицо другим.

Как уже было сказано выше, праздник глупцов справлялся и в монастырях, как в мужских, так и в женских и это продолжалось до XVII столетия. В одном из писем, адресованном на имя Петра Гассенди в 1645 году, один старый монах, по имени Матюрэн де Нёри[19]19
  Матюрэн де Нёри из Шилона, старый монах, бывший наставником у детей Франсуа Бошара де Шампиньи, губернатора Прованса, к которому и определил его Петр Гассэнди в 1643 г. Петр Гассэнди был известный ученый, наставник Мольера; он ввел было в моду философию Эпикура, к которой питал сильное пристрастие.


[Закрыть], жалуется на те неприличные церемонии, которыми сопровождалось празднование глупцов или невинных во многих монастырях Прованса

Мирская братия, которую называли также "капустниками" (соnре-choux), потому что они занимались домашними и огородными работами, а во время празднества глупцов занимали места монахов в церкви. Они надевали навыворот разорванные ризы, держали в руках священные книги вверх ногами, делая вид, что их читают, надевая при этом очки с вынутыми стеклами, а вместо них вставляли апельсиновые корки, дули в кадильницы, наполненные золою и осыпали ею друг друга. Словом, творили всякого рода безобразия.

Дю-Тильо упоминает еще о мемуарах Антония Лансело, члена Академии надписей (1675–1740), относительно древнего празднества глупцов в Вивиэрской епархии. Во время этого празднества происходить сначала выбор аббата духовенства, которого назначал низший клир (молодые каноники и клир). Затем служили молебен, после этого происходила процессия, которая повторялась в течение всех восьми дней празднества.

Рис. 6. Жетон «папы глупцов»

Епископ Глупцов появлялся в день св. Стефана. Он пользовался своим званием только в следующие дни: в день св. Стефана, в день св. Иоанна и в день св. Иннокентия. Он облачался в одеяние епископа и благословлял народ!».

Конечно, серьезные люди хорошо понимали, что подобные церемонии только развращали нравы и потому старались всеми силами воспрепятствовать подобным процессиям и празднествам.

Соборы, папы и епископы рассылали запрещения и предавали анафеме непослушных.

Морис де Сюлли, епископ Парижский, в конце XII века и Одон де Сюлли, в начале XIII столетия, строго запрещали подобные церемонии, но все эти заботы епископов были совершенно напрасны; народ вышел из повиновения и продолжал справлять праздник глупцов со всеми сопровождавшими его неприличными церемониями; так это продолжалось более 250 лет. В 1444 году богословский факультет в Париже, по словам Мэзерея[20]20
  Мэзерэй родился в 1610 году, умер в 1683 г. Он приобрел известность своей «Историей Франции»; это был объемистый труд в трех томах.


[Закрыть], написал, по просьбе епископов, письмо ко всем прелатам и ко всем епископам. чтобы прекратить все увеселения подобного рода. В 1435 г. декретом Базельского собора запрещались не только празднества глупцов, по даже и маскарады, а те духовные лица, которые допускали в своих епархиях подобные увеселения, отрешались на три месяца от должности. Словом, на каждом соборе, которые следовали один за другим, в ХV и в XVI столетиях, постоянно издавались декреты, запрещающие все церемонии, подобные празднеству глупцов.

Светские власти присоединились к духовным и также всеми силами старались искоренить все неприличные процессии и торжества. Так в 1552 году Дижонский парламент издал циркуляр, в котором строго запрещалось переодеванье мужчин в женские платья, ношение масок, а также и все неприличные церемонии; послушникам же угрожало строгое наказание: их отдавали под суд, как преступников. Этот циркуляр был прочитан всенародно и затем несколько сот его экземпляров были расклеены на дверях приходских церквей и на углах улиц.

Рис. 7. «Похвала Глупости», из книги Эразма Роттердамского (Рис. Гольбейна)

Соединенными силами духовных и светских властей удалось, наконец, совершенно искоренить обычай праздника глупцов и тому подобных церемонии. Однако, шутовства нельзя было искоренить совершенно; многие протестантские пасторы позволяли себе говорить такие проповеди, которые возбуждали в публике смех. Вообще, пасторы любили жестикулировать, повышать и понижать голос, что выходило у них нисколько театрально. Часто эти пасторы для объяснения догматов религии делали такие странные сравнения, что невольно приводили слушателей в сильное недоумение. Правда, некоторые из этих проповедников делали это не из шутовства, но совершенно по неведению, вовсе не имея и в мыслях, что их странные сравнения могут вызвать улыбку на устах их слушателей; но также были и такие проповедники, которые умышленно присоединяли шутовство к своим проповедям. М. А. Канель в одной из своих книг озаглавленной: «Исторические исследования относительно шутов французских королей», приводить массу интересных документов, по поводу подобных проповедников; из них особенно замечательны были: Мишель Мено и Оливье Майяр. Первый из них был из ордена кордельеров; он родился около 1450 г. и умер в Париже в 1518 или 1519 году. Ею прознали Лангдор (золотой язык).

Оливье Майяр родился в Бретани в 1440 году, умер в 1503 г. и был проповедником при дворе Людовика XI. Однажды, Майяр говоря проповедь на сюжет о состоянии душ в чистилище, между прочим, сказал: «Когда эти души слышать, что за их упокой опускают деньги, который издают звук: динъ! динь! динь! – они начинают радоваться и смеются: ха! ха! ха! хи! хи! хи!»

Мишель Мено, делая в своей проповеди выговор женщинам, что их сборы в церковь бывают уже слишком продолжительны, между прочим говорил: «Скорее можно очистить от навоза конюшню, в которой стояло сорок четыре лошади, чем женщина окончит свой туалет.»

Рис. 8. Лепное изображение в церкви св. Маллона в Корнваллисе

Наконец еще Жан Раулэн – он родился в 1443 году и умер в 1514 г. Под конец своей жизни он удалился в 1497 в аббатство Клюни. Он был современником Мено и Майяра и также потешал своих слушателей, рассказывая им об одной вдове, которая хотела выйти замуж за своего слугу и которую священник ее прихода послал спросить совета у колоколов. До свадьбы вдова слышала, как колокола ей говорили: «Возьми твоего слугу, возьми твоею слугу!» А после свадьбы тe же колокола ей говорили «Не бери твоего слугу, не бери!»

Здесь кстати упомянем еще о том, что многочисленные изображения фигур глупцов встречаются как на наружных, так и на внутренних стенах многих соборов. Так в деревне Шампо, находящейся в двенадцати километрах к северо-востоку от Мелуна, в тамошней церкви находится множество изображений крайне странных и между прочим три головы шутов в остроконечных колпаках и с погремушками. Здание этой церкви относится к XII столетию. Точно также в одной из парижских церквей, построенной в XV веке, мы видим резные украшения, изображающие епископа с шутовским жезлом в руке и монаха в колпаке с ослиными ушами и также с шутовским жезлом в руке.

Рис. 9. Придворные шуты (Резное изображение на дереве в церкви св. Левана в Корнваллисе)

Можно безошибочно сказать, что между всеми этими шутами очень мало разницы: все они похожи друг на друга, как те, которые ютились в монастырях пли которые жили в замках у вельмож или наконец те, которые, как вольные птицы, бегали по дорогам в самых странных костюмах и смешили народ; они зарабатывали себе хлеб, переходя из одного города в другой, появляясь на рынках и ярмарках, или же стараясь подстеречь какого-нибудь принца или знатного вельможу, чтобы потешить его своими выходками и шутками и за это получить или приглашение на ночлег, или немного денег, чтобы иметь возможность продолжать свой путь. Иногда эти шуты путешествовали целыми партиями в сопровождении музыкантов, которые играли на различных инструментах, пели, рассказывали сказки, тогда как сами шуты выделывали разные фокусы, кривлялись, затевали различный игры и всячески старались потешать народ. Иногда они показывали обезьян, собак и других дрессированных животных; часто эти шуты, собираясь труппами, разыгрывали целые сцены; то они представляли ссору женщин, то изображали пьяных, а иногда давали и драматические пьесы. Так, Жаль в своем «Критическом словаре биографии и истории упоминает о некоторых из этих бродячих шутов, которые часто давали представления в присутствии коронованных лиц, как например, Карла VI и королевы Анны Бретанской.

Рис. 10. Шутовской герб (по рис. Генриха Гоудиуса)

Конечно, эти бродячие шуты носили самые разнообразные костюмы, которые, только за исключением некоторых общих атрибутов, мало отличали их от обыкновенных людей; правда они одевались в самые пестрые лохмотья, как обыкновенно одеваются уличные фигляры. Что же касается до тех шутов, которые состояли при особе или коронованного лица, или какого-нибудь вельможи, то для них шили особый «костюм шута» всегда почти одинаковый, хотя тут и была некоторая разница в деталях. В одной небольшой поэме XV века, где каждое сословие выражает свое желание, то и шут, между прочим, говорит: «Я желаю прежде всего такие вещи, которые мне грезятся и день, и ночь: во-первых, я хочу иметь хороший жезл и колпак с большими ушами и такими побрякушками, которые гремели бы на славу; я забуду о всякой тоске и печалях, а буду танцевать на полу и в кустарниках, и у меня будет такой хороший аппетит. что я стану опустошать котлы и бутылки и за все это получу последнее сокровище – саван».

Отличительный атрибут каждого шута – это был его шутовской жезл (marmotte); это было нечто в роде жезла с головою в пестром полосатом колпаке с бубенчиками.

Слово «мармот» – это сокращенное от Mapии. Кроме того, на голове шута всегда был надет остроконечный колпак с бубенчиками и с длинными ушами; именно этот колпак и составлял характерное отличие шута.

Рис. 11. Одежда шута. Башмаки с бубенчиками

На одной из старинных гравюр, взятой из одного немецкого сочинения, под заглавием “Schelmenzunft” (сонмищe шутов), изданной в 1572 году, изображен шут в колпаке, остроконечности которого загнуты одна на правый бок а, другая на левый; на шее у этого шута привешено нечто в роде салфетки, из которой он вынимает маленьких шутов; у этих последних или только одна голова или один бюст; большой шут сеет их по деревне; такие зародыши шутов должны вырасти и потом узнают друг друга, как и самого сеятеля, по знаменитому колпаку, с тою только разницею, что у маленьких – остроконечности стоят прямо наподобие ослиных ушей.

Рис. 12. Сеятель глупцов

Что же касается самого костюма шута, то он состоял из жакетки, вырезанной острыми углами; на эту жакетку надевалась деревянная золоченная шпага, а иногда и раздутый свиной пузырь, наполненный сушеным горохом; такой пузырь привязывался к небольшой палочке. Это именно и есть те подарки, которые Панург преподнес Трибулэ, как это рассказывается в III книге, гл. XLV «Пантагрюэля». Панург, по своем прибытии, дал ему свиной пузырь, который очень громко бренчал, потому что был наполнен сухим горохом, затем вызолоченный кусок дерева, потом черепаховый ягдташ и наконец бутылку хорошего бретонского вина в ивовой плетенке и четверик яблок. Трибулэ опоясался шпагою, надел ягдташ, взял в руки пузырь, съел часть яблок и выпил всё вино.

Рис. 13. Шут в парадном дурацком костюме

Панург с любопытством посматривал на него и сказал: «Мне еще никогда не доводилось видеть шута и вряд ли удастся видеть такого, который не пил бы вина большими глотками и с особыми удовольствием. Следовательно, употребление вина также составляло необходимую принадлежность шутов.

Кроме того костюмы шутов имели и свои определенные цвета, а именно: смесь желтого с зеленым. Эти оба цвета в средние века не пользовались хорошей славой. На банкрота надевали шапку зеленого цвета; на каторжника, отправляемого на галеры, надевали колпак зеленого цвета. Желтый цвет, в средние века, считался символом бесчестия, презрения и низости. Так, например, палач клеймил дом осужденного, совершившего преступление или оскорбление величества, печатью желтого цвета. Затем в 1254 г. Арльский собор постановил, что жиды должны отличаться каким-нибудь внешним знаком от христиан; тогда Людовик Святой издал указ, чтобы они носили на животе лоскут материи желтого цвета.

Шуты также стали носить костюмы желтого и зеленого цветов; это продолжалось до XVII столетия. М. А. Шеруэль рассказывает в своей «Истории монархической администрации во Франции», что 9-го января 1614 года некто Верто, казначей в Шалоне, был увезен ночью четырьмя всадниками, принадлежавшими к дому герцога Неверскаго и был отправлен в Кассин, принадлежавший герцогу; там, за то что Верто донёс о совершенном упомянутым герцогом злоупотреблении властью (он был губернатором Шампани), несчастного одели дураком, посадили на осла и возили по Кaccину и его окрестностям. Г-н де-Верто в своем прошении королю описывает, что это был за дурацкий костюм, в который его нарядили:

«Начальствующий в Кассиие сказал, что получил приказание от герцога надеть на вас то платье, которое он нам показал и которое состояло из саржевых полос наполовину желтого и зеленого цветов; зеленые полосы были обшиты желтыми позументами, а желтые полосы – зелеными. Между полосами была вшита желтая и зеленая тафта, как и между позументами. Один чулок был из зеленой саржи, а другой из желтой; затем колпак был также наполовину желтого и наполовину зеленого цвета и с длинными ушами…»

Рис. 14. Шут, везущий Силена.

(Из коллекции Эстергизи в Пемсте. Набросок Альберта Дюрера)

Иногда весь костюм шута делали из материи красного цвета или же его делали из сочетания трех цветов: красного, зеленого к желтого, но это уже являлось только исключением. Но желтый и зеленый цвета постоянно встречались в одежде шутов и могли действительно назваться цветами глупости.

Следовательно, жезл, остроконечный колпак с ослиными ушами и бубенчиками, красная пли желтая жакетка составляли, как бы ливрею для шута и не только для домашних шутов, но также и придворных и городских шутов, народных и даже для целых ассоциаций шутов, о которых мы будем говорить ниже.