Текст книги "Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник)"

Рональд Нокс
Низвергнутый кумир

На улицах Сан-Таддео царила праздничная атмосфера. Опустели магазины, фабрики и даже рестораны. Лишь очень немногие горожане осмелились не явиться на главную площадь, где намечалось торжественное открытие бронзового монумента Энрике Гамбы – великому Вдохновителю и Вождю содружества наций Магнолия. Даже малейшее проявление неуважения к нему рассматривалось как подрывная антигосударственная деятельность, что грозило неотвратимым заключением в тюрьму. А тюрьмы Магнолии пополнились в последнее время множеством на первый взгляд совершенно ни в чем не повинных людей. Родственники узников все чаще получали тактично составленные уведомления о том, что заключенный, к величайшему сожалению администрации, не выдержал тягот болезнетворного климата или был застрелен охраной при неудачной попытке к бегству. Все давно научились читать такие уведомления между строк, ясно усваивая нехитрую правду, которая в них заключалась. И улицы Сан-Таддео бурлили весельем, порой раздавались крики «ура!», в воздух подбрасывались кепки и шляпы, причем особенно активно вели себя те граждане, которые стояли ближе к рядам полицейских и не без оснований полагали, что стражи закона пристально наблюдают за ними.

Сдернуть покров с новой статуи Энрике Гамбы предстояло не самому Вдохновителю. Причем он не страдал избытком скромности, который помешал бы ему произнести на этой церемонии хвалебную речь, возвеличивавшую собственную персону. Напротив, еще накануне ожидалось, что именно Энрике Гамба и будет главным оратором. Однако вчера после полудня прошел слух, что Вдохновитель слегка простудился и у него заболело горло. Вот почему он не почтит личным присутствием открытие монумента, намечавшееся на девять часов вечера, а ограничится созерцанием торжественного марша войск на пути обратно в казармы. Потом Вдохновитель сразу обратится по радио с новым воззванием к своим подданным. Этой осенью по вечерам становилось прохладно, и доктора настояли, чтобы он не покидал дома. Надо ли объяснять, что для выступления по радио этого не требовалось. В звуконепроницаемом помещении был установлен специальный микрофон, через который после того, как нажимали на кнопку, глушившую трансляции других радиостанций Содружества, его голос мог беспрепятственно проникнуть в каждый дом, достигнув ушей всех слушателей в Магнолии. Его заместитель и правая рука – генерал Алмеда – имел такое же оборудование, поскольку выступал с речами по радио почти так же часто, как и сам Вдохновитель. Говорили, что больше такой возможности не имеет ни один мировой лидер.

А потому естественно, что именно генерал Алмеда взял на себя всю ответственность за нынешнее мероприятие и сдернул покрывало со статуи. Никто другой не мог с большим правом претендовать на столь почетную обязанность. Разве не генерал во время принятия решения о возведении монумента так страстно выступил в поддержку скульптора и в итоге добился заказа для своего протеже? Изваять правителя поручили молоденькой выпускнице университета, чтобы навеки запечатлеть в нетленной бронзе черты Вдохновителя: ястребиный нос, решительный и мужественный подбородок, эти кустистые брови. И сегодня автор присутствовала на церемонии уже в роли сеньоры Алмеда. С понятным восторгом внимала она речи дорогого ей мужчины, потому что действительно полюбила его, а не могущество и роскошный мундир. Он же не жалел хвалебных эпитетов о ее мастерстве, не забывая прославлять человека, сумевшего добиться невиданной сплоченности народов Магнолии, отказавшегося выплачивать все ее внешние долги, известив об этом Лигу Наций.

Сам Алмеда был типичным солдатом. Хотя он обладал весьма внушительной фигурой, ему не удавалось выглядеть истинным национальным героем, роль которого целиком принадлежала Гамбе. Совсем недавно, во время государственного переворота – то есть, пардон, во время недавней Освободительной революции, – он какое-то время пытался тянуть одеяло на себя, имея за спиной поддержку армии. Затем неожиданно поддержал нараставшее движение в поддержку Гамбы, которое располагало огромными средствами для пропаганды и многочисленными бандами хорошо вооруженных людей.

Новая коалиция окончательно сломила сопротивление легальных партий, отстаивавших Конституцию, сделав Гамбу единоличным вождем Магнолии, а Алмеду – его помощником и особо приближенным лицом. Само собой, находились порой отщепенцы, злые языки, перешептывавшиеся между собой – а о политике в Сан-Таддео лучше было разговаривать шепотом – о том, что Алмеда остался недоволен, когда ему дали играть партию второй скрипки. Но внешне никаких признаков разногласий между двумя великими государственными мужами не просматривалось, и невозможно представить себе речи более лестной для Гамбы и его достижений, чем та, что произнес при открытии монумента Алмеда.

Не стану утомлять читателя полным изложением выступления. Если у вас есть привычка настраивать приемник на волны зарубежных радиостанций, то вам давно известны витиеватость и красноречие лидеров Магнолии от самого Гамбы до Алмеды или неутомимого доктора Лунаро, повторявших всегда, в общем-то, одно и то же. Любой из власть имущих в Магнолии, когда бы ни оказывался перед микрофоном, упоминал о том, как скверно управлялась страна до Освобождения, каким миром и процветанием наслаждалась она после революции и сколь полного недоверия заслуживали тенденциозные репортажи из Сан-Таддео корреспондентов иностранных изданий, причем здесь особо выделялась газета «Дейли шаут»[2]2
  Автор придумал пародийное название, схожее с теми, какие носили многие английские бульварные газеты, – «Ежедневный вопль».


[Закрыть].

Впрочем, жители Магнолии в массе своей – люди простые. Их удовлетворило бы любое правительство, а постоянные пропагандистские кампании вводили население в гипнотический транс оголтелого национализма, хотя мало кто верил, что народ действительно до такой степени обожал своих лидеров. Вот и во время нынешнего праздника толпа аплодировала навязшим в зубах риторическим выступлениям, ревела от восторга, а потом запела патриотический гимн, стоило покрывалу соскользнуть с бронзового идола – Вдохновителя, салютовавшего, словно заранее отвечавшего на многотысячные приветствия, которыми станут отныне одаривать его все, кто пройдет мимо. Затем они прокричали троекратное «ура!» во славу генерала Алмеды, севшего в свой лимузин, чтобы отправиться в дом Гамбы, а потом устремились туда, где можно было полюбоваться фейерверком и поднять бокалы во здравие отцов нации. Полк солдат, стоявший прежде в оцеплении, парадным строем двинулся в конец главной улицы к своим казармам.

Особой остроты всем этим патриотическим настроениям придавал недавно распущенный пикантный слух: будто бы враги государства собирались нанести подлый удар по самим его основам, пригрозив сжечь дом Энрике Гамбы вместе с ним самим. Я, кажется, употребил слово «враги»? Это моя ошибка. Всех несогласных с режимом успели либо уничтожить, либо настолько запугать, что остался всего один человек, заслуживавший подобного определения. Да и он был пока неизвестен. Время от времени на стенах домов появлялись дерзкие послания, подписанные «Мститель». Никто не знал, кто он такой и к какой партии принадлежит, но его деятельность оказывалась в известном смысле даже полезной властям. Им как дубиной били по головам оставшихся еще в живых робких политических оппонентов, им усмиряли пытавшихся поднимать головы клерикалов.

«Гамба будет сожжен в четверг вечером», – написал кто-то мелом на пустовавшем рекламном щите. Надпись поспешно смыли полицейские. Затем полуофициально правительственная газета была все же вынуждена сообщить об угрозе, а на следующий день (значит, накануне событий) официальная правительственная газета полуофициально полуотрицала ее. Ничего необычного, ничего страшного. Такие сообщения только давали народу повод судачить о них, забывая на время жалобы по поводу дороговизны хлеба.

Автомобиль генерала Алмеды остановился перед домом Вдохновителя. До недавнего времени особняк принадлежал архиепископу, но Гамба своевременно конфисковал его, подгадав момент перед самым подписанием конкордата. И архиепископ, не желая, чтобы личные обиды стали причиной раздоров в обществе, покорно подчинился. Он выдвинул только одно условие. Мощи святого Таддеуса Великолепного, покоившиеся в алтаре-саркофаге, установленном в его частной часовне, должны быть перенесены в главный городской собор. Гамбу мало интересовали святые мертвецы. Он милостиво разрешил архиепископу забрать свой алтарь, а сеньоре Алмеде поручил вырезать и водрузить на то же место новую гробницу – точную копию прежней. Вдохновитель, видите ли, считал необходимым слыть покровителем искусств и древностей, а личная часовня архиепископа хранила немало ценных и весьма любопытных предметов. Гамба оставил их в часовне, хотя мессы там уже не проводились и конкретного назначения помещение не имело. Зато остальная часть дома ему подошла идеально после того, как бригада строителей проверила и убедилась в отсутствии потайных подземных ходов (кто их знает, что у них на уме, у этих святых отцов?). Сам он поселился в анфиладе комнат верхнего этажа, почти полностью отрезанных от остального дома, если не считать единственной лестницы, вход на которую снизу закрывала массивная дубовая дверь. Перед ней днем и ночью несли вахту охранники – не солдаты регулярной армии, а те самые вооруженные сторонники, приведшие Гамбу к власти, которым присвоили внеочередные воинские звания.

Их командир, капитан Варкос, отсалютовал генералу и пожал руку доктору Лунаро, сопровождавшему Алмеду.

– Вдохновитель, как вам известно, распорядился не беспокоить его, – сказал Варкос. – Вас, генерал, я должен пропустить наверх, поскольку вы тоже принимаете парад войск, выйдя на балкон. Относительно доктора Лунаро указаний не поступало, но…

– Не беспокойтесь обо мне, – вмешался доктор, – подожду внизу и выкурю с вами, капитан, по хорошей манильской сигаре. Я не ношу мундира и не принимаю парадов. К тому же стал слегка толстоват и не слишком хорошо смотрюсь на публике. Вы ведь задержитесь там ненадолго, генерал?

– Я останусь там, пока будут проходить солдаты, а это займет не более четверти часа. Затем Вдохновитель выступит по радио с краткой речью на одну или две минуты. Я спущусь сразу по ее завершении. Вы слышали мое выступление при открытии монумента, капитан?

– Мы все как один! Но у нас здесь очень плохой радиоприемник. Хотелось бы иметь ту же модель, что стоит у Вдохновителя наверху. Тогда бы мы не упустили ни единого слова. До встречи, генерал.

Сравнивайте как угодно нашу эпоху с давно минувшими временами, но мы уж точно подняли на небывалую высоту искусство театральных эффектов. Те из вас, кому по душе грубый прием яркой подсветки старинных зданий, должны непременно посетить Магнолию – страну, славившуюся в древности необычайными достижениями своих архитекторов, но ныне превратившуюся в царство дурного вкуса. Пока полк проходил торжественным маршем по главной улице Сан-Таддео, бывшая резиденция архиепископа с трудом различалась в темноте: при свете уличных фонарей был виден лишь первый этаж. Но стоило раздаться команде: «Равнение напра-во!», как весь величественный фасад осветился лучами мощных прожекторов, выявив тонкую резьбу по камню, глубокие амбразуры окон, но особо выделив балкон, на котором стояли знакомые всем фигуры Гамбы и генерала, салютовавших своему воинству. Путь на этот балкон пролегал через ту самую часовню, поскольку архиепископ когда-то по религиозным праздникам посылал благословения собиравшейся внизу толпе. Теперь же балкон превратился в декорацию для политического кукольного спектакля, который неизменно требуется всем тиранам, помогая удерживаться у власти. В течение десяти минут под балконом проходили шеренги воинов – эта уже не раз использованная картинка красовалась на виду у всех, – затем яркий свет отключали, и улица Первого апреля (названная так в честь даты Освободительной революции) приобретала обычный мрачноватый и неряшливый вид.

К числу современных обрядов относится также и чередующееся воздействие на органы чувств человека паузы. Жителям Сан-Таддео сначала позволили десять минут в безмолвии созерцать лик Вдохновителя, а затем еще десять минут слушать голос Вождя, уже не имея возможности видеть его. Речь он произнес с обычной легкостью, и, хотя проговаривал слова порой излишне пронзительно, простуда явно не сказалась на его голосовых связках. Доктор Лунаро, куривший сигару в обществе капитана Варкоса этажом ниже покоев Гамбы, наложил вето на прослушивание трансляции. Сам он был для этого достаточно привилегированной персоной. Да и Варкос со своими людьми охотно отказали себе в удовольствии в очередной раз прослушать банальности, изрекаемые Вдохновителем. Лунаро как раз добрался до конца своей сигары, когда дубовая дверь распахнулась и появился Алмеда, бросивший, как всегда, через плечо:

– Спокойной вам ночи, мой Вдохновитель!

– Спокойной ночи, друзья мои!

Дубовая дверь захлопнулась, и обожаемый кумир нации остался один на один со своей славой.

Капитан Варкос не относится к числу людей, которых я хотел бы повстречать в темном переулке, вызвав своим поведением его неприязнь. Но никто не посмел бы подвергнуть сомнению, что он служил Гамбе, как верный пес служит своему хозяину. Те, кто хорошо знал его распорядок, порой начинали гадать: а спит ли он вообще когда-нибудь? В тот день он заступил на службу с восьми часов утра, но только что прозвучавший обмен пожеланиями спокойной ночи не был для него сигналом немедленно отправляться в постель. Варкос набросил на плечи плащ и вышел на улицу, чтобы проверить стражу у главного входа. Убедившись, что она на посту, он через узкий боковой проулок направился к задней части здания, выходившей на соседнюю улицу, застроенную уродливыми домами, в которых располагались разного рода конторы. С этой стороны входа в дом Вождя не было. Заднюю дверь надежно замуровали кирпичами, а окна первого этажа отделяла от тротуара глубокая траншея – подобие рва, – обнесенная металлическими заграждениями. Но словно этих мер предосторожности кому-то показалось мало, тут тоже дежурили три стражника. Их единственная обязанность – наблюдение за окнами верхнего этажа и крышей. Ведь наемный убийца мог, чего доброго, попытаться влезть по водосточной трубе. Такие примеры из истории всем известны. Сейчас свет горел только в двух окнах той комнаты, которую Гамба переоборудовал под кабинет.

– Великий Вдохновитель весь в трудах с утра до поздней ночи, – громко произнес Варкос. – Не сводите взгляда с этих лучей света, друзья мои. Это воистину свет прекрасного будущего Магнолии.

И он вернулся на свой постоянный пост на одной из верхних лестничных площадок.

Прошло всего минут десять, как его размышления оказались нарушены неясными криками, доносившимися с улицы. Затем на ступеньках появился запыхавшийся полицейский, за которым следовала небольшая группа любопытных граждан.

– Пожар! – выкрикнул он. – Пожар наверху в апартаментах Вдохновителя! Ключи! Скорее давайте ключи от двери!

– Ключи? – переспросил Варкос и разразился отборными ругательствами. – Нет никаких ключей. Нам надо вышибить дверь. Или лучше сделаем так, Фелипе. Ты беги и принеси топор, а мы тем временем навалимся на дверь. Так, сограждане! Сплотимся плечом к плечу и ударим все вместе! Нет, мальчик, ты слишком слаб. Отправляйся вниз и вызови по телефону пожарную бригаду. Ах, ее уже вызвали? Тогда дозвонись до его превосходительства генерала Алмеды – он уже должен быть дома к этому времени. А теперь, сограждане, плечом к плечу!

С третьей попытки верхняя петля поддалась и дверь распахнулась, после чего вовнутрь в едином порыве ворвалась добрая дюжина мужчин, невзирая на протестующие возгласы полисмена. Однако главный вход в дом уже перегородил кордон охраны, и еще более многочисленной толпе зевак приходилось довольствоваться тем, что удавалось разглядеть через дверной проем. Стало очевидно, что возгорание случилось либо в самой часовне, либо рядом с ней. Пламя уже вовсю гуляло по балкону, где едва ли полчаса назад глава государства принимал военный парад. К тому времени, когда к дому подъехал лимузин генерала, толпа стала уже такой многочисленной, что сквозь нее почти невозможно было пробиться. Он распорядился свернуть в проулок и припарковать машину позади здания, где раньше находились три охранника. Только сейчас их нигде не было видно – постовых смели те, кто с энтузиазмом рвался помочь в борьбе с огненной стихией. Никто, видимо, не считал необходимым оставаться здесь – вдали от основных событий. Тем же проулком Алмеда вернулся назад к центральному входу и сумел проложить себе путь сквозь толпу, для чего ему приходилось постоянно выкрикивать свое имя – только тогда перед ним расступались.

Посередине лестницы его ждал капитан Варкос.

– Потушен ли пожар? – поинтересовался генерал.

– Да, пожар ликвидирован, – ответил Варкос. – Но вот Вдохновитель… Мы обыскали все, но не смогли обнаружить его. Я сейчас доберусь до самых дальних комнат и проверю, не нашел ли он укрытия там, отрезанный от пути к спасению пламенем. А вас, генерал, богом заклинаю, немедленно арестуйте всех, кто ворвался в дом вместе с нами. Не доверяйте никому, кроме стражников. И если здесь дело нечисто… – Он воздел вверх кулаки, потряс ими, а потом заскрежетал зубами, словно уже задумал мучительное отмщение злодею.

Алмеда поспешил отдать приказы полицейским, стоявшим у дверей. Всякого, кто проник внутрь дома, исключая пожарных и охранников, следовало тут же сажать в тюремный автобус, чтобы подвергнуть в дальнейшем суровому допросу. Затем генерал буквально взлетел вверх по лестнице, с удивлением обнаружив, что пожар причинил значительно меньший ущерб, чем предполагалось. Начался он, по всей видимости, в часовне, которая стояла потемневшая и покрытая копотью. Густо пахло паленой краской и свечным воском. Новый алтарь работы его жены, установленный только накануне, обуглился до неузнаваемости. Гипсовые завитушки и изображения потрескались, отвалились, валяясь по всему полу. Оконные стекла выдавило от жара, ковры обратились в пепел. Но почти все остальные предметы культа уцелели, оставались на прежних местах. Сработали электрические предохранители, свет внутри дома отсутствовал, и пожарные работали, используя фонарики.

Никто из нас не верит, что помещение обыскали тщательно, пока не осмотрит его сам. Вот и генерал Алмеда переходил из комнаты в комнату, от шкафа к шкафу, словно все еще надеялся обнаружить следы пропавшего человека. Он так увлекся поиском, что одному из охранников пришлось потянуть его за рукав и шепотом сообщить: его срочно хочет видеть внизу капитан Варкос. Это вопрос жизни и смерти.

После чего его проводили в гостиную, где уже совещались Варкос и доктор Лунаро с искаженными от дурных новостей лицами.

– По крайней мере, только об этом и следует на первых порах сообщить, – как раз закончил фразу Лунаро, а потом добавил, не дав Алмеде возможности задать вопрос: – Вдохновителя нет больше с нами. Он упал из окна и разбился.

– А чего же не следует пока сообщать, доктор? Чего народу не стоит знать?

– Что ему пустили пулю в затылок, вот чего.

– Кто обнаружил тело?

– Я, – ответил Варкос. – Через некоторое время после того, как мы с вами расстались, генерал, я обошел дом сзади. И увидел, что охрана покинула свои посты, бросившись вместе со всеми тушить пожар. Вскоре улица там совсем опустела. Я подошел ближе, чтобы осветить фонариком заднюю стену дома, и сразу заметил, как внизу за металлической оградой что-то чернеет. Вы понимаете, о чем идет речь, верно? Тогда я приказал одному из своих людей принести лестницу. Мы спустились и нашли его.

– И он был, конечно же, мертв?

– Мой уважаемый генерал, ни один человек не выживет, упав с такой высоты. Не говоря уже о продырявленной пулей голове. Мы закутали тело в плащи и перенесли в одну из комнат первого этажа, которую надежно заперли.

– Кто еще осведомлен о трагедии?

– Только один из моих охранников, принесший лестницу. Он из той троицы, которой было положено охранять дом сзади. Если надо, мы его расстреляем за то, что покинул свой пост. – Варкос произнес это, пожав плечами, словно хотел сказать: какой смысл кого-то расстреливать, если глава государства уже лежит хладный как камень.

– Я возьму на себя армию, – сказал Алмеда жестко, отвечая на немой вопрос, тревоживший сейчас их всех. – А как насчет «Свободной молодежи»? Кто проконтролирует их?

Это и была та организация, которая привела Гамбу к власти. А поскольку Вождь погиб, формально ее главой становился Варкос.

– «Свободная молодежь», – уклончиво ответил тот, – будет действовать в зависимости от обстоятельств. Но они непременно захотят выяснить, кто несет ответственность за смерть Вдохновителя. Им необходимо как можно скорее показать лицо пресловутого Мстителя, генерал.

Алмеде кровь бросилась в лицо, поскольку он уже несколько раз объявлял охоту на таинственного врага государства и не добился результатов.

– Проявите благоразумие, капитан, – успокаивающе вмешался Лунаро. – Нас подвела собственная полиция. В обязанности полицейских входило вычислить и схватить Мстителя. Но сейчас не время ссориться и сваливать вину с больной головы на здоровую. Я как раз собирался сказать, что необходимо организовать сбор членов партии, прежде чем что-то делать достоянием гласности. В котором часу, генерал?

– Завтра в одиннадцать. Но прежде мне нужен самый подробный отчет полиции, чтобы ознакомиться с ним вместе с Вейнбергом. Между прочим, он должен быть уже здесь. Почему я его не вижу?

Полковник Вейнберг возглавлял полицию Магнолии.

– Он ожидает снаружи, – объяснил Варкос. – Я предоставлю ему для отчета все данные, какими располагаю. Вам, джентльмены, пока ни к чему забивать себе головы деталями. У вас слишком много других задач. Хотите, чтобы я также выступил с докладом на сборе партии?

– Да, это будет кстати, – кивнул Алмеда.

Хунта, правившая Магнолией, состояла всего из нескольких человек, и Варкос, даже будучи самым преданным слугой Гамбы, не входил в их число.

– Тогда до встречи в одиннадцать, капитан, – щелкнул каблуками генерал.

– Да. До завтра. Пожелаете встретиться с полковником Вейнбергом немедленно?

– Нет, попросите его приехать ко мне домой пораньше утром. Мне нужно будет как можно скорее выступить с обращением к согражданам по радио, а то город наполнится разнообразными слухами самого нелепого толка. А пока я лишь объявлю трагические новости, объясню, что Вдохновитель, как предполагается, погиб в результате несчастного случая при попытке спастись из охваченной пламенем резиденции. Коротко, насколько возможно, отдам дань его памяти, призову массы к спокойствию и разумному поведению. Я ничего не упустил, доктор?

– Ничего существенного, генерал. Разве что в целях пресечения злонамеренных слухов я добавил бы такую фразу: если полиция обнаружит, что смерть Вождя – результат преступления, властям станет немедленно известно, кто стоит за ним. Такого рода утверждения всегда полезны. Они сеют панику в рядах врагов государства.

– Справедливое замечание. Прекрасный совет. Я непременно сделаю подобное заявление. И дай нам бог действительно узнать это! Войска будут приведены мной в состояние повышенной боевой готовности на случай любых беспорядков. А вас, доктор, я попрошу взять на себя репортажи в прессе. Задача вам понятна? Отлично! Джентльмены, нам всем сегодня ночью будет не до продолжительного отдыха, но я по традиции желаю вам спокойной ночи!

Беспристрастные критики сошлись во мнении, что выступление по радио генерала Алмеды, сделанное им из собственного дома, было значительно лучше большинства его предыдущих упражнений в ораторском искусстве. Он говорил просто, эмоционально сдержанно и с чувством собственного достоинства. В его речи почти отсутствовала бьющая по ушам воинственная риторика, которая обычно была ему присуща. Он объявил, что полностью берет на себя обеспечение порядка в стране, пока народное волеизъявление позволит избрать будущее правительство. Прозвучало и предупреждение. До того как партия вынесет свои решения, все публичные политические высказывания и спекуляции станут восприниматься как подрывная и антигосударственная деятельность. Затем он отключил микрофон.

Полковник Вейнберг, шеф полиции, был одним из немногих высокопоставленных чиновников, служивших еще при прежнем режиме. Его поведение при раскрытии заговоров и наказании виновных заслужило ему такое уважение, что, несмотря на некоторую сомнительность политических пристрастий, Вайнберга оставили в должности начальника полиции, хотя сильно ограничили полномочия. Учредили посты городского префекта, отвечавшего за пресечение любых возможных народных волнений, и дисциплинарного префекта, в ведение которого передали тюрьмы. Таким образом власть главного полицейского значительно урезали, но, признав его заслуги, дали возможность исполнять свои обязанности и дальше, не найдя достойной замены. Это был низкорослый седеющий мужчина, который имел привычку устремлять на вас свой пристальный взгляд, а потом, неожиданно подмигнув, полностью выводил из равновесия. Его также отличала насмешливая манера речи. Когда следующим утром он явился в дом Алмеды, то принес с собой внушительную кипу официальных бумаг – плоды неустанной ночной работы. При этом он выглядел бодрым и производил столь сильное впечатление человека, который держит ситуацию под контролем, что вы бы никогда не догадались о том, имел ли он возможность хотя бы немного поспать.

– Я позволю себе начать с фактора времени, – приступил он к подробному докладу, которого немедленно потребовал Алмеда. – Горько оплакиваемый нами Вдохновитель народов закончил свое выступление по радио в семнадцать минут одиннадцатого, отключил свой микрофон, и оркестр в студии смог возобновить прерванную музыкальную программу. А вы, генерал, покинули покои Вождя почти сразу по окончании его речи, не так ли?

– Да. Мы разговаривали с ним после этого не более полутора минут, прежде чем расстаться. Он казался усталым, и мне хотелось предоставить ему как можно больше времени для отдыха.

– Он сразу собирался лечь спать?

– Нет. Сказал, что у него еще осталось немного незавершенной работы.

– Разумеется. Это объясняет, почему в его кабинете продолжал гореть свет. В 22.44 дежурный полицейский с улицы Первого апреля осмотрел верхний этаж, заметив искрение и дым, исходивший через балконное окно. Как известно вашему превосходительству, потребовалось некоторое время, чтобы выломать дверь, а потому осталось неясно, в какой момент капитан Варкос и сопровождающие его сумели подняться по лестнице. Однако пожарные шланги были развернуты перед фасадом дома через несколько минут, что зафиксировано нами безошибочно – 22.57. Тело обнаружили четверть часа спустя. Следовательно, ужасающее происшествие произошло между 22.10 и 23.15. Это те хронологические рамки, которыми нам приходится руководствоваться.

– Минуточку, полковник. Свет, замеченный Варкосом в кабинете, погас до или после объявления пожарной тревоги? Охранники не могли не видеть этого.

– Свет, насколько я понимаю, отключился, когда перегорели предохранители. Постовые позади дома совершенно растерялись, покинули посты и бросились с толпой к главному входу. Ох уж эти солдаты-самоучки, генерал! Сколько раз я твердил, что им нельзя поручать столь ответственные задания! Теперь перейдем к личностям людей, поднявшихся по лестнице. Первым двигался капитан Варкос. За ним шли двое его подчиненных – Ладеро и Муньос. Оба в высшей степени надежные стражи дома Вождя. Один из полицейских говорит, что упал лицом вниз, когда дверь поддалась и открылась. И он ринулся вперед вслед четверым мужчинам, успевшим проникнуть на лестницу до него. Но добравшись до верха, он заметил, что по лестнице продолжает подниматься никем не контролируемая толпа людей, а потому решил остановиться и преградить им путь. Ему удалось заставить многих повернуть назад. Позже имена и адреса всех этих людей были записаны на выходе из дома моими подчиненными, но было решено не арестовывать их.

– Вы имеете в виду тех, кого вашему офицеру удалось вернуть назад?

– Именно их. Зато лиц, опередивших полицейского, посадили за решетку. Один из них – Луис Баньос – член добровольного отряда содействия пожарным. Он заявил, что как раз проходил мимо и решил сразу же броситься на борьбу с огнем, а не следовать, как положено, к месту их общего сбора. Так, по его словам, он мог принести больше пользы. Его политические взгляды нам неизвестны. Вторым оказался священник Доминго Санчес. Согласно его показаниям, он заметил огонь с улицы и побежал вверх по лестнице с единственной целью – спасти церковные реликвии, остававшиеся в часовне. Санчес принадлежал к кармелитам до того, как мы насильственно распустили этот монашеский орден. Есть сведения, что на одном из занятий в воскресной школе в феврале прошлого года он осмелился настаивать на главенстве папы римского по отношению к дону Гамбе. А вот третий из арестованных – наш хороший знакомый. Это Гомес – бывший редактор газеты «Анархист», издававшейся до Освобождения. Он с тех пор не раз заключался нами под стражу. Гомес заявил, что живет на чердаке на противоположной стороне улицы Первого апреля. Говорит, выбежал, услышав шум, и кинулся помогать спасать людей – так он назвал это сам, – поскольку посчитал такие действия своим гражданским долгом. Четвертого ваше превосходительство изволит знать лично. Джеймс Марриат – корреспондент лондонской газеты «Дейли шаут». Он тоже описывает свои действия как исполнение долга, но только сугубо профессионального. Насколько я понимаю, это единственное проявление ответственности у молодого человека. Нами проверены предшествующие перемещения указанных лиц, и никаких расхождений с их показаниями не обнаружено.

– Гораздо важнее выяснить, чем они занимались внутри дома.

– Я как раз собирался перейти к данной теме, генерал. Упомянутый полицейский не продвинулся дальше вершины лестницы и был предельно занят, пытаясь выгнать из здания посторонних. Капитан Варкос отдал распоряжения своим подчиненным Ладеро и Муньосу относительно ликвидации пожара, а сам отправился на поиски Вдохновителя. Не совсем ясно, исполнили ли они его указания, поскольку рапорты о количестве людей, находившихся в часовне и боровшихся с пламенем, расходятся. Варкос утверждает, что больше не видел ни того, ни другого, пока обыскивал дом. Апартаменты Вождя состоят из небольшого количества просторных помещений. Это столовая, кабинет, спальня и зал для совещаний. Зато там множество одинаковых дверей у стенных шкафов, и, по словам Варкоса, он потратил немало времени зря, открывая каждую из них.