Текст книги "Убийство в проходном дворе: четыре дела Эркюля Пуаро (сборник)"

Глава 10

I

Пуаро отступил на шаг, склонил голову на плечо, оглядывая обстановку в комнате. Кресло здесь – еще одно кресло там. Да, очень мило. Раздался звонок – это, наверное, Джепп.

Инспектор Скотленд-Ярда вошел, напряженный и готовый к бою.

– Все верно, старина! Информация из первых рук! Вчера в Уэнтворте видели, как некая молодая женщина бросала что-то в озеро. По описанию, это была Джейн Плендерли. Нам удалось выловить этот предмет без особого труда – в том месте полно водорослей.

– И что это было?

– Тот самый чемоданчик! Но почему, бог ты мой? Почему? Понять не могу! В нем же ничего нет – даже журналов! Зачем вроде бы здравомыслящей молодой женщине забрасывать дорогой чемоданчик в озеро? Я всю ночь не спал, потому как не мог понять зачем!

– Бедный мой Джепп… Но вам не стоит больше так беспокоиться. Ответ сам звонит в нашу дверь.

Джордж, безупречный слуга Пуаро, открыл дверь и объявил:

– Мисс Плендерли.

Женщина вошла в комнату со своим обычным абсолютно самоуверенным видом. Она поздоровалась с мужчинами.

– Я попросил вас приехать сюда, – сказал Пуаро. – Садитесь сюда, если вы не против, а вы сюда, Джепп, поскольку у меня есть для вас некоторые новости.

Джейн села. Посмотрела на одного, потом на другого, поправила шляпку, затем сняла ее и нетерпеливо положила рядом.

– Итак, – сказала она. – Майор Юстас арестован.

– Полагаю, вы прочли это в утренних газетах?

– Да.

– Пока что он обвиняется в нетяжком преступлении, – продолжал Пуаро. – В настоящее время мы собираем доказательства, связывающие его с этим убийством.

– Так это все же было убийство? – жадно спросила девушка.

Пуаро кивнул.

– Да, – сказал он. – Это было убийство. Преднамеренное уничтожение одного человеческого существа другим человеческим существом.

Женщина вздрогнула.

– Не надо, – прошептала она. – Когда вы так говорите, это звучит страшно.

– Да, но это действительно страшно.

Сыщик помолчал, затем сказал:

– Теперь, мисс Плендерли, я намерен рассказать вам, каким образом докопался в этом деле до истины.

Она перевела взгляд с Пуаро на Джеппа. Тот улыбался.

– У него свои методы, мисс Плендерли, – сказал он. – Я ему потакаю, понимаете ли. Думаю, нам надо выслушать то, что он собирается рассказать.

– Как вы знаете, мадемуазель, – начал Пуаро, – я вместе с моим другом приехал на место преступления утром шестого ноября. Мы вошли в комнату, где было обнаружено тело миссис Аллен, и меня сразу же поразили некоторые важные детали. В комнате, понимаете ли, были некоторые определенно странные вещи.

– Продолжайте, – сказала девушка.

– Для начала, – сказал Пуаро, – сигаретный дым.

– Мне кажется, тут вы преувеличиваете, Пуаро, – сказал Джепп. – Я не почувствовал никакого запаха.

Бельгиец мгновенно повернулся к нему.

– Вот именно. Вы не почувствовали никакого дыма. И я тоже. И это было очень, очень странно, поскольку дверь и окно были закрыты, а в пепельнице лежали окурки как минимум от десяти сигарет. Это было странно, очень странно – в комнате должно было пахнуть дымом, а на деле никакого запаха не было!

– Вот к чему вы ведете! – вздохнул Джепп. – Вы всегда объясняетесь таким извилистым образом…

– Ваш Шерлок Холмс поступал точно так же. Вспомните: он обратил внимание полицейских на необычное поведение собаки в ночное время – а необычность заключалась как раз в том, что она никак себя не вела… Продолжим. Следующим, что привлекло мое внимание, были часы на запястье мертвой женщины.

– А с ними что не так?

– Да ничего особенного, просто они оказались на правой руке. По своему опыту я могу сказать, что часы в большинстве случаев носят на левой руке.

Джепп пожал плечами. Прежде чем он успел заговорить, Пуаро поспешно продолжил:

– Но, как вы говорите, в этом нет ничего особенного. Некоторые предпочитают носить часы на правой руке. И теперь я подхожу к по-настоящему интересному моменту. Я говорю, друзья мои, о бюро.

– Я так и думал, – сказал Джепп.

– Это было действительно очень странно – очень примечательно! И на то есть две причины. Первая – на письменном столе кое-чего недоставало.

– Чего недоставало? – осведомилась Джейн Плендерли.

Пуаро повернулся к ней.

– Листа промокательной бумаги, мадемуазель. Верхний лист промокательной бумаги на пресс-папье был чист, девственно чист.

Джейн пожала плечами.

– Да ладно, месье Пуаро, люди порой отрывают использованную бумагу!

– Да, но куда они девают ее? Бросают в корзинку для бумаги, разве не так? Но в ней не было промокательной бумаги, я смотрел.

Джейн Плендерли занервничала.

– Возможно, ее выбросили за день до того. Промокательная бумага была чистой потому, что Барбара, наверное, не писала в тот день писем.

– Вряд ли, мадемуазель, поскольку свидетели видели, как миссис Аллен в тот вечер относила письмо в почтовый ящик. Значит, она должна была писать письма. Она не могла делать это внизу – там нет письменных принадлежностей. Она вряд ли пошла бы писать к вам в комнату. Тогда что случилось с тем листом промокательной бумаги, которым она промокала чернила? Да, люди иногда бросают бумагу в камин, а не в корзину, но в комнате у нее был только газовый камин. А тот, что находится в комнате внизу, за день до того не топился, поскольку вы сказали мне, что дрова в нем уже были сложены и вам осталось только поднести спичку.

Он замолчал.

– Маленькая любопытная проблема. Я искал повсюду – в корзинах для бумаги, в мусорном ведре, – но нигде не мог найти листка промокательной бумаги, и это показалось мне очень важным. Как будто кто-то нарочно убрал этот листок. Зачем? Да потому, что там осталась надпись, которую легко прочесть, поднеся листок к зеркалу.

Но на этом письменном бюро я обнаружил еще кое-что любопытное. Возможно, Джепп, вы в общих чертах помните, что там находилось? Пресс-папье и письменный прибор в центре, подставка под ручки слева, календарь и гусиное перо справа. Eh bien? Не понимаете? Перо, если помните – я его обследовал, – было только для красоты, им не пользовались. А?.. До сих пор не понимаете? Хорошо, я повторю. Пресс-папье в центре, подставка под ручки слева – слева, Джепп! Но ведь обычно ручки стоят справа, под правой рукой! А, теперь до вас доходит, верно? Ручки слева, часы на правой руке, промокательной бумаги нет, зато в комнату принесли кое-что другое – пепельницу, полную сигаретных окурков! Воздух в комнате был свежим, дымом не пахло, будто было открыто всю ночь. И я представил себе картину…

Он обернулся к Джейн.

– Представил, как вы, мадемуазель, подъезжаете в такси, расплачиваетесь, взбегаете по лестнице, возможно, зовете подругу: «Барбара!» – и открываете дверь. И видите, что ваша подруга лежит на полу, мертвая, сжимая в руке пистолет – естественно, в левой руке, поскольку она левша, и пуля, естественно, вошла в ее левый висок. На столе лежит записка, адресованная вам. В ней говорится о том, что заставило ее пойти на самоубийство. Наверное, это было очень трогательное письмо. Молодая, нежная, несчастная женщина, вынужденная платить шантажисту всю жизнь…

Думаю, идея пришла вам в голову почти сразу. Это была вина конкретного человека. Пусть его накажут – и заслуженно накажут! Вы берете пистолет, протираете его и вкладываете в ее правую руку. Затем забираете записку и отрываете верхний листок промокательной бумаги, которой промокали письмо. Спускаетесь вниз, зажигаете камин и бросаете и записку, и промокательную бумагу в огонь. Затем берете пепельницу, чтобы создать видимость, будто бы там сидели, разговаривая, двое, и также приносите в комнату осколок эмали от запонки, валявшийся на полу. Это была удачная находка, и вы ожидали, что это окончательно решит вопрос. Затем вы закрываете окно и запираете дверь. Не должно возникнуть никаких подозрений, что вы входили в комнату. Полиция должна увидеть все как есть – потому вы не просите помощи у соседей, а сразу звоните в полицию.

Вот так все и происходит. Вы играете свою роль с холодной рассудительностью. Сначала вы отказываетесь что-либо говорить, но искусно высказываете сомнения насчет самоубийства. Затем вы с готовностью выводите нас на след майора Юстаса…

Да, мадемуазель, это было искусное – очень искусное убийство, поскольку это и есть убийство. Покушение на убийство майора Юстаса.

Джейн Плендерли вскочила.

– Это не убийство, а правосудие! Этот человек довел бедняжку Барбару до смерти! Она была такой доброй, такой беспомощной… Понимаете, бедняжка во время своей первой поездки в Индию связалась с одним человеком. Ей было всего семнадцать лет, а он был на несколько лет старше ее и женат. Затем Барбара родила ребенка. Она могла сдать его в приют, но и слышать об этом не хотела. Она уехала в глушь и вернулась уже под именем миссис Аллен. Потом ребенок умер. Барбара вернулась домой – и тут влюбилась в Чарльза, этого напыщенного сыча, в это чучело… Она обожала его, а он самодовольно принимал ее поклонение. Будь он другим человеком, я бы посоветовала ей рассказать ему все. Но в таком положении я убеждала ее помалкивать. В конце концов, никто не знал об этом деле, кроме меня.

И тут появился этот дьявол Юстас! Остальное вы знаете. Он начал систематически тянуть из нее деньги, но лишь в последний вечер она поняла, что подвергает Чарльза риску скандала. Как только она выйдет за него замуж, Юстас сделает с ней что захочет – каково это, быть замужем за богатым человеком, который до ужаса боится скандалов! Когда Юстас уехал с деньгами, которые Барбара сняла для него, она села подумать над всем этим делом. Затем поднялась к себе и написала мне письмо. Она написала, что любит Чарльза и не может жить без него, но ради него же самого она не должна выходить за него замуж. Она написала, что это будет лучший выход.

Джейн запрокинула голову.

– Вы понимаете, почему я это сделала? И вы называете это убийством!..

– Потому что это убийство, – сурово сказал Пуаро. – Оно может показаться оправданным, но все равно это убийство. Вы справедливы и имеете ясный ум, так посмотрите же в глаза правде, мадемуазель! Ваша подруга погибла, пойдя на крайнюю меру, поскольку у нее не было мужества жить. Мы можем посочувствовать ей. Пожалеть ее. Но факт остается фактом – она покончила с собой, ее никто не убивал.

Он замолчал.

– А вы? Этот человек сейчас в тюрьме, он и так будет отбывать долгий срок за другие преступления. Вы действительно хотите, по вашей собственной воле, покончить с его жизнью – подумайте, жизнью! – с жизнью человеческого существа?

Джейн уставилась на него. Глаза ее потемнели. Наконец она прошептала:

– Нет. Вы правы. Не хочу.

Затем, резко повернувшись, женщина быстро вышла из комнаты. Входная дверь хлопнула…

II

Джепп испустил долгий – очень долгий свист.

– Черт меня побери! – сказал он.

Пуаро сел и дружески улыбнулся ему. Заговорили они не скоро.

– Значит, не убийство, замаскированное под самоубийство, а самоубийство, представленное как убийство! – сказал Джепп.

– Да, и очень умно представленное. Нигде не переиграно.

– Но чемоданчик? – вдруг сказал Джепп. – Он тут при чем?

– Но, друг мой, дорогой мой друг, я уже говорил вам, что он тут ни при чем.

– Но как…

– Клюшки для гольфа. Клюшки, Джепп. Это были клюшки для левши. Джейн Плендерли держала свои клюшки в клубе в Уэнтворте. А в чулане были клюшки Барбары Аллен. Неудивительно, что женщина, как вы говорите, перепугалась, когда мы открыли чулан. Весь ее план мог рухнуть. Но она сообразительна и поняла, что на мгновение выдала себя. Мисс Плендерли видела то, что видели мы. И она сделала лучшее, что могла придумать в тот момент, – попыталась перевести наше внимание на другой предмет. Она сказала про тот чемоданчик: «Это мой. Я… приехала с ним утром. Там ничего не может быть». И, как она и надеялась, вы взяли ложный след. По той же самой причине, когда мисс Плендерли на другой день отправилась избавиться от клюшек для гольфа, она продолжала использовать этот чемоданчик… как вы там говорите?.. как жувца?

– Живца. То есть вы считаете, что на самом деле она собиралась спрятать?..

– Сами подумайте, друг мой. Где лучше всего спрятать клюшки для гольфа? Их не сожжешь и не засунешь в мусорное ведро. Если их где-то оставить, их могут вам вернуть. Мисс Плендерли отвезла клюшки в гольф-клуб. Там она оставила их в раздевалке, достав пару железных клюшек из своей сумки, а затем ушла без кедди. Несомненно, через какое-то время она ломает клюшки пополам и засовывает их в какие-нибудь густые кусты, а под конец выбрасывает пустую сумку. Если кто-то обнаружит здесь сломанную клюшку, это никого не удивит. Известно, что люди порой ломают и выбрасывают клюшки, в досаде от игры! Такова эта игра!

Но поскольку она понимает, что ее действия по-прежнему могут кого-нибудь заинтересовать, она картинно бросает того самого живца – чемоданчик – в озеро, и в этом, друг мой, и заключается «тайна чемоданчика».

Джепп несколько мгновений молча смотрел на друга. Затем он встал, хлопнул его по плечу и расхохотался.

– Неплохо для старой ищейки! Честное слово, вы заработали пирожок! Идемте пообедаем?

– С удовольствием, друг мой, но только не пирожками. Омлетом с шампиньонами, рагу под белым соусом с зеленым горошком по-французски и, под конец, ром-бабой.

– Ведите, – сказал Джепп.

Невероятная кража

Глава 1

Когда дворецкий подал всем суфле, лорд Мэйфилд потихоньку наклонился к сидевшей справа от него племяннице, леди Джулии Кэррингтон. Известный своим безупречным гостеприимством, лорд Мэйфилд старался поддерживать реноме. Хотя и неженатый, он всегда был очарователен с женщинами.

Леди Джулии Кэррингтон исполнилось сорок лет, она была высокой, смуглой и жизнерадостной женщиной. Она была очень худой, но все равно красивой. Ее руки и ноги отличались особым изяществом. Манеры ее были резкими и суетливыми, как у человека, нервы которого на пределе.

Примерно напротив нее за круглым столом сидел ее муж, маршал авиации, сэр Джордж Кэррингтон. Карьеру он начинал во флоте и по-прежнему сохранял грубоватую живость бывшего моряка. Он смеялся и подшучивал над красивой миссис Вандерлин, которая сидела по другую сторону от хозяина.

Миссис Вандерлин была чрезвычайно эффектной блондинкой. В ее голосе слышался еле заметный американский акцент, ровно настолько, чтобы быть приятным без излишнего подчеркивания.

По другую сторону от сэра Джорджа Кэррингтона сидела миссис Макатта, супруга члена парламента. Миссис Макатта пользовалась большим авторитетом в комитете по Жилищным условиям и благополучию детей. Она скорее рявкала, чем проговаривала фразы, и вид у нее в целом был несколько встревоженный. Возможно, потому маршал авиации находил беседу со своей соседкой справа более приятной.

Миссис Макатта, которая всегда и везде разговаривала на профессиональные темы, обдавала короткими каскадами специальной информации своего соседа слева, юного Реджи Кэррингтона.

Молодому человеку исполнился двадцать один год, и ему были абсолютно неинтересны жилищные условия, благополучие детей, да и вообще любая политика. Он периодически произносил «какой ужас!» или «я полностью с вами согласен», но его мысли блуждали совсем в иных сферах. Мистер Карлайл, личный секретарь лорда Мэйфилда, сидел между молодым Реджи и его матерью. Бледный молодой человек в пенсне с умным замкнутым лицом, он говорил мало, но был всегда готов встрять в любую дырку в разговоре. Заметив, что Реджи Кэррингтон борется с позывами к зевоте, он подался вперед и искусно задал миссис Макатте вопрос по поводу ее проекта «Физкультура для детей».

Вокруг стола в тусклом янтарном свете медленно передвигались дворецкий и два лакея, предлагая гостям блюда и подливая вина в бокалы. Лорд Мэйфилд очень хорошо платил своему повару и считался ценителем вин.

Стол был круглым, но кто тут хозяин, стало видно сразу, – лорд Мэйфилд. Это был крупный мужчина, широкоплечий, с густой серебряной шевелюрой, крупным прямым носом и слегка выдающимся подбородком. Это лицо было легко изображать на карикатурах. Еще будучи сэром Чарльзом Маклафлином, лорд Мэйфилд стал сочетать политическую карьеру с карьерой главы крупной конструкторской фирмы. Он сам был первоклассным инженером. Титул пэра он получил несколько лет назад и в то же время был назначен первым министром вооружений – главой нового, только что созданного министерства.

Подали десерт и портвейн. Поймав взгляд миссис Вандерлин, леди Джулия встала. Все три женщины покинули комнату.

Портвейн пошел по второму кругу, и лорд Мэйфилд коснулся в разговоре темы охоты на фазанов. Последовало где-то пять минут беседы ни о чем. Затем сэр Джордж сказал:

– Надеюсь, ты присоединишься к остальным в гостиной, Реджи, мой мальчик. Лорд Мэйфилд не будет против.

Юноша легко понял намек.

– Благодарю, лорд Мэйфилд, я пойду.

Мистер Карлайл пробормотал:

– Если вы позволите, лорд Мэйфилд… мне надо составить один меморандум и еще кое-какие дела есть…

Тот кивнул. Оба молодых человека покинули комнату. Слуги удалились чуть раньше. Министр вооружений и глава авиации остались наедине.

Через пару минут Кэррингтон заговорил:

– Ну? Все в порядке?

– В полном! Ничего подобного новому бомбардировщику нет ни в одном государстве Европы.

– Мы всем утерли нос, а? Вот что я думаю!

– Это превосходство в воздухе, – решительно сказал лорд Мэйфилд.

Сэр Джордж Кэррингтон глубоко вздохнул.

– Очень вовремя! Видишь ли, Чарльз, мы сейчас в непростой ситуации. Вся Европа как на пороховой бочке. А мы не готовы, черт побери! У нас были неразрешимые проблемы. И мы еще не выбрались из них, как бы ни торопились со строительством самолета.

– Тем не менее, Джордж, – пробормотал Мэйфилд, – есть определенное преимущество в том, чтобы начать поздно. Большинство европейских вооружений уже устарели – и государства стоят на грани банкротства.

– Я не верю, что это на что-нибудь повлияет, – мрачно ответил сэр Джордж. – То и дело слышишь – та страна на грани банкротства, эта страна… но они продолжают функционировать! Ты сам знаешь, что финансы для меня – полная загадка.

Лорд Мэйфилд еле заметно подмигнул. Сэр Джордж Кэррингтон всегда был старомодным «грубым и честным морским волком». Поговаривали, что он нарочно играет эту роль.

Сменив тему разговора, Кэррингтон сказал с чуть преувеличенной небрежностью:

– Эта миссис Вандерлин – симпатичная женщина, правда?

– Тебе интересно, что она тут делает? – спросил лорд Мэйфилд; в глазах его плескался добрый смех.

Кэррингтон выглядел немного смущенным.

– Нет, вовсе нет!

– Да ладно тебе! Не лицемерь, старина Джордж. Ты просто встревожен и хочешь выяснить, не стал ли я ее последней жертвой.

– Я согласен – мне несколько странно, что она здесь, – медленно заговорил Кэррингтон, – особенно в этот уик-энд.

Лорд Мэйфилд кивнул:

– Где падаль, там и стервятники. Падаль у нас тут определенно есть, а миссис Вандерлин – стервятник номер один.

– Ты что-нибудь знаешь об этой Вандерлин? – резко спросил маршал авиации.

Лорд Мэйфилд срезал кончик сигары, тщательно раскурил ее и, запрокинув голову, заговорил, тщательно обдумывая слова:

– Что я знаю об этой миссис Вандерлин? Я знаю, что по паспорту она американка. Знаю, что она трижды была замужем: первый раз – за итальянцем, второй – за немцем, третий – за русским, и в результате обзавелась тем, что я называю «контактами» в этих трех странах. Я знаю, что она одевается очень дорого и живет в роскоши, а источник ее дохода, позволяющего ей так жить, остается несколько смутным.

Сэр Джордж Кэрингтон усмехнулся и пробормотал:

– Вижу, твои шпионы без дела не сидели, Чарльз.

– Я знаю, – продолжал лорд Мэйфилд, – что миссис Вандерлин вдобавок обладает соблазнительным типом красоты и очень хорошо умеет слушать, а также проявляет живой интерес к тому, что мы называем «цехом». То есть мужчина может рассказывать ей о своей работе и ощущать, что эта леди его внимательно и с интересом слушает! Молодые офицеры заходили слишком далеко в своем стремлении быть интересными, что потом дурно сказывалось на их карьерах. Они рассказывали миссис Вандерлин чуть больше, чем следовало бы. Почти все друзья этой леди служат в вооруженных силах – но прошлой зимой она была на охоте в одном графстве близ одной из наших крупнейших военных фирм и завела знакомства не вполне развлекательного характера. Короче говоря, миссис Вандерлин просто находка для… – он очертил в воздухе круг сигарой. – Давай лучше не будем говорить, для кого! Скажем так – для одного европейского правительства. И, возможно, не одного.

Кэррингтон глубоко вздохнул.

– Ты снял камень с моей души, Чарльз.

– Ты думал, я попался на песенки этой сирены? Мой дорогой Джордж! Миссис Вандерлин немного откровенна в своих методах для такого прожженного стреляного воробья, как я. Кроме того, она уже не первой свежести, как говорится. Ваши молодые командиры эскадрилий, может, этого и не замечают. Но мне пятьдесят шесть лет, мальчик мой. Еще четыре года – и я, наверное, стану мерзким старикашкой, постоянно пугающим общество упрямых дебютанток.

– Я был дураком, – извиняющимся тоном сказал Кэррингтон, – но мне показалось немного странным…

– Тебе показалось странным, что она находится здесь, в довольно узком, почти семейном кругу именно в тот момент, когда мы собирались организовать неофициальное совещание насчет изобретения, которое, вероятно, перевернет всю концепцию противовоздушной обороны?

Сэр Джордж Кэррингтон кивнул.

Лорд Мэйфилд улыбнулся:

– Так оно и есть. Это приманка.

– Приманка?

– Понимаешь, Джордж, выражаясь языком кино, у нас на эту женщину, по сути дела, ничего нет. А нам нужно хоть что-нибудь! Прежде ей сходило с рук больше, чем следовало бы. Но она была осторожна – чертовски осторожна. Мы знаем, что она хочет сделать, но у нас нет неопровержимых доказательств. Мы хотим соблазнить ее действительно крупным уловом.

– Этот улов – чертежи нового бомбардировщика?

– Именно так. Это достаточно большой куш, чтобы заставить ее рискнуть выйти из тени. И тогда-то мы ее накроем!

Сэр Джордж фыркнул.

– Что же, – сказал он, – по-моему, все правильно. Но вдруг она не пойдет на риск?

– Будет очень жаль, – сказал лорд Мэйфилд. И добавил: – Но я думаю, она рискнет…

Он встал.

– Может, пойдем к дамам, в гостиную? Мы не должны лишать твою жену игры в бридж.

– Джулия слишком увлекается бриджем, – проворчал сэр Джордж. – Просто с ума сходит. Она не может себе позволить делать такие ставки, и я ей уже не раз говорил. Беда в том, что Джулия – прирожденный игрок.

Обойдя стол и подойдя к хозяину, он сказал:

– Надеюсь, твой план сработает, Чарльз.