Текст книги "Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года"

Во время написания этого документа Струве уже начал отходить от классического марксизма. Через несколько лет он станет, по терминологии Ленина, «оппортунистом» и «ренегатом», то есть откажется от марксизма и превратится в либерала. Почему, спросит читатель, он так сурово обходится с буржуазией? В это время в России не было среднего класса в западном смысле этого слова; существовало немного крупных промышленников и купцов. Средним классом фактически являлась интеллигенция и основная часть людей свободных профессий. Излишне повторять, что ни в какие времена ни в одном обществе не было такого количества людей с развитым чувством гражданского долга, радикально мыслящих и восприимчивых, неравнодушных к судьбам людей низших классов и готовых подняться против правительства. Был ли русский буржуа «трусливее» типичного французского рантье или немецкого бюргера? Риторическая завитушка Струве, по сути, предсказала ужасную судьбу русской интеллигенции.

По возвращении из Минска почти все основатели партии были арестованы; полиция прекрасно знала о деятельности съезда. Но не сам факт ареста был важен – существовала угроза развала вновь созданной партии.

Генеалогия политических идей не всегда руководствовалась их содержанием. Так, новая тенденция (экономизм) вытекала из философии, провозгласившей, что рабочие сами должны заниматься своими делами и революциями, поскольку, если вам будет угодно, интеллигенция не заслуживает доверия, то есть, когда дело коснется реальной борьбы, она не станет решительным и стойким приверженцем рабочего класса. И вот эта крайне левая точка зрения рождает экономизм, расположенный намного правее официального марксизма. Экономисты, известные еретики, хотели, чтобы русские социалисты посвятили себя борьбе за экономические интересы рабочих, за увеличение заработной платы и сокращение рабочего дня. Когда дело дошло до политики, социалистам пришлось мгновенно подключить либералов, чтобы обеспечить России принятие конституции и создание западных институтов.

Потрясающее предложение внесла молодая женщина, Катерина Кускова. Оно не было предназначено для публикации; Кускова просто отразила чувства многих радикально настроенных русских студентов, оказавшихся за границей. Студенты увидели, что наибольших благ для рабочих удалось добиться мирным путем с помощью тред-юнионов. В то же время под давлением общества фактически любое правительство было вынуждено двигаться в сторону парламентской демократии. Конечно, Россия не Западная Европа, в ней запрещена профсоюзная деятельность, нет никакого парламента, но было очевидно, что в надлежащее время, и довольно скоро, в империи произойдут подобные изменения.

Находившийся в Сибири Ленин мгновенно отреагировал на заявление Кусковой (известное под названием «Кредо»). Он воспринимал марксизм как вернейший, наиболее научный и целесообразный путь к революции. У Кусковой русский социализм лишался воли, своего революционного значения, превращался в типичный «добренький» интеллигентский социализм. Кускова сводила на нет дела и жертвы его и его товарищей за последние десять лет. Русский марксизм до настоящего времени, писала Кускова, представляет жалкое зрелище.

Ленин немедленно собрал находящихся в ссылке социалистов. Совещание проходило в доме одного из ссыльных (у него была последняя стадия туберкулеза, и все понимали, что он вскоре умрет).[97]97
  Встреча состоялась в сентябре 1899 года.


[Закрыть]

Присутствовали семнадцать человек. Все согласились с мнением Ленина повести яростную атаку на экономизм, хотя некоторым было непонятно, почему чье-то личное мнение, не предназначенное для публикации, следует рассматривать фактом предательства и поводом для объявления войны. Ответ Кусковой Ленин озаглавил «Протест русских социал-демократов». Копии разослали по всей Сибири, чтобы ознакомить марксистов, которым не удалось приехать на встречу. В этом документе перед нами предстает уже совсем другой Ленин. Частное мнение, изложенное в философской статье, свидетельствует о семенах ужасающей ереси, угрожающей единству революционных сил. Ленин подверг язвительной критике своих более покладистых соратников.

«Протест» не оставил камня на камне от слабых доводов Кусковой. Ее утверждения ошибочны, она фальсифицирует историю, намеревается ослабить русский социализм, лишить его классовой борьбы. Ленин переступил все границы приличия, обливая грязью Кускову; говорят, нечто подобное происходило между Герценом и Чернышевским.

Ленин счел нужным поддержать Манифест социал-демократической партии. Социализм должен оставаться движением рабочего класса, но не может обходиться без революционного марксизма. Его ближайшая цель – уничтожение абсолютизма. Ему надлежит следовать примеру известных народовольцев, которые, несмотря на ненаучную природу их социализма и ошибочность методов, проявили энергию и решимость, достойные подражания.

Грубость формулировок являлась результатом не только природной вспыльчивости Ленина, но и свойственного ему холодного расчета, в дальнейшим сослужившего ему хорошую службу во время бесконечных внутрипартийных стычек и разногласий. Его противник или пытался спокойно убедить Ленина, что он не предает социализм и не является врагом, или просто пожимал плечами и оставлял поле боя за Лениным. У русского интеллигента, несмотря на весь его радикализм и любовь к спорам, манера политической полемики, которую позволял себе Ленин, вызывала состояние шока, и очень немногие были способны ответить ударом на удар. Зачастую, как в случае с Кусковой и ее товарищами-экономистами, люди покидали партию, вождь которой позволял себе оскорбительные выпады в адрес оппонентов, чего и добивался Ленин. И во времена существования СССР практически в любой советской дипломатической ноте не без успеха применялись эти же полемические приемы.

Но экономизм был всего лишь частью основного кризиса марксизма конца 90-х годов XIX века. Если экономизм был местной вспышкой, то ревизионизм – настоящей эпидемией. Он угрожал уничтожить основной оплот международного марксистского движения, немецкую социал-демократию.

Социал-демократия Германии вызывала восхищение мирового социализма. Здесь, в стране Маркса и Энгельса, социалистическая партия была, несомненно, главной политической силой. Преследования со стороны Бисмарка только ожесточили немецких социалистов. Теперь каждые последующие парламентские выборы приносили им все больше голосов и, соответственно, мест в парламенте. Было совершенно ясно, что в свое время социал-демократы станут самой многочисленной партией в рейхстаге и правительство могущественной страны с самыми быстрыми темпами развития промышленности на континенте окажется в их власти. Силе партии соответствовала ее блестящая организованность, мощная материальная база и интеллектуальные ресурсы. Теоретики партии, Каутский и Бернштейн, казались реальными преемниками основателей теории Маркса и Энгельса. Десятки научных журналов превозносили немецкого гения теоретики, подробнейшим образом останавливаясь на проблемах марксизма. Ничто не забывалось и не пропускалось; организация действовала с безупречной добросовестностью, включая марксистские хоровые общества. Сто тысяч рабочих в едином порыве поднимали голоса за пролетарскую солидарность и в знак протеста против несправедливости капитализма.

Для русских марксистов немецкая социал-демократия служила примером и являлась тем идеалом, который, как они надеялись, когда-то сможет реализоваться в их стране. Немецкие социалисты заседали в рейхстаге и публично бросали обвинения и угрозы в адрес прусского правительства, и даже самовлюбленный император Вильгельм II был бессилен что-либо с ними сделать. Марксисты надеялись на всяческую поддержку со стороны немецких социалистов. Находясь в ссылке, Ленин с нетерпением ждал выхода в свет книги Каутского. На заседаниях II Интернационала русские, обеспокоенные тем, что представляют отсталую, деспотичную страну, в которой еще только появляются последователи учения Маркса, пришли бы в восторг, если бы немецкие политические руководители, Каутский или Бебель, сказали несколько ободряющих слов в их адрес.

Более внимательному иностранцу с течением времени становилось ясно, что немецкие товарищи не во всем правы. Политические успехи и экономическое процветание сопровождались видимым ослаблением революционного духа. Формально социал-демократы поддерживали фундаментальное учение Маркса с его мелодраматическим видением революции и «экспроприацией экспроприаторов», но их повседневная деятельность не соответствовала марксистской программе. В условиях капитализма постоянно повышался уровень жизни немецкого рабочего. По его представлению социализм являлся формой протеста против классового общества, в котором он жил, и против тех методов, из-за которых он добивался политических и экономических уступок от капиталистов. Не считая редких случаев, вроде Первого мая, когда произносились угрозы в адрес буржуазии и монархии, рабочий предпочитал вести мирный образ жизни и, страшно сказать, все более склонялся к буржуазному существованию. Такой же феномен прослеживался среди руководства движением. Русских, побывавших в Германии, не могли не удивлять комфорт и роскошь, которой окружили себя парламентские представители, профессора и журналисты. Они мало напоминали людей, способных повести народ на баррикады. Социализм в Германии набирал силу, но, похоже, на революцию не стоило надеяться.

Многие немецкие социалисты тоже были обеспокоены положением в партии, но совсем по другим причинам. Ее возросшее влияние не внесло заметной демократизации в жизнь немцев. Исполнительная власть по-прежнему находилась в руках безответственного кайзера. Несмотря на впечатляющее развитие экономики и рост благосостояния, Германия оставалась милитаристской страной с существенными классовыми различиями. Германия должна была стать по-настоящему конституционным, демократическим обществом. Социалисты нуждались в союзниках из либерально-буржуазной среды. Но в ближайшее время этого не ожидалось. Немецкой буржуазии была понятна тревога партии, чья программа заключалась в отмене частной собственности, свержении монархии и более чем ясно намекала на возможность применения силы ради достижения своих целей.

Именно эти условия способствовали проникновению ревизионистского змея в социалистический рай. Эдуард Бернштейн являлся одним из наиболее уважаемых лидеров социалистического движения, близким другом и литературным редактором Фридриха Энгельса. Человек кристальной честности, сильный духом, что он неоднократно продемонстрировал в течение жизни, меньше, чем кто-либо, мог совершить предательство по отношению к движению. Но Бернштейна поразил контраст между показными успехами социал-демократии и ее реальной недееспособностью. Это заставило его пересмотреть некоторые фундаментальные принципы марксизма. В 1898 году он приступил к написанию знаменитой серии статей, ставящих под сомнение традиционное учение. В следующем году он сформулировал свою точку зрения в книге, вышедшей под названием «Evolutionary Socialism». Разразился скандал! На Бернштейна обрушился шквал статей и выступлений, как критикующих, так и поддерживающих его. В далеких сибирских селах ссыльные с недоверием выслушали известие о том, что один из руководителей мирового социализма предал марксизм, превратился в «оппортуниста», отказавшись от основного принципа учения, классовой борьбы.

Часть замечаний Бернштейна касалась конкретных проблем. У него вызывало раздражение, причем довольно справедливое, наглое поведение немецких социалистов, наносившее вред общему делу. Так, чтобы продемонстрировать воинственность, они отказались встать, когда кайзер посетил заседание рейхстага, позволяли себе злобные выпады в адрес противников, что явилось причиной бессмысленной ссоры между ними и их прусскими врагами. Социалисты, ввиду их многочисленности, имели право на одно вице-президентское место в рейхстаге, что значительно бы облегчило их работу. Но как могли социалисты прийти к компромиссу с классовым врагом? Принятие вице-президентского места означало надеть цилиндр и считаться с императором. Лучше уж перетерпеть это унижение, чем позволить свести на нет всю работу и подставить под удар парламентские интересы социал-демократической фракции.

Не останавливаясь на частностях, Бернштейн метит в суть проблемы: следует восстановить большинство основных принципов и прогнозов марксизма или отказаться от них. Самым ужасным, поскольку его нельзя было опровергнуть, было утверждение, что довод Маркса, ключевая позиция его системы о постепенном ухудшении положения пролетариата при капитализме, оказался ложным и от него следовало отказаться.

Это была сногсшибательная новость. Теперь каждый мыслящий марксист должен быть жить с этой позорной тайной, но большинство едва ли смело признаться себе, что учитель ошибался, да еще в таком серьезном вопросе. Однако никто не мог отрицать, что в 1890 году западный рабочий жил несравнимо лучше, чем в 1850 году, что расширилась деятельность профсоюзов и государство, этот предполагаемый инструмент эксплуататорского класса, стало более демократичным и занималось законодательными инициативами для блага неимущих граждан. Некоторые теоретики марксизма с помощью софистики или разного рода измышлений пытались объехать эту проблему: Маркс говорил не об абсолютном ухудшении положения рабочего класса, а только об относительном. Но этому изощренному доводу недоставало убежденности. Даже Ленин не знал, как поступить с этим «катастрофическим» выводом Маркса. В работе, посвященной экономизму, он решил прибегнуть к эвфемизмам. При капитализме русские крестьяне начали жить «чище». Он не смог заставить себя сказать «лучше».

Допустив такую поразительную неосторожность, Бернштейн впал в ересь. Почему бы не отказаться от всей детерминистской псевдонаучной части марксизма, от чудовищного видения мощных кризисов и жестоких революций? Это только отпугивает возможных союзников социализма из числа буржуазии. Социал-демократам следует энергично продолжать работу за социальные реформы и демократизацию общества. «Конечная цель, то есть революция и коммунизм, – писал Бернштейн, – означает для меня не что иное, как «движение», то есть постоянное улучшение жизненных условий и расцвет демократии». В этом случае марксизм сможет очиститься от классовой борьбы. Для капитализма предпочтительнее гуманный и реалистичный социализм.

Друзья умоляли Бернштейна отказаться от своей точки зрения. «Дорогого Эдди» (социалисты относились к нему с большой любовью) убеждали, что политическое движение нуждается в учении и пророческих видениях. Лишенный эмоциональной окраски, самонадеянной уверенности в неизбежности происходящего, где был бы марксизм, что было бы с немецкой социал-демократией? Все закончилось бы левым крылом либерализма. Для людей, связавших жизнь с марксизмом, ставшим для них не просто политическим кредо, а религией, образом жизни, такой конец казался немыслимым.

Согласно марксистскому учению, революция была неизбежна, а потому лидер русских марксистов Плеханов, отказавшись от народничества, несколько лет назад пошел по самому надежному пути, в революцию. Ради этого он оказался в изгнании, выносил лишения, мучительную разлуку с бывшими товарищами. Наконец, после нескольких лет, проведенных вдали от родины, когда русский марксизм за границей представляла всего лишь горстка людей во главе с Плехановым, в России начало формироваться марксистское движение, увлекая за собой молодых интеллигентов и рабочих и постепенно одерживая победу над народниками. А теперь, по иронии судьбы, по прошествии пятнадцати лет, наполненных титаническим трудом, многочисленными жертвами и лишениями, следовало «вырвать» революцию не только из социализма, но и из самого учения. Ревизионизм превращал русских марксистов в «добреньких», практически таких же, как либеральные капиталисты и дворяне, вымаливающие у царя конституцию и парламент. Если для немецких социалистов, живущих в условиях конституционного государства, можно было проявить определенную долю терпимости в отношении ревизионизма, то для русских социалистов это бы означало прямую измену. Значит, надо предать славные традиции декабристов и сесть за стол переговоров с теми людьми, которые бросали в тюрьмы революционеров и держали русский народ в рабстве?

В полном отчаянии Плеханов возопил, что или Бернштейн похоронит социал-демократию, или социал-демократия похоронит Бернштейна. Он не понимал, почему немецкая партия не может очиститься от ревизионистов, как социалистические журналы могли опубликовать статьи Бернштейна и почему такой столп классического учения, как Каутский, продолжал относиться к негодяю как к товарищу. Ах, если бы были живы Маркс и Энгельс! Хотя, с другой стороны, им очень повезло. Они избежали этого позора и осквернения их некогда знаменитого учения. Плеханов бомбардировал лидеров немецких социал-демократов протестами, писал статьи, доказывающие пагубность ревизионизма, которые по разным причинам не всегда могли быть напечатаны (подводил излишне резкий тон статей или чрезмерный объем). Немецкие социалисты ломали голову над странным поведением русских товарищей. Их достойные уважения ученики вдруг повели себя нецивилизованно. Большая часть немецких социалистов отвергала программу Бернштейна, но и речи не шло об исключении из партии его или его последователей.

Звуки сражения не долетали в далекую Сибирь. Подобно Плеханову, Ленин был горячим поклонником немецкой социал-демократии, но, несмотря на все возрастающие сомнения относительно воинственности немецких товарищей, он до 1914 года не менял своего отношения к немецким социалистам. Новости наполняли его тревогой и яростью. Но его реакция на происходящие события оказалась более спокойной, чем у Плеханова. Ленин всегда понимал, что «они» (в разное время под «они» подразумевались интеллигенты, буржуазные социалисты или салонные радикалы) в любой момент могут предать общее дело, превратиться в «оппортунистов», готовых отказаться от революционной борьбы и вести переговоры с классовым врагом. Бескомпромиссный отказ Плеханова от ревизионизма вызвал искреннее восхищение. Да, Плеханов настоящий революционный лидер, истинный преемник Чернышевского и Желябова. Увы, при ближайшем рассмотрении отец русского марксизма, кумир Ленина, оказался колоссом на глиняных ногах.

Ленин с большим нетерпением и сладострастием, чем сам великий инквизитор в предвкушении появления еретического трактата, ждал прибытия книги Бернштейна. Он ругал родственников за задержку с отправкой скандальной книги. И вот наконец она прибыла в Шушенское. После прочтения нескольких страниц Ленин понял, как он пишет сестре Мане в письме от 1 сентября 1899 года, что автор не только оппортунист, но к тому же и плагиатор. Книга слабая, повторяет идеи умеренных английских социалистов, демонстрируя обывательскую трусость автора и людей подобного сорта. Считал ли Ленин неубедительными доводы Бернштейна? Никогда в жизни Ленин ни в чем не уступал идеологическому врагу. К нему как нельзя лучше подходит такое определение, как «фанатик». В книге «Что делать?», написанной спустя два года, подразумевается признание Владимира Ильича, что следует пересмотреть взгляды и положение дел 40 – 50-х годов. Но свой ревизионизм он назвал традиционным.

Поскольку Ленин только что закончил перевод книги супругов Вебб, ему стало ясно, что именно в Англии, где Бернштейн провел много времени и либеральные политические традиции которой вызвали у него такой восторг, находится источник заражения ревизионизмом. С точки зрения классического марксиста, Англия являла жалкое зрелище. Страна, в которой на пятьдесят лет раньше, чем предсказал учитель, произошла промышленная революция, теперь пребывала в состоянии меланхолии. Рабочий класс боролся исключительно за жалкие добавки к заработной плате и тупо довольствовался тем, что голосовал за парламент. Марксисты признали, что вина лежит на английских тред-юнионах с их трусливым лозунгом: «Справедливая оплата за честный труд». Подобная позиция британских рабочих, как мы знаем, соответствовала революционному прагматизму, свойственному британцам, и объяснялась их неспособностью (в отличие от немцев) по достоинству оценить значение теоретических вопросов.

Чем же тогда объяснить распространение ревизионизма в Германии, эхом отозвавшегося в России? В последний год сибирской ссылки Ленин все больше связывал этот вопрос с проблемой корректной трактовки марксистского учения. Написание Манифеста совпало с периодом максимального рационалистического оптимизма, когда в Европе неминуемо должна была разразиться революция. Найдите правильную социальную теорию, объясните рабочим, в какой области лежат их насущные интересы, а остальное они сделают сами. Они без труда поймут, что социальное законодательство, высокая заработная плата, парламент и тому подобное не смогут улучшить их жизнь. Сами условия их существования заставят их организоваться и приведут к «экспроприации экспроприаторов». Пятидесятилетняя история показала (по крайней мере, Ленину), что до тех пор, пока дело не коснулось теории, прогнозы Маркса были неоправданно оптимистичны: рабочим, безусловно, требовалась помощь. И эта помощь могла прийти только от хорошо организованной, централизованной социалистической партии, которая, основываясь на учении, могла быстро менять свою тактику, ориентируясь по обстановке.

Расцвет ленинских идей в отношении структуры партии относится к заграничному периоду его жизни. Еще в Сибири он взялся за составление проекта программы партии. Здесь в полной мере проявился ленинско-большевистский дар – попытка совместить несовместимое. Партия, сохраняя все фундаментальные положения марксистского учения, должна иметь достаточно гибкую программу, чтобы обезоружить либералов и привлечь крестьян. Тезис, что капитализм неизбежно приведет к снижению жизненного уровня рабочих, следует сохранить. Несмотря на претензии ревизионистов, это заявление является правильным и дает прекрасный материал для проведения агитации среди рабочих.[98]98
  См.: Ленин В.И. Собр. соч. М., 1946. Т. 4. С. 214.


[Закрыть]

Цель партии состоит в том, чтобы добиться всеобщего избирательного права, свободы слова, печати и совести. Более того, следует исключить доктринерский подход в изучении крестьянского вопроса. Крестьянам надо пообещать конкретные экономические уступки: увеличение земельных наделов и освобождение от налогов в государственную казну. (Спустя сорок лет после отмены крепостного права крестьяне все ещеплатили взносы за землю, «полученную» вместе со свободой.) Проводя агитацию, не следует объяснять крестьянам, что в будущем, согласно марксистскому учению, их ждет отмена частной собственности на землю и частичное слияние с промышленными рабочими.

Ленин писал: «Захват власти никогда не рассматривался (русскими) социал-демократами в качестве первоочередной задачи русских рабочих. Социалисты всегда говорили, что только (при условии) политической свободы и широкого охвата народных масс рабочий класс сможет объединиться для окончательной победы социализма».[99]99
  1 Ленин В.И. Собр. соч. М., 1946. Т. 4. С. 243.


[Закрыть]

Здесь Ленин безукоризненно демократичен: после свержения самодержавия и принятия всеобщего избирательного права социалисты открыто, на законном основании постараются добиться власти и обратить народ в свою веру. Но если это так, то зачем обрушивались на экономистов, зачем потребовалось выбрасывать ревизионистов из международного движения?

Парадоксальность высказываний характерна для всей деятельности Ленина и созданной им партии. Конечно, в 1900 году наивно и несправедливо было бы судить его за лицемерие. Как марксист он должен был быть терпеливым и позволить русской истории развиваться, проходя необходимые политико-экономические фазы; но как революционер проявлял нетерпение и с презрением относился к либерально-демократическим дешевым эффектам. То же самое относится и к его работам о ревизионистах. Ленин в передышке между оскорблениями жалуется, что несправедливо обвинять их в попытке превратить социалистическую партию в «сторонников правых», которые хотят преследовать «еретиков» за отступление от догмы.[100]100
  См.: там же. С. 191.


[Закрыть]

«Для нас, – говорит он – марксизм не догма, не религиозная вера, а социально-экономическая схема, гарантирующая различный образ действия в разных обстоятельствах в разных странах». Подобно многим деятельным людям, Ленин обладал счастливым даром – полнейшим отсутствием самоанализа.

Партия, унаследовавшая эту особенность, была задумана Лениным еще до отъезда из России в 1900 году. В последние перед отъездом месяцы он был настолько занят улаживанием организационных и финансовых вопросов, что даже прекратил спорить, по поводу и без повода. Мы видим его, дружески разговаривающим со Струве, уже зараженным ревизионизмом. Возможно, присущий Ленину практицизм заставил его понять, что внутренние разногласия могут оттолкнуть богатых доброжелателей, без поддержки которых он никогда не сможет издавать журнал, а талантливые авторы вроде Струве могут оказаться полезными хотя бы для пары статей. Он понимал, что журнал будет издаваться за границей, где и сам он будет в то время. Такое решение вызвало у его товарищей определенные опасения. Не потеряет ли он в таком случае связь с Россией и не станет ли, подобно Плеханову, профессиональным эмигрантом? Ленин никогда не отличался показным геройством, это было противно его натуре. Одно дело простому рабочему-революционеру жить в постоянном страхе ареста, а совсем другое подвергать бессмысленному риску жизнь вождя революции. Поэтому Ленин абсолютно искренне сказал товарищам, что для него вполне достаточно одной ссылки в Сибирь, на вторую он уже не согласен.[101]101
  См.: Сильвин М.А. Ленин в период рождения партии. Воспоминания. Л., 1958. С. 219.


[Закрыть]

В дальнейшем его неоднократно упрекали в том, что, посылая на опасные задания других, он сам оставался в Женеве или Лондоне. Но Ленин не обращал внимания на упреки подобного рода.

Его совершенно не беспокоил тот факт, что он самовольно принял на себя руководство рабочими массами. Мадам Калмыкова, от которой Ленин, как и надеялся, получил значительную сумму денег для издания журнала, ввела его в тайное псковское общество, где он опробовал свои идеи. Ленин набросал передовицу, в которой несколько раз упомянул, что пишет «от лица рабочего класса». Несмотря на свое восхищение Лениным, Калмыкова довольно скептически отнеслась к статье. О каком союзе рабочего класса идет речь и почему он позволяет себе говорить от лица этого самого класса? В ответ она услышала: «Он (рабочий класс) захочет согласиться с утверждением, что уже существует».[102]102
  Там же. С. 237.


[Закрыть]

Всякий поймет, что в самом начале своей деятельности в поисках финансовой поддержки даже молодой Рокфеллер или Карнеги не смогли бы продемонстрировать большую самоуверенность.

Мечта об издании газеты воплотилась в конце 1900 года. Эпиграфом послужила строчка поэта-декабриста: «Из искры возгорится пламя»; отсюда и название газеты – «Искра». Первый номер газеты, изданный в Германии, увидел свет ровно через семьдесят пять лет (почти день в день) после восстания декабристов. В передовой статье Ленин объяснил, что газета призвана не просто пассивно представлять интересы рабочего класса. Любая социалистическая партия, достойная своего названия, должна не просто повести за собой народные массы, а разъяснить, в какой сфере лежат их интересы. Народные массы, удовлетворенные экономическими уступками, могут не захотеть прежним темпом двигаться в революцию; партия должна убедить их в ее необходимости. Русский социализм постоянно преследует одну цель – политическую и экономическую борьбу.