Текст книги "Учитель народа. Савонарола"

Сам Иннокентий вполне сознавал это; но желание выздороветь было так сильно, что он не решился отвергнуть предложения врача. Тем не менее, чтобы успокоить свою совесть и соблюсти хотя бы по внешности свою обязанность блюстителя христианских заповедей, он спросил еврея: не подвергнется ли опасности жизнь тех людей, кровь которых будет употреблена для восстановления его сил? Исаак ответил с уверенностью, что если будут приняты надлежащие меры предосторожности, то он надеется возвратить здоровье его святейшеству без малейшего вреда для того человека, кровь которого послужит целительным средством. Этот ответ рассеял последние сомнения святого отца; он отдал приказ, чтобы немедленно были выполнены все распоряжения еврейского врача и найдены были богобоязненные люди, которые согласились бы дать свою кровь для исцеления главы церкви.

Кардиналы удалились с остальными врачами в отдельную комнату, чтобы на свободе обсудить все обстоятельства дела. Различные страсти волновали их и выражались в злобных взглядах и на словах. Хотя никто из них не решился протестовать против желания папы, но все были одинаково раздражены и находили необходимым придумать какое-нибудь жестокое наказание ненавистному еврею. Один из присутствовавших врачей бывал в доме Исаака и знал его семью; поэтому он первый напал на мысль нанести своему сопернику такой удар, который заставил бы его выстрадать сторицею за те неприятные минуты, какие он доставил другим. Кардиналы вполне одобрили предложенный план и обещали свое содействие.

Когда кончилось совещание, все вернулись в комнату больного. Один из кардиналов объявил, что во избежание неудовольствия со стороны народа, необходимо сохранить величайшую тайну; поэтому Исаак Иэм должен остаться в Ватикане и немедленно произвести операцию. Вслед за тем отдан был приказ принести нужные инструменты и послать в город надежных людей, которые приискали бы для операции двух здоровых детей или юношей.

Ученый еврей был крайне доволен таким исходом дела, и тотчас же занялся приготовлениями к операции. Остальные врачи под видом мнимого участия предложили ему свои услуги, чистили и приводили в порядок принесенные инструменты.

Наконец, вошел слуга и таинственно сообщил еврею, что приведены два мальчика, и если он желает видеть их, то должен выйти в соседнюю комнату.

Исаак, нетерпеливо ожидавший этого известия, тотчас же последовал за слугой. Но он едва не лишился чувств, когда, переступив порог, увидел своих двух сыновей, привезенных из гетто. Их окружали кардиналы с торжествующими лицами и внимательно следили за каждым его движением.

Что оставалось Исааку? Он с отчаянием взглянул на своих врагов, но их лица не выражали ни малейшего сочувствия в его положению. Мучительный страх отца за жизнь детей был также чужд римским кардиналам, как и тихое семейное счастье; вдобавок, они смотрели на Исаака, как на представителя ненавистной нации, осудившей на смерть основателя их религии, который на вечные времена заклеймил ее своим проклятием.

Слабая тень надежды на минуту промелькнула в уме несчастного Иэма; ему казалось, что он нашел желаемый исход.

– Разве я могу подвергнуть опасности жизнь моих собственных детей! – воскликнул он. – Нет это свыше человеческих сил! Вы не потребуете от меня подобной жертвы…

Один из кардиналов, особенно ненавидевший евреев, с негодованием заметил ему:

– Не ты ли хотел подвергнуть такой же опасности христианским детей?! Ты сам сделал это предложение, которое глубоко возмутило всех нас; теперь у тебя нет иного выбора, как вынести последствия своей дерзости, чтобы спасти себя от неминуемой гибели. Разумеется, ты употребишь все средства, чтобы сохранить жизнь своих сыновей, и таким образом избавишь святого отца и его окружающих от напрасного нарекания. Оставь пустые отговорки и приступай скорее к делу, если не желаешь, чтобы тебя и твоих сыновей постигла вся строгость законов. Тебе известно, что таким, как ты, нечего ждать пощады!

Исаак Иэм еще раз с отчаянием взглянул на своих врагов. Он напрасно напрягал свой ум, чтобы найти исход. Какая польза была в том, что он всю жизнь посвятил науке и заслужил уважение своих единоверцев? Сознание беспомощности подавляло его; теперь ничто не могло вывести его из этого ужасного положения. Наконец, у него явилась внезапная решимость мужественно выдержать испытание, ниспосланное ему судьбой. Он подошел к детям и, прижав к своему сердцу, покрыл их головы горячими поцелуями.

– Не бойтесь, – шепнул он им, – Иегова не оставит сынов Израиля! Они привели вас сюда в надежде, что моя дрожащая рука не выполнит трудного дела… – Затем, он обратился в кардиналам и сказал решительным, почти торжественным тоном: – Я к вашим услугам, можно приступить к операции.

Слуга отворил дверь. Иэм, взяв за руки обоих мальчиков, спокойно вошел в комнату больного папы, хотя мертвенная бледность покрывала его лицо. Здесь он застал других врачей; кардиналы остались в соседней комнате и с нетерпением ожидали результата операции

Иэм приступил в ней с уверенностью человека убежденного в своем искусстве и благополучно довел её до конца; христианские врачи должны были невольно признать превосходство над собою ученого еврея. Из боязни, что слишком большая потеря крови может вредно отразиться на здоровье его сыновей он пустил кровь обоим, но в небольшом количестве. После этого необходимо было немедленно сделать перевязки, потому что при малейшем доступе воздуха в артерии жизнь мальчиков подвергалась неминуемой опасности. Но в те времена никто и даже сам Иэм не знал этого, потому что операция была совершенно новая, и во всех отношениях не доставало опыта.

Пациент находился в наилучшем состоянии. Сыновья Исаака в продолжении нескольких минут также казались совсем бодрыми, но вскоре появились дурные симптомы в виде сильных судорог. Обоих детей унесли в соседнюю комнату, куда за ними последовал Исаак, чтобы употребить все известные ему средства для их спасения.

Таким образом, когда старый папа, под наблюдением остальных врачей, заснул благотворным сном, состояние еврейских мальчиков настолько ухудшилось, что не прошло и часу, как перед несчастным отцом лежали два трупа.

Удар был слишком силен и неожидан для Иэма: он не в состоянии был выдержать его. Вслед за первыми дикими порывами отчаяния, полное умопомешательство овладело его потрясенным мозгом. Что сталось с его единственными любимыми детьми, которых он за час перед тем видел такими веселыми и цветущими! Как покажется он на глаза их матери? Он был уверен, что смерть детей убьёт её и что перед ним будет лежать и её труп. Мысли путались в его голове; ему казалось, что он должен бежать куда-то, бежать без оглядки. Блуждающие глаза его снова и снова останавливались на бледных чертах убитых им детей. Смерть была бы для него величайшим благодеянием, но под влиянием умственного расстройства он был убежден, что смерть бежит от него, что, мало-помалу, все умрут, а он один должен вечно жить, чтобы странствовать до конца мира.

В этом состоянии духа Иэм вышел из Ватикана. Но когда он очутился на площади св. Петра, среди шумной толпы, взволнованной противоречивыми слухами, и многие приступили к нему с вопросами о здоровья папы, то ему показалось, что за ним гонятся злые демоны. Теперь ни что не принудило бы его вернуться в свой дом. Он спрятался за ближайшими воротами и стоял здесь до тех пор, пока тёмные фигуры не вынесли из папского дворца закрытые носилки. Некоторое время он следовал за ними с замиранием сердца, но когда увидел, что их несут по мосту в гетто, то им снова овладел припадок безумия. Он бросился вон из города, и бежал все дальше и дальше, увлекаемый какою-то неведомой силой.

Глава VI
Итальянские Афины

Далеко в горах, на склоне Апеннин и на расстоянии нескольких миль от Флоренции, находился замок, который имел вид крепости и, подобно большинству жилищ этого рода, был настолько обширен, что в нем могло поместиться небольшое войско. Все подобные укрепленные жилища принадлежали тогда высшему дворянству или знатным фамилиям местных патрициев. Сюда нередко являлись владельцы с своими партизанами, чтобы избежать грозящей им опасности, так как среди постоянных междоусобий никто не мог тогда считать себя гарантированным от всевозможных случайностей. Противник зачастую ожидал только удобного момента, чтобы овладеть женой и детьми своего врага и принудить последнего к большому выкупу или выполнению тяжелых условий, а иногда с единственною целью удовлетворить личную месть какой-нибудь жестокостью.

Уже много лет никто не жил в замке Буэнфидардо, кроме кастеляна, который поддерживал в нем некоторый порядок. Наконец, Гуильельмо Пацци, получив замок по наследству, решился переехать сюда со своей семьей и велел сделать необходимые поправки. С стесненным сердцем и крайне неохотно оставил он свою прекрасную виллу близ Флоренции, тем более, что расстался с нею на неопределенное время. Восходящая звезда Лоренцо Медичи в это время поднялась уже на такую высоту, что близким людям не безопасно было оставаться около неё. После брака старшей дочери Лоренцо с принцем Чибо, произошел окончательный разрыв между домами: Медичи и Пацци. Маддалена не только созналась матери в своей любви к Пьетро Пацци, но прямо объявила своему молодому супругу, что вышла за него по воле родителей, хотя её сердце принадлежало другому. Эта неосторожность повела к открытому разрыву между двумя родственными фамилиями, так что Бианка Пацци, ради безопасности своих детей, решилась на время покинуть Флоренцию, пока их будущность не устроится таким образом, что присутствие Пьетро в родном городе не будет помехой для супружеского счастья Маддалены.

Переезд в замок Буэнфидардо не внес никаких особенных перемен в жизнь Гуильельмо Пацци и его семьи; только уединение еще больше сблизило всех их. В противоположность большинству соседних землевладельцев, имевших в виду одну ближайшую выгоду, Гуильельмо прежде всего задался целью ввести различные улучшения в своих владениях и по возможности облегчить участь подвластных ему вассалов. Эти стремления не остались бесплодными; его пример благотворно подействовал на местных крестьян, которые мало-помалу убедились в доброжелательстве и опытности своего господина. Он занимался осушением болот, устраивал водопроводы, усовершенствовал скотоводство и земледелие, заботился о сохранении лесов и рассадке деревьев, так что те же земли скоро стали приносить несравненно больше доходу, чем в прежние времена. Но не только сам владелец замка, но и жена его была добрым гением для жителей соседних деревень. Она устроила школу для детей, ухаживала за больными, приискивала работу для пожилых женщин, и, избегая всякой помощи, которая имела вид милостыни, главным образом старалась дать возможность людям существовать на свои собственные средства. Сначала это была нелегкая задача. Простой народ, погруженный в невежество и вековые предрассудки, относился к ней с тупым равнодушием, а подчас и с явным недоброжелательством. Но Бианка не смущалась этим и неуклонно шла к цели; наконец мало-помалу она достигла того, что местное население стало совершенно иначе относиться в ней: прежняя подозрительность исчезла и уступила место полному доверию.

Замок Буэнфидардо находился в стороне от большой дороги, и поэтому сюда редко заходил странник или проезжал кто-либо из путешественников. Только художники время от времени посещали эту живописную местность, чтобы почерпнуть новые сюжеты из природы и народной жизни. Так случилось и теперь. Один молодой неизвестный художник по примеру своих товарищей отправился бродить по горам с небольшим количеством денег и необходимыми принадлежностями для эскизов. До сих пор собранный им материал был довольно скудный, потому что ландшафтная живопись не увлекала его; он занимался ею насколько это было необходимо для его главной задачи. Он искал сюжетов из народной жизни для изображения типов и частью отдельных сцен. Хотя ему удалось набросать несколько характерных голов и изящных фигур, но он не встретил ни одного сколько-нибудь выдающегося явления, которое бы подействовало на его фантазию.

Однажды вечером он очутился в недалеком расстоянии от замка Буэнфидардо и подошел ближе, чтобы полюбоваться его красивым местоположением. Но тут он неожиданно увидел группу, которая всецело поглотила его внимание. В нескольких шагах от него у ворот небольшой деревушки сидела молодая девушка с ребенком на руках; у колен её стоял другой четырехлетний мальчик и пристально смотрел ей в лицо. Хотя с первого взгляда трудно было определить общественное положение молодой девушки, но по манерам и покрою платья можно было сразу догадаться, что это не крестьянка. На ней было простое голубое платье, из-под которого виднелась юбка из более светлой материи. Гладкий лиф с четырехугольным вырезом вокруг шеи, обшитым кружевами, красиво обрисовывал высокую грудь и стройную талию девушки; голова её была защищена от солнца вышитой вуалью. Темно-каштановые волосы, с прямым пробором, окаймляли хорошенькое свежее личико с кротким очаровательным выражением. Молодая девушка наклонила голову к ребенку, которого держала на руках; её большие карие глаза с трогательным участием глядели на маленькое полуобнаженное существо; она видимо старалась занять его и что-то говорила ему вполголоса. Мальчик, стоявший у её колен, был также в одной рубашке; он с любопытством смотрел на незнакомца, который остановился в нескольких шагах от них.

«Кто это? – невольно промелькнуло в голове художника, который не мог оторвать глаз от этой идиллической сцены. – Она слишком молода, чтобы быть матерью этих детей… Но почему она так заботливо нянчится с ними?..»

Загадка эта должна была разрешиться, так как молодая девушка, быть может, под влиянием магнетической силы его пристального взгляда, неожиданно подняла глаза. Увидев незнакомца, она слегка покраснела; но не переменила позы; только лицо её приняло серьёзное сосредоточенное выражение. Она еще раз вопросительно посмотрела на него.

Он почувствовал всю неловкость своего положения и хотел извиниться перед молодой девушкой; но ему помешало появление дамы средних лет. Она вышла из ближайшей хижины и прямо направилась в девушке, сидевшей с детьми. Опытный глаз живописца тотчас же заметил, что это мать и дочь; у обеих были такие же прекрасные карие глаза и те же изящные и правильные черты лица. Но в то время, как красота одной достигла периода полного развития, за которым должно было наступить отцветание, другая представляла собой роскошно распускающийся цветок, совмещавший в себе девическую робость с очарованием ранней молодости.

– Бедная Марианна вряд ли встанет с постели! – сказала дама, обращаясь к своей дочери. – Я принесла ей лекарство и старалась по возможности утешить ее. Побудь здесь с детьми; я тотчас же пошлю кого-нибудь из замка для ухода за больной.

Дама остановилась, так как заметила присутствие незнакомца. Она была, видимо, удивлена и с недоумением смотрела на него; на лице её вместе с чувством собственного достоинства знатной женщины выражалось искреннее доброжелательство.

Молодой художник подошел в ней и, сняв шляпу, сказал с вежливым поклоном:

– Простите синьора, что я решаюсь заговорить с вами. Мне очень жаль, что мое внезапное появление нарушило вашу идиллическую жизнь. Я – художник и путешествую с целью изучения природы, тем более, что до сих пор я видел только местность возле небольшого замка моего отца, а затем ближайшие окрестности Флоренции.

При этих словах мать и дочь, внимательнее посмотрели на молодого художника, привлекательная наружность и приличные манеры которого говорили в его пользу.

– Вы из Флоренции? – ласково спросила пожилая дама. По тону её голоса можно было заметить, что это обстоятельство не мало способствовало тому живому участию, с каким она в эту минуту отнеслась к незнакомцу.

– Да, синьора, я уже несколько лет живу в прекрасной Флоренции, где посвятил себя изучению живописи.

– Странно, что я ни разу не встретила вас в нашем городе! – сказала дама. – Я решаюсь также выразить удивление, что вы никогда не видали, ни меня, ни моей дочери… Быть может, это объясняется тем, что в последнее время мы редко бывали во Флоренции, а затем переехали в этот уединенный замок…

– Нет, синьора, – скромно возразил художник; – главная причина этого заключается в моей ничтожности, так как до сих пор я еще ничем не успел заявить о своем существовании Хотя я не был из числа усидчивых учеников в мастерской великого маэстро Верроккио и достаточно странствовал по городу со своими приятелями, но мне редко приходилось бывать в обществе знатных дам. Вдобавок я слишком неизвестный человек, чтобы обратить на себя чье либо внимание. Меня зовут Леонардо да-Винчи; я – сын небогатого дворянина, поместье которого названо его именем. Я посвятил себя изучению искусства, но порядочно владею оружием и достиг известного искусства в рыцарских играх и упражнениях, так что подчас у меня не достает времени, чтобы серьёзно заняться живописью.

– Если я не ошибаюсь, – возразила дама, – то мой сын рассказывал мне о вас. Вы видите перед собой Бианку Медичи, жену Гуильельмо Пацци, а это моя дочь, Мария. К сожалению, я должна поспешить домой, чтобы прислать кого-нибудь на помощь больной женщине, которая лежит в этой хижине. Не хотите ли отправиться вместе со мной в замок, где вас ожидает самый радушный прием, тем более, что при нашей уединенной жизни молодой художник – желанный гость. Сын мой будет рад случаю побродить с вами по здешним горам; я уверена, что вам не придется сожалеть, если вы посвятите несколько дней изучению этой живописной местности.

– Я не нахожу слов, чтобы благодарить вас благородная синьора за ту честь, какой вы удостоили меня, и с радостью принимаю ваше предложение. Но позвольте мне присоединить к этому нижайшую просьбу. Я слышал, что вы поручили синьорине остаться здесь с детьми, пока вы не пришлете кого-нибудь из замка. Вам известно, что гений вдохновения всецело властвует над нами, живописцами, и мы находимся с ним в особенных отношениях. Нередко вдохновение неожиданно посещает нас и предлагает свои услуги; мы должны пользоваться этими дорогими минутами, потому что в противном случае они безвозвратно потеряны для нас. Если вы ничего не имеете против этого, то позвольте мне остаться около синьорины, чтобы я мог нарисовать ее в этой позе. Мне никогда не приходилось видеть более прекрасного и девственного образа, и я уверен, что не увижу ничего подобного. Посмотрите на эту картину синьора: ваша дочь держит на руках красивого ребенка; курчавый мальчик стоит около неё и внимательно прислушивается к нашим словам. Можно ли найти более подходящую группу для изображения Девы Марии с младенцем Иисусом и Иоанном? Умоляю вас исполнить мою просьбу; я чувствую, что святое вдохновение охватило мою душу: никогда я не испытывал ничего подобного.

Молодая девушка была смущена этими словами и стыдливо опустила свою прелестную головку, но мать вполне одобрила желание художника, так как чувствовала себя польщенной в лице своей дочери. Тем не менее, она колебалась и мысленно спрашивала себя: не будет ли непростительным тщеславием с её стороны, если она исполнит просьбу Леонардо.

Тот понял, что происходило в душе благочестивой женщины и с живостью продолжал:

– Вы из дома Медичи, синьора, и несомненно признаете, что истинное искусство также свято, как и религия. Вспомните прекрасную картину Сандро Боттичелли, на которой оба ваши брата держат книгу перед Святой Девой и она вносит в нее свое имя. Разве во Флоренции не считается почетом, когда знаменитый художник увековечит своей кистью черты лица какой-нибудь синьоры? Хотя до сих пор я ничем не успел прославить себя, но чувствую глубокое влечение в искусству и его высшим целям…

У Бианки было слишком мало времени для раздумья. Трудно было ожидать, чтобы какой-либо известный художник вздумал посетить уединенный замок Буэнфидардо, и во всяком случае, поклонение молодого Леонардо красоте её дочери было такое скромное и выражено в такой деликатной форме, что синьора Бианка не имела никакого повода для отказа. Она, видимо, хотела сделать какое-то возражение, но остановилась на полуслове и, ласково кивнув головой в знак согласия, поспешила в замок.

Необъяснимое, почти боязливое чувство охватило душу Леонардо, когда он остался наедине с молодой девушкой. Курчавый мальчуган еще крепче прижался к коленям своей покровительницы, которая всегда ласково обращалась с ним и нередко делала ему небольшие подарки.

В этот час дня почти все жители деревни были заняты работой в поле или по домам, так что ничто не отвлекало внимания живописца. Он молча устроил себе сидение из нескольких поленьев, открыл портфель и весь погрузился в задуманный им эскиз, переводя мелом на бумагу прелестную группу, которая была перед его глазами. Дети как бы замерли от удивления и пристально смотрели на него так, что он мог набросить абрис. Мария не решалась прервать молчания, и ждала, пока живописец сам не заговорит с нею. Но он спешил воспользоваться первыми драгоценными минутами для своей работы, и только тогда, когда эскиз был окончен в общих чертах, у него явилось желание заговорить с молодой девушкой.

– Какая привлекательная наружность у вашей матери, синьорина! – воскликнул он. – Что за величественная фигура, правильное и кроткое лицо! Сколько прелести и грации во всех её движениях! Действительно, я должен был бы сразу догадаться, что она уроженка Флоренции и, вдобавок, из знатного дома…

Мария невольно улыбнулась, слушая восторженные похвалы, расточаемые молодым художником её матери.

– Неужели, – спросила она, – необходимо происходить из знатной фамилии и родиться во Флоренции, чтобы обладать всеми этими преимуществами?

– Нет, – возразил Леонардо, – тут играет роль не одно это; разве вы сами не признаете той разницы, которая является сама собой, когда человек, помимо прирожденных качеств, прекрасных черт лица и изящных форм совмещает в себе развитие и образование?

– Тем не менее, – заметила Мария, – те личности, которых наша религия представляет идеалами высших добродетелей и совершенства, были беднейшие люди. Пресвятая Дева происходила из низшего класса, между тем, вы оказываете мне величайшую честь желанием воспроизвести мою незначительную особу в её образе.

– Мы, художники, – возразил Леонардо, – невольно стараемся придать привлекательную наружность тем лицам, которые прославились своей святостью и высокими добродетелями. Хотя нередко случается, что люди из народа отличаются необычайной красотой и обладают всеми внешними преимуществами, но в большинстве случаев, телесная красота служит для нас символом благородных, духовных стремлений, которые проявляются в выражении лица, во взглядах и манерах. Если церковь величает Пресвятую Деву царицей небесной, то в том смысле, что красота является здесь выражением внутреннего превосходства, и ни в каком случае не должна считаться исключительным преимуществом людей, занимающих высокое положение в свете.

– Мне кажется, что я теперь поняла вас, – заметила, краснея, молодая девушка.

– Я придаю особенное значение верной оценке человеческих достоинств, – продолжал Леонардо, – и поэтому желал бы как можно яснее выразить мою мысль. Природа наделяет всякого рода людей телесными и духовными дарами, и наша благословенная Италия представляет бесчисленные примеры того, что и в простом народе можно встретить красоту и талант. Но необходим случай, чтобы эти дары природы могли получить полное и равномерное развитие, а это разумеется всего чаще встречается в высших сословиях, где с ранних лет обращено внимание на правильное физическое развитие; ум также вырабатывается благодаря хорошим примерам и тщательному воспитанию. Поэтому при встрече с вашей матерью синьорина, я невольно подумал, что помимо природных дарований необходимы были особенно счастливые условия для такого гармонического развития красоты и привлекательных душевных свойств.

Мария внимательно слушала своего красноречивого собеседника; но в это время ребенок, бывший на её руках, начал громко плакать; старший мальчик также выказывал явные прививки нетерпения.

Она попросила у живописца дать отдых детям, говоря, что снова возьмет их к себе, и что они вероятно будут смирнее сидеть, если им предоставить теперь немного свободы.

Леонардо изъявил свое согласие и заметил с улыбкой:

– Разве у нас взрослых людей также не является время от времени томительное желание избавиться от оков, которые налагает на нас обычай и приличия… Но простите меня, синьорина, это ни в каком случае не относится к вам; личность ваша настолько гармонична, что вы не можете иметь подобных желаний. Что же касается нас, мужчин, то мы часто переступаем положенные границы и следуем нашим безумным фантазиям; благо тому, кто при этом может соблюсти известную меру и снова вернуться на истинный путь.

Мария опустила на землю ребенка, которого держала на руках и усадив рядом с ним старшего мальчика, вернулась на прежнее место. Она ничего не ответила на лестное для неё замечание художника и возобновила прежнюю тему разговора.

– Я вполне разделяю ваше мнение, – сказала она, – что для надлежащего развития прирожденных дарований необходимы благоприятные условия. Но мне кажется, что художники совершенно не подходят под это правило. Возьмем любого из них, если в нем нет искры божественного огня, то бессильно будет образование, учение и даже самое тщательное воспитание.

Глаза Леонардо сверкнули, когда он услышал эти слова из прекрасных уст молодой девушки.

– Вы правы, синьорина, – возразил он; – истинный художник не мыслим без этого; но и для него необходимо развитие и благоприятные обстоятельства, чтобы он мог сделаться достойным своего призвания и искра божественного огня обратилась бы в яркое пламя. Разумеется, нередко мы видим совершенно обратное явление; гений подчас достигает еще более широкого развития вследствие страданий и всевозможных лишений, нежели при самых счастливых условиях жизни. Говорят даже, что в большинстве случаев нам необходимы сильные нравственные потрясения, чтобы дойти до полного развития художественных сил.

– Это было бы слишком жестоко! – воскликнула Мария, бросив пристальный взгляд на своего собеседника. – В таком случае простым смертным приходилось бы избегать всяких сношений с художниками из боязни низвести их с высоты желанием состарить их счастье или же ежеминутно быть готовым видеть их страдания и мириться с ними в интересах искусства. Это плохой выбор, – добавила она с легким вздохом.

– Художники, как и все люди должны мириться со всяким положением, ответил Леонардо, потому что каждый из нас в большей или меньшей степени служит орудием для целей провидения. Если бы ваш дядя, Лоренцо Медичи, начал раздумывать, нужно или нет покровительствовать художественному гению, то Флоренция никогда не увидела бы многих бессмертных произведений. Его всеобъемлющий ум одинаково полезен для современников, как в области политики, так в искусстве и науке; он не задается вопросом, все ли взлелеянные им ростки достигнуть полного развития. Неужели природа заботится о том, что тысячи зародышей гибнут безвозвратно! В нашей душе должно быть только желание выполнить возложенное на нас дело, остальное в руках божиих…

Леонардо замолчал, потому что в эту минуту на дороге из замка послышались шаги, и вслед затем к ним подошла старая служанка в простой темной одежде и с небольшой коренной, которую она заботливо придерживала обеими руками.

– Это ты, Нона! – воскликнула Мария, вставая с места и сделав несколько шагов на встречу старухе, которая объявила с торжественным видом, что принесла лекарства и взяла из дому все необходимое, чтобы облегчить страдания больной. Затем она обратилась к молодому живописцу и с болтливостью, свойственной женщинам её звания, сказала:

– Да, синьор, печальная судьба этой бедной Марианны! Вот уже четыре месяца, как она овдовела: никто не знает кем убит её покойный муж; только его нашли в нескольких шагах от границы с ножом в груди. Вероятно все вышло вследствие того, что он поссорился с каким-нибудь приятелем. Беппо похоронили, а его жена до сих пор лежит больная от испуга и горя. Наш синьор хотел было исследовать дело, но по ту сторону границы не добьешься справедливости; там никто не думает о наказании преступников! Счастье для бедной женщины, что она живет по близости замка Буэнфидардо и наши господа принимают в ней участие, потому что иначе ей пришлось бы просить милостыню и погибать от голоду с двумя детьми. Не мало нищих бродит в здешних местах; вся их одежда состоит из тряпья, подаренного сострадательными людьми; питаются они чем попало, – сухими корками, которые выпросят по деревням, или же лесными орехами, ягодами и всякой-всячиной. Марианна давно умерла бы с голоду и лета были бы покинуты, если бы не наши милостивые господа…

– Довольно, Нона! – прервала ее Мария. – К чему ты рассказываешь все это? Пойдем, посмотрим больную; синьор подождет нас.

С этими словами она взяла ребенка на руки и в сопровождении мальчика и служанки вошла в убогую хижину, которая была в нескольких шагах от них.

Леонардо показалось, что с её удалением внезапно исчезло солнце, хотя оно светало по-прежнему. Сердце его болезненно сжалось от неопределенного опасения; но это продолжалось одну минуту; он снова чувствовал себя в особенном, никогда не испытанном настроении духа. Это было какое-то просветление свыше, как будто Дева Мария, образ которой запечатлелся в его сердце, явилась ему во всей своей небесной всепрощающей благости.

Храм муз во Флоренции

Видение сначала неясное и как бы подернутое туманом, принимаю все более и более определенная очертания, и наконец предстало глазам удивленного художника во всей своей недосягаемой красоте, когда отворилась низкая дверь хижины, и на пороге появилась нежная фигура молодой девушки. На её кротком милом лице выражалось глубокое сожаление, вызванное зрелищем нищеты и страданий, которое придало её чертам неземную, духовную красоту. Леонардо видел много восхитительных прославленных красавиц, но ни одна из них не производила на него такого чарующего впечатления, как в эту минуту Мария Пацци.

Она робко предложила молодому художнику проводить ее в Буэнфидардо. Леонардо с радостью принял это приглашение и, не помня себя, от счастья, шел рядом с нею по дороге, ведущей в замок, между густыми изгородями, под тенью оливковых деревьев. Сначала Мария была в грустном настроении духа и заговорила о несчастиях, которые незаслуженно преследуют людей Но душа художника была так переполнена радостными ощущениями, что в ней не было отголоска для мрачных мыслей. Он старался развлечь Марию и навести разговор на более веселую тему.