Текст книги "Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe"

Часть I. Наследство

«И хотя то, что предшествовало войне, а тем более то, что происходило ещё раньше, установить точно не было возможности в силу отдалённости от нашего времени, но всё же на основании проверенных и оказавшихся убедительными свидетельств я пришёл к выводу, что все эти исторические события далёкого прошлого не представляли ничего значительного…»

Фукидид «История»

1. Проклятие

После смерти царя Кауравов Вичитравирьи две его юных вдовы остались бездетными, и для продолжения царского рода с ними по обычаю нийога и по приговору родичей должен был сочетаться их деверь святой отшельник Кришна Двайпаяна Вьяса. Этот обычай, известный в европейской традиции как левират (лат. levir – деверь), характерен для патриархальных обществ и нашёл отражение в ряде памятников от Пятикнижия до законов Ману. Примером левирата в ВЗ является сюжет, где отец умершего бездетным старшего брата Ира обращается к среднему брату: «И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему» (Быт 38, 8). Отголоски левирата находим и в архаических, отражающих родовой быт германских сказаниях о героях «Старшей Эдды» (далее – СЭ), когда смертельно раненный конунг Хельги «завещает» свою невесту Сваву младшему брату:

 
«Свава, невеста,
прошу я, не сетуй!
Если меня
послушаться хочешь —
Хедину ты
ложе постелишь,
конунга юного
будешь любить».
 

(СЭ «Песнь о Хельги сыне Хьёрварда», 41)

Очевидно, подобные обычаи сохранялись у северных народов и в раннефеодальном обществе исландских саг (Х-ХII вв.): викинг Эгиль с одобрения родичей берёт в жёны Асгерд, вдову своего старшего брата Торольва (Исландские саги, 1999, т. 1, «Сага об Эгиле», LVI).

Сходным образом, чтобы не прервалась династия Кауравов, по вызову царского семейства отшельник Вьяса прибыл во дворец, но старшей из вдовых цариц прелестной Амбике нечёсаный лесной аскет явно не глянулся (Мбх I, 100): «Увидев рыжие волосы Кришны» (не путать с богом Кришной, оба прозвища означают «темнокожий» – А. И.), «его сверкающие глаза и медно-красную бороду и усы, царица закрыла глаза… Дочь царя Каши» (Амбика – А. И.) «из страха не могла смотреть на него». Вьяса, невзирая на брезгливость нежной царицы, исполнил свой родственный долг, но обиду, кажется, затаил. Впрочем, таил её он весьма недолго. Будучи одарён «сверхъестественным знанием», радеющий о благе династии аскет разразился пророчеством о будущем сыне Амбики (Мбх I, 9-10): «Он будет по силе равен десяти тысячам слонов, будет мудрым и знаменитым, лучшим среди царственных мудрецов, одарённых великой доблестью и разумом. А у него же, благородного, будет сто могучих сыновей. Но из-за оплошности матери сам он будет слепой».

Отвлечёмся ненадолго от династии Кауравов, чтобы напомнить читателю, что пророчество, сделанное в юности, а иногда до рождения или даже до зачатия, является важнейшим фактором, определяющим судьбу героя сказания. В кельтскиx «Сагах об Уладах» (далее – СУ) будущий герой Кухулин в возрасте семи лет слышит предсказание друида Катбадa о том, что ему предстоит очень короткая, но славная жизнь. «Правду сказал я, – воскликнул Катбад, – будешь велик ты и славен, но быстротечною жизнью отмечен!» (СУ «Похищение быка из Куальнгe»). В самой Мбх пророчествам несть числа. Панду пророчествует о ещё не зачатом старшем сыне (Мбх I, 113, 40–41): «…Мир сей… будет считать, что (сын наш) это воплощение справедливости. Несомненно, что и сам он будет справедлив к Кауравам». Последняя фраза намекает на то, что старший сын Панду займёт трон. При рождении ребёнка голос с неба подтверждает предсказание отца (Мбх I, 114, 6–7): «Этот перворождённый сын Панду, несомненно, будет лучшим из блюстителей закона, по имени Юдхиштхира. Он будет известным царём…» Аналогично, при рождении третьего сына Панду – Арджуны – голос с неба предсказывает его великие подвиги (Мбх I, 114, 27–35), как в Новом Заветe праведный Симеон – судьбу младенца Иисуса (Лк 2, 25–35). Все предсказания, естественно, сбываются.

Итак, только что зачатому сыну царицы суждено родиться слепым: в реализации пророчества никто из окружающих не сомневается. A слепой наследник престола – это проблема. Дело в том, что вождь племени, царь страны или патриарх рода в соответствии с воззрениями древних является посредником между своим народом и богами, т. е. представляет всю общину перед небесными владыками: нетрудно заметить, что и еврейские патриархи ВЗ, и греческие цари «Илиады» и «Одиссеи» (далее – Од), в отличие от простых соплеменников, способны общаться как со смертными, так и c бессмертными. Если правитель отсутствует или неугоден богам, всё племя или страна лишается благосклонности богов, a вместе с благосклонностью богов исчезает и благоденствие народа. В соответствии с этой парадигмой по смерти Вичитравирьи, «когда… царство оказалось без царя, не стал проливать дождь владыка богов», и начались голод и болезни (Мбх V, 145, 24). Аспект «угодности» царя богам подчёркивает жена Панду царица Кунти (Мбх V, 130):

«…От пороков царя оскверняется мир». Подобные представления были распространены повсеместно: из греческих сказаний мы знаем, что ради наказания нечестивого царя Атрея (убил племянников и угостил своего брата Фиеста мясом его сыновей) боги наслали на Микены недород, так что народ умирал с голоду. Здесь уместно отметить, что боги древних были весьма разборчивы, больные и уроды были им неугодны, так как физические недостатки связывали с моральной ущербностью. Например, зороастрийская богиня Адвисура Анахита глуха к мольбам больных и калек: телесные недостатки это печать духа зла Ахримана. Сходные ограничения находим в Ветхом Завете, трактующeм о правилах служения Богу (Лев 21, 16–20): «И сказал Господь Моисею, говоря: никто из семени твоего во все роды их, у кого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб богу своему… ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у кого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с повреждёнными ятрами» (курсив наш – А. И.). Индийская традиция не составляет исключения. По словам божественного мудреца Маркандеи, человеческое уродство это часть нарушения миропорядка, в котором проявляется мировое зло (Мбх III, 198, 34–35): «Дурное поведение Индр людей» (царей – А. И.) «колеблет основы великой дхармы – поднимает голову зло… Родятся на свет уроды, карлики и горбуны, большеголовые чудища и мужи, лишённые мужской силы, а также глухие, слепцы и заики». [Соответственно, во времена всеобщего благоденствия и добронравия в городе Айодхье при царе Дашаратхе «не было мужчины или женщины/несчастных или уродливых» («Рамaяна», далее – Рм, I, 6, 16)]. И это не абстрактные соображения, а руководство к действию, которое даёт божественный мудрец Вьяса царю Юдхиштхире (Мбх XII, 37): «Не следует давать дары… умалишённому… немому, тому, у кого пятна на коже, лишённому конечности, карлику…». Сам Дхритараштра, оставляя царство, наставляет Юдхиштхиру (Мбх XV, 9, 23): «В том месте, где происходит совет, не должно быть… калек и умалишённых».

Оказывается, увечье считалось позором не только для царя или жреца, но и для простого люда. Вот как победоносные ханаанеяне ставят условия сдачи жителям осаждённого галаадского города Иовиса: «И сказал им Наас Аммонитянин: я заключу с вами союз, но с тем, чтобы выколоть у каждого из вас правый глаз и тем положить бесчестье на всего Израиля» (1 Цар 11, 1–2). Ср. с угрозой сарацинского короля Галафра, осаждающего Рим:

 
«Коль не сдадитесь без сопротивленья,
Всех христиан я в Риме изувечу…»
 

(«Песни о Гильоме Оранжском», далее – ПГО, «Коронование Людовика» XVIII, с. 467–468)

Сходные действия сохранили для нас не только сказания, но и история: после победы над афинянами жители Сиракуз ставили пленным на лицо клеймо в виде лошади. Возвращаясь к Мбх, заметим, что в соответствии с указанными представлениями, счастливые или неблагоприятные признаки внешности героя связываются и с его личной счастливой или тяжёлой судьбой. В конце эпопеи, подводя итог многолетних бранных подвигов своего младшего брата Арджуны (доблестного витязя и статного красавца), царь Юдхиштхира недоумённо вопрошает мудрого Кришну: в чём могут заключаться недостатки безупречной, как кажется, внешности Арджуны, которые предвещали бы нескончаемые испытания, выпавшие на его долю. Подобная традиция сохранилась до очень позднего времени: после победы Генриха VII над Ричардом III Йорком новая династия (Тюдоры) создала легенду о Ричарде III-злодее, приписав ему соответствующую внешность – безобразного горбуна. Стоит ли говорить, что Ричард горбуном не был и погиб в битве молодым и сильным, тридцати одного года.

Мы убедились, что залогом благосклонности богов является физическое совершенство и здоровье. (Разумеется, внешностью дело не ограничивается, но об этом речь пойдет позже). Это обстоятельство было должным образом оценено Сатьявати, старой царицей-матерью, лихорадочно пытающейся обзавестись здоровыми внуками от вдовых невесток (Мбх I, 100, 11): «Слепой ведь не (может быть) достойным царём Кауравов!..» В результате неуёмная Сатьявати «уговорила другую невестку и опять позвала, как прежде, мудреца». Так был зачат младший брат слепого Дхритараштры – Панду. (Тут тоже не обошлось без приключений. При виде отшельника царица Амбалика побледнела от ужаса и отвращения, и ребёнок родился бледным; так и переводится его имя). Сатьявати предпринимает ещё одну попытку получить потомство от старшей невестки, но своенравная Амбика, не выносящая «вида и запаха» страшного отшельника, подсовывает ему переодетую служанку, принадлежащую к низшей варне шудр. Всевидящего Вьясу не проведёшь, но он не отверг ласк миловидной и услужливой девушки, и на свет появился мудрец и законник, сводный брат принцев Видура. Разумеется, из-за «подлого» происхождения ни праведный Видура, ни его сыновья на престол Кауравов претендовать не смогут.

Когда оба принца «достигли юности», «Дхритараштра из-за своей слепоты не вступил во владение царством… Царём сделался Панду» (Мбх I, 102, 23). Теперь Дхритараштру и Панду пора женить, и за дело, как и следовало ожидать, принимается их дядя великий витязь Бхишма. В своё время отказавшийся от женитьбы и престола, патриарх Кауравов Бхишма бывал регентом во времена междуцарствия и малолетства царевичей [«И Дхритараштра, и Панду… с самого рождения охранялись Бхишмой, как бы (его собственные) сыновья» (Мбх I, 107), a за поколение до Дхритараштры и Панду он так же опекал их юных «отца» Вичитравирью и дядю Читрангaду, то есть своих младших сводных братьев] и не менее активно снабжал Кауравов невестами: им были силой увезены жёны для Вичитравирьи, а до этого – высватана сама Сатьявати для его отца Шантану. …Бхишма… услышал от брахманов о том, что дочь Субалы, прелестная Гандхари, якобы снискав благосклонность Шивы… получила от него милость (родить) сотню сыновей. Тогда он послал к царю Гандхары… «Слепой», – так подумал на это Субала, но, поразмыслив умом о роде, славе и поведении (Кауравов), он выдал тогда за Дхритараштру ту добродетельную Гандхари. И вот Гандхари услышала о том, что Дхритараштра был слепой и что её отец и мать решили выдать её замуж за него… Тогда она взяла своё платье и… завязала свои глаза… (желая быть) преданной слову (будущего) супруга и приняв решение: «Да не буду я превосходить в еде своего супруга» (Мбх I, 103, 9-13).

Слепота Дхритараштры I. Мотив проклятия

Дхритараштра рождается слепым из-за того, что сам святой отшельник Вьяса (которому традиция приписывает редактирование Bед и составление Мбх) в гневе пoкaрaл его мать царицу Амбику за «оплошность», оскорблённый её пренебрежительным и даже брезгливым отношением.

Общефольклорный мотив проклятия очень важен для определения и объяснения судьбы героя эпического сказания, а к вопросу о судьбе Дхритараштры (то есть о роли предопределения в его жизни) и мере его личной ответственности за происходящее мы будем возвращаться постоянно. В Мбх сын подвижника Утатхьи был проклят собственным дядей ещё до рождения, притом совершенно безвинно (ср. с Дхритараштрой), и родился слепым, получив имя Диргхатамас («Погружённый в долгий мрак»). От проклятия невинно пострадавшего Диргхатамаса не защитило даже то обстоятельство, что он был великим подвижником и мудрецом, уже в утробе матери изучившим веды с ведангами (Мбх I, 98). Пример Диргхатамаса интересен для нас, и вот почему. В Мбх гневливые брахманы и подвижники раздают проклятия направо и налево. Иногда, как мы видим на примере Диргхатамаса, проклятию подвергается невиновный (с точки зрения аудитории); если вина и есть, часто наказание выглядит чрезмерным, а извинения не принимаются из-за стандартной отговорки: «Как я сказал, так и будет; моё слово не может быть ложным». Когда объектами проклятий становятся не персонажи вставных новелл, вроде Диргхатамаса, а центральные герои, то соответствующие наказания, включая чрезмерные и вовсе незаслуженные, позже обязательно складываются в цельную картину глобального и сложного небесного сценария, по которому развивается «земное» действие Мбх: в эпосе нет случайных событий.

С точки зрения современной аудитории нередкое в сказаниях разных народов проклятие детей за грехи родителей имеет свою (пусть чудовищную) логику, ведь самое страшное наказание для человека – это несчастье с его детьми, да ещё и по собственной вине родителя. Эта жестокая логика сквозит в предсказании пророка Нафана царю Давиду о смерти его младенца-сына от Вирсавии (2 Цар 12, 14) в наказание за то, что похотливый царь соблазнил Вирсавию, а её мужа послал на смерть. Страстные молитвы Давида не умилостивили Бога, и младенец умер. Но у данного мотива в силу его древности есть и менее очевидные для современной аудитории коннотации. Интересный для нас пример проклятия находим в Ветхом Завете. Спасшись от потопа, Ной «насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнажённым в шатре своём. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду… пошли задом и покрыли наготу отца своего… Ной проспался от вина своего и узнал, что сделал над ним меньший сын его, и сказал: проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих» (Быт 9, 20–25). Это проклятие не делается менее действенным или страшным оттого, что ему суждено сбыться, по приблизительному подсчёту «эпического» времени, через 1000–1200 лет: только через десять поколений после Ноя Авраам приведёт евреев из Месопотамии в Палестину, ещё через три поколения Иосиф поселит их в Египте, через 400 лет Моисей выведет свой народ из египетского рабства, и ещё через две-три сотни лет уже вполне исторический царь Давид в начале Х в. до н. э. завершит покорение Ханаана. Так народы Ханаана (т. е. потомки проклятого Ханаана, внука Ноя) попадают в зависимость («рабство») от евреев – потомков Сима.

Даже если отвлечься от историко-аллегорического толкования проклятия (при таком понимании проклятие «сработало» только через 30–40 поколений, постигнув совсем уже невинных людей), то и понятое буквально, оно относится к Ханаану, наказанному из-за проступка его отца Хама (ср. жестокое наказание Дхритараштры из-за проступка его матери Амбики). Объяснение ветхозаветного проклятия «не по адресу», возможно, состоит в том, что Хам, наряду со своими братьями и с самим Ноем, был раньше благословен Богом, и поэтому проклят быть не может [«И благословил Бог Ноя и сыновей его…» (Быт 9, 1), как только они вознесли первую после потопа жертву]. Вьяса же, в качестве святого мудреца, считает недостойным наказывать женщину [аналогично, женщина не могла быть жертвой кровной мести, а вот «наказать» героиню убийством её мужа, брата или отца – обычное дело в сказаниях (Брунгильда – Кримхильда ПН)]. Так в обоих случаях из-за иммунитета родителей пострадать должно потомство, но это поверхностная точка зрения. В эпической действительности эти слабо мотивированные (для неосведомлённой аудитории) действия оказываются, как мы упоминали, частью сложного небесного сценария, рассчитанного на поколения вперёд.

В тех случаях, когда проклятию подвергается ещё не родившийся герой или когда проклятие тяготеет над родом и «автоматически» переносится на очередное поколение, очевиден важный для образа Дхритараштры аспект безвинного страдания. Но «безвинный» не значит «покорный»: нам предстоит убедиться, что объект проклятия не всегда согласен терпеливо страдать. Разумеется, не следует забывать и о реальном историческом аспекте кажущегося проклятия «не по адресу». В условиях родового устройства общества ответственность за грехи и преступления была не индивидуальной, а именно родовой: за члена рода отвечали его родичи, в том числе, прямые потомки. С точки зрения эпической аудитории, ещё не изжившей остатков родового устройства общества, в этом не было ничего странного, и мы должны не упускать этого важного аспекта судьбы нашего героя: Дхритараштра наказан за свою мать, a в будущем ему предстоит нести ответственность и за сыновей. Ниже будет показано, что судьба Дхритараштры вообще в необычайной степени подвержена влиянию окружающих персонажей.

Пример проклятия, тяготеющего над родом, дают нам греческие сказания о Пелопидах. Из-за скверных поступков Пелопса[1]1
  Жульнически победил и погубил потенциального тестя Эномая с помощью его возницы Миртила, затем сбросил со скалы Миртила, пытавшегося совершить насилие над его женой, а Миртил, как до этого Эномай, [но в полёте!] ухитрился проклясть Пелопса и его род [Аполлодор «Мифологическая библиотека» (далее – Аполлодор), Э II, 8].


[Закрыть], три поколения его потомков, в соответствии с двойным проклятием, совершают и подвергаются весьма неприятным действиям, включая брато-, муже-, дето– и матереубийства, каннибальство, изгнание, потерю трона, адюльтер и инцест. Пелопиды являют пример того, что объект проклятия может не ограничиваться пассивной ролью страдальца, но вовлекается в порочный круг ответных действий. Мы увидим, что, в отличие от праведного Диргхатамаса, Дхритараштра не всегда будет являть пример сдержанности, мудрости и благочестия.

2. Наследники

Очевидно, коли царём стал Панду, то и его сыновья должны были наследовать царство в обход сыновей Дхритараштры. Аналогичные правила наследования были широко распространены, как можно видеть на примере Рюриковичей Киевской Руси, где господствовало лествичное право: если одному из братьев почему-либо не доставалось стола (например, умирал ещё при жизни отца), то и его потомки навсегда исключались из очереди претендентов на Киевское княжение, a подчас не получали даже удела (т. наз. князья-изгои). Наше предположение о характере престолонаследия внутри рода Кауравов подтверждается словами принца Дурьйодханы: «Если этот Пандава получит (царство) как наследство от Панду… тогда мы вместе с нашими сыновьями будем исключены из царского рода…» Можно видеть, что такова и точка зрения сказания, высказанная самим Вьясой в беседе c сыновьями Панду, a именно, что дети неспособного править слепца теряют право на трон (Мбх I, 144, 7): «Я ранее предвидел… что вы будете отправлены в изгнание сыновьями Дхритараштры, незаконно стоящими (у власти)» (курсив наш – А. И.).

Никакого сомнения о том, кто из двух братьев правил страной, сказание не оставляет: при жизни о Панду постоянно говорится как о «царе, правителе Хастинапура» (столица Кауравов – А. И.). Действительно, могучий воитель Панду постоянно воюет, расширяя пределы царства, тогда как слепой Дхритараштра, получив от младшего брата свою долю трофейных ценностей, одаривает брахманов и устраивает обильные жертвоприношения. После очередного победоносного похода страстный охотник Панду удаляется на временное жительство в лес, сопровождаемый двумя жёнами. Во время жительства в лесу старшая жена царя Кунти рождает от богов трёх сыновей: Юдхиштхиру от бога закона и справедливости Дхармы, могучего Бхимасену от бога ветра Ваю, и непревзойдённого лучника Арджуну от царя богов Индры. Младшая жена Панду Мадри рождает двух прекрасных близнецов от близнечных божеств Ашвинов. Кроме того, ещё до замужества Кунти тайно родила могучего витязя Карну от бога солнца Сурьи; младенец был брошен в корзине в реку, рос приёмышем в семье возницы (суты) и позже, не зная родства, стал верным другом Дурьйодханы и злейшим врагом Пандавов. Вскоре по рождении своих детей Панду, так и не вернувшись в столицу, гибнет из-за проклятия брахмана. Теперь посмотрим, как идут дела у праведной Гандхари, которой, по слухам, сам Шива даровал невероятную даже по эпическим меркам плодовитость.

Вот ещё одна версия (помимо дара Шивы) того, как Гандхари родила сто сыновей. Однажды Гандхари ублажила голодного и усталого Вьясу хорошим приёмом, аскет пообещал царевне дар, и та, очевидно озабоченная династическими соображениями, пожелала иметь сто сыновей, подобных её мужу (Мбх I, 107, 7–8). Аскет обещает своё содействие, и живот Гандхари действительно начинает расти, но долгожданное потомство всё не появляется, и дело принимает драматический оборот. «Два года бездетная Гандхари носила в себе зародыш, но, наконец она прониклась горем… Без ведома Дхритараштры Гандхари измученная скорбью, с великим усилием распорола себе живот. Тогда вышел оттуда твёрдый ком мяса…» Причины горя и скорби царицы она сама описывает следующим образом: «Услышав о рождении у Кунти старшего сына, блеском подобного солнцу, я в величайшей печали распорола свой живот». Детали того, что последовало за указанным хирургическим вмешательством, весьма важны для наших разысканий. Вот подробное изложение событий. На место происшествия немедленно прибыл Вьяса, и мясной ком, поливаемый по его предписанию холодной водой, распался на сотню зародышей. Их поместили в сто сосудов, наполненных топлёным маслом, и запечатали на год. После сосуды были открыты, и так на свет появился царевич Дурьйодхана, а ещё через месяц – его 99 братьев и сестра. Собрав родичей и мудрецов, Дхритараштра спросил их, может ли Дурьйодхана так же, как и Юдхиштхира, стать царём. «По окончании этой речи… шакалы и другие страшные хищники подняли вой… Брахманы и премудрый Видура сказали: „Очевидно, этот твой сын будет истребителем рода. Спокойствие может наступить только при его удалении; если же ты его вырастишь, случится великое бедствие… (Удалением) одного создай благополучие мира и своего рода“. Услышав сказанное так Видурой и всеми наилучшими из дваждырождённых, тот царь, исполненный любви к своему сыну, однако, не сделал так».

Судя по контексту, Гандхари заторопилась рожать именно, чтобы не отстать от Кунти, ведь в большинстве формул престолонаследия решающую роль играет старшинство. Действительно, сказание недвусмысленно подчёркивает напряжение династической гонки обретения потомства, постоянно сопоставляя прогресс Гандхари и Кунти (Мбх I, 114, 1): «Между тем, как у Гандхари зародыш находился уже целый год… Кунти вызвала вечного Дхарму ради зачатия…» Кунти опередила Гандхари (Мбх I, 107, 24): «…И вот… родился царевич Дурьйодхана. По времени рождения царевич Юдхиштхира был старше его», добавим, на целый год. Соревнование матерей продолжается (Мбх I, 114): «В тот же самый день, когда родился Бхима…» (второй сын Панду), «родился также и Дурьйодхана!..» Об этом же думает, очевидно, и вторая жена Панду, прекрасная Мадри (Мбх I, 115): «Печаль моя… возникла не от того, что я услышала о рождении у Гандхари сотни сыновей!.. Эта моя великая скорбь происходит от (моей) бездетности…» Сопоставление будущих соперников за трон Кауравов начинается с колыбели (Мбх I, 116, 25–28): «Так родилось у Панду пятеро сыновей, дарованных богами, могучих и славных… И пятеро их, а также сотня (сыновей Дхритараштры), приумножившие род Куру, выросли все в короткое время, точно в воде лотосы».