Текст книги "Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe"

2. Pаджасуя

Когда большая часть приготовлений к торжественному ритуалу была сделана, «царь Юдхиштхира послал Пандаву Накулу в Хастинапур за Бхишмой… за Дроной и Дхритараштрой, за Видурой и Крипой, а также за всеми (двоюродными) братьями, которые были преданы Юдхиштхире» (Мбх II, 30, 53–54). Последнее утверждение может показаться странным – с каких пор двоюродные братья (кроме Юютсу, сына Дхритараштры от служанки) преданы царю Пандавов? Дело, очевидно, в том, что речь идёт о совершенно особом случае. Можно думать, что pаджасуя Юдхиштхиры это не персональное дело и достижение его самого или семейства Пандавов, но возвеличивание всего рода Кауравов. Отметим, кстати, что, несмотря на покорение Пандавами «всего мира» знаков формального подчинения Юдхиштхире не оказывают Друпада (тесть и союзник), Кришна (кузен, друг и союзник) и Кауравы из Хастинапура – очень интересное обстоятельство. В ходе завоеваний и торжественной коронации Юдхиштхира не посягает на Хастинапур, так же, как Кaуравы (пока) не соперничают с Юдхиштхирой.

Итак, помимо неизменных благожелателей Пандавов Бхишмы, Видуры, Дроны и Крипы, и помимо старого царя, приглашены и все недруги Пандавов из стана Кауравов: «все братья (Кауравы) во главе с Дурьйодханой», «Шакуни, наделённый великой силой… и Карна, первейший из воинов на колесницах», и все приглашённые «отправились туда с радостью в душе» (Мбх II, 31). Более того, приглашённые на празднество Кауравы мирно и с достоинством участвуют в церемониях, выполняя важные задания, очевидно, в качестве родичей (Мбх II, 32): «…Старший из Пандавов… тут же определил им всем обязанности в соответствии с их способностями. Духшасане он вменил в обязанность наблюдать за съестным и (другими) приятными вещами… Для оказания ответных почестей царям… он назначил Санджаю» (конфидент царя Дхритараштры – А. И.). «Наблюдение за тем, что сделано и не сделано, он (поручил) Бхишме и Дроне, отличавшимся великим разумом… Дурьйодхана же принимал все приношения (от царей)». Главным распорядителем торжественной церемонии в собрании царей был Бхишма; великолепный праздник чествования царей был прерван заносчивым царём Чеди Шишупалой, который оскорбил Бхишму, Кришну, Пандавов и счёл Юдхиштхиру недостойным положения великодержавного государя. Интересно, что вслед за Шишупалой недовольство и желание покинуть Индрапрастху выразили многие цари (Мбх II, 36): «А вся толпа (царей) с Сунитхой» (Шишупала – А. И.) «во главе, съехавшихся туда по приглашению (Пандавов), приняла гневный вид, и лица всех побледнели. Цари, побуждаемые обидой и самоуверенностью, стали судить (пристрастно) о посвящении Юдхиштхиры… Кришна тогда понял, что неиссякаемый океан царей с бесконечными потоками войск делал приготовления к битве». Кришна спас положение, снеся Шишупале голову диском, тем самым запугав мятежных царей и лишив их предводителя, и праздник благополучно завершился. По окончании церемонии Юдхиштхира с полным основанием благодарит Кришну (Мбх II, 42): «По твоей милости… я завершил жертвоприношение. По твоей же милости все цари-кшатрии стали подвластны мне и явились ко мне, неся с собой богатую дань».

Попробуем разобраться, чего же собственно достиг Юдхиштхира в результате раджасуи, и что это означает для Дхритараштры и Дурьйодханы. Прежде всего, позволим себе вслед за покойным Шишупалой задаться вопросом: на чём основаны великодержавные притязания Юдхиштхиры? В конце концов, он дал себя отстранить от власти в наследственной столице Кауравов в обмен на весьма сомнительное приобретение – территорию в диком лесу (частично отвоёванную у соседей), где ему пришлось основать свою столицу на пустом месте, a это плохо согласуется с положением великого самодержца. У Юдхиштхиры есть могучие и верные союзники, но их совсем немного, и они достались либо в «наследство» (Кришна – двоюродный брат Пандавов по матери), либо в результате удачной женитьбы (тесть Пандавов Друпада), a не в результате его личных военных или дипломатических успехов. В ходе завоеваний Пандавами подчинены многие цари, но в их «преданности» новому сюзерену аудитория могла убедиться в сцене с Шишупалой: власть новоиспечённого царя царей над вассалами не выглядит прочной.

Действительно, скоро мы увидим, что в разгар военного конфликта Пандавов с Кауравами многие покорённые Пандавами цари перейдут на сторону их врагов.

Кроме того, как было упомянуто выше, все самые значительные достижения Пандавов распространяются и на их родичей. О том, что раджасуя прославила и сделала «императорским» весь род Кауравов (а не только Юдхиштхиру), и что после завоевания Пандавами «четырёх сторон света» все покорённые территории разделены поровну между властителями Хастинапура и Индрапрастхи, говорят слова старого царя, адресованные страдающему от зависти Дурьйодхане (Мбх II, 50): «Как может (человек), подобный тебе, ненавидеть Юдхиштхиру… у которого равное с тобой богатство!..» Итак, в результате завоеваний Пандавов и раджасуи Юдхиштхиры возвысился весь род Кауравов во главе с престарелым Дхритараштрой. Стоит ли удивляться, что параллельно растут и аппетиты честолюбивого Дурьйодханы: видя своего немощного отца во главе вновь созданной империи, старший сын не хочет довольствоваться её половиной.

Неумеренная любовь эпического родителя

Родительская любовь в сказаниях является естественным чувством, но в ряде случаев может переходить меру обычного и дозволенного, приводя к драматическому напряжению – такое родительское чувство мы будем называть неумеренным.

Особый вариант поведения такого рода представляет интрига матери героя (младшего принца/наследника), чтобы её любимец в обход старшего брата получил трон или другое наследство. Примеры таких отношений неоднократно упоминались: Ревекка Ветхого Завета интригует в пользу младшего из близнецов Иакова; царица Кaйкейи РМ – в пользу своего сына (младшего из принцев) Бхараты; жена царя Давида Вирсавия – в пользу своего сына (и тоже младшего из принцев) Соломона. В ослабленной форме этот мотив присутствует в защите матерью младшего сына от (справедливого) гнева отца и тайной помощи любимцу вопреки воле отца: тайный дар Греттиру дедова меча его матерью Асдис, когда недовольный отец с облегчением выпроваживает наглого и непочтительного отпрыска из дома без всякой помощи. («Сага о Греттире»). Подобные примеры находим и в биографиях правителей, чья жизнь известна из хроник, а не сказаний: в 938 г. против восточно-франкского короля Оттона I поднял мятеж (правда, неудачный) его младший брат Генрих, пользовавшийся особой любовью и покровительством королевы-матери. Аналогично, Хюррем (более известная как Роксолана), четвёртая жена султана Оттоманской империи Сулеймана I Великолепного, добилась опалы и казни Мустафы, наследника султана от третьей жены Гюльбахар, и возведения на престол своего сына Селима (Селим II Пьяница, 1566–1574). Клеопатра I (ум. в 173 г. до н. э.) облыжно обвинила своего нелюбимого старшего сына Птолемея Филометора (греч. «любимец матери»!) в покушении, чтобы передать престол Египта младшему сыну – Александру.

Помимо интриг матери в пользу любимца, во многих сказаниях присутствует сюжет наделения младшего сына наследством, троном или просто богатыми дарами в обход старших сыновей по воле неумеренно любвеобильного отца: богатый плащ, который получил Иосиф от старого Иакова, выводит из себя старших братьев счастливца. В перспективе это приводит к драматическому разрешению коллизии, вплоть до убийства завистливыми братьями родительского любимца: старшие братья Сельм и Тур расправляются с младшим – Иреджем, – которого старый шах Феридун венчает на царство в Иране (ШН «Феридун»). Аналогично, из-за неумеренной любви старого отца, десять старших братьев возненавидели Иосифа и, в последний момент отказавшись от убийства, бросили его в колодец (очевидный аналог могилы). В Мбх, как мы помним, проявление слепой отеческой любви вызывает протест сословий, когда царь Пратипа, пренебрегая установлениями, назначает своим наследником больного проказой принца Девапи.

Особое место среди сюжетов о неумеренной родительской любви занимают хлопоты небесного родителя об изменении (печальной) судьбы отпрыска. Морская богиня Фетида не пытается противостоять року, чтобы отвратить скорую гибель любимого сына – Ахилла – на исходе Троянской войны (Ил). А вот бог Сурья старается спасти своего сына Карну, которому суждено пасть в битве Пандавов с Кауравами на Курукшетре, но терпит неудачу. (Вообще-то и судьба Ахилла, и судьба Карны не вовсе «неотвратима» и находится в руках самих героев; этот чрезвычайно важный для определения судьбы Дхритараштры эпический мотив будет тщательно рассмотрен в последнем разделе). Всё же Фетиде удаётся по старой дружбе кое-чего добиться от Зевса: происками Фетиды Зевс посылает ахейцам военное поражение, пока Ахилл, надувшись, сидит в шатре и отказывается сражаться: таким жестоким образом (ценой жизни многих греков) Фетида хочет доказать Агамемнону, что её сын незаменим на поле боя! Сходное вмешательство небесной матери находим в Мбх: богиня Ганга принимается править колесницей своего сына Бхишмы во время его дуэли с непобедимым Парашурамой (Мбх V, 183). Бхишма, справедливо смущённый неуместным вмешательством сынолюбивой богини, умоляет её покинуть поле боя.

Наверное, самым вопиющим примером подобного рода является попытка Зевса спасти от гибели своего сына от Лаодамии ликийского героя Сарпедона, нарушив тем самым предначертание судьбы. Зевс встречает энергичное сопротивление своей небесной супруги; Гера приводит солидное возражение:

 
«Ежели сам невредимого в дом ты пошлёшь Сарпедона,
Помни, быть может, бессмертный, как ты, и другой пожелает
Сына любимого в дом удалить от погибельной брани.
Многие ратуют здесь пред великим Приамовым градом
Чада бессмертных, которых ты ропот жестокий возбудишь».
 

(Ил XVI, 445–449)

Конечно, аудитория вправе заподозрить, что высказанное вслух соображение Геры было не единственным: ревнивая богиня просто не жалует детей своего легкомысленного супруга от земных женщин (вспомним, как она преследовала Геракла на протяжении всей его жизни) и, сверх того, желает погибели троянцев и всех их союзников. Всё же главный урок для эпической аудитории состоит в том, что даже царю богов, пытающемуся нарушить установленный порядок в видах благополучия любезного сына, сделать этого не удаётся.

Таким образом, нарушающие справедливость или установленный порядок действия любящего родителя ради любимого чада либо сразу терпят неудачу (попытка спасения Сарпедона, Карны; помазание на царство Девапи), либо возбуждают гнев обиженных, приводящий впоследствии к гибели или едва-не-гибели получателя незаслуженных благ (Иредж, Иосиф); успех интриги может быть временным (Бхарата) и может дорого обойтись благодетелю [сам царь Дашаратха, отправив в изгнание Раму ради молодой царицы Кайкейи, вскоре умирает от горя (Рм)], может быть достигнут ценой гибели невинных людей (Ахилл). В тех редких случаях, когда «произвол» родителя на благо сына достигает долговременного успеха, оказывается, что это вовсе не произвол, а действия в соответствии с предначертаниями неба: Вирсавии удаётся возвести на престол в Иерусалиме младшего из принцев – Соломона – потому, что такова воля всемогущего Бога; Индре удаётся «разоружить» Карну, обеспечив победу своего сына Арджуны потому, что таков небесный сценарий (Сурья, пытаясь спасти Карну, действует против судьбы, которую Карна сам избрал, и потому терпит неудачу). Дхритараштра, поддерживая интриги любимого сына, нарушает не только человеческие, но и небесные представления о справедливости: и страшные предзнаменования, и предсказания мудрецов не оставляют в этом сомнений. И если туповатому Дурьйодхане это невдомёк, то царь не может не понимать, что некоторое время нечестие может сходить с рук, но в конце концов его несчастная слабость неизбежно приведёт к серьёзным неприятностям.

3. Козни Дурьйодханы и колебания Дхритараштры

По завершении раджасуи гости разъезжаются. Бхимасена с почётом провожает до границ царства Бхишму и Дхритараштру, «один царь Дурьйодхана и Шакуни, сын Субалы… оставались в небесном дворце собраний» (Мбх II, 42, 60). Аудитория узнаёт, что Дурьйодхана прожил у Пандавов некоторое время, постоянно сравнивая роскошь построенного демоном-ремесленником дворца со своими наследственными владениями (Мбх II, 43, 1–2): «Живя в том дворце собраний… Дурьйодхана вместе с Шакуни не спеша осмотрели весь дворец. В нём потомок Куру увидел дивные узоры, которые прежде он не видел в городе, носящем имя слона» (Хастинапуре – А. И.). Невиданная роскошь дворца смущает Дурьйодхану, и он неоднократно попадает впросак, то падая в бассейн, то ударяясь лбом в прозрачную дверь, то принимая хрустальный пол за водоём и скинув одежду [ср. с конфузом царицы Савской в великолепном дворце царя Соломона, поднимающей подол платья перед стеклянным полом, который она принимает за водоём (Коран, Cура 27 «Муравьи», 44): «Ей сказали: „Войди во дворец! Когда же она увидела его, приняла за водяную пучину и открыла свои голени. Он сказал: „Ведь это дворец гладкий из хрусталя“»]. «Так, допустив различного рода оплошности и увидев необычное великолепие при великом жертвоприношении раджасуя, царь Дурьйодхана… отправился с опечаленной душою в город, названный именем слона» (Мбх II, 43, 12).

По дороге домой Дурьйодхана делится переживаниями со своим дядей и конфидентом Шакуни, и из этой беседы аудитория узнаёт ряд важных деталей. Прежде всего, Дурьйодхана не скрывает ни своих чувств по отношению к кузенам, ни истинной мотивации [«я проникся ревностью, сжигаемый (ею) днём и ночью»]. Далее, Дурьйодхана вовсе не подвергает сомнению законность раздела царства или заслуги Пандавов, он просто не может видеть «своих врагов преуспевающими». Дурьйодхана в отчаянии: до сих пор все его замыслы по уничтожению Юдхиштхиры оказывались расстроенными. Судя по словам Дурьйодханы, он c наивным фатализмом эгоцентрика («я считаю судьбу наивысшей, а человеческие усилия бесплодными») обращается к мыслям о самоубийстве. Но тут же выясняется, что хитрый и завистливый Каурава умирать пока не хочет, просто надеется, что дядя расскажет о его горестях старому царю; очевидно, на собственную силу убеждения он уже не полагается. Это, в свою очередь, означает, что Дурьйодхана осознаёт: старый царь считает раздел царства справедливым и не намерен притеснять племянников.

Дядя пытается урезонить Дурьйодхану, подчёркивая, что отцовская доля царства получена Пандавами по праву, так как «при этом не были превышены их притязания», «и эта доля приумножена благодаря их собственной мощи». Шакуни предлагает Дурьйодхане с братьями и родичами по примеру Пандавов покорить «всю землю». Дурьйодхана, истолковав это по-своему, бодро начинает строить планы покорения царства двоюродных братьев. Но Шакуни, очевидно, не имел ввиду войны с Пандавами, и объясняет, что в сражении они непобедимы. Взамен хитроумный дядя предлагает племяннику выиграть достояние Пандавов в кости. План Шакуни основан на том, что Юдхиштхира – «больший охотник до игры в кости, но сам не знает, как играть». О себе Шакуни говорит: «Я же искусен в игре в кости, нет равного мне на земле и даже в трёх мирах». Кроме того, он сообщает, что «будучи вызван (на игру в кости), царь царей не сможет отказаться» – запомним это обстоятельство. Дурьйодхана в восторге, но сообщить об этом плане старому царю отказывается (Мбх II, 44, 22): «Ты сам, о сын Субалы, поведай (об этом)… Дхритараштре, – я не могу сказать (это)». Так мы узнаём ещё одну важную деталь предстоящей игры: это не просто вызов на поединок, брошенный одним героем другому, санкция по какой-то причине должна исходить от самого царя Кауравов. Отметим, кстати, восторг Дурьйодханы по поводу плана Шакуни: его желание расправиться с кузенами настолько велико, что Каурава, безусловно являясь могучим и доблестным воином, не раз прибегал (яд, сожжение) и ещё прибегнет к недостойным кшатрия методам борьбы с ними.

По возвращении Дурьйодханы в столицу затеянная Шакуни интрига сначала развивается по привычному сценарию: старого царя уговаривают, тот возражает, колеблется, жалеет сына, желает посоветоваться с Видурой и т. д. Но на этот раз, как мы увидим, исход дебатов и колебаний царя оказывается другим. В споре с отцом Дурьйодхана, не стесняясь, называет Пандавов врагами, сначала полунамёками [«кто не может переносить того, чтобы его подданные находились под (властью) врага, одолевшего их»], а затем прямо (Мбх II, 46, 18): «Я грешный человек, так как ем и одеваюсь, видя (преуспеяние своих врагов). Ведь тот, кто не испытывает ревности (при виде благоденствия врагов), считается низким человеком». На заявление отца о необходимости посоветоваться с Видурой Дурьйодхана прозорливо замечает (Мбх II, 45, 43–44): «Если тут вмешается Кшаттри» (Видура – А. И.), «он отвратит тебя от этого. Если же ты откажешься, о царь царей, я непременно умру. Когда я умру, ты, о царь, будь счастлив с Видурой. Владей тогда всей землёю».

Дальше события разворачиваются в лихорадочном темпе, и сказание подчёркивает, в какой растерянности пребывает старый царь. С одной стороны, он, казалось, поддаётся на шантаж наследника и «с разумом, смущённым судьбою», приказывает начать строительство дворца для игры (Мбх II, 45): «…Дхритараштра, всегда придерживающийся мнения Дурьйодханы, сказал своим слугам: „Пусть искусные мастера быстро выстроят большой, прекрасный дворец собраний… Расставив всюду игральные кости, пусть они, когда он (весь) будет красиво отделан… в должном порядке сообщат мне…“».

С другой стороны, царь, внезапно вновь возымев надежду урезонить отпрыска и «решив, что это – для умиротворения Дурьйодханы, послал за Видурой». Это внешне разумное решение могло бы свидетельствовать о стремлении царя к справедливости. Но так ли это? Сказание тут же сообщает о Дхритараштре (Мбх II, 45): «И хотя он знал о пагубных последствиях игры, он из-за любви к сыну был склонен к ней». На советы Видуры, который, как все и ожидали, игры не одобряет и предвидит опасность раздора, Дхритараштра даёт ответ совершенно запутавшегося человека. Сначала он утверждает, что «не возникнет ссоры». Но тут же заявляет (Мбх II, 45): «Сулит она счастье или несчастье, полезна она или пагубна – пусть эта дружеская игра состоится. Это несомненно предопределено судьбою» (отметим, что, собираясь совершить нечто предосудительное, царь ещё не раз сошлётся на судьбу). На этой философской ноте рассуждения царя не заканчиваются, и он опять проявляет оптимизм: «…Поскольку буду присутствовать я и Бхишма… никакого злополучия не случится…» Но и это не кладёт предела колебаниям несчастного старца. В то время, как Видура по приказу державного брата уже «направился в великой печали» передать Юдхиштхире вызов, сам царь, в очередной раз внезапно проникнувшись «мнением Видуры», «сказал опять Дурьйодхане такие слова наедине: „Не затевай игры в кости, о сын Гандхари!“». Между прочим, попытка отговорить Дурьйодхану указывает, что его oтец и сам не верит, что игра «предопределена судьбою». Точнее, возможны две альтернативные судьбы (эта концепция будет подробно рассмотрена в последнем разделе) и выбор одной из них принадлежит царю, а он, как видим, делегирует выбор любимому первенцу.

Дхритараштра вновь пытается убедить сына, что ему незачем завидовать Пандавам: «Управляя постоянно огромным наследственным царством, во всём благоденствующим, ты, о могучерукий, блистаешь, словно владыка богов на небе». Царь подчёркивает равенство положения Дурьйодханы и Юдхиштхиры (Мбх II, 50): «…Имея одинаковое с ним высокое происхождение и могущество… Успокойся совсем! Если же ты, о бык из рода Бхараты, домогаешься звания, приобретаемого совершением жертвоприношения, то пусть жрецы устроят для тебя великое жертвоприношение саптатанту». Словом, в голове царя полная мешанина. Но в то время, как Дхритараштра колеблется, Дурьйодхана непоколебим в своей вражде, основанной на зависти. Дело не в том, насколько он могуществен и богат – принц объясняет отцу, как ранее объяснил дяде, что не может быть счастлив, пока те, кого он считает своими соперниками, благоденствуют (Мбх II, 49): «После того, как я видел это богатство у сына Притхи… как можешь ты считать мою жизни счастливой, о потомок Бхараты?»

В конце концов старый царь уступает уговорам своего недостойного сына; при этом сказание подчёркивает, что Дхритараштра прекрасно сознаёт предосудительность своих действий и возможные последствия, но в качестве любвеобильного отца поддаётся давлению, так как желает угодить сыну, a, как слабый человек, вину перекладывает на принца (Мбх II, 51, 14): «Мне не нравятся слова, сказанные (сейчас) тобою. (Однако) что тебе приятно, то пусть будет сделано, о владыка людей! Потом ты будешь раскаиваться, что поступил согласно тем словам, ибо подобные речи в будущем не приведут к справедливости».