Текст книги "Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года"

Часть четвертая
Вождь

Глава 1
Искровский период

Русские социалисты были не одиноки в Европе в 1900 году, в отличие от своих предшественников, которые тридцать – сорок лет назад могли общаться только с фанатиками-анархистами во Франции и Швейцарии, если у них не было средств. В 1900 году любой социалист мог надеяться, что в крупных европейских центрах он всегда найдет соратников, готовых в случае необходимости прийти на помощь, предоставить убежище, помочь деньгами и защитить от царской охранки. Это был период расцвета II Интернационала, объединившего социалистов всех мастей, от революционных ультрамарксистов до умеренных сторонников постепенного перехода к социализму. Фактически все они, включая и тех, кого Ленин называл «оппортунистами», «обывателями» и «предателями», были готовы помочь жертвам царской тирании, но не уставали удивляться неприличной грызне и резкому тону русских. На тот момент Франция являлась союзником России, существовала близкая династическая связь между германским и российским императорскими домами. Но ни Французская республика, ни даже Вильгельм II с его врожденной верой в божественное происхождение королевской власти не отважились бы отказать в праве предоставления политического убежища людям, которые (это было очевидно) замышляли свержение монарха-союзника.

Калмыкова раньше Ленина уехала в Германию, чтобы подыскать наиболее удачное место для издания «Искры».[103]103
  Калмыкова уже не раз появлялась на страницах этой книги и заслуживает нескольких слов. Александра Михайловна, зажиточная вдова, имела книжный магазин и оказывала покровительство радикалам. Была особенно близка со Струве. В своих воспоминаниях называет Струве «приемным сыном», но на самом деле их отношения носили несколько иной характер, хотя Калмыкова и была больше чем на двадцать лет старше «сына». Она оказывала огромную поддержку Ленину, но после раскола русских социалистов несколько охладела к нему. После 1917 года Калмыкова попыталась восстановить отношения с Лениным и Крупской, но ей было отказано. Вот что пишет Крупская: «В 1922 году Владимир Ильич написал Александре несколько теплых строк, это единственное, что он мог написать». Крупская Н. Воспоминания о Ленине. Нью-Йорк, б/д. С. 14.


[Закрыть]

Немецкие социалисты взялись за набор газеты и посоветовали разместить типографию подальше от Берлина. Ленин лично наблюдал за выходом первого номера газеты в Мюнхене. Правда, рискованное предприятие чуть не закончилось крахом. И все-таки историческое событие произошло.

Сложность заключалась в том, что одним из редакторов «Искры» должен был стать Плеханов. Основатель русского социализма жил в Женеве. Из России Ленин прямиком направился в Женеву. Очень скоро стало ясно, что Плеханов относится с тем людям, с которыми практически невозможно сотрудничать коллегиальным образом.

Жорж, под этим именем на протяжении четверти столетия его знали и любили революционеры «Земли и воли», отличался смелостью, энергией и остроумием. Для народовольцев было страшным ударом узнать, что он не собирается влиться в их ряды. Плеханов решил пойти своим путем, который в 80-х годах XIX века привел его в марксизм. Мы знаем, что в ходе борьбы ему пришлось преодолеть недоверие Маркса и Энгельса, насмешки и упреки со стороны народников и в течение ряда лет, по сути, находиться в изоляции от большинства русских эмигрантов, живущих на Западе. Мало того, он долгие годы жил в бедности, терпел лишения, болел, а туберкулез так и остался с ним до конца дней. Плеханов был плодовитым писателем, вызывавшим уважение знатоков марксистской литературы. Многие его работы, особенно полемические, отличаются остротой и блеском. Но как любой писатель, идущий против течения, Плеханов временами впадал в доктринерство и грешил излишним многословием. Но что самое ужасное – он был страшным занудой, перенасыщал страницы своих работ цитатами и ссылками на власти. Временами, бросив случайный взгляд на страницу, написанную Плехановым, было довольно сложно понять, пишет он по-русски или по-немецки. Постепенно входя в образ корифея классического марксизма, он уже с трудом общался с молодыми людьми, которые не «понимали» или «опошляли» Маркса. Эта нетерпимость в сочетании с некоторой отчужденностью принималась, зачастую несправедливо, за высокомерие. По сути мягкий и великодушный человек, Плеханов не мог воздержаться от того, чтобы время от времени не указывать своему молодому приверженцу, что тот еще и не родился, когда перед ним (Плехановым) уже маячила виселица. Бывало, что оппонент являлся сторонником марксизма, вел себя уважительно, тогда Плеханов начинал выискивать у него, к примеру, стилистические ошибки. Он чувствовал себя преемником Герцена и Добролюбова, представителем революции в литературной республике. Невыразительный ленинский стиль письма вызывал его неодобрение.

Преклоняться перед человеком, находящимся за границей, – это одно, а работать вместе с ним – совсем другое. Ленин, находясь в сибирской ссылке, писал, что «влюблен» в Плеханова. Теперь, в Женеве, они постоянно ссорились, и Владимир Ильич понял, что невозможно на равных работать вместе с Георгием Валентиновичем. Мало того, Плеханову были свойственны диктаторские замашки, но, в отличие от Ленина, он не обладал ни практичностью, ни организационными способностями. Народная мудрость о таких, как Георгий Валентинович, говорит: «Они все знают, но ничего не могут».

Конфликты улаживались (в значительной степени благодаря вмешательству других), и в течение нескольких лет Ленин с Плехановым продолжали работать вместе. У Плеханова было два сотрудника, скорее даже приверженца, такие же, как и он, ветераны народнического движения 70-х: Аксельрод, с ним мы уже встречались, и Вера Засулич. Эта молодая женщина потрясла всю Россию, когда в 1878 году выстрелила в царского чиновника, генерал-губернатора Трепова, который приказал выпороть политического заключенного. Суд присяжных добился ее оправдания, и она срочно уехала за границу, опасаясь, что полиции удастся исправить судебную ошибку. Молодая террористка превратилась в старую деву, добродушную и сентиментальную. Она умиротворяюще действовала на Жоржа, к которому испытывала рабскую привязанность. Благодаря ее усилиям и вмешательству еще одного ветерана-народника, Льва Дойча, удалось сохранить «Искру». По вопросу о руководстве «Искрой» достигли следующих компромиссов. Как и планировалась ранее, редакционная коллегия состояла из шести человек: трех «стариков» – Плеханова, Аксельрода и Засулич и трех вновь прибывших эмигрантов – Ленина, Мартова и Потресова. Теоретически Плеханов был «самым ценным» редактором; за ним оставался решающий голос. Фактически главным редактором стал Ленин, поскольку газета издавалась им и его друзьями в Германии. Помимо прочих трудностей, редакционный совет был разбросан по разным странам: Плеханов оставался в Женеве, Аксельрод в Цюрихе, а Засулич в Лондоне. Это было крайне неудобно; статьи приходилось пересылать по почте, поэтому договорились поберечь нервы редакторов.

Увы! 14 мая Ленин пишет своему вспыльчивому учителю: «Прекрасная мысль относительно тактичности, когда дело идет об отношениях с коллегами из редакционной коллегии… что касается (наших) личных отношения… они полностью разрушены вашими стараниями, а если быть точнее, с ними покончено».[104]104
  Ленин В.И. Собр. соч. Изд. 4-е. Т. 34. С. 82.


[Закрыть]

Однако еще на протяжении трех лет Ленин и Плеханов продолжали сотрудничать. Ленин умел быть дипломатичным, когда хотел, и временами беззастенчиво льстил «старику», принимая вид скромного и почтительного ученика. Плеханов при всех разногласиях видел в Ленине те черты, которых ему самому явно недоставало: необыкновенную энергию и организационные способности. После разрыва с Лениным Плеханов вновь вернулся к роли философа-социалиста, окруженного революционерами преклонного возраста. Этот неприятный молодой человек выполняет административную работу, а вот он, Плеханов, руководит революционной партией, и любой марксист поймет, насколько важнее осуществлять теоретическое и литературное руководство, чем заниматься мелкими организационными вопросами.

Однако, несмотря на все споры и разногласия, их связывали общие цели. Они были убеждены в настоятельной необходимости сохранить классический марксизм и преданы идее революции. Отчуждение росло. Они прекрасно видели недостатки друг друга. Однако еще долгое время Плеханов чувствовал, как его тянет к Ленину, обладающему необыкновенной революционной энергией. В свою очередь, Ленин не уставал восхищаться интеллектуальными способностями старшего товарища, его нетерпимостью и нежеланием отступить в идеологической борьбе хотя бы на йоту. Ленинское перо не жалело ближайших друзей и сотрудников, не говоря уже о врагах. Мартов, к которому Ленин испытывал особую привязанность, со временем стал «негодяем» и «мошенником». О своем большом друге, Троцком, Ленин долгое время говорил не иначе как о «пустомеле» и «лицемере». Когда же дело доходило до Плеханова, то в разгар самой жесткой полемики Ленин проявлял сдержанность. А это говорит о многом.

Ленин и Плеханов испытывали одинаковое отвращение к любым проявлениям ревизионизма и экономизма. Эта ересь не должна проникнуть в классический марксистский мир «Искры». Уже перед появлением первого номера газеты встала еще одна болезненная организационная проблема. Что делать со Струве? К этому моменту было совершенно ясно, что он заражен ревизионизмом. Плеханов ни за что бы не согласился сотрудничать с ренегатом. Но, как мы знаем, Ленин, еще в 1899 году решивший, что Струве ему больше не друг, имел весьма веские причины водить его за нос. Струве обладал удивительной способностью: под его влиянием светские дамы и либеральная аристократия оказывали существенную материальную поддержку делу революции. Первая кратковременная договоренность была, очевидно, первой попыткой к «мирному сосуществованию». Струве и его соратники будут оказывать «Искре» денежную помощь, а редакторы оставят за собой право осуждать ревизионизм и предупреждать читателей об опасном влиянии Струве и людей подобного рода. Неудивительно, что вскоре это соглашение было аннулировано. «Искра» занялась поисками новых источников финансовой поддержки. В январе 1901 года Ленин уже называл бывшего коллегу и финансового спонсора Струве иудой. Струве, в свою очередь, прервал затянувшееся увлечение социализмом и превратился в столп русского либерализма. Революционные лидеры стали относиться к нему гораздо спокойнее. Если человек сам открыто объявил себя классовым врагом, вы знаете, чего от него можно ждать. Вы можете при случае заключить с ним временное соглашение, выступая общим фронтом против другого врага. Но иметь подобного человека в своем лагере, выдавая его вредные теории за разновидность марксизма, приводя в замешательство и притупляя классовую бдительность людей, рядовых членов партии, – никогда!

В воспоминаниях, касающихся этого периода, Струве все еще мучился сознанием вины и досадовал, что он, подобно многим русским либеральным демократам, был соучастником организации движения, разрушившего их идеалы и не оправдавшего надежд. Плеханов и Ленин сначала использовали Струве, а потом отвергли. Тридцать лет эти воспоминания жгли его душу. Мало того что они не были «предупредительны ко мне, хотя я был вправе потребовать этого как известный политический деятель», так они еще продемонстрировали неуважение к целому классу, поскольку, как заявил Струве, он являлся «истинным представителем той социальной среды, которую нельзя игнорировать или пренебрежительно не замечать».[105]105
  The Slavonic Review. 1933—1934. Vol. XIII. P. 81.


[Закрыть]

Как трогательно звучат эти эмигрантские слова на фоне сталинской России!

Все перечисленные разногласия и трудности составляли всего лишь часть того, что в советской истории носит название «искровского» периода. Газета оправдывала свой горячий призыв: разгорелось пламя, которому, похоже, нет конца.

Конечно если просмотреть номера газет, то трудно понять, в чем заключается ее важная историческая победа. Из редакторов только Плеханов обладал даром красноречия и являлся непревзойденным очеркистом. Ленин и Мартов были скорее склонны к политической полемике. Но главная функция газеты заключалась, по всей видимости, в том, чтобы обращать в свою веру простых рабочих России. Однако ее стиль и характер были совершенно непригодны для этой цели. Сотрудники газеты не могли, даже если бы очень захотели, говорить простым языком и вникать в каждодневные проблемы рабочих. Само понятие агитации требовало тесного физического контакта с пролетариатом, но это было недостижимо для газеты, издававшейся в Мюнхене или Женеве. Читателей «Искры» упорно кормили враждебной критикой экономизма, оценкой либерализма, шансами добиться у царя конституции и тому подобным. Характерно, что приезжающие из России настойчиво просили редакторов издавать другую газету, более доступную для рабочих масс. Ленину пришлось объяснять идею публикации революционной газеты за границей. Публикация в России, писал он с присущим ему здравомыслием, поставит под удар людей, потребует огромных денежных сумм, которые лучше использовать для тайного ввоза «Искры» в страну.

Он был абсолютно прав, хотя тайный ввоз в Россию и распространение там газеты подвергали опасности многих людей, но это были простые солдаты революции. Историческая роль «Искры» заключается в том, что она объединила разрозненные группы передовых рабочих, составивших российскую социал-демократию этого периода. Искровцы, как они стали называться, действовали в условиях строжайшей конспирации. Их поддерживала мысль, что, если даже распространитель газеты будет арестован, руководители движения останутся в безопасности, и полиция не сможет воспрепятствовать деятельности партии, как это было с «Народной волей». Используя современную терминологию, можно сказать, что это была форма политической партизанской войны против царского режима и, как всякая успешная деятельность, она черпала силы в руководстве и источниках снабжения, расположенных вне досягаемости врага. Ничто так не деморализует революционную группу, как чувство оторванности, понимание, что революционные силы уже на исходе и нет никого, кто бы смог выполнять работу павшего. Спустя тридцать – сорок лет люди будут поражаться тому, как коммунисты в некой далекой стране будут продолжать бессмысленную борьбу, утешаясь тем, что их руководители пользуются защитой и поддержкой Советского Союза. Именно в искровский период проявилась эта парадоксальная черта революционной психологии.

От Иркутска до Одессы марксистские группы могли ощущать себя частью единого движения, возглавляемого самыми авторитетными героями революции. Российские социалисты не могли знать о постоянных разногласиях и назревающем конфликте в редакции «Искры». Они считали, что работа дружной группы уравновешивается, с одной стороны, такими уважаемыми ветеранами, как Плеханов и Засулич, а с другой стороны – приобретающими авторитет революционными лидерами. Влияние экономизма, одно время господствующего в социалистических кружках, в 1901-м и 1902 годах явно пошло на убыль. «Искра» не могла надеяться на то, что ей удастся оказать влияние на рабочую массу, что же касается крестьян, то они сохраняли устойчивый иммунитет к учению Маркса. Для элиты революционно настроенной интеллигенции и рабочих газета служила доказательством растущего авторитета. Для Ленина она была большим профессиональным революционером, чем «массы», хранившие ключ от победы социализма.

Разработка грандиозных планов и идей на фоне непрекращающейся работы и мелких стычек определяли жизнь эмиграции. Ленин и его сотрудники жили в Мюнхене по поддельным паспортам, частично из опасения, что российские власти могут опознать их и заявить протест правительствам Германии и Баварии.[106]106
  Само собой разумеется, что бессмысленно было скрываться под чужими именами. Вскоре через агентов царская полиция уже знала, кто является редакторами «Искры», где она издается и тому подобное.


[Закрыть]

Другой и, вероятно, более важной причиной, по которой искровцы скрывались под чужими именами, была надежда, впрочем, тоже бессмысленная, что таким образом им удастся избежать ненужного общения; серьезную опасность представляла знаменитая русская общительность.

Большинство русских эмигрантов считали, что любой соотечественник является законной добычей для ведения бесконечных дискуссий. В Мюнхене было относительно немного русских, но, как во всяком культурном центре того времени, в нем находилась колония русских студентов. Смешно думать, что Ленина можно было принять за «герра Мейера» или Мартова и Потресова за кого-то другого, кроме как за тех, кем они являлись на самом деле, – представителей революционной интеллигенции.

Владимир Ильич понимал, что в такой критический момент, когда его детище еще только вставало на ноги, от него требовалось особое внимание. Ему катастрофически не хватало времени, и, в отличие от соотечественников, он меньше всего думал об устройстве быта. Один из сотрудников вспоминал, что Ленин начинал работу в девять утра, а заканчивал поздней ночью. Иногда его можно было затащить в кафе, расположенное по соседству, чтобы выпить кружку пива, но эта небольшая передышка, как правило, заканчивалась отнюдь не по-русски. Через полчаса он начинал ерзать, посматривать на часы и, наконец, объявлял: «Заканчивайте с пивом. Даю вам не больше двух минут». Он крайне редко обращал внимание на местных русских, являвшихся постоянными посетителями кафе, но мог, к примеру, влезть в дискуссию, затеянную эмигрантами, и, не доспорив, уйти; это Ленин, который обычно ввязывался в любой спор, касался ли он политики, литературы или каких-то других вещей, и доводил его до победного конца. Останься он до закрытия кафе, и спор бы продолжился дальше. Как можно было не пригласить кого-то из участников диспута домой или отправиться к нему на квартиру, для продолжения спора? Они были молоды, полны энергии и обожали споры. Их голоса, закаленные пением революционных песен, вызывали негодование соседей. Как надоели эти шумные иностранцы! Именно такую Россию имел в виду Борис Пастернак, когда писал в романе «Доктор Живаго»: «Они говорили в дороге, как могут говорить только русские». Ленина сильно раздражали эти бесконечные разговоры русских интеллигентов. Он много времени уделял работе, а если оставалось свободное время, то тратил его с большей пользой, на чтение или физические упражнения. Неженатый Мартов, томившийся одиночеством, скоро поддался соблазну и много времени проводил в кафе.

Независимость Ленина отчасти объясняется и постоянным присутствием членов семьи. Сестра Анна навестила его в Мюнхене, а в скором времени к нему приехала жена. Интересно, что Крупская по окончании административной ссылки спокойно получила заграничный паспорт и покинула Россию. Власти знали, что она едет к мужу, который сверх разрешенного срока засиделся за границей, занимаясь революционной деятельностью. Надежда Константиновна приехала в апреле 1901 года. С ее приездом жизнь Владимира Ильича заметно изменилась. В пригороде Мюнхена они сняли скромный домик. Надежда Константиновна занималась домашними делами, готовила, и теперь Ленину не надо было ходить в ненавистные кафе и рестораны. Это слегка отдалило его сотрудников, и Мартов уже не решался ежедневно забегать к ним для ведения пяти-шестичасовых бесед. Ленин по-прежнему нежно любил его, но катастрофически не хватало времени, поскольку Владимир Ильич работал над книгой, ставшей впоследствии настольной книгой большевиков, – «Что делать?». Если бы не удачное стечение обстоятельств, то ни отдаленность от города, ни Надины намеки не повлияли бы на ежедневные визиты Мартова. Но тут в Мюнхен с семьей приехала Лидия Дан, еще один друг Мартова. Для старого холостяка семья Дан имела огромное преимущество перед семьей Ульяновых: у них был ребенок, и Мартов фактически переселился к ним.

Крупская не только охраняла личную жизнь Ленина, не позволяя нарушать его уединение. Она стала секретарем «Искры» и постепенно взяла на себя организацию ее отправки в Россию и связи с распространителями газеты внутри страны. Связям с родиной Ленин придавал огромное значение; ведь основная функция газеты заключалась в том, чтобы сформировать основу партийной организации, и Ленин, желая победить, стремился сохранить преданность людей, занимающихся столь опасной работой. За границей всегда имелась опасность потерять связь с Россией, с людьми и событиями, и превратиться в одного из тех коллег по редакционной работе, которые знали революционную борьбу только по названию. Отсюда понятно его желание уделять внимание скучной, отнимающей много времени административной работе.

Отправка «Искры» в империю причиняла постоянные волнения. Доверенные люди, легально возвращающиеся в Россию, везли газеты в чемоданах с двойным дном (в 1895 году Ленин сам так же ввозил в Россию запрещенную литературу). Кроме того, осуществляли контрабандный ввоз через пограничные посты в Галиции и Пруссии. Иногда, используя связи в международном рабочем движении, газету доставляли на судах, швартующихся в Одессе или других портах Черного моря. Никогда не было полной уверенности, что газеты будут доставлены и их удастся распространить.

К концу 1901 года вышло в свет тринадцать номеров газеты, но с распространением на родине возникали огромные трудности. Искровских агентов было немного, и каждый из них занимался получением и распространением газет, репортерской деятельностью, а иногда и сбором денежных средств. Такое количество функциональных обязанностей, конечно, увеличивало степень опасности. Полицейские архивы дают ясное представление о прекрасной осведомленности царской полиции; ей были известны многие искровские агенты и главные точки распространения. Частые аресты подрывали работу сети распространителей. Копии писем Ленина и Крупской попадали в полицию; «невидимые» чернила и довольно дилетантские шифры не могли сбить полицию со следа. «Искру» распространяли на фабриках и заводах, разбрасывали с галерки во время спектаклей. Многие агенты попросту увиливали от такой опасной работы, а поэтому удавалось распространить далеко не все полученные экземпляры газет. Эта раздражающая неизвестность звучит в письмах Ленина; газета, на которую затрачено столько усилий, зависит от любой случайности. Некоторых корреспондентов Ленин ругал за пассивность: «Вы только распространяете «Искру» или все-таки еще пытаетесь объединить рабочих», – писал Ленин одному из агентов. Какой-то агент оказался подлецом. Он собирал деньги для «Искры», а затем использовал их для издания собственного журнала с уклоном в экономизм. Ему объяснили, что он обязан вернуть деньги.[107]107
  См.: Ленин В.И. Собр. соч. Изд. 4-е. Т. 34. С. 71.


[Закрыть]

Сотни деталей требовали самого пристального внимания со стороны Ленина. Позволительно ли искровцам сотрудничать с экономистами в борьбе против общего врага? Можно ли размножать «Искру» в России? Почему не поступают новости о крестьянских восстаниях?

Напряжение, связанное с постоянным преследованием «Искры» в период 1901—1903 годов, а больше всего гнетущая неопределенность серьезно повлияли на психику Ленина. Может возникнуть впечатление, хотя ленинские биографы и пытаются всячески ослабить его, что этот период для Владимира Ильича связан с наибольшей сумятицей чувств. Однако об этом свидетельствуют некоторые эпизоды. В России, где революционеров объединяло чувство опасности и ясное понимание цели, Ленин-революционер старался не обращать внимания на недостатки коллег, пытаясь обуздать присущие ему нетерпимость и властолюбие. Теперь, превратившись в руководителя, он в полной мере ощутил недостатки самых близких друзей, их непостижимую близорукость. Плеханов, кумир его юности, временами действовал как напыщенный, легкоранимый интеххигент. Прославленные герои революции за границей превратились в обычных болтунов. Даже в России товарищи или постоянно выражали недовольство, или занимались трудоустройством и улаживанием семейной жизни. Кржижановский и Лепешинский, ближайшие друзья по сибирской ссылке, с равнодушием относились к проблемам «Искры». Ленин не мог допустить, что революционной энтузиазм и готовность к самопожертвованию являются прерогативой молодости, а его друзья уже вступили в средний возраст.

Помимо нетерпимости к обычным человеческим слабостям, Ленин испытывал растущую нетерпимость к идейным противникам. Он признал марксизм в качестве наиболее логичного, рационального пути в революцию. Теперь стало очевидно, что создание единой системы, базирующейся только на марксизме, в один момент может рухнуть, как карточный домик. Объединившись, русские марксисты бросили вызов народничеству, продемонстрировав ошибочность этого течения. Но в скором времени, заняв господствующее положение в революционном лагере, сами социалисты разбились на враждующие фракции. В условиях раскола «Искре» все труднее было противостоять экономизму. Где же конец этим разногласиям? И какой смысл в марксизме, если каждый свободен интерпретировать его по собственному разумению? Русские марксисты, вместо того чтобы единым фронтом выступить против самодержавия и капитализма, превратились в аморфную массу, затевающую спор по каждому поводу и раздумывающую над каждым следующим шагом. Но были и те, кто не задумываясь стремился вперед.

Попытки собрать по частям РСДРП не принесли особого успеха. В 1902 году большая часть русских социалистов, живших за границей, по-прежнему придерживалась экономизма. Впрочем, и в России его влияние было еще достаточно сильным. В 1902 году в Белосток (русская Польша) съехались делегаты из разных мест, чтобы принять участие во II съезде партии. Если бы съезд состоялся, то партия оказалась бы в руках антиискровцев, поскольку в Белосток в основном съехались сторонники экономизма и другие противники курса, взятого Плехановым и Лениным. Благодаря проискам представителя «Искры» и аресту многих делегатов (власти, сами того не ведая, оказали важную услугу искровцам) встречу назвали «конференцией» и провели выборы организационного комитета. В скором времени большинство членов оргкомитета были арестованы. Стало ясно, что в России не удастся провести съезд партии.

Надо сказать, что еще до предполагаемой встречи в Белостоке взгляды Ленина на создание будущей партии существенно отличались от коллег по редакционной работе. Ленин почти не принимал участия в общих дискуссиях. В своих воспоминаниях В. Кожевникова пишет о встрече, состоявшейся в ее квартире в Мюнхене. Владимир Ильич скучал и явно обрадовался неожиданному появлению ее детей, тем самым вызвав раздражение собравшихся. Как могла она позволить детям прервать столь важное обсуждение? Бедная женщина помчалась на кухню, вероятно надеясь с помощью чая и закусок успокоить разгневанных гостей. Ленин поспешил следом за ней и успокоил, объяснив, что ничего не выйдет из их пустой болтовни. Он уже имел обыкновение советоваться с агентами, посылаемыми в Россию, за спиной своих коллег.[108]108
  См.: Кожевникова В. Годы старой «Искры» // Пролетарская революция. М., 1925. № 2 (25).


[Закрыть]

Может, немецкие социалисты устали от русских товарищей, а может, и в самом деле, как они заявили, опасались осложнений с правительством, в любом случае они попытались убедить редакторов «Искры» в необходимости прекратить их деятельность на территории Германии. Ленин, желая избавиться от Плеханова, настоял на отъезде в Англию, и весной 1902 года они с Крупской уехали в Лондон.

Вскоре Владимир Ильич и Надежда Константиновна ощутили на себе все сложности, связанные с жизнью в этом Вавилоне мирового капитализма. С одной стороны, хотя Ленин и Крупская и переводили с помощью словаря работы английских экономистов, они не владели разговорным английским языком. С другой стороны, им приходилось бороться с мещанскими предрассудками английской буржуазии. Домовладелица относилась к ним с явным подозрением: постояльцы утверждали, что женаты, так почему же не носят обручальные кольца и не задергивают занавески на окнах? Мещанство являлось отличительной чертой не только среднего класса. Крупская, сноб от революции, была потрясена, услышав от английского социалиста, что он пришел бы в отчаяние, если бы его жена попала в тюрьму. Ее раздражала, и любой согласится с ней, присущее социалистам этого периода пристрастие к евангелическим проповедям и пению псалмов.

За границей русские революционеры часто жили коммунами, но Ленин вновь настоял на отдельной квартире. В Лондоне это имело еще более важное значение, чем в Мюнхене. Русские социалисты, в какой-то степени владевшие немецким, совершенно не знали английского языка. Оказавшись в Лондоне в полном одиночестве, они бросались на поиски родственной русской души. Люди, пережившие лютую сибирскую зиму, не выдерживали специфического сочетания британского климата с обогревательными приборами. Один из таких мучеников вспоминал, какое удивление вызвало у него открытие, что зимой часто теплее снаружи, чем в «квартире с отоплением». Бесстрашный революционер, привыкший находить дорогу в незнакомых местах, затерялся в лабиринтах этого огромного города с его предельно вежливыми, но равнодушными и непонятными жителями. В Мюнхене или Париже, по крайней мере, были кафе, которые в какой-то мере защищали собственный дом от ненужных вторжений, но в Лондоне было принято тут же бежать в гостиницу, если там остановился кто-то из соотечественников, не важно, на одну ночь или на месяц.

Ленин попросил местного искровского агента не допускать к нему на квартиру визитеров, за исключением тех, у кого будут срочные вопросы.

Один из товарищей настолько надоел Владимиру Ильичу, что он взорвался: «Неужели он думает, что мы ежедневно устраиваем приемы?» Спустя какое-то время Ленин придумал способ защиты от надоедливых посетителей; нельзя сказать, что после этого Надежда Константиновна снискала особую популярность. Жена встречала посетителя в дверях, всем видом показывая, что ему не удастся пройти, и произносила дежурную фразу: «Владимира Ильича нет дома» или: «Владимир Ильич работает».

Отдельная квартира обеспечивала минимальную защиту и для пищеварительной системы, что не менее важно. (Появляясь на английской кухне, Крупская переставала быть революционеркой, партийным работником и издавала отчаянный крик русской домохозяйки.) Мартов, Вера Засулич и еще один товарищ жили коммуной. Они сняли в бедном квартале пятикомнатную квартиру, оборудованную газовой плитой. Можно себе представить, что это был за дом! Вера Засулич славилась своей неряшливостью. Но это было ничто по сравнению с Мартовым. Его гости частенько отказывались от чаепития, поскольку сахар, как правило, был смешан с трубочным табаком. Даже в лондонских трущобах соседи с трудом выносили коммуну с постоянно орущими иностранцами. В результате домовладелец отказал шумным постояльцам, и коммуна распалась.

Несмотря на назойливых посетителей, Лондон понравился Ленину. Здесь было то, что представляло для него особую ценность: прекрасные библиотеки и парки. Если что-то и могло примирить его с оплотом плутократии, так это Британский музей. Здесь можно было работать, как в собственном кабинете, и он не переставал изумляться тому, что администрация огромной библиотеки считает себя обслуживающим персоналом. Когда дело касалось практических вопросов, Ленину доставляло удовольствие ставить своих товарищей-эмигрантов в невыгодное положение. Перед поездкой в Лондон Владимир Ильич изучил план города и теперь вызывал восхищение даже у людей, давно живущих в Лондоне, умением ориентироваться в лабиринтах улиц, тупиков и кварталов. В отличие от Засулич, не выучившей ни одного английского слова, Ленин взялся за изучение разговорного английского. Он поместил объявление, предлагая взаимообмен: уроки английского на уроки русского, которое в какой-то степени вводило в заблуждение. Ленин отрекомендовался в нем «доктором правоведения»; его кандидатская степень соответствовала степени магистра.