Текст книги "Исследование о природе и причинах богатства народов. Книги 4–5"

Всякий, изучающий внимательно историю периодов дороговизны и голодовок, которые поражали ту или иную часть Европы в течение настоящего или двух предшествующих столетий и относительно которых мы имеем довольно точные данные, убедится, что дороговизна никогда не возникала в результате какого-либо соглашения между собой торговцев хлебом внутри страны или какой-нибудь другой причины, а порождалась действительным недостатком хлеба, который создавался иногда и в некоторых отдельных местах ввиду расточительности войны, а в гораздо большем числе случаев – из-за плохого урожая, и что голод никогда не возникал по какой-либо иной причине, как в результате насильственных мероприятий правительства, пытавшегося негодными средствами устранить неудобства дороговизны.

В обширной земледельческой стране, между различными частями которой существует свободная торговля и сообщение, недостаток хлеба, порожденный самым сильным неурожаем, никогда не может быть так значителен, чтобы вызвать голод, и даже самый скудный урожай, если обращаться с ним с бережливостью и умеренностью, прокормит в течение всего года такое же количество людей, какое обычно прокармливается более щедро в годы среднего урожая. Больше всего неблагоприятна для урожая погода слишком засушливая или слишком дождливая. Но так как хлеб растет одинаково на высоких и низменных местах, на почвах очень влажных или очень засушливых, то засуха или дожди, гибельные для одной части страны, полезны для другой; и хотя как в дождливый, так и в засушливый год урожай бывает значительно хуже, чем в год с более равномерной погодой, однако в обоих этих случаях потери в одной части страны в известной мере уравновешиваются избытком в другой. В странах, выращивающих рис, где для этого растения необходима не только очень влажная почва, но и нахождение в известный период его произрастания под водой, последствия засухи гораздо более серьезны. Однако даже и в таких странах засуха редко бывает столь повсеместной, чтобы обязательно породить голод, если только правительство допустит свободную торговлю. Засуха в Бенгалии несколько лет тому назад могла, вероятно, вызвать очень сильную дороговизну. Ряд неправильных мероприятий, ряд неразумных ограничений торговли рисом, установленных служащими Ост-Индской компании, содействовали, наверное, превращению этой дороговизны в голод.

Когда правительство в стремлении устранить неудобства дороговизны приказывает всем торговцам продавать хлеб по цене, которую оно считает разумной и справедливой, оно или удерживает их от доставки хлеба на рынок, что может иногда вызвать голод даже в начале года, или, если они и привозят его туда, это дает населению возможность и потому поощряет его потреблять хлеб так неумеренно, что это должно неизбежно породить голод еще до конца года. Неограниченная, ничем не стесняемая свобода хлебной торговли не только представляет собою единственное средство для предотвращения бедствий голода, она является также наилучшим средством против неудобств дороговизны, ибо неудобные последствия действительного неурожая ничем нельзя предотвратить, их можно только смягчить. Ни один род торговли не заслуживает в большей степени покровительства закона и ни один из них не нуждается в нем в такой степени, ибо ни один другой вид торговли не рискует вызвать такого возмущения и нападок населения.

В неурожайные годы низшие классы населения приписывают свои лишения алчности хлеботорговца, который становится предметом их ненависти и возмущения. Поэтому, вместо того чтобы наживать в таких случаях барыши, хлеботорговец часто подвергается опасности разориться и видеть свои склады разграбленными и разрушенными в результате их насильственных действий. Тем не менее именно в неурожайные годы, когда цены высоки, хлеботорговец рассчитывает получить наибольшую прибыль. Он обычно имеет договоры с несколькими фермерами на поставку ему в течение определенного числа лет установленного количества хлеба по определенной цене. Эта договорная цена устанавливается в соответствии с тем, что считается умеренной и справедливой ценой, т. е. в соответствии с обычной или средней ценой, которая до последних неурожайных годов составляла обычно около 28 шилл. за квартер пшеницы с соответствующими изменениями для прочих хлебов. Поэтому в неурожайные годы хлебный торговец покупает значительную часть своего хлеба по нормальной, а продает его по гораздо более высокой цене. Но что эта сверхобычная прибыль не более чем достаточна для того, чтобы поставить его торговлю в такие же условия, как и другие виды торговли, и компенсировать многочисленные потери, которые он несет в других случаях как из-за порчи товара, так и из-за частых и непредвидимых колебаний его цены, представляется вполне очевидным уже в силу одного того, что большие состояния в хлебной торговле приобретаются столь же редко, как и во всякой другой. Однако народное недовольство, которому она подвергается в неурожайные годы – единственные годы, когда она может быть очень прибыльной, – внушает людям честным и самостоятельным нежелание заниматься ею. Она оказывается предоставленной низшему разряду торговцев, и мельники, булочники, мучные торговцы и мучные комиссионеры вместе с жалкими мелочными лавочниками представляют собою единственных посредников, которые на внутреннем рынке оперируют между производителем и потребителем.

Политика, установившаяся в прежнее время в Европе, вместо того чтобы устранить эту общераспространенную вражду по отношению к торговле, столь благодетельной для общества, по-видимому, напротив, только освящала и питала ее.

Законом, изданным в 5-й и 6-й год правления Эдуарда VI, п. 14, было установлено, что всякий, покупающий какой бы то ни было хлеб или зерно в целях перепродажи его, будет объявлен незаконным скупщиком и будет подлежать в первый раз двухмесячному тюремному заключению и штрафу в размере стоимости этого хлеба, во второй раз – шестимесячному заключению и штрафу в размере двойной стоимости и в третий раз – тюремному заключению до королевского распоряжения и конфискации всех его товаров и имущества. Политика большей части остальной Европы была не лучше политики Англии.

Наши предки воображали, по-видимому, что люди смогут покупать хлеб дешевле у фермера, чем у хлеботорговца, который, как они боялись, будет брать с них сверх цены, уплаченной им фермеру, чрезмерную прибыль в свою пользу. Поэтому они пытались совсем уничтожить его торговлю; они даже старались по возможности помешать тому, чтобы существовал какой-либо посредник между производителем и потребителем; таков был смысл многих ограничений, которым они подвергали торговлю так называемых ими перекупщиков или перевозчиков хлеба, – торговлю, которой никто не имел права заниматься без разрешения, удостоверяющего его честность и добросовестность. Согласно статуту Эдуарда VI для выдачи такого разрешения требовалось согласие трех мировых судей. Но даже и такое ограничение было впоследствии признано недостаточным, и в силу статута Елизаветы право выдавать его было передано судам квартальных сессий.

Политика Европы в минувшие времена пыталась таким образом регулировать сельское хозяйство, главный промысел деревни, принципами, совершенно отличными от тех, которые она установила по отношению к мануфактурной промышленности, главному занятию городов. Не оставляя фермеру других покупателей, кроме потребителей или их непосредственных комиссионеров, перекупщиков и перевозчиков хлеба, она пыталась заставить его заниматься промыслом не только фермера, но также крупного хлеботорговца или торговца хлебом в розницу. Первым законом она имела в виду служить общему интересу страны или удешевить хлеб, сама, пожалуй, не отдавая себе отчета, как это может быть достигнуто. Вторым законом она имела в виду служить интересам определенного класса – лавочников, которым владелец мануфактуры, если бы только ему было позволено вести розничную торговлю, составил, как полагали, такую сильную конкуренцию, что они были бы совсем разорены.

Однако если бы даже владельцу мануфактуры было дозволено держать лавку и продавать свои товары в розницу, он все же не мог бы успешно конкурировать с обыкновенным лавочником. Какую бы часть своего капитала он ни вложил в свою лавку, он должен был бы взять ее из своей мануфактуры. Для того чтобы вести свое предприятие в обычных условиях, он должен был бы получать, с одной стороны, прибыль в качестве владельца мануфактуры, а с другой – в качестве лавочника. Предположим для примера, что в городе, где он живет, десять процентов составляют обычную прибыль как на капитал, вложенный в мануфактурное предприятие, так и на капитал, вложенный в розничную торговлю. В этом случае он должен накидывать на каждую единицу своего товара, продаваемого в его лавке, двадцать процентов на прибыль. Вывозя товары со склада к себе в лавку, он должен расценивать их по цене, по которой мог бы продавать их лавочнику или купцу, которые купили бы их у него оптом. Если он расценивает их дешевле, он теряет часть прибыли со своего капитала, занятого в мануфактуре. Когда же он продает их в своей лавке, он теряет часть прибыли со своего торгового капитала, если только не выручает такую же цену, по которой продавал бы их лавочник. Поэтому, хотя и может казаться, что он получает двойную прибыль на одной и той же единице товара, на самом деле, поскольку эти товары составляли последовательно часть двух различных капиталов, он получает обычную прибыль на весь капитал, затрачиваемый на них. А если он получает прибыль меньшую, он терпит убыток или оказывается затрачивающим свой капитал с меньшей выгодой, чем большинство его соседей.

То, что воспрещалось владельцу мануфактуры, в известной мере предписывалось делать фермеру, а именно – делить свой капитал между двумя различными назначениями: одну часть его он должен держать в амбарах и на гумне для удовлетворения требований рынка, а другую – затрачивать на обработку своей земли. Но подобно тому, как он не может затрачивать последнюю с меньшей прибылью, чем это обычно для фермерского капитала, столь же мало он может затрачивать первую с меньшей прибылью, чем это обычно для торгового капитала. Принадлежит ли капитал, на который фактически ведется предприятие хлеботорговца, лицу, называемому фермером, или лицу, называемому хлебным торговцем, в обоих случаях необходима одинаковая прибыль, чтобы возместить собственнику употребление его таким именно образом, чтобы его промысел находился в таких же условиях, как и другие предприятия, и чтобы у него не появилось стремление возможно скорее переменить это занятие на другое. Поэтому фермер, вынужденный таким образом заниматься промыслом торговца хлебом, никак не может продавать свой хлеб дешевле, чем всякий другой торговец хлебом при наличии свободной конкуренции.

Торговец, который может вкладывать весь свой капитал в одно определенное предприятие, обладает такого же рода преимуществом, как и рабочий, который может затрачивать весь свой труд на одну определенную операцию. Как последний приобретает ловкость, позволяющую ему теми же двумя руками выполнять гораздо большее количество работы, так и первый приобретает навык столь легко и быстро вести свое дело, покупать и сбывать свои товары, что с одним и тем же капиталом он может делать гораздо большие обороты. Как первый обычно может продавать свой труд значительно дешевле, так и второй обычно может продавать свои товары несколько дешевле, чем в том случае, когда его капитал и его внимание были бы заняты не одним только делом. Большинство владельцев мануфактур не в состоянии продавать в розницу свои товары так дешево, как старательный и деятельный розничный торговец, единственное занятие которого состоит в покупке их оптом и в продаже потом в розницу. Большинство фермеров еще меньше может продавать в розницу свой хлеб, снабжать жителей города на расстоянии, может быть, четырех или пяти миль по такой же цене, по какой может делать это старательный и деятельный хлеботорговец, единственное занятие которого состоит в покупке хлеба оптом, в доставке его на склад и последующей его продаже.

Закон, воспрещавший владельцу мануфактуры заниматься промыслом лавочника, пытался форсировать отмеченное разделение в употреблении капиталов; закон, обязывавший фермера заниматься промыслом хлеботорговца, пытался задержать развитие в этом направлении; оба закона являлись явным нарушением естественной свободы, а потому были несправедливы; вместе с тем они были столь же нецелесообразны. В интересах всякого общества, чтобы в подобного рода делах не было ни принуждения, ни стеснения. Человек, употребляющий свой труд или свой капитал на большее число занятий, чем требует его положение, никогда не сможет повредить своему соседу, конкурируя с ним: он скорее повредит самому себе, и это обычно так и бывает. «Хватающийся сразу за несколько дел никогда не разбогатеет», – говорит пословица. Закон должен всегда предоставлять людям самим заботиться об их собственных интересах, так как о своих специальных условиях и положении они, по общему правилу, более способны судить, чем законодатель. Из вышеупомянутых законов более вредным был закон, который обязывал фермера заниматься промыслом хлеботорговца.

Этот закон не только задерживал деление употребляемого капитала, столь выгодное для каждого общества, но и препятствовал также улучшению и обработке земли. Заставляя фермера заниматься двумя промыслами вместо одного, он принуждал его делить свой капитал на две части, из которых только одна могла быть употреблена на возделывание земли. Если же, напротив, фермер был бы волен продавать весь свой хлеб хлеботорговцу, как только успеет обмолотить его, весь его капитал мог бы немедленно вернуться к земле и быть употреблен на покупку добавочного скота и на наем добавочных батраков, чтобы лучше возделывать землю. Будучи же обязан продавать свой хлеб в розницу, он был вынужден держать значительную часть своего капитала на протяжении года в амбарах и на гумне и потому не мог обрабатывать землю так хорошо, как мог бы делать это в противном случае при том же капитале. Таким образом, закон этот мешал улучшению и обработке земли и вместо того, чтобы вести к удешевлению хлеба, должен был уменьшать его количество, а потому и удорожать в сравнении с тем, что было бы при естественном ходе вещей.

После промысла фермера промысел хлеботорговца представляет собой в действительности тот промысел, который при надлежащем поощрении и охране может больше всего содействовать производству хлеба. Он может содействовать промыслу фермера точно так, как промысел оптового торговца содействует промыслу владельцев мануфактур.

Оптовый торговец, доставляя владельцу мануфактуры готовый рынок, беря у него товары, как только он успевает изготовить их, и иногда даже выплачивая ему вперед еще до их изготовления, позволяет ему держать весь свой капитал, а иногда и еще большую сумму, постоянно в производстве, а потому и вырабатывать гораздо большее количество товаров, чем если бы он был вынужден сам сбывать их непосредственным потребителям или только розничным торговцам. При этом так как капитал оптового торговца обычно по своим размерам равен капиталу нескольких мануфактуристов, то эти деловые отношения между ними делают владельца крупного капитала заинтересованным в поддержке владельцев большого числа мелких капиталов и в оказании им помощи при тех потерях и неудачах, которые в противном случае могли бы оказаться для них гибельными.

Если бы подобного же рода деловые отношения повсюду установились между фермерами и торговцами хлебом, то это имело бы столь же благодетельные последствия для фермеров. Они получали бы возможность постоянно держать вложенным в земледелие весь свой капитал и даже больше этой суммы. В случае одного из тех несчастий, которые нигде не случаются так часто, как в фермерском промысле, они находили бы в своем постоянном покупателе, богатом хлеботорговце, человека, который и заинтересован помочь им, и в состоянии сделать это, и они не зависели бы целиком, как в настоящее время, от снисходительности своего землевладельца или от милости его управляющего. Если бы было возможно установить такие деловые отношения повсеместно и сразу, если бы было возможно обратить одновременно весь фермерский капитал королевства к его действительному назначению, к возделыванию земли, отвлекши его от всех тех других занятий, на которые в настоящее время затрачивается его часть, и если бы было возможно в целях содействия и поддержки в необходимых случаях операций этого большого капитала добыть сразу другой капитал почти таких же размеров, то трудно даже представить себе, какие большие, глубокие и быстрые успехи земледелия повлекла бы за собою во всех частях страны такая перемена.

Следовательно, статут Эдуарда VI, запрещавший всякое посредничество между производителем и потребителем, старался уничтожить промысел, свободное занятие которым представляет собой не только лучшее средство против неудобств дороговизны, но и лучшее предупредительное средство против этого бедствия, ибо после фермерского промысла ни один другой промысел не содействует так производству хлеба, как промысел торговца хлебом.

Суровый характер этого закона был впоследствии смягчен изданием нескольких новых статутов, разрешавших последовательно скупку хлеба, когда цена пшеницы не превышала 20, 24, 32 и 40 шилл. за квартер. Наконец, законом, изданным в 15-й год правления Карла II, глава 7, скупка или покупка хлеба в целях перепродажи его, поскольку цена пшеницы не превышала 48 шилл. за квартер (при соответственной цене других хлебов), объявлялась дозволенной всем лицам, не являющимся барышниками, т. е. не перепродающим его на том же рынке до истечения трех месяцев. Вся та свобода, которой с тех пор пользовалась торговля хлебом внутри страны, была установлена этим законом. Статут, изданный в 12-й год правления нынешнего короля[23]23
  [Имеется в виду Георг III.]


[Закрыть] и отменяющий все остальные прежние законы против скупщиков и перекупщиков, не отменяет ограничений, установленных этим законом, которые поэтому сохраняют свою силу и по сию пору.

Однако статут этот в известном смысле подтверждает два совершенно нелепых общераспространенных предрассудка.

Во-первых, он предполагает, что при повышении цены пшеницы по 48 шилл. за квартер (и всех других хлебов соответственно) будет происходить такая скупка в одни руки, что это неблагоприятно отразится на народе. Но из сказанного выше, кажется, достаточно очевидно, что ни при какой цене не может происходить такая скупка хлеба торговцами внутри страны, чтобы это отражалось на населении; притом цена в 48 шилл. за квартер, хотя она и может казаться очень высокой, в неурожайные годы нередко устанавливается сейчас же после сбора урожая, когда не может еще быть продана сколько-нибудь значительная часть нового хлеба и когда даже невежественные люди не могут предполагать, чтобы хотя небольшая часть его могла быть скуплена в одни руки в ущерб населению.

Во-вторых, статут предполагает, что существует определенная цена, при которой обычно происходит спекуляция хлебом, т. е. при которой хлеб скупается в целях перепродажи его в ближайшем будущем на том же рынке, что причиняет ущерб населению. Но если купец когда-либо скупает хлеб, направляемый на рынок или уже находящийся там, чтобы вскоре снова продать его на этом же рынке, то это объясняется только тем, что он полагает, что рынок в течение всего года не может снабжаться так обильно, как в данный момент, и что поэтому цена должна скоро повыситься. Если его расчеты на это ошибочны и цена не повысится, он теряет не только всю прибыль с капитала, затрачиваемого им таким образом, но и часть самого капитала ввиду издержек и потерь, необходимо связанных со скупкой хлеба и хранением его. Поэтому он самому себе причиняет гораздо больший ущерб, чем может нанести его тем отдельным людям, которым он помешает приобрести нужный им хлеб в данный базарный день, потому что они могут позже, в один из следующих базарных дней, купить хлеб так же дешево. Если его расчеты оправдываются, он не только не причиняет ущерба главной массе народа, но оказывает ей весьма важную услугу. Заставляя население почувствовать неудобства дороговизны несколько ранее, чем это было бы в противном случае, он не дает ему чувствовать эту дороговизну впоследствии так остро, как это было бы, если бы дешевизна хлеба поощряла потребление его в большем количестве, чем это совместимо с недостатком хлеба в данном году. Когда недостаток хлеба действительно существует, самое лучшее, что можно сделать, это распределить проистекающие от этого неудобства по возможности равномерно на все месяцы, недели и дни года. Интерес хлеботорговца побуждает его наблюдать за этим с возможной для него точностью; и так как никто другой не может быть в этом так заинтересован и не может обладать таким же знакомством с положением дела и такой же способностью точно следить за ним, то эта важнейшая функция торговли должна быть всецело предоставлена хлеботорговцу, или, другими словами, торговля хлебом, поскольку по крайней мере дело идет о снабжении внутреннего рынка, должна быть оставлена совершенно свободной.

Широко распространенную в народе боязнь скупки хлеба и спекуляции им можно сравнить со столь же широко распространенными страхами и подозрениями относительно колдовства. Несчастные жертвы, обвинявшиеся в этом последнем преступлении, были столь же виноваты в бедствиях, приписываемых им, как те, кого обвиняли в первом преступлении. Закон, положивший конец всем преследованиям за колдовство, лишивший возможности любого человека удовлетворять свою собственную злобу обвинением своего соседа в этом воображаемом преступлении, по-видимому, действительно положил конец этим страхам и подозрениям, устранив главную причину, питавшую и поддерживавшую их. Закон, который восстановит полностью свободу внутренней торговли хлебом, окажется, вероятно, столь же действенным для полного устранения общераспространенных опасений относительно скупки и спекуляции хлебом.

Несмотря, однако, на все свои несовершенства, закон 15-го года правления Карла II, глава 7, наверное, больше содействовал достаточному снабжению внутреннего рынка и развитию хлебопашества, чем какой-либо другой в нашей книге статутов. Именно благодаря этому закону внутренняя хлебная торговля получила ту свободу и защиту, которыми она с тех пор пользовалась, а как снабжению внутреннего рынка, так и интересам земледелия гораздо более содействует внутренняя торговля, чем торговля импортная или экспортная.

Согласно вычислениям автора трактатов о хлебной торговле[24]24
  [См. прим. к с. 52.]


[Закрыть], отношение среднего количества всех хлебов, ввозимых в Великобританию, к среднему количеству всех хлебов, потребляемому внутри страны, не превышает 1 к 570. Следовательно, в деле снабжения внутреннего рынка внутренняя торговля в 570 раз важнее импортной торговли.

Среднее количество всех хлебов, вывозимых из Великобритании, не превышает, согласно этому же автору, ¹/₃₁ годового продукта. Следовательно, для поощрения земледелия внутренняя торговля, обеспечивая его продукту рынок, имеет в 30 раз большее значение, чем экспортная торговля.

Я не придаю особенно большой веры политической арифметике и не думаю ручаться за точность этих расчетов. Я привожу их только для того, чтобы показать, насколько меньшее значение, по мнению самых благоразумных и опытных людей, имеет экспортная торговля хлебом сравнительно с торговлей внутренней. Значительная дешевизна хлеба в годы, непосредственно предшествовавшие установлению пошлины, пожалуй, не без основания может быть приписана в известной мере действию этого статута Карла II, изданного за 25 лет до того и, следовательно, имевшего уже достаточно времени, чтобы проявить свое действие.

Немногих слов будет достаточно для объяснения всего того, что я хочу сказать относительно других трех отраслей хлебной торговли.

II. Торговля купца, ввозящего иностранный хлеб для внутреннего потребления, очевидно содействует непосредственному снабжению внутреннего рынка и постольку должна быть непосредственно полезна для массы населения. Она имеет тенденцию несколько понижать среднюю денежную цену хлеба, но не уменьшать его действительную стоимость или количество труда, которое он может содержать. Если бы ввоз всегда был свободен, наши фермеры и землевладельцы выручали бы, вероятно, за свой хлеб в среднем за ряд лет несколько меньше денег, чем выручают в настоящее время, когда ввоз почти всегда оказывается в действительности воспрещенным; но деньги, которые они получали бы, имели бы бо́льшую стоимость, на них можно было бы покупать больше всяких других товаров и занимать большее количество труда. Таким образом, их действительное богатство, их действительный доход были бы такими же, как и в настоящее время, хотя и выражались бы в меньшем количестве серебра; это не лишило бы их возможности и не помешало бы им производить хлеб в таком же количестве, как и теперь. Напротив, так как повышение действительной стоимости серебра в результате понижения денежной цены хлеба несколько уменьшает денежную цену всех других товаров, это создает для промышленности страны, где это имеет место, некоторое преимущество на всех иностранных рынках и потому ведет к поощрению и развитию этой промышленности. Но размеры внутреннего рынка для хлеба должны соответствовать общим размерам промышленности страны, в которой он произрастает, или количеству тех, кто производит что-то иное и потому обладает ценой чего-нибудь другого для обмена на хлеб. При этом внутренний рынок, будучи в каждой стране самым близким и наиболее удобным, является вместе с тем самым обширным и наиболее важным рынком для хлеба. Поэтому отмеченное повышение действительной стоимости серебра, являющееся следствием понижения средней денежной цены хлеба, ведет к расширению самого большого и наиболее важного рынка для хлеба и таким образом поощряет его производство, а не ведет к уменьшению последнего.

В силу закона, изданного в 22-й год правления Карла II, глава 13, ввоз пшеницы, когда ее цена на внутреннем рынке не превышала 53 шилл. 4 п. за квартер, был обложен пошлиной в 16 шилл. на квартер и пошлиной в 8 шилл., когда цена не превышала 4 ф.; первая из этих двух цен на протяжении более столетия имела место только во времена очень большого неурожая, а вторая, насколько мне известно, ни разу не была отмечена. Тем не менее, пока цена пшеницы не поднималась выше этой последней нормы, закон облагал ее очень тяжелой пошлиной, а пока она не достигала первой, он облагал ее пошлиной, имевшей запретительный характер. Ввоз других видов хлеба был ограничен пошлинами – пропорционально стоимости данного вида – почти одинаково высокими. Последующие законы еще более повысили эти пошлины.

До закона, изданного в 13-й год правления теперешнего короля [Георга III], на разного рода привозной хлеб уплачивалась следующая пошлина:

Ввоз солода воспрещается ежегодным биллем о пошлине на солод.

Пошлины эти были установлены отчасти постановлением 22-го года правления Карла II вместо старой пошлины, отчасти постановлениями о новой пошлине, о пошлинах в одну треть и в две трети и о пошлине 1747 г.

Лишения, которые в неурожайные годы вызвало бы для народа строгое проведение этих законов, были бы, вероятно, очень велики, но обыкновенно в таких случаях их применение приостанавливалось временными статутами, которые разрешали в течение ограниченного срока ввоз иностранного хлеба. Необходимость таких временных статутов достаточно свидетельствует о непригодности этого общего закона.

Эти стеснения ввоза, хотя они и предшествовали установлению вывозной премии, были внушены тем же духом, теми же принципами, которые впоследствии привели к указанной мере. Те или иные ограничения ввоза, как ни вредны были бы они сами по себе, сделались необходимыми вследствие введения премий. Если бы при цене пшеницы ниже 48 шилл. за квартер или несколько выше этого заграничный хлеб мог ввозиться или вовсе без пошлины или с уплатой лишь незначительной пошлины, его можно было бы вывозить обратно с прибылью в размере всей вывозной пошлины к большому ущербу для государственной казны и при полном извращении того установления (премии), целью которого было расширение рынка для хлеба отечественного производства, а не для хлеба чужих стран.

III. Торговля купца, вывозящего хлеб для потребления его за границей, безусловно, не содействует непосредственно обильному снабжению внутреннего рынка, но делает это косвенным путем. Из какого бы источника ни производилось обычно это снабжение, за счет ли выращиваемого в стране хлеба или ввозимого из-за границы, снабжение внутреннего рынка никогда не может быть очень обильным, если обычно не выращивается или не ввозится в страну больше хлеба, чем потребляется в ней. Но если при нормальных условиях нельзя вывозить этот излишек, производители постараются производить, а импортеры – ввозить не больше того, чего требует одно лишь потребление внутреннего рынка. Этот рынок очень редко будет переполнен хлебом; напротив, по общему правилу он будет снабжаться недостаточно, так как люди, занимающиеся его снабжением, будут обычно опасаться, как бы их товар не остался у них на руках. Запрещение вывоза ограничивает возделывание и улучшение земли тем размером, которого требует снабжение населения страны. Свобода вывоза позволяет стране расширять обработку земель в целях снабжения других народов.

Законом, изданным в 12-й год правления Карла II, глава 4, был дозволен вывоз хлеба во всех тех случаях, когда цена пшеницы не превышала 40 шилл. за квартер. Законом, изданным в 15-й год правления того же государя, эта свобода вывоза предоставлялась при цене до 48 шилл. за квартер, а законом 22-го года она сохранялась при любой более высокой цене. Правда, при вывозе взимался весовой сбор в пользу королевской казны. Но для всех хлебов были установлены такие низкие ставки, что на квартер пшеницы приходился весовой сбор всего в 1 шилл., на квартер овса – 4 п. и на все другие хлеба – 6 п. В силу закона, изданного в 1-й год правления Вильгельма и Марии и установившего вывозную премию, этот небольшой сбор фактически отменялся всякий раз, когда цена пшеницы не превышала 48 шилл. за квартер, а законом 11-го и 12-го годов правления Вильгельма III, глава 20, он был специально отменен и при более высокой цене.

Таким образом, торговля экспортера не только поощрялась премией, но и была сделана гораздо более свободной, чем промысел торговца внутри страны. На основании последнего из этих законов хлеб для вывоза можно было скупать при любой цене, тогда как для продажи внутри страны его дозволялось скупать только тогда, когда цена не превышала 48 шилл. за квартер. Между тем, как уже выяснено, интересы торговца внутри страны никогда не могут идти вразрез с интересами широких слоев населения, а интересы купца-экспортера могут расходиться и иногда действительно расходятся с ними. Если в момент, когда собственная родина экспортера страдает от дороговизны, соседняя страна поражена голодом, в его интересах, может быть, вывозить туда хлеб в таких количествах, что это очень сильно увеличит бедствия дороговизны. Обильное снабжение внутреннего рынка не было прямой целью этих законов; под предлогом поощрения земледелия они имели в виду поднять по возможности выше денежную цену хлеба и таким образом по возможности вызвать постоянную дороговизну на внутреннем рынке. Благодаря затруднениям, которые ставились ввозу хлеба, снабжение этого рынка даже в периоды большого неурожая ограничивалось хлебом внутреннего производства, а благодаря поощрению вывоза, когда цена не превышала 48 шилл. за квартер, этот рынок не мог получать всего урожая страны даже в периоды значительного недостатка хлеба. Временные законы, воспрещавшие на определенный срок вывоз хлеба и на определенный же срок отменявшие ввозные пошлины, – меры, к которым Великобритания так часто вынуждена бывала прибегать, – достаточно свидетельствуют о непригодности ее общей системы. Если бы система эта была хороша, Великобритании не приходилось бы так часто отступать от нее.