Текст книги "Властелин мира"

Одно время вы считали графа Монте-Кристо своим благодетелем, даже своим отцом. Вы верили, что обязаны ему своим спасением. Может быть! Но вы были не чем иным, как игрушкой в его руках. Я не знаю, каким образом этот ужасный, этот загадочный человек проник во все наши тайны. Но он узнал их, он воспользовался ими, чтобы отомстить моему мужу, Данглару, которому он поклялся отплатить злом, и одновременно нанести удар ненавистному де Вильфору. Поэтому он выбрал галерного каторжника и сделал его князем, поэтому он ввел вас в наше семейство, околдовал моего мужа, положение которого знал, а в алчности уже убедился, – и все это лишь для того, чтобы скомпрометировать нас в глазах всего общества, опозорить навсегда имя Данглара. Именно он – в этом я больше не сомневаюсь, – именно он предал вас, донес на вас в полицию, причем так удачно выбрал время, что полицейские власти явились прямо к нам в салон, в поисках вас им пришлось пробираться сквозь толпу собравшихся гостей. Графу вы не обязаны ничем! Все, что он сделал для вас, он сделал для осуществления своей мести, а вас избрал ее орудием. Знал он и то, что вы убили Кадрусса, – в этом нет никаких сомнений!

– Дьявольщина! – вскричал Лупер. – Что, если это правда! Об этом я как-то не подумал! Но что, черт побери, граф имеет против господина Данглара и моего отца?

– Я узнала об этом позже, по слухам, и мне пришлось самой доискиваться до сути дела, – ответила госпожаДанглар также едва слышно. – В свое время, в Марселе, де Вильфор по доносу моего мужа отправил графа в тюрьму.Тогда граф был еще простым моряком, и Данглар примернотем же – лучше бы ему оставаться таким на веки вечные!

– Значит, именно ненависть к Данглару, ненависть к господину де Вильфору, моему отцу, побудила графа…

– …превратить вас из каторжника вначале в князя, а потом из князя снова в преступника, – чуть ли не шепотом закончила баронесса. – Ослепление моего мужа ифинансовые затруднения, которые он уже тогда испытывал и из которых рассчитывал выбраться с помощью вашего мнимого состояния, благоприятствовали плану графа. Иначе до такого никогда, пожалуй, не дошло бы!

– Этот Монте-Кристо – черт побери! – я считал его своим добрым другом! – воскликнул барон, возвращаясь к прежним своим мыслям. – Но если дело обстоит так, я поговорил бы с ним по-своему! Черт возьми! – вскричал он, вскакивая с кресла. – Если встречу графа, ему не поздоровится!

Госпожа Данглар бросила на него испуганный взгляд, потом, дрожа, вновь отвела глаза.

– Оставьте графа! – тихо сказала она. – Кто знает, где он теперь, может быть, его месть была справедливой. Скажите лучше, зачем вы пришли. Знаю, ко мне вас привела не сыновняя любовь!

– В самом деле? – удивился Лупер. – Впрочем, вы, пожалуй, правы, мамочка! Если это и не любовь, то, во всяком случае, доверие, какое сын должен питать к своей матери. Я пришел излить вам душу. Видите ли, мамочка, это чертовски трудно – честно прожить жизнь, даже если спекулируешь на бирже и играешь по-крупному. Сегодня вечером случай свел меня с несколькими господами, настоящими аристократами, и я проиграл все, что имел. У Шато-Рено и Дебрэ хватило бесстыдства отказать мне в ссуде! Ладно, они еще пожалеют об этом!

При упоминании имени Дебрэ госпожа Данглар вздрогнула.

– Теперь ума не приложу, что будет со мной завтра, – продолжал Лупер. – Кроме того, завтра я должен оплатить свою долю в партии акций, и если я не сделаю этого, то потеряю кредит на бирже. Разумеется, в этом отчаянном положении я подумал о вас. Но только крайность заставила меня – Даю вам слово, – а также сыновняя любовь, тоска, желание…

– Значит, вы явились взять у меня денег?

– Да, что-то в этом роде! – ответил сын. – Мне хватит небольшой суммы, на первый раз…

Госпожа Данглар попыталась подняться с кресла. Несмотря на то, что она опиралась на столик, это ей не удалось. Тогда на ее лице появилась непреклонная, почти сверхчеловеческая решимость, она сделала над собой огромное усилие, встала и вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась, протянула барону пачку банкнотов и тут же рухнула в кресло. Силы ее были исчерпаны.

Лупер с нескрываемой радостью взял деньги и тут же судорожно их пересчитал.

– Пятьдесят тысяч франков, – довольно уныло подвел он итог. – Благодарю вас, мамочка! Говорят, вы богатая женщина. При том безденежье, в каком я сейчас нахожусь, мне, скорее, подошла бы сумма вдвое больше.

– В другой раз! – с трудом промолвила госпожа Данглар. – В доме у меня больше нет наличных денег. Оставьте мне свой адрес, я вышлю вам недостающую сумму. Но не злоупотребляйте моей добротой, сударь! Никогда, никогда между нами не может быть и речи о родственных чувствах. То, что я делаю сейчас – поймите меня правильно, – я делаю только с целью купить ваше молчание. К несчастью, я слишком дорожу мнением света и не хочу, чтобы меня считали матерью такого сына. Не злоупотребляйте этим! Ведь господин де Вильфор сошел с ума, а граф Монте-Кристо исчез, так что вам, пожалуй, будет нелегко выступить против меня с вашими собственными показаниями, а в моем сердце, не буду скрывать, не шевельнется никакого другого чувства, кроме отвращения к галерному каторжнику и убийце!

Лупер закусил губы и сердито сунул деньги в карман.

– Ну, мамочка, – сказал он, вставая, – вам не придется сетовать на меня. Вы увидите, я хороший сын. Мой адрес – на визитной карточке. Не заставляйте меня слишком Долго ждать!

– Ступайте прямо, в соседней комнате горит свет! – крикнула баронесса как могла громко. – Горничная проводит вас. Никогда больше не приходите ко мне, пока я не велю вас позвать!

– Пожалуй, вам еще придется сделать это! – мрачно, со злостью пробормотал Лупер.

Очутившись на улице, барон долго расхаживал взад и вперед. Он был взволнован, насколько позволяло ему врожденное хладнокровие. Его сердила холодность баронессы. Он размышлял над ее словами. Пожалуй, она права. Он не мог открыто выступить против нее, а чтобы каким-то иным способом подтвердить, что она его мать, у него недостает доказательств, ими располагали только де Вильфор, Монте-Кристо и Бертуччо. Даже самообвинение Вильфора – ведь на том судебном заседании он признался, что является отцом обвиняемого, – не играло решающей роли, поскольку вслед за тем он сошел с ума и, следовательно, мог еще раньше не отдавать себе отчета в своих словах. Его признание также могло быть сделано в состоянии безумия. Лупер чувствовал, что баронесса не полностью в его руках, и это его раздражало.

Наконец все его мысли обратились к графу Монте-Кристо. Он еще раз все обдумал и пришел к выводу, что баронесса сказала правду: он был всего лишь орудием в руках графа. Это привело Лупера в безграничную ярость. Он уже не вспоминал о том, что прежде и так был разбойником и убийцей, галерным каторжником, – он думал лишь о том, кем бы мог стать, если бы граф его не выдал. Как всякий преступник, он снимал всю вину с себя и взваливал ее на графа. Он поклялся отомстить Монте-Кристо. Да, ему доставляло удовольствие, своего рода утешение знать, что теперь он снова может кого-то ненавидеть, что он вправе вынашивать мысли о мести и убийстве: ведь ему так долго пришлось вести скучную и по-своему даже честную жизнь. Он отыщет графа, разоблачит его и уничтожит.

Принятое решение успокоило его. Кроме того, в кармане лежало пятьдесят тысяч франков. Остальные пятьдесят тысяч он сможет получить в ближайшее время. На первый раз этих денег достаточно. И он, удовлетворенный, отправился домой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. ТЮРЬМА

В ту ночь – такую памятную для дона Лотарио и госпожи Данглар – Моррель, скрестив руки и нахмурившись, неспешными шагами расхаживал по своей тесной камере.

Он был погружен в раздумья о графе Монте-Кристо, о том, что рассказывал ему граф, когда они вместе покидали Париж, о своих собственных страданиях в каземате замка Иф. Теперь Моррель понял то, чего не понять никому, кто не испытал это на себе, – он понял все отчаяние человека, который разлучен со своими близкими и не знает, когда вновь свидится с ними и свидится ли вообще!

А ведь его камера выглядела настоящим дворцом по сравнению с тем мрачным и сырым узилищем, где томился некогда Эдмон Дантес. Она, скорее, напоминала жилую комнату. Там стояли кровать, стол, стул. Дневной свет проникал через забранное решеткой окно. Теперь, ночью, камера Морреля скудно освещалась висящим на стене фонарем. Днем окно открывали, и в камеру врывался свежий воздух. Моррель получал книги, бумагу, перья – короче говоря, он пользовался льготами, способными смягчить суровость тогдашнего заключения графа, будь они ему доступны.

Но об этом Моррель не задумывался, и его можно было простить. Он раздумывал лишь о тяготах своего положения. Уже несколько недель он не видел ни Валентины, ни маленького Эдмона. Несколько недель не слышал ничьих голосов, если не считать голоса надзирателя, впрочем, довольно приветливого человека.

Почему Монте-Кристо не предпринимал ничего, чтобы освободить его или хотя бы добиться для него свидания с женой? Этот вопрос больше всего волновал капитана. Однако ни разу ему не пришло в голову упрекать графа. Даже в самых потаенных уголках души он никогда не винил Монте-Кристо: его уважение к этому человеку, чувство благодарности, которое он к нему испытывал, были слишком велики.

Шум у дверей отвлек капитана от невеселых мыслей. Может быть, это дежурный офицер, пришедший проверять посты. Его появление сулило своего рода нарушение привычного уже однообразия, и Моррель обрадовался.

В замке повернулся ключ, и на пороге выросла чья-то темная фигура. Потом дверь захлопнулась.

Моррель с удивлением уставился на посетителя. На вошедшем не было мундира, значит, он не надзиратель и не солдат. Он был закутан в длинный плащ, а в руке держал шляпу.

– Добрый вечер, господин капитан! – приветствовал он узника. – Как ваши дела? Надеюсь, не слишком плохо?

Моррель внимательнее вгляделся в неожиданного посетителя, ибо тусклый фонарь давал мало света.

– О, это вы, сударь! Слава Богу! – воскликнул он. – Я часто о вас думал!

Он узнал того самого человека, который однажды приходил к нему от графа с поручением доставить в Лондон некую сумму денег. Моррель действительно не раз думал об этом неизвестном ему человеке – тот, по-видимому, был близок графу Монте-Кристо.

– Охотно верю, – сказал незнакомец, распахивая свой плащ. – Вашему положению не позавидуешь.

Моррель пододвинул гостю единственный стул и предложил присесть. Он увидел перед собой мужчину средних лет, одетого просто и совсем неприметно. Гость был высок ростом, худощав, с выразительным лицом. С первого взгляда определить его возраст оказалось нелегко. Длинные, слегка тронутые сединой темные волосы почти достигали плеч, оставляя открытым высокий бледный лоб. У него были большие красивые глаза, нос с легкой горбинкой и рот, свидетельствующий об энергии и настойчивости.

– Чему тут завидовать? Меня мучают самым недостойным и несправедливым образом! – воскликнул Моррель. – Если бы все шло в соответствии с законом, меня уже приговорили бы к определенному наказанию и по крайней мере разрешили бы иногда видеться с женой и сыном.

– Как вы можете ждать здесь справедливости! – вскричал неизвестный. – Впрочем, поговорим об этом в другой раз. Сейчас речь о вашем собственном деле. Вы, конечно же, упрекаете меня и графа. Ведь мы до сего времени ничего не сделали для вашего освобождения. Но это не наша вина. Вас стерегут с такой строгостью, что мне стоило огромных трудов добиться хотя бы этого разговора. Разумеется, пришлось подкупить охрану.

– Каждое ваше слово служит мне утешением, – сказал Моррель, в сердце которого вновь затеплилась надежда.

Тут они услышали, как в замке снова заскрипел ключ.

– Что это? – удивленно спросил незнакомец. – Ведь надзиратель обещал не беспокоить нас с вами два часа!

Дверь между тем отворилась, пропустив человека, закутанного в длинный плащ, и опять закрылась. Правда, на этот раз засов не был задвинут. Незнакомец в недоумении поднялся со стула.

– Здравствуйте, господа! – сказал вошедший с саркастической улыбкой. – Извините, если я помешал, и позвольте мне присоединиться к вам.

– Кто вы такой, сударь, что осмеливаетесь вторгаться сюда? – опять спросил незнакомец, еще не оправившийся от удивления.

– Моя фамилия – Фран-Карре, я прокурор Его Величества короля, – ответил вновь пришедший. – А доступ в эту тюрьму мне открыт, вероятно, так же, как любому другому.

– Здесь пахнет предательством! – воскликнул первый из пришедших. – Каналья надзиратель выдал меня!

– Этот человек просто исполнил свой долг. Он сообщил мне, что кто-то стремится тайно побеседовать с капитаном Моррелем, и я поручил ему устроить такие переговоры, но указать мне время. Мне было необходимо познакомиться с вами, сударь!

– Весьма обязан! – заметил незнакомец, теперь уже вполне овладевший собой. – Но, как вы догадываетесь, мне требовалось поговорить с господином Моррелем с глазу на глаз. А поскольку я не вправе требовать, чтобы вы покинули нас, господин королевский прокурор, моя миссия на этом окончена. Честь имею кланяться!

– Позвольте! – сказал королевский прокурор, когда незнакомец, взяв шляпу, направился к двери. – Я ведь сказал, что пришел познакомиться с вами, а эта цель еще не достигнута. Кроме того, далеко вам не уйти – я, разумеется, приказал задержать вас, как только вы перешагнете порог этой камеры. Так что вам лучше остаться. Для нас обоих удобнее побеседовать именно здесь. Вы согласны, не правда ли?

– Не совсем, – ответил неизвестный. – Но раз уж вы предупредили, что меня задержат, придется, пожалуй, остаться. Что же привело вас сюда, господин королевский прокурор?

Последняя фраза была сказана таким повелительным тоном, а выражение лица говорившего было таким спокойным и решительным, что казалось, должностное лицо здесь – незнакомец, а Фран-Карре – допрашиваемый. Прокурор вначале в самом деле оторопел, но быстро взял себя в руки.

– Что привело, сударь? Странный вопрос! – засмеялся он. – Вы ведь уже знаете. Я хотел познакомиться с господином, проявившим столь большой интерес к капитану Моррелю.

– Допустим, вы узнаете мое имя или ближе познакомитесь со мной, что дальше? – поинтересовался неизвестный.

– Дальше я буду просить вас в интересах государства и господина Морреля дать мне те самые разъяснения, которые по сей день отказывается дать капитан, – ответил Фран-Карре. – Как видите, я с вами откровенен.

– Откровенны – как бывает откровенен королевский прокурор! – учтиво сказал незнакомец, переходя на непринужденный тон. – Ну что же! Мне известно, какого рода разъяснений вы ждете. Я сам просил моего друга Морреля дать их вам.

– В самом деле? – обрадованно воскликнул Фран-Карре. – Так что же вы медлите, господин капитан?

– Я по-прежнему отказываюсь давать показания, – упорствовал Моррель, который все это время был внимательным, но безмолвным слушателем. – От меня вы этого имени не узнаете – ни в коем случае!

– Какое упрямство! – вскричал королевский прокурор и обратился к незнакомцу: – Тогда положите конец делу, сударь, и назовите мне этого человека в Лондоне, потому что не знать его вы не можете!

– Откровенный вопрос предполагает и откровенный ответ, – улыбнулся неизвестный. – Но в данном случае я, увы, не могу вам его дать. Я не вправе ни опекать господина Морреля, ни действовать вместо него без его согласия. А поскольку я не имею чести быть обвиняемым, я, вероятно, и не обязан отвечать на ваши вопросы.

– Мы напрасно теряем время! – невольно заметил Фран-Карре. – Вы, правда, пока еще не обвиняемый, сударь, но в самое ближайшее время станете им.

– Я? С чего вы взяли? – воскликнул незнакомец. – Ваша уверенность просто пугает.

– Оставим шутки, – уже строже сказал королевский прокурор. – Во-первых, вы виновны в том, что подкупили надзирателя, во-вторых, есть подозрение, что вы – участник Булонского дела.

– Это правда? Какое ужасное подозрение! – вскричал незнакомец. – А вы все еще даже не знаете, кто я.

– Не знаю, но узнаю, прежде чем вы покинете это здание, – невозмутимо пообещал Фран-Карре, в котором теперь заговорило оскорбленное служебное достоинство. – Извольте же сообщить ваше имя!

– Так сразу? – спросил неизвестный. – Это предполагает продолжительное знакомство, которым я еще не удостоил даже своего друга Морреля. Я думаю, мы немного повременим.

– Сударь, вы забываете, с кем говорите! – с обидой воскликнул королевский прокурор. – Или вы назовете мне свое имя немедленно, или отправитесь со мной в другую камеру. Но предупреждаю: вы покинете это здание не раньше, чем власти установят вашу личность!

– Ну, если уж этого не избежать… – улыбнулся незнакомец. – Как добрый француз, я чту закон!

Он наклонился к королевскому прокурору и прошептал на ухо свое имя.

Тот вздрогнул, словно от удара электрическим током.

Неизвестный же как ни в чем не бывало отошел от него. Фран-Карре проводил его взглядом, выражавшим одновременно и недоверие, и робость. Когда он увидел спокойную осанку и гордое лицо незнакомца, на котором играла тонкая улыбка, робость одержала верх. Прокурор был слишком искушенным человеком и имел достаточно поводов знакомиться с людьми различного ранга, чтобы понять, что неизвестный не солгал. Он молча поклонился, на что незнакомец в свою очередь ответил молчаливым же поклоном. Прокурор отвел глаза и погрузился в глубокое раздумье.

Он услышал имя, известное всему Парижу, – имя человека, в равной мере выделявшегося знатным происхождением, богатством и ученостью, человека, который, правда, не был политическим деятелем, не занимал никакой должности, но, может быть, именно в силу этих обстоятельств был особенно влиятелен. И этот человек оказался другом Морреля, а скорее всего, и другом графа Монте-Кристо и – так по крайней мере можно было предполагать – приверженцем Наполеона. Если такая личность будет втянута в процесс, значение этого судебного разбирательства возрастет еще больше. В последнее время с огромным трудом удалось немного приглушить интерес публики к Булонскому делу. Но стоит только привлечь этого человека к суду как тайного сторонника Луи Наполеона, угасший было интерес публики неминуемо вспыхнет с новой силой. А в тайне его участие не сохранить – болтунов в Париже хватает. Короче говоря, Фран-Карре попал в незавидное положение. С одной стороны, у правительства Франции были все основания выразить ему признательность за то, что он установил причастность к делу этого человека, но, с другой стороны, его могли и упрекнуть за излишнее рвение. Во всяком случае, сделанное открытие следовало скрывать самым тщательным образом.

Королевский прокурор настолько предался своим мыслям, что совершенно забыл о присутствии посторонних и медленно, задумчиво расхаживал из угла в угол. Наконец он, видимо, принял решение.

– Сударь, – сказал он, – вы говорили, что капитан Моррель не знает вашего имени?

– Да, это правда, – уверенно ответил незнакомец.

– А вам бы не хотелось, чтобы он узнал его теперь? – спросил Фран-Карре.

– Вообще говоря, это не имеет значения, – заметил неизвестный. – Правда, мне хотелось бы, чтобы господин Моррель услышал то, что я собирался ему сообщить, из моих собственных уст.

– Согласен, только позволю себе просить вас побеседовать со мной в другом помещении. Разговор будет весьма непродолжительным. Не беспокойтесь, я не намерен обременять вас!

– Я убежден в этом, – ответил незнакомец с учтивостью светского человека. – Но не позволите ли мне прежде продолжить прерванный разговор с господином Моррелем без свидетелей?

– Это невозможно, совершенно невозможно! – с сожалением воскликнул Фран-Карре. – Знай я заранее, что встречу здесь вас, сознаюсь, я, может быть, и не помешал бы вашей беседе. Но теперь у меня не хватает смелости столь явно нарушить свой служебный долг. Итак, если вы не возражаете, мы с вами уйдем отсюда вместе.

– Я готов. – Неизвестный повернулся к капитану.

– Постойте! Вы слышите эти голоса, эти крики? – удивленно вскричал вдруг королевский прокурор. – Что там происходит?

Он вскочил, и почти одновременно с ним в замешательстве вскочили Моррель и незнакомец. До них в самом деле донесся неясный шум, в котором можно было различить пронзительные крики. Камера, скупо освещенная фонарем, наполнилась ярким красноватым светом. Прокурор поспешил к двери.

В этот миг дверь распахнулась, и в камере сделалось еще светлее.

– Спасайтесь, господин королевский прокурор! – с перекошенным от страха лицом кричал надзиратель. – В переднем флигеле пожар!

Фран-Карре сжался от испуга. Однако он слыл мужественным человеком. Он схватил надзирателя за руку и крепко сжал ее.

– Спокойно, спокойно, мой друг! – пробормотал он. – Огонь потушат. Я не слишком хорошо знаком со всеми закоулками этого здания. Какие выходы ведут на улицу? Покажите их нам, но не забывайте о своей службе. Не открывайте камер, пока не прибудет достаточно солдат.

– Из этого флигеля всего один выход, – ответил, дрожа всем телом, надзиратель, – он ведет через лестницу в тот флигель, где возник пожар. Лестница тоже или горит, или вот-вот займется.

– Пожалуй, все еще обойдется, – сказал королевский прокурор. – Пойдемте со мной. Уж мы найдем выход!

Эти слова были обращены к незнакомцу. Между тем зарево пожара разрасталось с ужасающей быстротой. В камеру долетали отчаянные вопли заключенных. Моррель побледнел.

– А я, выходит, должен остаться здесь и сгореть заживо, господин королевский прокурор? – с горечью спросил он.

– Ей-Богу, опасность не так велика, и мне не остается ничего другого, как успокоить людей. Они слишком легко теряют голову в подобных случаях. Огонь непременно укротят. Пойдемте, сударь! – не задумываясь о судьбе Морреля, обратился Фран-Карре к незнакомцу.

– Э, нет, такому не бывать! – ответил тот. – Неужели вы полагаете, что я брошу моего молодого друга?

– Делайте что хотите! – вскричал королевский прокурор. – Опасность угрожает всем нам. Пусть каждый заботится о собственном спасении! Надзиратель, не открывайте камер до прибытия вооруженной охраны!

По узкому коридору прокурор направился к лестнице. Опасность и в самом деле существовала. Треск дерева, пожираемого пламенем, усилился. Воздух сделался горячим и душным. Многие заключенные, содержавшиеся в заднем флигеле тюрьмы, вероятно, проснулись и как сумасшедшие принялись колотить в двери камер. Из переднего флигеля доносился дикий рев, на фоне которого порой слышались отчаянные крики: «Откройте двери! Мы задыхаемся! На помощь!»

– Пойдемте, – сказал незнакомец Моррелю, – нам нужно искать выход, иначе этот ночной визит может стоить мне жизни! Скорее, может быть, и вам удастся ускользнуть в этой суматохе!

Моррель поспешил в свою камеру за шляпой, ибо ему оставили его собственную одежду.

– Вы что, не слышали приказа господина королевского прокурора? – спросил надзиратель, преграждая путь капитану. – Вы должны оставаться здесь!

– Глупости! – ответил за Морреля неизвестный. – Не задерживайте нас! Вас отблагодарят!

С этими словами он оттеснил надзирателя в сторону и вместе с Моррелем заторопился по коридору.

В конце коридора на фоне ярких отблесков пламени отчетливо выделялась одинокая черная фигура.

– Это королевский прокурор, – сказал незнакомец. – Плохо дело! Если уж он не в состоянии выбраться из здания, как же нам найти выход из этого лабиринта? Самое лучшее – не отставать от него!

Они приблизились к прокурору. Теперь все трое в полной мере осознали грозившую им опасность. Единственная лестница, которая, как уверял надзиратель, вела из этого флигеля в передний, была охвачена пламенем. Если бы не ветер, относивший дым в другую сторону, находиться в узком коридоре уже теперь было бы невозможно. Передний флигель пылал, а о пожарных не было ни слуху ни духу. Доносились лишь вопли заключенных.

– Кошмар! – с дрожью в голосе заметил королевский прокурор. – Минут через десять лестница сгорит дотла, и пламя доберется до камер. Спасение может прийти к нам только со стороны канала.

– Канала? Вы имеете в виду канал, который окружает этот флигель? – спросил неизвестный.

– Именно его, – ответил прокурор. – Но, прежде чем нам удастся выломать решетки в окнах, прежде чем подставят лестницы или бросят нам веревку, мы задохнемся в дыму.

– Вы не можете распорядиться, чтобы открыли камеры? – спросил незнакомец.

– Существует строжайший приказ делать это не раньше, чем появится достаточное количество охраны.

– Но по горящей лестнице им сюда не добраться! – возразил неизвестный.

– Разумеется! – пожал плечами Фран-Карре. – Но чем я могу помочь? Солдатам не удастся расположиться даже во дворе, потому что ветер гонит пламя прямо туда! Повторяю, спасение может прийти к нам только со стороны канала. Надеюсь, уже принимаются необходимые меры, чтобы помочь нам! Надзиратель! Идите сюда! Есть ли хоть одна свободная камера с окнами на канал?

– Нет, господин королевский прокурор! – ответил надзиратель, у которого зуб на зуб не попадал.

– Так откройте любую, кто бы там ни был! – приказал Фран-Карре. – Нам необходимо позвать на помощь!

– А остальные камеры?

– Пусть остаются закрытыми, пока не поступит приказ.

Надзиратель устремился вперед. Все трое последовали за ним с поспешностью, вполне естественной в такой ситуации. Надзиратель открыл одну из камер и посторонился, пропуская своих спутников.

Фран-Карре сразу же подошел к окну. Моррель тем временем с любопытством взглянул на узника, содержавшегося в этой камере. Услышав звук открывающейся двери, тот ошарашенно вскочил с нар и заспанными глазами уставился на вошедших.

Это был крепкий, сильный человек. Волосы и борода у него были всклокочены. Он носил обычную тюремную одежду, которая Моррелю не полагалась, ибо он не был осужден. Узник жадно и вместе с тем неуверенно поглядывал на открытую дверь. Вероятно, у него сразу же возникла мысль о побеге. Но в следующее же мгновение ему, наверное, стала ясна причина столь необычного визита, потому что в дверь ворвался яркий отблеск пламени и донеслись голоса заключенных, отчаянно взывавших о помощи.

На мгновенье его лицо озарилось дикой радостью, и он остался стоять в своем углу, время от времени с нетерпением поглядывая на вошедших и поджидая благоприятного момента.

– Эти стекла! Я забыл, что они закрашены! – вскричал прокурор. – Ничего не видно!

Обитатель камеры злорадно рассмеялся:

– Вот-вот, меня это тоже частенько сердило!

– Ничего не поделаешь! Придется их разбить! – крикнул Фран-Карре и ударил по стеклам.

Заключенный снова рассмеялся:

– Уж теперь-то охрана, пожалуй, услышит! Подожди, голубчик!

Потом ему в голову пришла, видимо, какая-то мысль, и он быстро подошел к королевскому прокурору.

– Послушайте-ка, вы, верно, приятели и собираетесь бежать? – обратился он к Фран-Карре, кладя ему на плечо руку.

– Убирайся к черту! – сердито отозвался прокурор. – Разве не видишь, что творится?!

– К черту я отправился бы с охотой! – пробормотал узник, отходя в сторону, а Фран-Карре между тем просунул голову сквозь прутья решетки.

– Эй, часовой! – крикнул он вниз. – Здесь королевский прокурор. Позови на помощь, кликни пожарных!

– Убери голову, или буду стрелять!

– Постой, ведь я – королевский прокурор. Мое имя – Фран-Карре!

Прогремел выстрел, и пуля попала в окно, едва не задев голову прокурора. Это был единственный ответ снизу. Осколки стекла со звоном упали на пол. Заключенный злорадно захихикал, а Фран-Карре, бледный как смерть, отскочил на середину камеры. К окну быстро шагнул капитан.

– Прежде чем он успеет перезарядить, я взгляну вниз, – заметил Моррель. – В этом месте от канала до стены примерно шесть шагов. Там, внизу, толпа, кажется, я различаю пожарных. Не делай глупостей, приятель! – крикнул он часовому. – Я – капитан спаги Моррель, здесь у нас действительно королевский прокурор. Здание горит! Чем стрелять, позови лучше на помощь!

Но часовой, похоже, не поверил капитану. Инструкции, которые он получил, были строги. Едва Моррель успел убрать голову, в окно вновь влетела пуля.

– Конечно, он из провинции. Ну, господин королевский прокурор, наши дела плохи. Сдается мне, в ваших же интересах было не мешать моему разговору с этим господином!

Прокурор что-то буркнул в ответ. Заключенный же очень внимательно прислушивался к происходящему. Если он и в самом деле был так хитер, как можно было предположить, глядя на его физиономию, из слов Морреля он наверняка понял, что имеет дело с товарищем по несчастью. Он следил за капитаном с растущим любопытством.

За стенами камеры стоял невероятный шум, раздавались Жалобные крики и стоны. Было слышно, как трещит огонь, Рушатся балки; все здание было охвачено невообразимой суматохой; жара становилась невыносимой. Временами камеpa заполнялась дымом – похоже, огонь перекинулся уже на задний флигель. Моррель чувствовал, как со лба катятся крупные капли пота.

Снизу донесся теперь лязг оружия или каких-то металлических предметов, затем зазвучали слова команды.

– Это пожарные! – вскричал Фран-Карре, с облегчением переводя дыхание. – Еще немного, и мы спасены!

– Не только вы – я, надеюсь, тоже, – негромко сказал узник.

Максимилиан Моррель поспешно устремился к окну.

– Сюда, друзья! – закричал он. – Господин королевский прокурор здесь! На помощь! Вот молодцы ребята! Они переправляются через канал. У них лестницы и веревки. Сюда! Сюда!

Но голос Морреля утонул в общем хоре таких же криков о помощи, доносившихся из камер, которые выходили окнами на канал. Этот многоголосый хор в ночи производил жуткое впечатление.

– Боже! – вскричал капитан, все еще не отходя от окна. – Кажется, горит этаж, что под нами! Если эти люди не поторопятся, мы пропали! А еще потребуется время, чтобы перепилить прутья решетки! И мы, как назло, на четвертом этаже – ни одна лестница не достанет! Господи, помилуй нас!

Обернувшись, он увидел рядом с собой заключенного. Глаза его сверкали. Бледное лицо, годами не знавшее иного воздуха, кроме спертого, нездорового воздуха узилища, порозовело от возбуждения. На нем читались решимость и безоглядная дерзость. Он схватился за железный прут решетки.

– Разве это помеха – пара пустяков! Считайте, что свое дело я уже сделал!

Он так тряхнул прут, что тот сломался.

– Ну вот, через такую дыру уже можно пролезть, – заметил заключенный, не выпуская обломка из рук. – Толстяков среди нас нет. Господа, конечно, пропустят меня вперед…

Фран-Карре мрачно взглянул на него, но возражать не осмелился. Он прекрасно сознавал, что узы закона и дисциплины сейчас ослабли, а в подобном положении любой человек, чтобы спасти свою жизнь, способен на все. Моррель и незнакомец тоже промолчали.