Текст книги "Рассеянный ум"

Заметив ручей, наш предок ныряет в укрытие, но продолжает держать в уме подробности только что увиденной сцены – к примеру, расположение кустов на берегу. Он активно удерживает эту информацию, пока не решает, что может выглянуть наружу и приступить к поиску ягуара.

Понимание нейронной основы рабочей памяти было одной из величайших задач когнитивной нейронауки. Сохранение информации в уме после того, как ее больше нет в окружающей обстановке, критически важно для любого высокоразвитого поведения. Однако механизм этого феномена оказался очень трудным для понимания. В 1930-х годах доктор Карлайл Якобсен и его коллеги первыми установили важнейшую роль префронтальной коры в процессах рабочей памяти. Они показали, что с помощью экспериментальных разрезов в префронтальной коре можно вызвать нарушения рабочей памяти у обезьян, которые решали задачу, связанную с запоминанием и последующим воспроизведением информации[67]67
  C. F. Jacobsen, “Studies of Cerebral Function in Primates,” Comparative Psychology Monographs 13 (1938): 1–68.


[Закрыть]. Но очередной большой шаг к пониманию нейронных основ рабочей памяти был сделан только в 1971 году. В тот год Хоакин Фустер и его коллеги сообщили об открытии в префрональной коре обезьян особых нейронов, которые сохраняли активность после прекращения внешней стимуляции[68]68
  J. M. Fuster and G. E. Alexander, “Neuron Activity Related to Short-Term Memory,” Science 173, no. 3997 (1971): 652–654; K. Kubota and H. Niki, “Prefrontal Cortical Unit Activity and Delayed Alternation Performance in Monkeys,” Journal of Neurophysiology 34 (1971): 337–347.


[Закрыть]. Нейронная активность начиналась во время предъявления стимулов и оставалась на высоком уровне в течение всего времени, пока подопытные обезьяны сохраняли в уме актуальную информацию. Эти замечательные нейроны были названы «клетками памяти». Устойчивая активность мозга в отсутствие зрительной стимуляции, подтвержденная в основополагающей работе Патриции Голдман-Ракич, стала рассматриваться как нейронный признак сохранения информации в рабочей памяти[69]69
  P. S. Goldman-Rakic, “Cellular Basis of Working Memory,” Neuron 14, no. 3 (1995): 477–485.


[Закрыть].

С годами новые исследования открыли нам, что нейроны по всему мозгу обладают таким же свойством устойчивой активности в отсутствие стимула. Особенно характерно это было в сенсорной коре при репрезентации характеристик внешних стимулов. Фактически, такая активность сенсорной коры оказывается еще одним примером нисходящей модуляции, сходной с той, которая происходит в процессе избирательного внимания, но в данном случае она происходит после того, как стимуляция прекращается. Современное понимание таково, что в процессе рабочей памяти префронтальная кора модулирует активность сенсорной коры с помощью таких же нейронных сетей, как те, которые используются для избирательного внимания в присутствии внешних стимулов. Так мы сохраняем в уме живую информацию, когда ее уже нет перед нами. Фустер также представил доказательство причинности, когда продемонстрировал, что нарушение функции префронтальной коры у обезьян с помощью охлаждения этой части мозга влияет на модуляцию активности зрительной коры, а также ухудшает эффективность рабочей памяти[70]70
  J. M. Fuster, R. H. Bauer, and J. P. Jervey, “Functional Interactions between Inferotemporal and Prefrontal Cortex in a Cognitive Task,” Brain Research 330, no. 2 (1985): 299–307.


[Закрыть].

Пока наш предок безуспешно высматривает ягуара, он решает бросит камень в воду, чтобы спровоцировать движение. Поэтому, когда он прячется в укрытии, то ищет подходящий камень, не теряя из виду своей первоначальной цели поисков ягуара и одновременно сохраняя в уме подробный образ ручья с кустами на левом берегу.

Постановка целей, требующих одновременного выполнения нескольких задач, является аспектом поведения, восходящим к нашим далеким предкам. Такое поведение часто называется «многозадачностью»: термин позаимствован из компьютерной науки, где он относится к параллельной обработке информации. Но что на самом деле происходит в нашем мозге, когда мы одновременно пытаемся выполнить несколько задач? Мы действительно занимаемся «параллельной обработкой»? Дьявол, как обычно, прячется в деталях. Наш мозг определенно занимается параллельной обработкой больших объемов информации. От сенсорной системы мы постоянно получаем обширную информацию, которая обрабатывается бессознательно, не говоря уже о процессах, с давних пор неосознанно используемых для поддержки дыхания, сердцебиения и так далее. Даже когда речь идет о действиях, параллельная обработка встречается повсеместно. Если одна или несколько задач могут быть автоматизированы на рефлекторном уровне, то они могут выполняться параллельно с главной задачей легко и без особых последствий. Это классический пример «прогулки с жевательной резинкой во рту». Хотя акт ходьбы требует избирательного внимания, акт жевания в большинстве случаев не требует сознательного контроля, так как выполняется рефлекторно. Такая деятельность, вероятно, даже не считается многозадачной, поскольку рефлекторная активность не предполагает задачи. Но если обе цели требуют когнитивного контроля для их осуществления: например, удержание в уме подробностей сложной сцены (рабочая память) и одновременный поиск ближайшего камня (избирательное внимание), то они, несомненно, будут соперничать за ограниченные ресурсы префронтальной коры.

В другом исследовании, проведенном лабораторией Газзали, мы изучали, что происходит в мозге, когда участники одновременно выполняли две задачи, требующие когнитивного контроля, сходные с теми, какие приходилось выполнять нашему предку в вышеописанном сценарии[71]71
  P. E. Dux, J. Ivanoff, C. L. Asplund, and R. Marois, “Isolation of a Central Bottleneck of Information Processing with Time-Resolved fMRI,” Neuron 52, no. 6 (2006): 1109–1120.


[Закрыть]. Для этого мы попросили участников внимательно рассмотреть пейзаж на мониторе и удерживать в уме его подробности в течение семи секунд, после чего они проходили проверку запоминания. Хитрость заключалась в том, что при некоторых попытках они должны были одновременно выполнять другую задачу. Пока они удерживали в уме детали пейзажа, им приходилось принимать решение о возрасте и половой принадлежности лица, мелькавшего на экране во время паузы. Эта вторичная задача требовала избирательного внимания и таким образом конкурировала за ресурсы, уже задействованные рабочей памятью. Здесь можно увидеть прямую аналогию с выбором подходящего камня нашим предком при одновременном сохранении в уме подробностей ранее увиденной сцены.

Как и ожидалось, нейронная сеть префронтальной коры участников эксперимента активизировалась при виде пейзажа, и эта активность сохранялась в период паузы. Данная сеть поддержки рабочей памяти сохраняла образ исчезнувшего пейзажа. Как мы уже говорили, этот процесс требует функциональной связности между префронтальной и зрительной корой, при которой нисходящая модуляция управляет активностью участков, где формируются репрезентации объектов. Когда в паузе на экране мелькало лицо и участнику приходилось принимать решение, сеть поддержки рабочей памяти уменьшалась, а также снижалась активность зрительной коры, участвовавшей в сохранении образа пейзажа. В то же время для создания образа лица между префронтальной и зрительной корой активизировалась новая нейронная сеть, и это не удивительно, потому что так работает механизм избирательного внимания. Характерно, что обе сети не сохраняли высокую активность параллельно. Когда лицо исчезало с экрана, нейронная сеть избирательного внимания ослабевала, а первоначальная сеть рабочей памяти активизировалась с новой силой, реагируя на основную цель участника эксперимента: запомнить подробности пейзажа.

Хотя мы не просили участников переключаться между этими двумя задачами, именно так в реальном времени выглядели процессы, происходившие в их мозге. Уровень активности рабочей памяти снижался, когда включался механизм избирательного внимания; таким образом, они динамично переключались между двумя сетями когнитивного контроля. Результаты нашего эксперимента согласуются со многими другими исследованиями, которые показывают, что когда мы одновременно стремимся к достижению нескольких целей, конкурирующих за ресурсы когнитивного контроля, наш мозг переключается между задачами, а не занимается параллельной обработкой[72]72
  P. E. Dux, J. Ivanoff, C. L. Asplund, and R. Marois, “Isolation of a Central Bottleneck of Information Processing with Time-Resolved fMRI,” Neuron 52, no. 6 (2006): 1109–1120.


[Закрыть]. Таким образом, хотя изначальной целью может быть одновременное выполнение множества задач (поэтому «многозадачность» – вполне уместный термин для такого поведения), в мозге происходит переключение между нейронными сетями. Как мы обсудим в следующей главе, такое переключение уменьшает нашу эффективность при выполнении задач, хотим мы того или нет. Это основа сбоев – другого вида целевой интерференции.

Хотя особая роль префронтальной коры в процессах когнитивного контроля совершенно очевидна, будет большим преувеличением назвать ее единственным игроком на этом поле. Механизмы когнитивного контроля включают обширные нейронные сети, связанные с другими областями мозга, такими как премоторная кора, теменная кора, зрительная кора и подкорковые структуры, такие как хвостатое ядро, таламус и гиппокамп. К примеру, было продемонстрировано, что объем теменной коры позволяет судить о том, как человек оценивает степень своей повседневной рассеяности[73]73
  R. Kanai, M. Y. Dong, B. Bahrami, and G. Rees, “Distractibility in Daily Life Is Reflected in the Structure and Function of Human Parietal Cortex,” Journal of Neuroscience 31, no. 18 (2011): 6620–6626.


[Закрыть]. Подробная дискуссия о вкладе всех этих областей мозга в процессы когнитивного контроля выходит за рамки этой книги, но результат можно подытожить следующим образом: когнитивный контроль обеспечивается нисходящей модуляцией и скоординированным функциональным взаимодействием между узлами обширных и взаимосвязанных нейронных сетей мозга. Вооружившись этим знанием, давайте обсудим ограничения наших способностей когнитивного контроля и посмотрим, как это приводит к феномену рассеянного ума.

Глава 4
Ограничения контроля

Теперь ученые хорошо понимают, что наши способности когнитивного контроля далеки от идеала. Все его компоненты: внимание, рабочая память и управление задачами – имеют глубоко укорененные функциональные ограничения, которые приводят к неоптимальным результатам при достижении целей. Это особенно верно, когда наши цели связаны с высокой целевой интерференцией: например, при выполнении нескольких задач в отвлекающей обстановке, в мире высоких технологий. Главная предпосылка этой книги состоит в том, что состояние рассеянного ума образуется в результате прямого столкновения между нашими высокоуровневыми целями и врожденными ограничениями когнитивного контроля; этот конфликт создает целевую интерференцию, негативно влияющую на качество жизни. Если мы хотим преодолеть разрушительную силу целевой интерференции, необходимо расширить наше понимание ограничений когнитивного контроля, чтобы найти способы минимизации отвлекающих факторов.

Инструменты нейронауки доказали свою высокую ценность для понимания того, каким образом когнитивный контроль позволяет достигать цели и объяснения нейронной основы его ограничений. Это дает возможность лучше осознать причину проблем, связанных с целевой интерференцией. Давайте совершим ознакомительную экскурсию по ограничениям когнитивного контроля, которые лежат в основе уязвимости систем обработки информации нашего мозга и приводят к феномену рассеянного ума.

1. Избирательность

Совершенные навыки избирательного внимания жизненно необходимы для эффективного поведения в сложной среде обитания. Наш мозг просто не обладает бесконечными ресурсами параллельной обработки, необходимыми для одновременного получения и интерпретации всего объема информации, которую мы воспринимаем каждую минуту. Таким образом, нам нужно быстро направлять наши когнитивные ресурсы на задачи, которые мы считаем наиболее актуальными для достижения наших целей. Одновременно мы должны блокировать быстро меняющийся поток неактуальной информации, находящейся вокруг нас.

Разумеется, необходимость сосредоточиваться на одном и игнорировать другое далеко не нова для людей, живущих в современном технологическом обществе. Обработка информации нуждалась в избирательности даже на ранних этапах эволюции мозга, до развития нейронных механизмов целенаправленного внимания. Судя по всему, врожденная ограниченность способности мозга к параллельной обработке информации привела к совершенствованию механизмов избирательности. Такие ограничения позволяют лишь самым новым и привлекательным объектам и событиям, особенно таким, которые способствуют выживанию и дают репродуктивные преимущества, создавать наиболее сильные впечатления в мозге и оказывать наибольшее влияние на наши действия и представления. Как было описано, самая ранняя форма избирательности, известная как восходящая обработка внешних стимулов, иногда считается разновидностью внимания, хотя она и не основана на нисходящих целях, а управляется характером поступающих стимулов. Эта древняя форма внимания была предтечей цикла восприятия-действия, и она остается глубоко укорененной в современном человеческом мозге.

Восходящая чувствительность к внешним стимулам необходима для выживания всех животных, включая людей. Легко представить, что наша жизнь, будь то в городе или в безлюдной глуши, продолжалась бы не так долго, если бы мы не сохранили способность быстро и автоматически определять предупредительные сигналы в окружающей среде: звук автомобильного гудка при выходе на проезжую часть или шум упавшего камня на лесной тропе. Такая чувствительность имеет жизненно важное значение, особенно если наши нисходящие цели направляют внимание и фокусируют его. Таким образом, направляемое естественным отбором, это примитивное влияние остается центральным компонентом нашего взаимодействия с окружающим миром.

Все наши взаимодействия со средой обитания включают непрерывную и динамичную связь между двумя великими модуляторами: нисходящим целенаправленным вниманием и восходящей обработкой внешних стимулов. В нашем мозге постоянно идет перетягивание каната между этими двумя силами, и победитель поединка оказывает сильнейшие влияние на действия и восприятие, что в свою очередь, непосредственно влияет на поведение.

Состояние рассеянного ума образуется в результате прямого столкновения между нашими высокоуровневыми целями и врожденными ограничениями когнитивного контроля.

Если рассматривать избирательное внимание как основную способность когнитивного контроля, позволяющую нам достигать поставленных целей, то сохранившаяся от предков чувствительность к внешним стимулам представляет собой серьезное ограничение. Это остаток нашего древнего мозга, представляющий крупную проблему для любого избирательного механизма, который пытается отфильтровывать все, что не находится в оптическом прицеле наших целей. Стимулы с наиболее сильными признаками новизны и привлекательности невольно захватывают наше внимание и отвлекают его от цели; это источник внешних отвлечений, одного из видов целевой интерференции.

Обширная литература в области психологии и нейронауки описывает источник ограничений избирательного внимания. Одна из важных находок, повлиявших на современный образ мыслей, состоит в том, что избирательность в равной мере зависит как от нейронных процессов, обеспечивающих сосредоточенность на актуальной информации, так и от процессов игнорирования неактуальной информации. Связь между сосредоточенностью и игнорированием описывается как оценочная конкуренция (biased competition): то самое перетягивание каната между нисходящими и восходящими воздействиями[74]74
  R. Desimone and J. Duncan, “Neural Mechanisms of Selective Visual Attention,” Annual Review of Neuroscience 18, no. 1 (1995): 193–222.


[Закрыть]. Неврологические данные показывают, что при одновременном появлении в поле зрения двух объектов фокусировка внимания на одном из них отвлекает ресурсы обработки информации от другого объекта. Но если внешний стимул, несовместимый с нашими целями, обладает свойствами, сильно привлекающими внимание, то конкуренция с нашими целями становится ожесточенной. Только представьте, что вы фокусируете избирательное внимание на разговоре в шумном ресторане. Все это время вы неосознанно переживаете внутреннюю борьбу, пытаясь противостоять источникам целевой интерференции. Но тут за соседним столиком начинается драка. Это внешнее воздействие, несомненно, одержит победу в битве за внимание, несмотря на вашу задачу игнорировать все, кроме разговора с собеседником. Возможности нашего избирательного внимания ограничены; мы не всегда можем беспрепятственно пускать когнитивные стрелы в центр нужной мишени.

Сотрудники лаборатории Газзали изучали нейронную основу и последствия ограничений избирательного внимания, предлагая здоровым молодым людям фокусировать внимание при попытке запомнить цвет неподвижных точек на экране[75]75
  T. P. Zanto and A. Gazzaley, “Neural Suppression of Irrelevant Information Underlies Optimal Working Memory Performance,” Journal of Neuroscience 29, no. 10 (2009): 3059–3066.


[Закрыть]. Сложность заключалась в том, что примерно каждую секунду точки начинали терять цвет и начинали одновременно двигаться в одном направлении. Участникам объясняли, что их цель состоит исключительно в запоминании цвета неподвижных точек, а их движения надо игнорировать. Хотя в целом они довольно хорошо справились с этим простым тестом на рабочую память, мы обнаружили, что их результаты были разными при каждой попытке; в некоторых случаях им требовалось больше времени на точный ответ о цвете точек.

Пока они выполняли эту задачу, мы регистрировали их мозговую активность с помощью ЭЭГ. После анализа паттернов активности мы обнаружили, что их память работала лучше при быстрых попытках, но не потому, что они лучше фокусировались на цветных точках, а потому, что им лучше удавалось игнорировать движущиеся точки. Эксперимент показал, что концентрация внимания не является определяющим фактором эффективности высокоуровневой рабочей памяти; скорее, память больше зависит от эффективного игнорирования отвлекающих факторов. Мы обобщили выводы этого исследования, продемонстрировав точно такие же результаты, когда инструкции были заменены на противоположные, и участники должны были запоминать направление движения точек и игнорировать их цвет. Обратите внимание, что цвет и движение являются сильными восходящими внешними стимулами. Так мы узнали, что наша способность игнорировать неактуальную для достижения цели информацию является довольно непрочной даже у молодых людей. Более того, мы показали, что неспособность игнорировать стимулы приводит к доминированию отвлекающей информации, что мешает удерживать в памяти актуальные образы, а это, в свою очередь, снижает эффективность целенаправленного поведения.

Как было показано другими исследовательскими группами, неспособность игнорировать ненужную информацию прямо влияет на нашу способность удерживать в уме актуальную информацию хотя бы на короткое время[76]76
  E. K. Vogel, A. W. McCollough, and M. G. Machizawa, “Neural Measures Reveal Individual Differences in Controlling Access to Working Memory,” Nature 438, no. 7067 (2005): 500–503.


[Закрыть]. Но как насчет долговременных воспоминаний? Влияют ли на них ограничения избирательности внимания? Мы обратились к этому вопросу в другом эксперименте лаборатории Газзали под руководством Питера Уайса. Во многом его вдохновил наблюдаемый нами всеми феномен, когда человека просят вспомнить подробности недавнего события, и он отводит взгляд или даже закрывает глаза, готовясь к ответу. Можете попробовать сами: попросите друга подробно вспомнить, что он ел на ужин вчера вечером. Внимательно следите за его глазами. Вероятно, он посмотрит в сторону, прежде чем ответить. Такая склонность отводить взгляд ассоциировалась с лучшей способностью вспоминать события[77]77
  A. M. Glenberg, J. L. Schroeder, and D. A. Robertson, “Averting the Gaze Disengages the Environment and Facilitates Remembering,” Memory and Cognition 26 (1998): 651–658.


[Закрыть]. Мы предположили, что обычный взгляд в лицо при попытке воспоминания является отвлекающим фактором и мешает направлять избирательное внимание внутрь себя, чтобы вспомнить подробности недавнего события.

В ходе эксперимента мы сначала предложили участникам ответить на вопросы о 168 новых образах, показанных на мониторе. Эти образы включали от одного до четырех одинаковых предметов: к примеру, одну книгу или четыре книги. Вопросы были такими: «Можете ли вы унести эти предметы?» и «Поместятся ли они в обувную коробку?» Хотя участники этого не знали, их подготавливали к тестированию памяти. Через один час после просмотра образов они ложились в томограф и отвечали на вопросы о том, какое количество предметов присутствовало в каждом из образов. В ходе этого процесса мы регистрировали активность их памяти и других мозговых процессов. Разница была в том, что они проходили тест памяти либо с закрытыми глазами, либо с открытыми глазами, глядя на серый экран, либо рассматривая картинку, имитирующую сложные образы, обычно находящиеся перед нашими глазами, когда мы пытаемся что-то вспомнить. Картинки, которые они видели во время эксперимента, являлись совершенно не относящимися к делу отвлекающими факторами, и участников специально просили игнорировать их.

Результаты эксперимента показали, что способность запоминать подробности (точное количество предметов в первоначальном изображении) существенно уменьшалась в условии с открытыми глазами и отвлекающей картинкой по сравнению с условием с закрытыми глазами, и даже по сравнению с наблюдением серого монитора[78]78
  P. E. Wais, M. T. Rubens, J. Boccanfuso, and A. Gazzaley, “Neural Mechanisms Underlying the Impact of Visual Distraction on Retrieval of Long-Term Memory,” Journal of Neuroscience 30, no. 25 (2010): 8541–8550.


[Закрыть]. Эти результаты предполагают, что присутствие внешних восходящих отвлечений в виде сложных образов ослабляло внимание участников, необходимое для поиска в памяти. Дело было не только в открытых или закрытых глазах, так как качество воспоминания не зависело от наблюдения серого экрана или закрытых глаз. Эффект отвлечения создавала только яркая картинка.

Это открытие было сходно с результатами «эксперимента с точками» в том смысле, что даже когда участникам прямо говорили о необходимости игнорировать ненужную визуальную информацию, они часто не могли этого сделать, что приводило к ухудшению качества воспоминаний. Результаты функциональной МРТ в этом эксперименте показали, что ухудшение качества воспоминаний в присутствии отвлекающей сцены ассоциировалось с нарушением работы нейронной сети, включающей префронтальную кору, гиппокамп (область мозга, принимающую участие в консолидации памяти) и зрительную кору. Это привело нас к выводу, что восходящее внешнее воздействие от наблюдения неактуальных образов привело к интерференции с нисходящей первоначальной целью участников: запоминанием количества объектов. Мы также узнали, что нейронные сети префронтальной коры, которые играют решающую роль в избирательном внимании, уязвимы перед низкоуровневыми отвлекающими восходящими стимулами.

Результат эксперимента заключался в том, что нарушение работы сетей префронтальной коры лежит в основе ограничений избирательного внимания, которое приводит к ухудшению памяти. Но важно понимать, что эти данные не позволяли нам сделать причинно-следственные выводы о роли префронтальной коры в предотвращении отвлечения. На тот момент мы лишь могли утверждать, что нарушение ее функции ассоциируется с феноменом рассеянного ума, но не могли с уверенностью сказать, что нарушение определенных нейронных сетей увеличит рассеянность. Поэтому Питер Уайс провел дополнительный эксперимент, сначала применив временно нарушающую функцию префронтальной коры транскраниальную магнитную стимуляцию (ТМС), а потом зарегистрировав воздействие этого эффекта в ходе такого же эксперимента, который мы описывали. При нарушении функции префронтальной коры негативное воздействие отвлекающих картинок на способность запоминать первоначальные образы оказалось еще сильнее, таким образом подтверждая нашу гипотезу о том, что нейронные сети префронтальной коры поддерживают способность запоминания, уменьшая воздействие отвлекающих факторов[79]79
  P. E. Wais, O. Y. Kim, and A. Gazzaley, “Distractibility during Episodic Retrieval Is Exacerbated by Perturbation of Left Ventrolateral Prefrontal Cortex,” Cerebral Cortex 22, no. 3 (2011): 717–724.


[Закрыть].

В другом эксперименте мы хотели определить, обусловлено ли негативное воздействие на долговременную память общей визуальной природой отвлекающей картинки и зрительными образами, которые пытались вспомнить участники (количество предметов на изображении). Для этого группа участников выполнила точно такой же тест долговременной памяти, но теперь они постоянно держали глаза открытыми, когда наблюдали серый экран. Хитрость заключалась в том, что они отвечали на вопросы либо в тишине, либо когда слышали белый шум, либо при звуках записи оживленной болтовни в ресторане, которую их попросили игнорировать. Мы обнаружили, что их способность вспоминать зрительные образы точно так же ухудшалась из-за слуховых отвлечений (болтовни в ресторане), как и от визуальных отвлечений (яркой картинки)[80]80
  P. E. Wais and A. Gazzaley, “The Impact of Auditory Distraction on Retrieval of Visual Memories,” Psychonomic Bulletin and Review 1, no. 6 (2011): 1090–1097.


[Закрыть].

По правде говоря, эти результаты не означают, что мы советуем ходить с повязкой на глазах и с наушниками в ушах. Они лишь иллюстрируют удивительно высокую чувствительность нашего фильтра избирательного внимания к отвлекающим факторам, которые негативно влияют на извлечение воспоминаний из долговременной памяти. Эти результаты вносят вклад в наше понимание нейронной основы ограничений внимания, когда, казалось бы, безобидные события, подобные обыденной стимуляции наших глаз и ушей, снижают способность извлекать из памяти детали воспоминаний.

Дело в том, что глазные маски и наушники не слишком помогают. Наши когнитивные стрелы часто пролетают мимо мишени из-за внутренних отвлечений, или блужданий ума. В ходе оригинального исследования с использованием приложения на iPhone студентам в случайно выбранные моменты задавали вопросы: сосредоточены ли они сейчас на каком-либо деле, или их мысли блуждают сами по себе? Поразительно, но в 47 % этой случайной выборки моментов студенты отвечали, что их мысли где-то блуждают[81]81
  M. A. Killingsworth and D. T. Gilbert, “A Wandering Mind Is an Unhappy Mind,” Science 330, no. 6006 (2010): 932–932.


[Закрыть]. Кроме того, исследователи обнаружили, что люди обычно менее счастливы, когда их мысли блуждают, причем независимо от того, чем именно они занимаются в данный момент. Ученые продемонстрировали, что блуждания ума негативно влияют на когнитивные способности, и что они ассоциируются с ухудшением рабочей памяти, подвижного интеллекта и показателей академического оценочного теста[82]82
  M. D. Mrazek, J. Smallwood, M. S. Franklin, B. Baird, J. M. Chin, and J. W. Schooler, “The Role of Mind-Wandering in Measurements of General Aptitude,” Journal of Experimental Psychology: General 141 (2012): 788–798.


[Закрыть].

Хотя блуждания ума часто бывают вполне безопасными, они могут причинять большой вред, когда выполняемая задача требует высокого напряжения когнитивных способностей, например, во время важного совещания или во время движения в плотном транспортном потоке. В крайних случаях они ассоциируются с психическими расстройствами, такими как тяжелая депрессия, посттравматическое стрессовое расстройство или обсессивно-компульсивное расстройство. У людей, которые имели несчастье заболеть этими расстройствами, внутренние отвлечения преграждают путь к целенаправленному поведению, что приводит к тяжелым нарушениям их функционирования.

Внешние восходящие влияния звуков и образов, а также внутренние блуждания ума притупляют избирательность внимания. Понятно, что ограничения избирательного внимания являются значительным фактором в состоянии рассеянного ума, но это еще не вся история. Ограничения касаются и всех остальных аспектов нашего внимания: способности распределять внимание, поддерживать его в течение длительного времени и быстро фокусировать. Давайте рассмотрим эти аспекты.

2. Распределение

Когда речь идет о внимании, мы не всегда хотим прицельно выпускать его, словно стрелу в мишень. Иногда мы поступаем противоположным образом и распределяем наши когнитивные ресурсы так широко, как только возможно, подобно рыбакам, расставляющим свои сети в море. Главный фактор, который влияет на то, как мы используем внимание, – это уровень прогностической информации, которой мы обладаем до события. Если расширить аналогию с рыбалкой, то прогностическое значение разных мест, где плавает рыба, помогает определить, чем лучше пользоваться: сетью или острогой. Давайте снова представим нашего предка, который точно не знал, где находится ягуар; он лишь предполагал, что хищник скрывается где-то на левом берегу ручья. В данном случае он мог принять решение обратить широко распределенное внимание на левый берег в целом, а не направить его на конкретно определенные кусты. При обладании скудной прогностической информацией луч внимания, направленный не в то место, был бы ошибочным выбором. Фактически, это снизило бы возможность обнаружения ягуара в других местах. В современной жизни распределение внимания имеет место, когда вы управляете автомобилем. В такой ситуации вам необходимо как избирательное, так и распределенное внимание, чтобы удерживать сосредоточенность на дороге перед собой ипри этом оставаться чувствительным к неожиданным событиям на периферии: например, заметить человека, неосторожно выходящего на дорогу во время разговора по мобильному телефону.

Ожидания подпитываются прогностической информацией о том, где, когда и какие события произойдут в ближайшем будущем. Менее подробные прогнозы о будущих событиях скорее приводят к распределению внимания, а не к его фокусировке. Но и распределенное внимание во многом избирательно. В том сценарии, где ягуар скрывается на левом берегу, наш предок продолжает высматривать, выслушивать и вынюхивать характерные признаки ягуара; просто он делает это на более обширном участке. Распределенное внимание относится к любым органам чувств. К примеру, человек мог точно не знать, как пахнет ягуар, но он знал, что у этих хищников мускусный запах, и распределял свое обонятельное внимание на признаки сходного запаха.

Главное ограничение состоит в том, что когда мы широко распределяем внимание, то польза от избирательного внимания заметно уменьшается. Недавно это было продемонстрировано в лаборатории Газзали, где мы просили участников смотреть в центр экрана, где на мгновение появлялась подсказка (с разной степенью прогностической информации) о том, где на периферии возникнет контрольная цель. Стопроцентная подсказка точно указывала положение цели, пятидесятипроцентная подсказка давала понять, на какой стороне экрана это произойдет, а нулевая подсказка не сообщала никакой информации. Несколько секунд спустя, когда появлялась цель, они определяли ее на фоне отвлекающих вариантов при стопроцентной подсказке быстрее и точнее, чем при пятидесятипроцентной. Результаты были еще более медленными и неточными, когда они не получали никакой информации[83]83
  C. E. Rolle, B. Voytek, and A. Gazzaley, “Examining the Performance of the iPad and Xbox Kinect for Cognitive Science Research,” Games for Health Journal 4, no. 3 (2015): 221–224.


[Закрыть]. Это показывает, что мы не получаем такую же пользу от распределенного внимания, когда не имеем прогностической информации для избирательного внимания.

Исследователи обнаружили, что люди обычно менее счастливы, когда их мысли блуждают, причем независимо от того, чем именно они занимаются в данный момент.

Если экстраполировать это открытие на сцену с нашим предком и ягуаром, становится ясно, что он имел бы наибольшие шансы обнаружить ягуара, если бы имел больше информации о том, где скрывается хищник. Если бы был только один куст, за которым таился ягуар, он мог бы избирательно направить внимание в эту сторону, но в случае выбора между пятью кустами ему пришлось бы распределять внимание, что уменьшило бы его шансы на обнаружение хищника. Так наша способность распределять внимание довольно ограничена.

3. Устойчивость

Кроме ограничений избирательного и распределенного внимания, мы также имеем ограниченную способность сохранять внимание в течение определенного времени, особенно в однообразных и утомительных ситуациях[84]84
  B. S. Oken, M. C. Salinsky, and S. M. Elsas, “Vigilance, Alertness, or Sustained Attention: Physiological Basis and Measurement,” Clinical Neurophysiology 117, no. 9 (2006): 1885–1901.


[Закрыть]. Устойчивое внимание иногда называется бдительностью или концентрацией и оценивается исходя из того, насколько успешно человек может сознательно удерживать внимание на выполнении высокоуровневой повторяющейся задачи в течение длительного времени. Представьте нашего предка, который пригнулся за деревом, высматривая, выслушивая и вынюхивая признаки ягуара. Как долго он сможет удерживать избирательное внимание на высоком уровне в условиях минимальной обратной связи или при ее полном отсутствии? Пренебрежение слабыми стимулами может стоить ему жизни. Если бы его ум начал блуждать, или если бы он через несколько секунд потерял терпение и направился к ручью, то мог бы достаться на обед ягуару.