Текст книги "Ночь шрамов"

На полулежали стопки свежеисписанных пергаментов, готовых для прочтения его преосвященством: доклады из гарнизонов и торговых гильдий, труды ученых Ядовитых Кухонь, отчеты, романы, исторические хроники, списки, списки… и опять списки. И как только Сайпс с этим справлялся? Неудивительно, что он отправлял поэзию в огонь.

Когда они наконец преодолели лабиринт пергаментов и свитков и Сайпс уселся за рабочий стол, он повернулся к Фогвиллу и произнес:

– Скажи-ка мне…

– Ваше преосвященство?

– Мне кажется, ты что-то хочешь мне сказать. Ничего удивительного. Но ты что-то долго не решаешься, а такое случается нечасто. Выкладывай.

– Эта обескровленная… девочка… вероятно, дочь веревочника.

– Да, да. – Сайпс открыл полку и вынул толстую книгу. На переплете красовались слова «Неучтенные души». – Кража в любом случае должна быть занесена в реестр.

– Мы точно не знаем. Началась драка, и стражники вынудили отца уйти. Я займусь расследованием. Не думаю, что его будет трудно разыскать. Слухи о подобной смерти еще долго будут ходить по кварталам Лиги.

Пресвитер окунул перо в чернильницу и начал писать.

– Не придавай этому большое значение. Множество записей все равно не закончено.

– Карнивал здесь ни при чем.

Пресвитер не отрывал глаз от работы.

– В городе только один вор охотится за душами, помощник.

– Не сочтите за дерзость, ваше преосвященство, но труп со свежими ранами был обнаружен сегодня утром, до наступления Ночи Шрамов.

– Вероятно, тело хранили в ящике со льдом.

– Целый месяц? Откуда веревочнику достать лед?

– Эти ребята невероятно изобретательны, Фогвилл. Это ничего не доказывает.

Тогда почему вы отводите глаза?

Фогвилл глубоко вздохнул.

– Стражник заметил у нее на руке синяки чуть повыше локтя…

Сайпс продолжал смотреть в пергамент.

– То есть тот, кто обескровил ребенка, сначала привязал ее. У жертв Карнивал синяки от оков на лодыжках.

Старик поставил кляксу.

– Не похоже на проклятую пиявку. Убийство куда более изощренное, – продолжал помощник. – К тому же Карнивал последовательна, несмотря на всю свою жажду. Она забирает одну душу в Ночь Шрамов, но другие… – Фогвилл не закончил предложения. – Но другие обескровленные появляются при любых фазах луны. Их кровь при этом тщательно удалена. Некто желает, чтобы тела были найдены. Он шлет нам послание.

– И что за послание?

Ладони Фогвилла намокли.

– Ангельское вино, – выдавил он. – Некто пытается изготовить ангельское вино и хочет, чтобы об этом знали.

– Ангельское вино! – фыркнул Сайпс. – Сам послушай, что ты говоришь. Нельзя изготовить ангельское вино.

– Но…

Пресвитер только отмахнулся.

– Мифы, легенды… бабушкины сказки.

Фогвилл нахмурился. Он бросил взгляд на запертые колонны книг. Десять тысяч бабушкиных сказок.

– Простолюдины до сих пор верят в Мягких Людей, – продолжал помощник. – Если Девон…

– Хватит! – упрямо остановил его Сайпс. – Я не потерплю, чтобы кто-либо вламывался сюда и выдвигал нелепые обвинения, сводящие на нет доверие, которое нам удалось достигнуть с военным руководством. – Старик ударил рукой по столу. – Нелепые городские слухи. Неужели он тебе настолько отвратителен?

В самую точку. За те семь месяцев, пока Фогвилл выслушивал отрицания всех своих подозрений, в городе было найдено на четыре обескровленных трупа больше, чем ожидалось. Четыре лишних тела без единой капли крови в жилах, хотя Карнивал, при всей своей ненасытности, убивала лишь одного в Ночь Шрамов. Но как убедить Сайпса в виновности Девона, не зная всей правды до конца?

Когда Фогвилл последний раз пожаловался на то, что от паров из Ядовитых Кухонь у его дорогой матери завяла герань, вся церковная братия неожиданно слегла от неизвестного недуга. Подозревая, что дело здесь нечисто, Фогвилл поднял тогда ужасную шумиху, после чего целый месяц страдал от колик и поноса. Наконец оправившись и вернувшись на службу, он с негодованием узнал, что Девон уже набирает лаборантов на свои кухни из числа церковных поварят. Что случилось с ними впоследствии, так и осталось тайной. Этой свинье Фонделгру не было никакого дела, да, по всей видимости, как и остальным.

За исключением, конечно, Фогвилла. Он колебался.

– У меня есть один знакомый.

Сайпс заткнул уши.

– Даже не хочу это слушать, Фогвилл.

– Носильщик на кухне, – уже увереннее продолжал помощник после того, как первые слова были произнесены. – Девон объявил, что ночью прибудут четыре корабля, и требуются ребята покрепче, чтобы разгрузить трюмы. Он жалуется на постоянный недостаток людей для черной работы, хотя отказывается взять солдат или писарей. Говорит, у него нет ни времени, ни возможности самому проверять каждого полотера или конюха.

– Он так говорит?

– Ну не я же.

– Я уверен, что это неприятная, но необходимая работа. Война нас всех здесь заставила потуже затянуть пояса. – Сайпс закрыл книгу. – Когда это было?

– Шесть недель назад.

– И что же случилось с твоим… знакомым?

– Исчез. Колдун, безусловно, ничего об этом не знает. Сказал, что тот, должно быть… Ну, на самом деле мне бы не очень хотелось вдаваться в подробности. Честно говоря, его рассказ был немного непристойным… вульгарным. Он меня ненавидит, так что он всегда… – Фогвилл никак не мог подобрать слова, чтобы выразить свою досаду. – Он всегда…

– Тело не нашли?

Снова удар ниже пояса.

– Мне действительно очень жаль, что ты потерял друга, Фогвилл, но это еще не повод подозревать Девона в преступлении. Может, твой приятель просто сбежал. Обычное дело для сброда, что работает на Ядовитых Кухнях. Ни один человек в здравом уме не захочет там работать. А ведь, несмотря на свой титул, Девон вовсе не плохой человек.

– Спорный вопрос. Посмотрите хоть на оружие, которое разрабатывает его лаборатория. Нет никакой необходимости причинять врагу такие страдания.

– Твое мнение о его работе вряд ли имеет какое-нибудь значение.

– Позвольте отдать приказ спайну проследить за ним, просто понаблюдать.

– Это невозможно.

– Можно использовать Рэйчел Хейл. Она еще не прошла посвящение, у нее есть связи в армии, мы…

– Нет. Я хочу, чтобы она занялась Диллом.

– Тогда позвольте мне поговорить с веревочником, – не унимался Фогвилл. – Выяснить, когда и где он обнаружил дочь, возможно, осмотреть тело. – Он сам удивился тому, что сказал: Лига Веревки считалась самым опасным местом во всем Дипгейте.

Пресвитер покачал головой.

– Фогвилл, мы отказались освятить тело девочки. Ее отец уязвлен и опечален. Я не хочу, чтобы еще ты сыпал ему соль на раны. Мой ответ: «Нет».

Фогвилл с досадой кивнул головой. Может быть, Сайпс сам что-то скрывает?

На улице заморосил дождь, и мелкие капельки затрещали по стеклу. Вечернее солнце превратилось в золотую полоску между горизонтом и стеной облаков. Надвигалась буря. Должно стемнеть раньше, чем наступит Ночь Шрамов, и Фогвилл подозревал, что на сей раз на свободе окажется не один убийца.

Часть 2
УБИЙСТВО

11. Ночь Шрамов

Дождь лил как из ведра, отбивая дробь о жестяные баки и цистерны. Журчащие потоки неслись по водосточным трубам. Дипгейт запел протяжную и жалобную песню: с мокрых цепей клубами валил пар, и металлическая паутина протяжно стонала и раскачивалась, проседая под весом залитых водой построек. Вечер постепенно уступил место ночи, унеся с собой последние лучи заходящего солнца, а уличные фонари так и не зажглись. Скоро район храма, Рабочий лабиринт и Лига Веревки погрузились во тьму.

На Пикл-лейн ожидали наступления ночи двенадцать угрюмых призраков. Убийцы-спайны неподвижно стояли в своих неизменных кожаных одеждах прямо под проливным дождем, держа наготове мечи, ножи и арбалеты. Из всей дюжины дрожь пробирала лишь Рэйчел. Она не раз видела эти лица, но не могла назвать ни одного имени.

– Ты будешь приманкой, – произнес спайн с мертвыми глазами и кривым шрамом через весь нос.

– Почему я?

– Ты обладаешь способностью приводить ее в бешенство.

– А ты нет? – фыркнула Рэйчел. – Не льсти себе. Только рот открой, она уже с катушек слетит от ярости, точно говорю.

– Ты должна спровоцировать ее, адепт. Карнивал отзовется – отзовется на оскорбления. У тебя талант к применению подобных эмоциональных… средств. Ты будешь приманкой.

Любой разговор со спайнами подобен беседе с кирпичной стеной. Временами Рэйчел почти радовалась, что ей пока удалось избежать ужасной муки – процедуры посвящения, которая призвана очистить душу адепта и избавить его от ноши чувств и эмоций.

Почти радовалась.

– Безусловно, ты будешь расходным материалом, – добавила распущенного вида девица с полными бледными губами. Рядом стояла худенькая девушка с синими кругами под глазами и пустым взглядом.

Господи, неужели и я так выгляжу? Как привидение. Как обескровленная!

Рэйчел перевела взгляд с одного безразличного лица на другое и, встретив в них лишь бесконечное равнодушие, тихо повторила:

– Расходный материал. И как я могла забыть. Глупо с моей стороны. Спасибо, что напомнила. Девица бесстрастно кивнула.

Оскорбления, сарказм, ирония никогда бы и не смогли дойти до коллег Рэйчел. Можно было бы с таким удовольствием врезать гадине, если бы это хоть чуть-чуть ее разозлило, а от битья по кирпичной стене какое удовольствие? Тем не менее, несмотря на это, Рэйчел завидовала и этой женщине, и всем остальным. Посвящение дарило адепту внутреннее спокойствие, получив которое, Рэйчел не стала бы оплакивать потерю собственного «Я».

– Отлично. Убирайтесь только с глаз моих, – отрезала она. – Встретимся в планетарии.

– Не вступай в бой с Карнивал до тех пор, пока не будет готова ловушка.

– А если она атакует раньше?

– Не делай ничего.

– Ничего? – Да.

– Как прикажете. – Рэйчел сжала кулак.

Спайн с мертвыми глазами кивнул.

– Черная луна поднимается. – По его немой команде группа растворилась в ночной темноте, оставив Рэйчел наедине с городом.

Ничего не делать? Девушка резко повернулась, выругалась и вернулась на прежнее место. Ну уж нет, лучше она забредет в какую-нибудь таверну и выпьет рому, как все нормальные люди. Может быть, встретит мужчину… Может быть…

Может быть, для нее еще не все потеряно.

Рэйчел сорвалась с места и бросилась прямо навстречу дождю по безлюдным улицам. Сырой воздух сгущался, и в атмосфере ощущалось напряжение. Темные дома зашептали тысячами голосов: проверяли ставни, заколачивали двери, повсюду гремели железные решетки, цепи, засовы и замки. Дипгейт готовился к предстоящей битве.

– Монетку пилигриму? – Откуда ни возьмись появилась грязная фигура; из-под капюшона торчали длинные сальные космы нечесаных волос и борода, обсыпанная крошками. – Сэр, поднимается черная луна. Воздух сегодня чистый и свежий, и мы пока еще живы. В вашем сердце кровь, а в моем – клей. Не правда ли, просто великолепно! Пожертвуйте монетку.

Глюман? Это тряпье скрывает липкую желтую кожу, из которой сочатся яды и химикаты. А кровь у него… другая.

– Сэр? – ответила Рэйчел.

– Ах, миледи. По голосу совсем молодая, да красивая какая… Да, да. Я слышу грудь, боже мой, а бедра… тугая одежда – кожа, я прав? Как ужасно. Гуляет одна и без спутника в такую-то жуткую ночь. Он выгнал тебя на улицу? Или умер и бросил несчастную, обезумевшую от горя малышку шататься по городу? Зарезан? Прими мои соболезнования, бедный котеночек.

Рэйчел догадалась, что разговаривает со слепым. Поэтому он и услышал ее шаги.

– Все это ты узнал по одному слову?

– Уже восемь слов, красавица, и каждое такое тяжелое от горя и страдания, что сейчас мостовая провалится. Еще я слышу тоску. Ты вся в смятении и нерешительности, бедняжка. Я слышу затаенное желание в твоем голосе. Я слышу… – Он остановился, прислушиваясь, потом понизил голос. – Ах, черт побери, вот оно что. Ты вся промокла, да? Насквозь. – Нищий начал раскачиваться взад и вперед. – Подари мне еще два слова. Два слова, чтобы заглянуть в твою душу. Для меня, пожалуйста.

Убийца вздохнула.

– Какие два слова?

Рваный капюшон приблизился к девушке и прошептал:

– Грязный мальчишка.

– И ты хочешь, чтобы я сказала… эти два слова?

– Скажи, умоляю.

– Нет.

– Ну пожалуйста. Пожалуйста, – не унимался глюман.

– Ни за что, попрошайка.

– Котеночек, имей сострадание. Посмотри на меня, одинокого и несчастного калеку. Братья мои все до одного пропали в доках. Жена сбежала с оборванцем-резервистом. Старика-отца забили камнями на глазах Авульзора. Матушка моя…

– Хорошо, хорошо. – Иначе нищий грозил перебудить всю округу. Рэйчел робко оглянулась, убедилась, что никого нет поблизости, и прошептала: – Грязный мальчишка.

– Вожделение! Восхитительно! – завопил попрошайка. – А теперь иди поближе, присядь-ка ко мне на колени.

Рэйчел нахмурилась.

– Я слышу, как ты хмуришься.

– Что ты здесь делаешь в такое время?

– Сижу на земле да деньги клянчу.

Девушка усмехнулась.

– Очень умно. Не мог найти места поспокойнее? Не будь так уверен в эту ночь. Ты тоже в опасности.

– Да мы с Карнивал понимаем друг друга.

– Каким же образом?

– Я не охочусь за ней, а она не охотится за мной.

– Это по-честному. – Спайн не смогла сдержать улыбку. – Тебе, наверное, и разговаривать с ней приходилось?

– Я услышал шорох крыльев над головой и окликнул ее. Она ринулась вниз и сделала мне подарок.

– Подарок?

– Отличный подарок! Сладкое баранье бедрышко в ягодном соусе. Посмотри-ка сюда… – Глюман начал копошиться в грязных лохмотьях и через некоторое время извлек что-то из своего плаща.

Бродяга протянул дохлую крысу с откушенной головой. Рэйчел сморщилась.

– Она дала тебе этого… барашка?

– Ах, душа моя, я тебе слово даю. Так что, сама видишь, бояться мне нечего.

– Да, ты… счастливчик. – Рэйчел достала медную монету из сумки на ремне и аккуратно положила ее на ладонь нищего.

– Да благословит мстительный Ульсис твои ночи, – сказал нищий, а потом тихо прошептал: – А злая Айен – твои дни. – Он подмигнул незрячим глазом и гордо добавил: – Я вовсе не молюсь им обоим, мне прямая дорога в ад. Так что я поклоняюсь Айрил. Есть своя выгода в том, чтобы быть проклятым. Лабиринт расширяется. Иногда я слышу, как кровь течет по его каменным переходам прямо под заброшенными улицами и дворами. – Нищий спрятал монету. – А на это я куплю бутылку вина, чтобы отпраздновать нашу победу. Раздели его со мной, я настаиваю. Мяса хватит на двоих. Ты красавица такая и недавно овдовела. Мы могли бы с тобой…

– Нет, спасибо. Мне пора возвращаться к работе до того, как… – Девушка только сейчас сообразила, что проговорилась.

– К работе? – Глюман отпрянул назад и зашипел: – Спайн! Убирайся, сука!

Рэйчел неподвижно стояла на месте.

– Шлюха Телля.

– У меня для тебя ничего нет, – прорычал бродяга, сжав дохлую крысу.

Рэйчел резко повернулась.

– Сколько ножей тебе пришлось отмыть за свою жизнь, спайн? – прокричал нищий. Он вцепился зубами в мертвого зверька. – Ночь Шрамов – ее ночь… Черная луна… Одну душу заберет ангел… А кровь спайнов достанется Айрил!.. – Он ехидно засмеялся. – А вот души в Лабиринт не попадут. У вас их давно и нет!

Убийца ушла прочь, подальше от безумного глюмана. Она долго бродила по улицам, петляла среди мокрых цепей. Рэйчел прошла четыре таверны, где ее встречали лишь крепкие запертые двери.

* * *

Дождь наконец-то прекратился, и город вдохнул прохладного чистого воздуха. Свежий северный ветер ворвался в Дипгейт и принес звездам бледные обрывки облаков. Черепица на крышах таинственно мерцала, словно змеиная чешуя, улицы чернели между рядами зданий. Ставни были заперты, фонари и газовые лампы потушены. Лишь немногие отважились в такую ночь выйти на улицу.

Плотно сложив за спиной потрепанные крылья и обняв себя руками, Карнивал уселась на сторожевой башне Ивигарта, наслаждаясь растекавшейся по жилам силой. Каменные соколы расселись по стенам восьмиугольной башни и сурово всматривались слепыми глазами в улочки и закоулки Дипгейта. Лицо ангела застыло, словно у каменной статуи. Длинные черные волосы хлестали по изрезанной коже: по шрамам на лбу и на шее, на носу и щеках под темными, как ночь, глазами. Все оставлены ножами, кроме одного.

Сторожевые башни были построены столетия назад – Карнивал не могла точно вспомнить, но когда-то давно линия горизонта была совсем другой. Судя по размытому водой и поросшему травой камню, постройкам было не менее тысячи лет. Вероятно, башни когда-то понадобились спайнам. Лишь смутные образы всплывали в памяти ангела, будто ядовитое зелье, вскипая и бурля, переливалось через края котла.

Еще одна башня… Обрушившиеся стены… Дым… Кровь.

Шрамы сжались вокруг сердца. Карнивал чуть не закричала. Острые когти впились в ладони. Нахлынувшие чувства душили, ее бросило в дрожь. Нечто ужасное случилось в башне Барраби, на месте которой теперь находился Колодец Грешников. Карнивал не хотела вспоминать.

Дипгейт так часто причинял ей боль: Дом тысячи камней, сети под рынком Церковных труб. Обрывки старых воспоминаний всплывали в памяти ангела каждый раз, когда она приближалась к этим местам. Старые раны гнали ее прочь, и Карнивал бежала, рыча и задыхаясь. Должно быть, она уже бывала здесь раньше. И тогда погибли люди.

Но страшнее всего была бездна. Карнивал уже пыталась спуститься в темноту пропасти, но каждый раз шрам вокруг шеи сдавливал горло словно веревка, и она мчалась наверх глотнуть воздуха. Карнивал овладевал необъяснимый страх перед бездной.

С высоты башни Карнивал спокойно рассматривала Дипгейт. Голод начинал приобретать ясные очертания, а жажда растекалась по венам, но чувства эти пока еще не завладели волей ангела. Она терпеливо ждала, выискивая глазами какую-нибудь маленькую оплошность: приоткрытое окошко на чердаке, провалившуюся черепицу, печную трубу, из которой не валил бы дым, или гремящие на ветру открытые ставни.

Ничего. Дома были наглухо заперты, и так просто туда не пробраться. Добыча давно научилась вести себя осторожно.

Карнивал довольно улыбнулась.

Краем глаза она заметила, как тень скользнула в переулке за милю от сторожевой башни Ивигарта. Спайн с луком наперевес, согнувшись, пробежал по крыше таверны «Краб и козел» и скрылся за дымоходом. Уже девятый убийца за ночь.

Интересно, знает ли он, что кожаные доспехи гораздо темнее черепицы? Может статься, весь этот жалкий камуфляж лишь приманка.

Карнивал глубже всадила когти в камень. Зачесались шрамы на руках. Сердце заколотилось, и она облизнулась. Часть ее хотела сорваться с места и помчаться за спайном. Ангел стиснула зубы и вцепилась в каменный выступ так, что пальцы заболели, а дыхание перехватило. Голод отступил.

Ловушка. По-другому и быть не может.

Карнивал закрыла глаза и прислушалась к ветру, который разносил шорохи и шепоты по городским улицам. До ангела долетели обрывки приглушенного разговора из дома по соседству.

– …нет, оба уже спят… – шептала обеспокоенная мать.

– …заперто, я сама проверяла, – говорила мужу пожилая женщина.

Карнивал слышала треск угля в камине, скрип половиц и звон посуды. Кто-то кричал и ругался.

Вдруг порыв ветра принес пьяный голос, и Карнивал встрепенулась.

– Проклятая, вонючая, злобная стерва!

Глаза ангела в то же мгновение широко раскрылись, и она бросилась на другую сторону сторожевой башни. Шрамы запульсировали под давлением крови.

– Вонючая расцарапанная шлюха! – Пьяница грозился крышам в нескольких кварталах от башни. Здоровенный малый шатался по улице, размахивая длинным ножом в одной руке и бутылкой в другой. Неожиданно он покачнулся и завалился прямо в кучу коробок. Какое-то время пьяница просто лежал и ворчал что-то невнятное. Потом кое-как выкарабкался и продолжил свой извилистый путь по городским улицам.

– Выходи, грязная стерва! – Пройдя каких-то двадцать шагов, здоровяк упал, его вырвало прямо на мостовую, и он завалился набок.

Карнивал наслаждалась болью, которую причиняли израненной коже судороги.

– Ш-ш. – Она поднесла палец к губам. – Я тебя слышу. – Рука осторожно коснулась паутины белых шрамов, окутавших таинственную улыбку тонких губ, и медленно спустилась вниз к глубокой отметине вокруг шеи.

Карнивал оттолкнулась от каменного выступа и нырнула в темноту ночи.

Купол Оберхаммеровского планетария возвышался на часовой башне покосившегося серого строения словно гигантское стеклянное яйцо, готовое в любую минуту скатиться вниз прямо на дома. Вьюны и сорняки завладели восточным полушарием купола и уже пробрались внутрь металлического каркаса, там, где хрупкие грани были выбиты камнями или попросту треснули от мороза. Но большинство стекол осталось нетронутыми. Они были закрашены черной краской и испещрены небольшими, с булавочную головку, дырочками. Было время, когда солнце превращало эти точки в бескрайнее звездное небо, которое завораживало толпы зрителей. Размещавшаяся внутри купола платформа с двенадцатью удобными креслами таинственным образом удерживалась в горизонтальном положении, в то время как огромная сфера совершала свое чудесное вращение.

Сидя в наблюдательном кресле, Рэйчел рассматривала настоящее звездное небо, заглянувшее в глубь иллюзорного космоса сквозь разбитое стекло.

Планетарий ни разу не открывался с тех пор, как Рэйчел себя помнила. Оберхаммер, подобно другим жертвам нетерпимости Церкви, умер в нищете, как изгой и чудак, покончивший с жизнью после настигнувшей его череды неудач. Астрономия в числе других молодых наук успела заслужить лишь хмурые подозрительные взгляды, а десятилетия научной работы оказались запертыми в пыли церковных книгохранилищ. Массы жаждут просвещения. А что проку от просвещения, когда внизу ждет всемогущий Ульсис? Сменятся несколько поколений, и лишь единицы вспомнят имена ученых мужей.

Так и туловище Оберхаммеровского планетария с заколоченными окнами медленно разлагалось и загнивало, погребенное под толстым слоем листвы и стеблей.

Стрелка башенных часов вот уже много лет показывала половину десятого – час крыс и летучих мышей, лунатиков и безумцев, призраков, вурдалаков и всей остальной нечисти, когда-либо померещившейся дипгейтским горожанам. Оберхаммер остановил часовой механизм именно в эту минуту, бесшумно заперся в кабинете и вскрыл вены – таков был его последний аргумент в споре с Церковью. Тогда в этом самом месте Айрил открыла двери, а это означает, что нечто вырвалось в Дипгейт из Лабиринта. Рэйчел вспомнились рассказы из детства: Мрачный Молчун, Крадущийся-По-Цепям, Госпожа Нянечка – вечные грешники, что некогда покинули Айрил и теперь навеки обречены бродить по коридорам Оберхаммеровского особняка, увенчанного куполом обсерватории.

У ангела было множество путей, чтобы пробраться внутрь планетария, и больше – чтобы выбраться наружу. Особняк Оберхаммера был самым невероятным местом для засады, что, собственно, и делало такой выбор идеальным.

Девушка поднялась с пропитанного водой сиденья. Кожаные брюки намокли и неприятно прилипали к ногам. Дождевая вода годами скапливалась в старом здании, капала прямо с сырого потолка и ручьями стекала по стенам запертых комнат, насквозь пропитав само вещество дома. Коридоры рыдали, а лестницы сморщились и покривились. Краска полопалась под размокшими и прогнувшимися потолками. Рэйчел поежилась, представив, как Крадущийся бесшумно подбирается к ней сзади, а Госпожа Нянечка бродит где-то по коридорам с охапкой спиц в руках.

Настоящий сад причудливых рычагов и ржавых шестерен тянулся прямо к обзорной платформе – механическое чудище протягивало зрителям руку. Цепи, связывавшие гигантские башенные часы с рычагами, как считалось, сняли еще рабочие, демонтировавшие здание обсерватории, но Рэйчел все же не удержалась и попробовала повернуть колесо. Обросшая ржавчиной шестеренка не поддавалась.

Раздавшийся с южной стороны шум привлек внимание девушки. Карнивал приближалась. Рэйчел переборола желание покинуть пост, забраться куда-нибудь в укромное место и оттуда наблюдать за прилетом ангела. Нужно оставаться в планетарии, быть приманкой в клетке. Спайны постараются привести Карнивал к особняку, а задача Рэйчел – привлечь ее внимание. Девушка рухнула в кресло, ослабила прихваты метательных ножей и погрузилась в одинокое ожидание. Как и любой дряхлый старик, Оберхаммеровский планетарий беспрерывно ворчал и стонал.

Резкая головная боль разбудила господина Неттла. Когда он попытался пошевелиться, череп снова будто сдавило тисками. Неттл лежал посреди незнакомой улицы, где пахло виски и еще какой-то мерзостью. Мокрая в свете звезд брусчатка качалась и расплывалась перед глазами, сливаясь в единую полосу, которая сворачивала налево приблизительно на расстоянии пятидесяти ярдов. Дома склонились по обе стороны улицы, каменные мышцы словно напряглись, натягивая гигантские цепи. Бродяга с трудом поднялся на ноги и попытался понять, где же, черт возьми, он находится и что делает здесь.

Он вовремя вспомнил и успел обернуться.

С неба стремительно спускался темный демон с широко раскинутыми крыльями, развевающимися на ветру волосами и черными от ярости глазами.

Неттл поднял нож, но Карнивал только усмехнулась.

Вдруг ангел резко дернулась в сторону, и через секунду град стрел в щепки разлетелся о камни мостовой прямо перед Неттлом. Бродяга быстро развернулся.

Десятки спайнов, расположившись на крышах домов, окружили улицу.

– Гражданский, – раздался голос, – немедленно укройтесь в здании. Если вам некуда пойти в этом районе, вам предоставят временное укрытие в убежище или в ночлежке при храме всего за шесть монет…

– Отвали! – крикнул Неттл и повернулся прямо к ангелу.

Карнивал устремилась вверх, преследуемая новой волной стрел. Некоторые из них достигли цели, прорвали черные крылья или впились в древние замшелые одежды. Она взвыла и бросилась прочь от убийц. Бродяга побежал за ангелом.

Аллея сливалась с более широкой улицей, которую Неттл узнал с первого взгляда. Улица Решеток плавно спускалась от старого планетария на юг, пробегала через добрый десяток сгорбившихся мостов и вела прямо к дипгейтским докам. Имя свое улица получила благодаря решеткам с острыми шипами, которыми здесь было заперто каждое окно и каждая дверь. На улице Решеток обитали портовые рабочие и смотрители за цепями, которые подчас могли раздобыть больше металла, чем кузнецы на улице Черных легких. Все в городе, за исключением, конечно же, Церкви, знали, что каждая вторая украденная тонна железа в Дипгейте уходила на то, чтобы защитить улицу Решеток от новой ночной атаки. Возникало ощущение, будто стоишь прямо в раскрытой пасти чудовищного монстра – со всех сторон на путника хмуро смотрели ощетинившиеся острыми зубцами прутья и решетки. Можно было только удивиться, что улица Решеток до сих пор не утянула половину города в пропасть. Растащили даже железные балки и механизмы возвышавшегося над улицей планетария – металл ушел на отливку временной защиты для многочисленных жилищ. Теперь только плющ и вьюны удерживали гигантский купол на вершине башни.

Внезапно Неттл услышал шипение и разглядел, как тени бесшумно движутся по крышам. Чуть впереди к северу в воздух вновь взлетели стрелы спайнов. Бродяга выругался и перебежал на противоположную сторону улицы, чтобы лучше разглядеть цель, которую преследовали церковные убийцы.

Они гнали Карнивал на север, в сторону планетария. Стрелы рикошетили от каменных стен, железных решеток и черепицы, с треском разлетаясь в щепки.

– Вот сука! – Господин Неттл только развел руками.

Карнивал стремительно развернулась в воздухе и ринулась на бродягу.

И снова стая стрел преградила ангелу путь и погнала в сторону планетария. Это может продолжаться до самого утра – спайны пытаются прогнать ангела как можно дальше от храма и Рабочих лабиринтов. Как можно дальше.

С криком Неттл сорвался с места и помчался по улице.

Карнивал не прощала спайнам ни одной раны. Чем сильнее была боль, тем страшнее становилось возмездие. Никакие преграды не могли сдержать раненого ангела. Веревочники и нищие из Лиги страдали от ее гнева больше всего и ненавидели спайнов за это. Стены их фанерных лачуг были не толще бумаги. Те, кто мог позволить себе такую роскошь, ставили в домах клетки, в которых запирались вместе с семьей. Иногда это помогало, хотя чаще всего нет. Карнивал разбила с дюжину таких лачуг в Ночь Шрамов, вырывая их прямо из цепей, где были закреплены жилища.

Спайны спешили к планетарию. Темные фигуры одна за другой ныряли в темноту. Стрельба остановилась.

– Сюда, стерва!

Карнивал не замечала его. Что-то еще привлекло внимание ангела – что-то внутри планетария. Неттл выругался и посмотрел на серое здание особняка, увенчанное гигантским граненым шаром. Старый дом смердел, словно коридоры Айрил. Окутавшие часовую башню цепи удерживали рассыпавшиеся кирпичи. Через щели в заколоченных окнах на Неттла смотрела черная пустота. На какое-то мгновение ему показалось, что там мелькают причудливые силуэты. Поговаривали, что коридоры Оберхаммеровского особняка непрестанно движутся, складывая все новые и новые лабиринты и головоломки для теней, запертых в его стенах.

В какой-то миг Неттла охватило сомнение, но он снова двинулся вперед. Подойдя к стене часовой башни, бродяга ухватился за цепь и начал карабкаться вверх.

Внезапно звезды в одном из разбитых окон погасли. Черная, как ночь, тень закрыла небо. Рэйчел осторожно повернулась; дряхлое кресло ворчливо скрипнуло. Тень дрогнула. Ангел заметила девушку, но пока не нападала.

Тебе кажется, это ловушка? Ничего удивительного. Эти идиоты перестали стрелять и дали тебе возможность атаковать. А я должна сидеть здесь и ничего не делать, подумала Рэйчел и, прицелившись, метнула в ангела нож.

Ангел увернулась и зарычала, однако медлила с атакой.

Ну давай, стерва, нападай! Убийца бросала один нож за другим, но Карнивал уходила от них так быстро, будто то были легкие осенние листья, подхваченные ветром. Как она вообще замечает ножи? Рэйчел сжала губы. Они говорят, спровоцируй ее.

– Эй ты, чучело!

В самую точку. Карнивал ринулась вниз.

Спайн успела отскочить в сторону как раз вовремя – на пол посыпались трухлявые щепки от стула. Девушка откатилась по полу и вытащила из рукава следующий нож. В этот момент раздался щелчок тетивы – с арбалета, установленного на крыше особняка, сорвался заряд.

Широкая металлическая сеть накрыла целиком купол обсерватории. Металлический каркас вздрогнул, когда тяжелые ядра, удерживавшие сеть, ударились в стены часовой башни.

Ангел испустила душераздирающий вой.

А теперь начинается самое интересное – Карнивал в ловушке… и я вместе с ней. Рэйчел снова метнула нож, но услышала металлический звон в противоположном направлении. Вот черт, черт, черт! Карнивал отбила нож. На нее можно с тем же успехом нападать с воздушным шариком в руках. Спайн выпрямилась и вытащила меч. Огромные черные крылья сливались с ночным мраком, и только звезды выдавали их очертания.