Текст книги "Исследование о природе и причинах богатства народов. Книги 4–5"

Если бы все нации придерживались либеральной системы свободного вывоза и свободного ввоза, то многочисленные государства, на которые распадается великий континент, уподобились бы различным провинциям одного большого государства. Подобно тому как свобода внутренней торговли между различными провинциями одного большого государства представляется не только лучшим средством против дороговизны, но и самым действенным средством для предотвращения голода, так подобное же значение имела бы свобода вывозной и ввозной торговли между различными странами, на которые делится континент. Чем обширнее континент, чем легче по суше и по воде сообщение по различным частям его, тем меньше будет какая-либо его часть подвергаться когда-нибудь этим бедствиям, так как недостаток хлеба в одной стране сможет восполняться изобилием его в другой. Но очень немногие страны целиком приняли эту либеральную систему. Свобода хлебной торговли почти везде более или менее ограничена, а во многих странах стеснена такими нелепыми правилами, которые нередко превращают неустранимое несчастье дороговизны в ужасное бедствие голода. Спрос таких стран на хлеб может иногда быть столь большим и столь настоятельным, что небольшое государство по соседству с ними, которое как раз в это время страдает от некоторой дороговизны, не решится снабжать их, чтобы не рисковать самому подвергнуться столь же ужасному бедствию. Таким образом, неправильная политика одной страны может делать в известной мере опасным и неосторожным проведение в другой такой политики, которая при других условиях явилась бы наилучшей. Неограниченная свобода вывоза будет гораздо менее опасной в больших государствах, где сбор хлебов гораздо более значителен и где поэтому на снабжении редко может чувствительно отразиться вывоз любого количества хлеба. В каком-нибудь кантоне Швейцарии или в одном из мелких государств Италии может, пожалуй, оказаться иногда необходимым ограничить вывоз хлеба, но в таких обширных государствах, как Франция или Англия, это вряд ли когда-нибудь может понадобиться. Помимо того, препятствовать фермеру отправлять его товары в любое время на наиболее выгодный для него рынок, очевидно, равносильно принесению обычных законов справедливости в жертву идее общественного блага, своего рода соображениям государственной пользы. Такого рода акты законодательной власти должны иметь место и могут быть оправданы только в случае самой крайней необходимости. Цена, при которой воспрещается вывоз хлеба, если он вообще когда-либо воспрещается, должна всегда устанавливаться на очень высоком уровне.

Законы относительно хлеба можно сравнить с законами, касающимися религии. Люди чувствуют себя столь заинтересованными в том, что касается их существования в здешней жизни или их блаженства в жизни будущей, что правительство бывает вынуждено уступать их предрассудкам и, чтобы сохранить общественное спокойствие, устанавливать ту систему, которую они одобряют. Может быть, именно поэтому нам так редко приходится встречать разумные системы, установленные в этих двух важнейших областях.

IV. Участие купца в транзитной торговле, т. е. импортирующего иностранный хлеб для обратного вывоза его, содействует обильному снабжению внутреннего рынка. Правда, в цели его торговли прямо не входит продавать на внутреннем рынке свой хлеб, но обычно он охотно делает это и даже по гораздо меньшей цене, чем он мог бы получить на заграничном рынке. Он это делает потому, что таким образом сберегает издержки по погрузке и разгрузке, на фрахт и страхование. Страна, которая благодаря такой транзитной торговле становится складочным местом и хранилищем для снабжения других стран, очень редко сама может терпеть нужду в хлебе. Хотя таким образом транзитная торговля может содействовать понижению средней денежной цены хлеба на внутреннем рынке, она этим отнюдь не понижает его действительной стоимости: она только несколько повышает действительную стоимость серебра.

Транзитная торговля в Великобритании была фактически запрещена при нормальных условиях благодаря высоким пошлинам на ввоз иностранного хлеба, на большую часть которого не выдавались возвратные пошлины; что же касается чрезвычайных обстоятельств, когда недостаток хлеба делал необходимой отмену этих пошлин временными законами, то в это время оказывался почти совсем запрещенным вывоз хлеба. Ввиду этого существовавшая система законов фактически запрещала транзитную торговлю во всех случаях.

Поэтому та система законов, которая связана с установлением вывозных премий, совсем, по-видимому, не заслуживает и части той похвалы, которая высказывалась по ее адресу. Богатство и процветание Великобритании, столь часто приписывавшиеся этим законам, могут быть очень легко объяснены другими причинами. Та уверенность, которую законы Великобритании дают каждому человеку в том, что он сможет пользоваться плодами своего труда, сама по себе уже является достаточной для процветания любой страны, несмотря на те или другие нелепые правила о торговле; и эта уверенность была упрочена революцией как раз около того времени, когда была установлена премия. Естественное стремление каждого человека улучшить свое положение, если ему обеспечена возможность свободно и беспрепятственно проявлять себя, представляет собой столь могущественное начало, что одно оно не только способно без всякого содействия со стороны довести общество до богатства и процветания, но и преодолеть сотни досадных препятствий, которыми безумие человеческих законов так часто затрудняет его деятельность, хотя эти препятствия всегда более или менее ограничивают его свободу или ослабляют его действие. В Великобритании промышленность совершенно обеспечена, и хотя она далеко не вполне свободна, она, во всяком случае, не менее или даже более свободна, чем в любой стране Европы.

Хотя период наибольшего процветания и благосостояния Великобритании последовал за установлением системы законов, связанной с премией, мы не должны все же приписывать его этим законам. Этот период ведь следовал также и за появлением национального долга. А последний, несомненно, не был его причиной.

Хотя система законов, связанная с установлением премии, имеет совершенно такую же тенденцию, как и политика Испании и Португалии, а именно тенденцию несколько понизить стоимость драгоценных металлов в стране, применяющей ее, все же Великобритания, несомненно, является одной из самых богатых стран Европы, тогда как Испания и Португалия должны быть причислены, пожалуй, к самым нищенским. Но такое различие в положении этих стран может быть легко объяснено двумя причинами: во-первых, налог в Испании на вывоз золота и серебра, запрещение его в Португалии и бдительная полиция, которая следит за выполнением этих законов, должны в этих двух очень бедных странах, ввозящих ежегодно на 6 млн ф. ст. с лишним, влиять не только более непосредственно, но и гораздо более действенно на понижение там стоимости этих металлов, чем могут делать это в Великобритании хлебные законы; во-вторых, эта плохая политика не уравновешивается в этих странах общей свободой и безопасностью населения. Труд там не свободен и не обеспечен, а гражданское и церковное управление как Испании, так и Португалии таковы, что их одних достаточно для увековечения их нынешней бедности, даже если бы их законы, относящиеся к торговле, были столь же мудры, как нелепо и неразумно большинство их в настоящее время.

Закон, изданный в 13-й год правления ныне царствующего короля, глава 43, установил новую систему в отношении хлебных законов, во многом лучшую, чем прежняя система, но кое в чем, пожалуй, не столь удовлетворительную.

На основании этого закона высокие пошлины на хлеб, ввозимый для потребления внутри страны, отменяются всякий раз, когда цена пшеницы среднего качества повышается до 48 шилл. за квартер, цена среднего качества ржи, гороха или бобов – до 32 шилл., цена ячменя – до 24 шилл., а овса – до 16 шилл., вместо них взимается небольшой налог – всего лишь 6 п. с квартера пшеницы и в соответственных размерах с остальных хлебов. Таким образом, в отношении всех этих хлебов, а в особенности в отношении пшеницы, внутренний рынок открыт для снабжения его из-за границы при ценах, гораздо более низких, чем это было раньше.

На основании того же закона прекращается выдача при вывозе пшеницы прежней премии в 5 шилл., как только цена поднимается до 44 шилл. за квартер вместо цены в 48 шилл., при которой прежде прекращалась выдача премии; прекращается выдача прежней премии в 2 шилл. 6 п. при вывозе ячменя, как только цена поднимается до 22 шилл. за квартер вместо прежних 24 шилл.; премия в 2 шилл. 6 п. при вывозе овсяной муки перестает выдаваться, как только цена поднимается до 14 шилл. вместо прежних 15 шилл. Премия при вывозе ржи понижена с 3 шилл. 6 п. до 3 шилл., и ее выдача прекращается, как только цена достигает 28 шилл. вместо прежде установленных для этого 32 шилл. Если вывозные премии столь нецелесообразны, как я это пытался доказать, то чем скорее они отменяются и чем они ниже, тем это лучше.

Этот же закон разрешает, при самых низких ценах, беспошлинный ввоз хлеба в целях обратного его вывоза при том условии, если он до вывоза хранится на складе за пломбами казенной и импортера. Правда, эта свобода ввоза распространена только на 25 портов Великобритании, но это – все главные порты, и в большей части остальных портов не найдется складов, приспособленных для этой цели.

В указанных отношениях закон этот представляется очевидным улучшением прежней системы.

Но этим же законом устанавливается премия в 2 шилл. за квартер при вывозе овса, когда цена его не превышает 14 шилл. До сих пор не существовало никакой премии за вывоз этого зерна, как и за вывоз гороха или бобов.

Этим же законом равным образом воспрещается вывоз пшеницы, как только ее цена повышается до 44 шилл. за квартер, вывоз ржи – при цене в 28 шилл., вывоз ячменя – при цене в 22 шилл. и вывоз овса – при цене в 14 шилл. Все эти цены представляются установленными слишком низко, и, кроме того, кажется нецелесообразным запрещать вообще вывоз как раз при тех ценах, при которых отменяется премия, установленная для поощрения его. Нет сомнения, что либо премия должна отменяться при гораздо более низкой цене, либо же вывоз должен быть допущен при гораздо более высокой цене.

В этом отношении новый закон представляется уступающим прежней системе. Тем не менее при всех его несовершенствах мы можем, пожалуй, сказать о нем то, что было сказано о законах Солона, а именно, что хотя он сам по себе и не является наилучшим, он все же лучше всего того, что допускают интересы, предрассудки и нравы его времени. Может быть, он подготовит со временем почву для лучшего закона.

* * *

Два следующих расчета присоединены здесь для иллюстрации и подтверждения того, что сказано в пятой главе четвертой книги по поводу премии за ловлю сельдей. Я надеюсь, что читатель может вполне положиться на точность обоих расчетов.

Расчет судов для лова сельдей, снаряженных в Шотландии в течение одиннадцати лет, числа взятых пустых бочек и бочек, заполненных сельдями: средняя премия за каждую бочку сельдей морской заготовки и за каждую наполненную бочку

Хотя вычет пошлин за вывозимые сельди нельзя считать, собственно говоря, премией, но зато можно, конечно, считать премией вычет пошлин за сельди, ввозимые для внутреннего потребления.

Расчет количества иностранной соли, ввезенной в Шотландию, и шотландской соли, выданной беспошлинно из солеварен для рыбной ловли с 5 апреля 1771 г. по 5 апреля 1782 г., и среднее количество той и другой в год

Надо заметить, что бушель иностранной соли весит 84 ф., а бушель британской соли только 56 ф.

Глава VI. О торговых договорах

Когда какая-нибудь нация обязуется договором разрешать ввоз определенных товаров другой страны, ввоз которых из всех остальных стран она воспрещает, или освобождать товары одной страны от уплаты пошлин, которыми она облагает товары всех остальных стран, страна или по крайней мере купцы и владельцы мануфактурной страны, торговля которой получает такое преимущество, должны необходимым образом извлекать большую выгоду из подобного договора. Эти купцы и владельцы мануфактур пользуются своего рода монополией в стране, которая так предупредительна к ним. Она становится и более обширным и более выгодным рынком сбыта для их товаров: более обширным потому, что ввиду устранения или обложения тяжелыми пошлинами товаров других наций она поглощает большее количество их товаров; более выгодным рынком потому, что купцы благоприятствуемой страны, пользуясь на нем своего рода монополией, могут часто продавать свои товары по лучшей цене, чем если бы им приходилось иметь дело со свободной конкуренцией всех других наций.

Однако такие договоры, хотя они и могут быть выгодны торговцам и владельцам мануфактур благоприятствуемой страны, обязательно невыгодны купцам и владельцам мануфактур страны, оказывающей такое предпочтение. Таким образом, чужой нации предоставляется монополия против них, и им часто приходится покупать нужные им иностранные товары по более дорогой цене, чем это было бы при допущении свободной конкуренции других наций. Та часть собственного продукта такой нации, в обмен на которую она приобретает иностранные товары, должна ввиду этого продаваться дешевле потому, что, когда два предмета обмениваются один на другой, дешевизна одного является необходимым следствием или, точнее, равносильна дороговизне другого. Поэтому меновая стоимость годового продукта этой нации должна уменьшаться в результате каждого такого договора. Впрочем, это уменьшение вряд ли может представлять собой положительный убыток, оно лишь ведет к уменьшению прибыли, которая в противном случае могла бы быть получена. Хотя эта нация продает свои товары дешевле, чем могла бы делать это при других условиях, она, наверное, не будет продавать их дешевле того, что они стоят, или, как при существовании премий, по цене, не возмещающей капитал, затраченный на изготовление и доставку их на рынок, вместе с обычной прибылью на капитал. Торговля в противном случае не могла бы долго продолжаться. Следовательно, даже благоприятствующая страна может все же извлекать пользу из торговли, хотя и меньшую, чем это было бы при свободной конкуренции.

Впрочем, некоторые торговые договоры считались выгодными в силу совершенно иных соображений, и торговая страна иногда давала чужой стране против самой себя монополию этого рода на определенные товары, потому что ожидала, что в общем торговом обороте между ними она в течение года будет продавать больше, чем покупать, и что баланс в золоте и серебре будет ежегодно в ее пользу. Именно с этой точки зрения так много восхваляли торговый договор между Англией и Португалией, заключенный в 1703 г. Метуэном. Вот точный перевод этого договора, который состоит всего лишь из трех статей:

Статья I. Его священное величество король Португалии обещает от имени своего и своих преемников навсегда отныне допускать в Португалию сукно и другие шерстяные изделия Великобритании, как это практиковалось до запрещения законом их ввоза; это делается на том условии, что:

Статья II. Его священное величество король Великобритании обязуется от имени своего и своих преемников отныне и навсегда допускать в Британию вина португальского происхождения так, что никогда, будет ли между королевствами Британии и Франции мир или война, с этих вин под видом пошлин, или сборов, или под каким-либо иным названием, прямо или косвенно, будут ли они ввозиться в Великобританию в бочках, или малых бочонках, или в какой-либо другой посуде, не будет взиматься больше того, что взимается за такое же количество или такую же меру французского вина со скидкой одной трети пошлины или сбора. Если же когда-либо будет нарушена или отменена вышеупомянутая скидка пошлины, будет правомерно и законно со стороны его священного величества короля Португалии снова воспретить ввоз сукна и других британских шерстяных изделий.

Статья III. Их высокие превосходительства уполномоченные обещают и обязуются, что их вышеназванные государи ратифицируют этот договор и что обмен ратификациями должен произойти не позже двух месяцев.

Согласно этому договору, Португалия обязуется допускать ввоз английских шерстяных тканей на тех же основаниях, как и до запрещения, т. е. не повышать пошлин, которые взимались до того. Но она не обязалась допускать их на лучших условиях, чем предоставленные другим нациям условия, например Франции или Голландии. Великобритания, напротив, обязуется допускать ввоз португальских вин с уплатой только двух третей пошлины, уплачиваемой с французских вин, т. е. тех вин, которые больше всего могут конкурировать с ними. Этот договор, очевидно, выгоден Португалии и не выгоден Великобритании.

Тем не менее его прославляли как лучший образец торговой политики Англии. Португалия получает ежегодно из Бразилии большее количество золота, чем может быть употреблено в ее внутренней торговле, в виде монеты или драгоценных изделий. Излишек весьма ценен, чтобы можно было его оставлять без употребления и хранить в сундуках; так как он не может найти выгодного рынка внутри страны, он должен, несмотря на все запрещения, вывозиться за границу и обмениваться на что-нибудь такое, для чего имеется внутри страны более выгодный рынок. Значительная часть его попадает ежегодно в Англию в оплату или английских товаров, или товаров других европейских наций, получающих свою оплату через Англию. Г-ну Баретти[25]25
  [Baretti J. Journey from London to Genoa, through England, Portugal, Spain and France. London, 1770.]


[Закрыть] сообщили, что еженедельный почтовый пароход из Лисабона привозит в Англию каждый раз более 50 тыс. ф. золота. Сумма эта, вероятно, преувеличена. Это составит более 2600 тыс. ф. в год, что превышает всю предполагаемую добычу Великобритании.

Наши торговцы несколько лет тому назад были недовольны португальским правительством. Некоторые преимущества, предоставленные им не договором, а по доброй воле правительства, – вероятно, по специальной просьбе и в обмен на гораздо бо́льшие льготы, защиту и покровительство со стороны правительства Великобритании – были ограничены или совсем отменены. Поэтому люди, обычно наиболее заинтересованные в восхвалении торговли с Португалией, в ту пору были скорее склонны изображать ее менее выгодной, чем это всеми предполагалось. Они заявляли, что значительно большая часть, если не весь этот годовой ввоз золота, производится не за счет Великобритании, а за счет других европейских наций, что фрукты и вина Португалии, ежегодно ввозимые в Великобританию, почти покрывают стоимость британских товаров, отправляемых в Португалию.

Но допустим, однако, что весь ввоз золота производится за счет Великобритании и что он достигает даже еще большей суммы, чем это, по-видимому, предполагает Баретти. И все же такой факт не сделает эту торговлю более выгодной, чем всякая иная, при которой за определенную вывезенную стоимость мы получаем в обмен предметы потребления на такую же стоимость.

Как можно предполагать, только очень небольшая часть этого ввозимого золота употребляется ежегодно на добавление к уже существующим в королевстве изделиям из этого металла или к монете. Весь остаток должен отсылаться за границу и вымениваться на предметы потребления того или иного рода. Но если бы эти предметы потребления покупались непосредственно в обмен на продукты английской промышленности, это было бы для Англии более выгодно, чем сперва приобретать на этот продукт португальское золото, а потом покупать на это золото эти предметы потребления. Торговля для нужд непосредственного потребления всегда выгоднее, чем торговля, ведущаяся обходным путем, и, для того чтобы доставить на внутренний рынок иностранные товары определенной стоимости, требуется гораздо меньший капитал при торговле первого рода, чем при торговле второго рода. Поэтому для Англии было бы выгоднее, если бы меньшая часть ее промышленности была занята производством товаров, пригодных для португальского рынка, а бо́льшая часть – производством товаров, пригодных для других рынков, где можно получать те предметы потребления, на которые существует спрос в Великобритании. Тогда требовалась бы гораздо меньшая затрата капитала, чем теперь, чтобы получить золото, в котором она нуждается для собственного употребления, и вместе с тем предметы потребления. Оставался бы свободный капитал, который мог бы затрачиваться на другие цели: на расширение промышленности и на увеличение годового продукта.

Если бы даже Британия была совсем отстранена от торговли с Португалией, для нее не составило бы никакого труда ежегодно добывать все количество золота, нужное ей для драгоценных изделий, для монеты или для внешней торговли. Золото, как и всякий другой товар, всегда могут достать в том или другом месте за его стоимость те, кто имеет в обмен соответствующую стоимость. К тому же ежегодный излишек золота в Португалии будет по-прежнему отсылаться за границу, и если его будет вывозить не Великобритания, то это будет делать какая-нибудь другая нация, которая будет рада перепродавать его по надлежащей цене, как это в настоящее время делает Великобритания. Правда, покупая золото в Португалии, мы покупаем его из первых рук, тогда как при покупке его у другой нации, исключая Испанию, мы покупали бы его из вторых рук и должны были бы платить несколько дороже. Но эта разница в цене была бы, несомненно, настолько незначительна, что совсем не заслуживала бы общественного внимания.

Как сказано, почти все наше золото получается из Португалии. С другими нациями торговый баланс или против нас, или не намного склоняется в нашу пользу. Но мы должны помнить, что чем больше золота мы ввозим из одной страны, тем меньше должны мы по необходимости ввозить из всех других стран. Действительный спрос на золото, как и на всякий другой товар, ограничен в каждой стране определенным количеством. Если девять десятых этого количества ввозят из одной страны, для ввоза из всех остальных остается всего только одна десятая. Кроме того, чем больше золота ввозится ежегодно из определенных стран сверх того, что необходимо для драгоценных изделий и монеты, тем больше должно вывозиться в другие страны; и чем больше торговый баланс, этот не имеющий никакого значения объект современной политики, оказывается в нашу пользу в торговле с определенными странами, тем больше он должен оборачиваться против нас в торговле с некоторыми другими странами.

Однако это нелепое представление, что Англия не может существовать без торговли с Португалией, повело к тому, что к концу последней войны Франция и Испания, не ссылаясь даже на какие-нибудь обиды или провокацию, потребовали от португальского короля недопущения в его порты всех британских судов, а для гарантии полного недопущения – принятия в них французских и испанских гарнизонов. Если бы португальский король подчинился этим унизительным требованиям, поставленным ему его зятем, королем испанским, то Британия с потерей торговли с Португалией избавилась бы от гораздо большего неудобства, а именно от обузы поддерживать очень слабого союзника, столь плохо снабженного всем необходимым для его собственной защиты, что все могущество Англии, если бы оно целиком было направлено на эту цель, вряд ли могло бы защитить его в течение его одной кампании. Потеря торговли с Португалией причинила бы, без сомнения, значительные затруднения купцам, в данный момент занимающимся ею, которые, может быть, не были бы в состоянии в течение года или двух найти другое, столь же выгодное применение своим капиталам; в этом, вероятно, состоял бы весь ущерб, который был бы причинен Англии этим замечательным образчиком торговой политики.

Большой ввоз золота и серебра имеет место не в целях использования их для драгоценных изделий или монеты, а для нужд внешней торговли. Внешняя торговля предметами потребления, ведущаяся обходным путем, может вестись с большей выгодой посредством этих металлов, чем при посредстве почти всех других товаров. Так как они являются всеобщим орудием торговли, их охотнее принимают, чем какие-либо другие товары, в обмен на все решительно товары; а ввиду их незначительного объема и большой стоимости перевозка их из одного места в другое обходится дешевле, чем перевозка любого другого товара, и при этом они меньше теряют в своей стоимости. Поэтому из всех товаров, покупаемых за границей с единственной целью перепродажи их или обмена на какие-нибудь иные товары в другой стране, нет других, столь же удобных, как золото и серебро. Главная выгода от торговли с Португалией в том и состоит, что она поощряет все различные отрасли ведущейся обходным путем внешней торговли, которыми занимается Великобритания; и хотя эта выгода не первостепенная, она все же, без сомнения, имеет большое значение.

Кажется достаточно очевидным, что любое добавление, которое, как это можно разумно предполагать, делается ежегодно к уже существующим в королевстве драгоценным изделиям или монете, может требовать лишь совершенно незначительного ввоза золота и серебра. И если бы даже мы не вели непосредственной торговли с Португалией, это незначительное количество всегда могло бы быть получено в том или другом месте.

Хотя промысел золотых дел мастеров имеет в Великобритании очень значительные размеры, бо́льшая часть новых драгоценностей, ежегодно продаваемых ими, сделана из старых драгоценностей, переплавленных для этой цели, так что ежегодное добавление к уже имеющимся в королевстве драгоценным изделиям не может быть очень велико и может требовать лишь весьма незначительного ежегодного ввоза.

Точно так же обстоит дело и с монетой. Никто, я думаю, не воображает, что бо́льшая часть вновь начеканенной монеты, составлявшей ежегодно в среднем за десять лет до последней перечеканки золотой монеты свыше 800 000 фунтов золотом, фактически добавлялась к монете, уже находящейся в обращении в королевстве. В стране, где расходы по чеканке оплачиваются правительством, стоимость монеты, даже когда она содержит по весу установленное законом количество золота и серебра, никогда не может намного превышать стоимость такого же количества этих металлов в слитках, потому что достаточно дать себе труд отправиться на монетный двор и подождать, может быть, несколько недель, чтобы получить за любое количество золота и серебра в слитках равное количество этих металлов в монете. Но во всех странах бо́льшая часть находящейся в обращении монеты почти всегда более или менее стерта и вообще отступает от установленной нормы. В Великобритании до последней перечеканки это несоответствие было очень значительно: золотой монете до установленной нормы не хватало 2 % с лишним, серебряной – 8 % с лишним. Но если за 44¹/₂ гинеи, имеющие полностью установленный вес, т. е. фунт золота, можно было получить чуть-чуть больше фунта золота в слитках, то за 44¹/₂ гинеи, весящие несколько меньше установленной нормы, нельзя было получить фунт золота и надо было к ним добавлять некоторую сумму, чтобы компенсировать разницу. Ввиду этого обычная цена на рынке золотых слитков, вместо того чтобы равняться их монетной цене, или 46 ф. 14 шилл. 6 п. за фунт, достигала тогда 47 ф. 14 шилл., а иногда и около 48 ф. Но когда большая часть обращающейся монеты настолько испорчена, то за 44¹/₂ гинеи, только что выпущенные из монетного двора, можно получить на рынке не больше товаров, чем за все другие гинеи, ранее выпущенные, потому что после того, как они попадут в кассу купца и будут перемешаны с другими деньгами, их уже нельзя отличить от последних без труда, который стоит больше, чем сама разница в цене. Поэтому, подобно старым гинеям, они стоят уже не более 46 ф. 14 шилл. 6. п., а между тем, будучи сплавлены, они дают без особых потерь фунт стандартного золота, который можно продать в любое время за 47 ф. 14 шилл. – 48 ф. в золотых или серебряных монетах, которые выполняют все функции денег не хуже, чем переплавленные монеты. Таким образом, была очевидная выгода переплавлять вновь отчеканенную монету в слитки, и это делалось так упорно, что никакие предупредительные меры правительства не могли этому помешать. Ввиду этого работа монетного двора уподобилась работе Пенелопы: сработанное днем уничтожалось ночью. Монетный двор был занят не столько ежедневным увеличением количества обращающейся монеты, сколько возмещением наиболее доброкачественной ее части, ежедневно переплавляемой в слитки.

Если бы частные лица, приносящие на монетный двор свое золото и серебро, сами оплачивали стоимость чеканки, это увеличивало бы стоимость этих металлов точно таким же образом, как увеличивает стоимость фасон и рисунок сделанной из них посуды. Золото и серебро в монете стоили бы больше, чем в слитках. Пошлина за чеканку, если бы она не была чрезмерна, увеличивала бы стоимость слитков на всю стоимость взимаемой суммы, потому что при повсеместной исключительной монополии правительства на чеканку монеты ни одна монета не может появиться на рынке по более дешевой цене, чем оно сочтет это нужным. При чрезмерности этой пошлины, т. е. если бы она на очень много превышала действительную стоимость труда и расходов, необходимых при чеканке, фальшивомонетчики как внутри страны, так и за границей поощрялись бы значительной разницей между стоимостью слитков и монеты выпускать в обращение такое большое количество фальшивой монеты, что это привело бы к понижению стоимости правительственных денег. Между тем, хотя во Франции пошлина за чеканку достигает 8 %, там не обнаружили сколько-нибудь значительных неудобств от этого. Опасности, которым везде подвергается фальшивомонетчик, если он живет в той самой стране, чьи деньги он подделывает, и которым подвергаются его агенты и корреспонденты, если он живет за ее пределами, слишком велики, чтобы рисковать ради прибыли в 6 или 7 %.

Пошлина за чеканку, установленная во Франции, повышает стоимость монеты больше, чем это соответствует содержимому ею количеству чистого золота. Так, законом, изданным в январе 1726 г., монетная цена 24 каратов золота была установлена в 740 ливров 9 су и 1¹/₁₁ денье за марку в 8 парижских унций[26]26
  См. сочинение Або-де-Базингена, советника Парижского монетного двора. Dictionnaire des Monnoies, том II, статья Seigneurage. [Точное название: Bazinghen M. Abot de, Traité des Monnoies et de la jurisdiction de la Cour des Monnoies en forme de dictionnaire. Paris, 1764.]


[Закрыть]. Золотая монета Франции, считая оплату издержек по чеканке, содержит 21³/₄ карата чистого золота и 2¹/₄ карата лигатуры. Поэтому марка золота установленной пробы стоит не более 671 ливра 10 денье. Но во Франции из этой марки стандартного золота чеканится 30 луидоров по 24 ливра в каждом, или 720 ливров. Таким образом, при превращении в монету стоимость слитка в марку золотом установленной пробы увеличивается на всю разность между 671 ливром 10 денье и 720 ливрами, или на 48 ливров 19 су 2 денье.