Текст книги "Полное собрание стихотворений"

После посещения М. Волошина

 
Все так же добр хранитель умиленный,
Все с той же шапкой вьющихся кудрей,
По-прежнему влюблен в французский гений,
Предстал он мне среди моих скорбей.
 
 
Не человек, не дикий зверь – виденье
Архангела, когда бы был худей.
Все та же мудрость древних сновидений
И невзмутнённость сладостных речей.
 
 
И гладя мягкую, густую шкуру,
Хотелось мне сказать ему в привет:
«Ты лучше всех, ты светом солнц одет!
 
 
Но хочется острей рога буй-туру,
И жарче пламень, и грешней язык,
И горестнее человечий лик».
 

1912

«Она пришла и ушла из моей жизни…»

С. Щ.

 
Она пришла и ушла из моей жизни.
И я по-прежнему добр и весел,
Два раза она звонила у двери,
Два раза сидела среди этих кресел.
Она приходила такой неутоленной…
Глаза ее с тревогой спрашивали…
И были слова мои мудро примиренны,
Как у того, кому ничто не страшно.
Она смотрела на кусты сирени,
Из моего окна вся перегнулась,
Просила книг ей дать для чтенья
И забыла взять, когда я завернул их.
И вновь смотрела и ждала укора,
Сказала, что в Церкви молиться не может,
И ушла, унося тревогу взора
И какую-то странную правду Божью.
 
 
И я не сумел ей дать ответа.
 

1912

«Что же, в тоске бескрайной…»

Марине Цветаевой

 
«Что же, в тоске бескрайной
Нашла ты разгадку чуду,
Или по-прежнему тайна
Нас окружает всюду?»
– Видишь,, в окне виденье…
Инеем все обвешано.
Вот я смотрю, и забвеньем
Сердце мое утешено.
«Ночью ведь нет окошка,
Нет белизны, сиденья,
Как тогда быть с незнаньем?
Страшно тебе немножко?»
– Светит в углу лампадка,
Думы дневные устали.
Вытянуть руки так сладко
На голубом одеяле.
«Где те твое покаянье?
Плач о заре небесной?»
– Я научилась молчанью,
Стала душа безвестной.
«Горько тебе или трудно?
К Богу уж нет полета?»
– В церкви бываю безлюдной.
Там хорошо в субботу.
«Как же прожить без ласки
В час, когда все сгорает?»
– Детям рассказывать сказки
О том, чего не бывает.
 

1913

Москва

Мне

 
Твоя судьба, твой тайный лик
Зовут тебя в иные страны,
Ни бездорожье, ни туманы
Не эаградят последний миг.
Забила ты, где явь, где сон,
И ищешь здесь не то, что нужно,
И не на то твой взор недужный
С больной любовью устремлен.
Еще так много горных стран
Твоя стопа не преступала
И столько зорь не просияло
Над тишиной твоих полян.
В чужом дому нельзя уснуть, —
Неверный кров жалеть не надо,
Ты выйди утренней прохладой
На одинокий, вольный путь.
Росистой мглой луга блестят,
Мир многолик и изобилен,
Иди вперед, – Господь всесилен,
И близок пламенный закат.
 

Июнь 1913

Strand

Несвязные строки

 
Вечереет, и белый покров
Там, за лесом, встает в полусне.
Нет прозрений и вещих снов.
Я сижу между сосен на пне.
Ткется белый туман на лугу,
Горький запах несется с болот,
Я сегодня опять не усну,
Не забудусь всю ночь напролет.
Буду долго и кротко лежать,
Предо мной догорит темнота.
И об имени светлом Христа
Прочитаю несмело опять.
Я честна, я права, что молчу,
Не тревожу ничем тишины,
Я свой круг перейти не ищу,
И мне сказки теперь не нужны.
Искушенья и стыд, и вина
Улеглись под одной пеленой…
Только как себе буду верна,
Когда мальчик мой станет большой?
Он волшебное – спросит кольцо:
– Чем душа моя, – скажет, – жива? —
И увидит, что бледно лицо,
И услышит простые слова.
Ветер где-то вздохнул и затих,
Солнце низко над лесом стоит.
Это вечер слагает мой стих,
Это дух без святыни скорбит.
 

Июнь 1913

Strand

Сонет

 
Нет меры горести, и благу, и смиренью…
«Расстанемся опять, – сказал он мне вчера, —
Все наши встречи – ложь. И ложь, что вы – сестра,
И простоты нет там, где нет забвенья».
 
 
И поднялось опять знакомое мученье,
Пронзавшее все дни и ночи до утра…
«Еще не волен я, и не пришла пора.
Быть может, через год придет освобожденье…»
 
 
Забыл, что нет годов, и дней осталось мало.
Измучен дух, последнее настало…
Но вдруг к ногам моим беспомощно приник.
 
 
И головой колен коснулся богомольно.
И долго мы сидели безглагольно,
Благословляя этот горький миг.
 

Апрель 1913

Москва

Учителя

 
Как много было их, – далеких, близких,
Дававших мне волнующий ответ!
Как долго дух блуждал, провидя свет,
Вождей любимых умножая списки,
 
 
Ища все новых для себя планет
В гордыне Ницше, в кротости Франциска,
То ввысь взносясь, то упадая низко!
Ты все прошли, – кто есть, кого уж нет…
 
 
Но чей же ныне я храню завет?
Зачем пустынно ты в моем жилище?
Душа скитается безродной, нищей,
 
 
Ни с кем послушных не ведя бесед…
И только в небе радостней и чище
Встает вдали таинственный рассвет.
 

1914

Дом

 
Люблю пойти я утром на работу,
Смотреть, как медленно растет мой дом.
Мне запах дегтя радостно знаком,
И на рабочих лицах капли пота.
 
 
Томясь от стрел и солнечного гнета,
Трепещет мир в сосуде голубом.
И слышится в усилии людском
Служения торжественная нота.
 
 
Благословен немой тяжелый труд
И мирный быт. Присевши у ограды,
Я думаю, как нужен нам приют,
 
 
Чтоб схоронить в нем найденные клады.
И каясь, и страшась земных уныний,
Уйти самой в далекие пустыни.
 

1914

Светильник

Посв. Л. Г.

 
Крадусь вдоль стен с лампадою зажженной,
Таюсь во мгле, безвестность возлюбив,
Страшусь, что ветра позднего порыв
Загасит слабый пламень, мне сужденный.
 
 
Как бледен голубой его извив!
Как мир огромен – тайною бездонной,
Над ним взметнувшись и его укрыв,
Чуть тлеет свет, величьем уязвленный.
 
 
И вот рука, усталая, застыв,
В траву роняет светоч бесполезный.
И вспыхнет он на миг в ночи беззвездной,
 
 
Своим сиянием весь мир облив.
И вновь рука подъемлет и, лелея,
Несет в тиши дыхание елея.
 

Август 1914

Судак

Разлука

 
Постой на миг. Расстанемся сейчас.
Еще мы близки. Я твоя подруга.
Дай руку мне. Как натянулась туго
Та жалость тонкая, что вяжет нас!
 
 
И ныне, как всегда, в последний раз,
И нет конца, нет выхода из круга,
И знать нельзя, чем кончится рассказ?
Зачем нужны мы были друг для друга?
 
 
Свою ли боль, тебя ли я любила?
Кругом пустыня – не взрастет могила,
Где скорбной мглою дышит тихий сад.
 
 
Еще рука трепещет, умирая,
А полые зрачки уж вдаль глядят,
Пустынное пространство измеряя.
 

«Ах, весна по улицам разлилась рекою!…»

 
Ах, весна по улицам разлилась рекою!
Все, что похоронено, – встало вновь живое!
Радостное, милое стережет нас где-то,
Хочется расспрашивать и не ждать ответа.
Отчего все близкие – самые далекие?
Есть ли еще где-нибудь терема высокие?
Что нам заповедано? Где наше призвание?
Правда ли, что слышится вновь обетование?
Эту смуту вешнюю не унять ответами!
Полон воздух песнями, снами недопетыми.
Стало все чудеснее, но и все забвеннее,
И спешат по улицам девушки весенние.
 

Весна 1914

Москва

«Все молчит моя дочь бледнолицая…»

 
Все молчит моя дочь бледнолицая,
А давно ль признавалась мне:
«Это тайна, но знаешь, царица я
Наяву, а совсем не во сне!
Я и добрая буду, и властная,
Мне не страшно, что мир так велик!
Для меня ничего нет опасного!»
И читала мне вслух свой дневник.
А теперь, обожженная думою,
Одинокая бродит везде,
Меж деревьями парка угрюмого,
В чьем-то темном, небрежном плаще.
И, когда мы сойдемся нечаянно,
Беспокойно следит ее взор.
Где-то дверь отворилася тайная
И за нею тревожный простор.
Я ж в беседке, листвою укрытая,
Свою горесть пытаюсь унять.
Гибнет царство ее позабытое,
И вина моя в том, что я мать.
Ты не знаешь, что все небывалое
Я могла бы принять и нести.
Твои косы тугие, усталые,
Чуть касаясь, легко расплести.
Я вечерние пела бы песенки,
Чтобы детский призвать к тебе сон.
Я молчу. Я спускаюсь по лесенке,
Уважая железный закон.
И садимся за стол, будто дружные,
А вести разговор все трудней.
И молчит моя мудрость ненужная
Перед тем, что свершается в ней.
 

Лето 1914

Судак

Из кругa женского
(Полусафические строфы)

 
Ты меня спросила, отчего ты мало
У меня огня и тоски любовной,
Отчего мой голос звучит так ровно
И нет в нем жала?
 
 
Я сама хотела любви мятежной,
Чтоб во встречах, взглядах зажглось волненье,
Но умею только просить прощенья
И быть покорной.
 
 
Я не раз искала себе услады,
Я любимое надевала платье,
Но чуть вспыхнет зарево, в миг объятья
Встает пощада.
 
 
Станет жалко так и себя, и друга, —
Как помочь потом в неотвязной муке?
Чтобы просто стало – разжавши руки
Выйти из круга.
 
 
Ты меня спросила, а я не знала,
Но теперь я знаю, что все – едино.
Растеклась любовь, затопив равнины,
И нет кристалла.
 

1914

 
Золотая осень бредет, чуть тлея,
По дорожкам сада со мною вместе.
Из прозрачной дали несутся, вея,
Тайные вести.
 
 
Догораем мы. Но она невинна
И, даря последний обет любовный,
Поникает в нежной одежде дымной,
Я же виновна.
 
 
Только в чем вина – я совсем забыла.
Все ищу истоков своих я темных,
Что украла я и кого убила —
Трудно мне вспомнить.
 
 
У кого прощенья просить – не знаю,
Перед кем земные творить поклоны?
Я смотрю, как листья, дрожа, слетают
С желтого клена.
 
 
И душа пред миром стоит загадкой.
Кротко солнце льется в листву сквозную —
И, склонясь за деревом, – я украдкой
Землю целую.
 

1914

 
Я верна тому, кто меня не любит,
Кто душой беспечен, мне изменяя.
Ах, но верю я, что спасу, играя,
То, что он губит.
 
 
Говорю все те же слова, что прежде,
Хотя ныне стали они безродны,
И хожу в любимой его одежде,
Совсем не модной.
 
 
И в вечерний час зажигаю свечи
Я на том столе, где сидели рядом;
Все глядят, не видя, кому навстречу
Горю я взглядом.
 
 
Я храню обряд свой светло и строго,
Пред огнем погасшим моленье длится,
И, наверно, знаю, что там у Бога
Обман простится.
 

1914

 
Мне не страшно больше, что он изменит.
Я сижу в своей одинокой келье.
На девичьей, строгой моей постели
Мирные тени.
 
 
Здесь неслышно зреют мои святыни,
И повторность мигов несет отраду.
Ему много странствий изведать надо
В дальней чужбине.
 
 
Как с горы, отсюда весь мир объемлю,
Все люблю и все сберегаю свято.
Он ушел и бросил когда-то
Милую землю.
 
 
И когда устанет, вернется внове,
Мне не страшны смена и рой событий.
Я сижу, плету золотые нити
Вечной любови.
 

1914

Газелла

 
Затаилась и не дышит – свирель пана.
Захотелось сердцу слышать – свирель пана.
 
 
Я пробралась в чащу леса, где спят звери,
Не звенит ли там, где тише, – свирель пана?
 
 
Где-то близко трепетала – душа леса.
Ветер хвои не колышет – свирель пана?
 
 
Я ли мертвая стою, или пан умер?
Расскажи мне, как услышать – свирель пана.
 

1915

«„Видал ли ты эбеновые дуги…“

 
«Видал ли ты эбеновые дуги
Под сенью тяжких кованых волос?»
«Запомнил трепетный, точеный нос,
Уста алее роз на дальнем юге?»
 
 
«Раскаты чуял заглушенных гроз?»
«Ее озерные покои, други,
Держали вас, как в заповедном круге?»
– Так за вопросом сыплется вопрос.
 
 
Художники, толпясь вокруг любовно
И соревнуясь в пышности речей,
Все выше строят деве мавзолей.
 
 
Она ж, в своих богатствах невиновна,
Стоит, спокойно душу затая,
Средь брызг и воль земного бытия.
 

1912

Судак

Сонет

Посв. Людвигу Квятковскому

 
Был поздний час, и веяла прохлада,
Когда переступил он наш порог.
В тяжелом пламени немого взгляда
Зрел неуклонный непонятный рок.
 
 
В душе его мы чуяли преграду,
Он среди всех казался одинок.
Хотелось знать, где боль и где отрада,
В какой борьбе он духом изнемог.
 
 
Шли дни, – и все, что было в сердце сжато
Средь творчества и дружеских бесед,
Исторглось песнями и стало свято,
 
 
С судьбы был снят мучительный запрет.
Пришел к нам бранник темн<ый> и винов<ный>
– Ушел свободный жертвенный <…>
 

Сентябрь 1915

«Ты мне сказал, что любишь мало…»

 
Ты мне сказал, что любишь мало,
Что страсть упала,
И ум ленив, и скуден дух.
Но речь твоя не испугала.
Давно я знала,
Что я должна любить за двух.
Пребудь в дремоте невзмутненной,
Смотри, как мимо
Печаль и радость летят, —
Я понесу одна, незримо,
Неутомимо,
Любви таинственный обряд.
 

1915

«Пока позволено мне быть невинной…»

 
Пока позволено мне быть невинной,
Приемлю все без думы и борьбы,
Не испитую дерзостью судьбы,
И бережется посох мой пустынный
И дух полынный.
 
 
В душе уснули строгие обеты,
И клады скорби, и кристаллы слез,
Не слышу моря стихшего угроз,
Лучами солнца вечного пригрета,
Играю где-то.
 
 
А всколыхнется бездна роковая,
Прихлынет горькая к ногам волна,
Я вспомню все, покорна и верна,
И понесу печаль земли, играя,
К воротам рая.
 

1916

Канашово

«Рифма, легкая подруга…»

 
Рифма, легкая подруга,
Постучись ко мне в окошко,
Погости со мной немножко,
Чтоб забыть нам злого друга.
 
 
Как зеленый глаз сверкнет,
Как щекочет тонкий волос,
Чаровничий шепчет голос,
Лаской душу прожигает
 
 
Едче смертного недуга.
Рифма, легкая подруга,
Все припомним, забывая.
Похороним, окликая.
 

Октябрь

Канцона

 
Он первый подал знак. Еще дразня,
Томились мы надеждой и безвольем
И уз не разрывали.
А он покинул нас, и мы узнали,
Что он ушел вперед на богомолье,
Где тьма растет, безумствует земля,
И жить, как жили мы, уже нельзя.
Не дни ль Суда настали?
Зачем цветы увяли,
Куда ведет горючая стезя?
Но, скованный дремотой,
Упорно медлил дух и ждал чего-то.
Какие путы держат в жизни нас?
Как нам оставить то, что было мило,
Развеять сны былого?
 

Стихотворения 1918 – 1925 годов

К Судаку

 
Ах ты знойная, холодная
Страна!
Не дано мне быть свободной
Никогда!
Пораскинулась пустыней
Среди гор.
Поразвесила свой синий
Ты шатер.
Тщетны дальние призывы —
Не дойти!
Всюду скаты и обрывы
На пути.
И все так же зной упорен —
Сушь да синь.
Под ногами цепкий терен
Да полынь.
Как бежать, твой дух суровый
Умоля?
Полюбить твои оковы,
Мать земля!
 

1918

Судак

«В кресле глубоком, старом…»

 
В кресле глубоком, старом
Поникла старая – я.
Легким, туманным паром
Зыблется жизнь моя.
 
 
Было на сон похоже.
Как трудно руку поднять!
Суд совершался Божий —
Некому было понять.
 
 
Гибли народы, дети.
С тек пор в голове моей шум.
Много лилось на свете
Крови, и слез, и дум.
 
 
Искрится нить огневая —
Это Он проложил стезю.
Вот отчего, догорая,
Все еще я горю.
 
 
Прошлое давит мне плечи.
Cкоpee бы мне уснуть!
Милые! Ждите встречи,
Близок теперь вам путь!
 

Декабрь 1918

Судак

Храм

 
Нет прекраснее
И таинственней нет
Дома белого,
Где немеркнущий свет,
Где в курении
Растворяется плоть, —
Дом, где сходятся
Человек и Господь.
 

1919

Судак

«Ничего, что мы эабыли Божии…»

 
Ничего, что мы эабыли Божии
Сады и не поливаем их?
Отмирают день за днем похожие,
Теряясь в заботах дневных.
 
 
Обуяли нас труды безвестные,
За ними не видно нам,
Зацветают ли поля небесные
И лилии есть ли там?
 
 
Ах, премудрость нас уводит тайная,
Тяжелой рукой обняв.
Впереди – пустыня бескрайняя
И горечь неведомых трав.
 

Январь 1919

Судак

«Приду в далекое селенье…»

 
Приду в далекое селенье
К святому старцу отдохнуть.
Скажу: «Открой мне, в чем спасение,
Забыла я свой строгий путь.
Забыла ближнее и дальнее,
Все нити выпали из рук,
И вот я стала бесстрадальная
Среди страдающих подруг.
Земные сны и наказания
Уж сердце не язвят мое.
Легки обиды и незнания,
Не страшно мирное житье.
Душа незамутненно ясная,
Но и слепа, слепа всегда…»
Приду, скажу, на все согласная,
И буду ждать его суда.
Но вдруг в привычной безмятежности
Забуду то, зачем пришла,
И потону в небесной нежности,
Присев у ветхого окна.
 

Март 1919

Судак

«В родимом граде Скоропослушница снимает грех…»

Иконе Скоропослушнице в храме Николы Явленного в Москве

 
В родимом граде Скоропослушница снимает грех,
В любимом Храме моя Заступница сбирает всех.
Толпятся люди и к плитам каменным с тоскою льнут.
Чуть дышат свечи из воска темного. Прохлада, муть.
«Уж чаша наша вся переполнена и силы нет,
Скорей, скорей, Скоропослушница, яви нам свет!
От бед избавь, хоть луч спасения дай увидать!»
С печалью кроткою глядит таинственно Святая Мать.
И мне оттуда терпеньем светится пречистый взгляд,
Ей все открыто: ключи от Царства в руке дрожат.
Лишь станет можно – откроет двери нам в тот
самый час.
О сбереги себя, Скоропослушница, для горьких нас.
 

1919

Судак

«Ты о чуде долго молила…»

Маргарите С.

 
Ты о чуде долго молила,
Призывая Матерь Господню.
И все глуше, все безысходней
Становилось в жизни немилой.
И вняла Царица небесная —
Развязала путы безбольно
И под светлый звон колокольный
Послала гостя чудесного.
Но, изжив мгновение это,
Жажда чуда в сердце упала,
И навек тебя осияла
Благодать вечернего света.
Говорили люди с участьем:
«Она вовсе стала блаженной».
И не видели нити нетленной,
И не знали, в чем ее счастье.
 

Страстная неделя 1919

Судак

«Греет солнце, как прежде…»

 
Греет солнце, как прежде
В бестревожные годы.
Всюду вешние всходы
В изумрудной одежде.
 
 
Шумно бегают дети,
Реют птицы в лазури,
Будто не было бури,
Будто мирно на свете.
 
 
Только то стало ново
В каждый миг этой жизни,
Что к небесной отчизне
Потянулись мы снова.
 

Апрель 1919

«Господь сбирает дань с Своих садов…»

«История года».

Коллинз

 
Господь сбирает дань с Своих садов.
У нас весна, чуть роза зацветает,
На небе осень рано наступает —
Полны корзины огненных плодов.
И ангелы покинули свой рай,
Чтоб жать, сбирать и числить урожай.
О, только бы ко мне не подошли!
 
 
В душе бесплодной не созрели
Дары Ему – и даже иммортели
Бессмертные лежат в пыли.
Не возрастет колосьев золотых
В земле, дождем не орошенной,
И, прячась от Него, смотрю смущенно,
Как Он сбирает дань с садов Своих.
 

Май 1919

Судак

«Не входи – я жду другого…»

 
Не входи – я жду другого,
Не веди приветной речи,
Я готовлюсь к новой встрече,
Видишь – Гостя жду большого.
 
 
Его Имя, как светило,
Пламя жизни излучает.
Его Имя разлучает
С тем, кому оно не мило.
 
 
У меня здесь нет чертога,
Чтоб принять Его, как Бога,
Но, слагая гимн незримый,
День и ночь неутомимо
Буду ждать я у порога.
 
 
Проходи же молча мимо.
 

Июнь 1919

Судак

«Таясь за белыми ставнями…»

 
Таясь за белыми ставнями,
Я жизнь твою стерегу.
С твоими врагами давними
Глухую веду борьбу.
Люблю колебания голоса,
Смотрю, как, бродя босиком,
Ты рыжие сушишь волосы
В саду под моим окном.
Смотрю, как страсть ненасытная
Сдвигает жадную бровь.
Ах, только моею молитвою
Спасется твоя любовь!
 

1919

Судак

«Благословен ты, час великих…»

Благословен ты, час великих

страдных встреч!

 
Наступит радость живых встреч,
Живая вновь зазвучит речь.
Вот руки руку, как встарь, жмут
И взоры взорам творят суд.
 
 
Пытают: «Бури взошел сев?
В душе проснулся святой гнев?
Прозреть во мраке твой дух смог?
Куда уводит тебя рок?»
 
 
Но сердце молит: – Молчи, друг,
Пусть замыкается весь круг!
Давай забудем, какой плод.
Мы снова вместе, смотри – вот
И вместе плачем, и Бог есть,
И эти миги – Его весть.
 
 
Завесы темной взвился край.
Я помню, Боже, что есть рай.
 

1919

Судак

«Господь мой, запрети ветрам…»

И поднялась буря великая,

И, встав, Он запретил ветру

И сказал морю: умолкни, перестань!

Евангелие от Марка (IV; 29)

 
Господь мой, запрети ветрам!
Их гибель стала неминучей,
А дух борением измучен,
Не к небу льнет, к земным страстям.
 
 
Господь мой! Души успокой!
Все глуше рокот непогоды.
Тебе подвластны сушь и воды —
Сойди к ним пенною стезей!
 

1919

Судак

Сонеты

 
Все строже дни. Безгласен и суров
Устав, что правим мы неутомимо
В обители своей, очам незримой,
Облекши дух в монашеский покров.
 
 
Не ждем ли знаю от иных миров?
Иль чаем встречи с братией любимой?
Когда мы, кротостью своей томимы,
Встаем с зарей под звон колоколов.
 
 
Единый есть из них, из меди алой,
Неутомимей всех гудит в тиши,
Грозит и милует и холодом металла
 
 
Сдвигает ритм замедлившей души.
И тонким пламенем, поднявшись выше,
Она горит молитвенней и тише.
 

1919

Судак

 
В годину бед и страшного итога
Тебя коснулся он крылом своим,
Но тот, что раньше был неустрашим,
Стоит теперь смущенный у порога.
 
 
Глядит вперед задумчиво и строго,
Тоскою новой дух его томим,
Он мира не видал еще таким,
Здесь нет ему готового чертога.
 
 
Но храмом может стать ему весь свет.
Вы, полюбившие на грани лет!
Ваш жребий жертвеннее и чудесней.
 
 
Вокруг сожженные поля лежат —
Вам суждено всему сказать: воскресни!
И обратить пустыню в Божий сад.
 

1919

Судак

 
Вчера в таинственной прохладе сада
Я ветку нежную сорвала, всю в цвету.
Был вечер тих, лил в сердце полноту,
Казалось мне, что ничего не надо.
 
 
Прекрасен мир и не нужна пощада.
Не радостно ль сгубить свою мечту
И мирту вешнюю отдать Христу?
Не в жертве ли нежнейшая услада?
 
 
Отныне буду я обнажена.
Долой зеленых листьев покрывало!
Но отчего растет во мне вина?
 
 
Душа ль незримая затосковала? —
Так я стояла, сердцем смущена,
А мирта под ногой благоухала.
 

1919

Судак

 
Вожатый, что ведет меня измлада,
Склонился в тихий час и мне сказал:
«Пусть дни твои горят, как звезд плеяда,
Как до краев наполненный фиал!
 
 
Пусть каждый будет полн любовью, страдой
И будет все ж прозрачен как кристалл.
Нейди вперед, не засветив лампады,
Чтоб каждый день в веках не угасал!»
 
 
Ах, дней моих безвестных вереница!
За то, что я не осветила вас, —
Увы! – стал каждый сам себе темницей!
 
 
Но мне из прошлого чуть слышный глас
Ответствует: «Ты нам воздашь сторицей
Тем светом, что зажжешь в свой смертный час».
 

1919

Судак

 
Хор дней бредет уныл и однолик,
Влача с собой распавшиеся звенья.
Лишенная пророческого зренья,
Забывшая слова священных книг,
 
 
Стою одна я в этот страшный миг.
В душе ни чаяний, ни умиленья.
– И чудится, что где-то в отдаленьи
Стоит, как я, и плачет мой двойник.
 
 
Утешной музы не зову я ныне:
Тому, чьи петь хотят всегда уста —
Не место там, где смерть и пустота.
 
 
И голос мой раскатится в пустыне
Один, безмолвием глухим объят,
И эхо принесет его назад.
 

1919

Судак

Женщинам

 
Не грезится больше, не спится,
Ничто не радует взоры.
Владычица стала черницей,
И сняты с нее уборы.
 
 
Тревогою сердце сжато.
Рассыпалось все на свете.
Не стало ни мужа, ни брата,
Остались только дети.
 
 
Их больше, чем было прежде,
Собой мы их заслоняли,
В изношенной, тесной одежде
Милей еще, чем бывали.
 
 
Им нужно, чтоб их любили,
И нужно, чтоб их одели…
О, если б они свершили
Все то, что мы не сумели!
 
 
Так сладко за них молиться:
Помилуй, храни их Боже!
Ах, снова мы в них царицы
Богаче еще и моложе.
 

1919

Судак