Текст книги "Лига Чистоты"

Он посмотрел на Магнуса, затем на Мередита:

– Этот человек был в соседней комнате, не так ли?

– Да, сэр, – ответил Мередит.

Детектив посмотрел на Магнуса и кивнул.

– Мне хотелось бы услышать ваши показания прямо здесь, если вы не возражаете.

Он повернулся к констеблю и сказал:

– Осмотрите все в соседней комнате, портье проводит вас.

Сержант тем временем подталкивал остальных к коридору. Девушка плакала, Берлинер дрожал мелкой дрожью и молчал. Этой парочке было чего бояться, больше чем Скаммелу, который у самой двери повернулся и проворчал:

– Вы делаете колоссальную ошибку! Не думайте, что я потерплю провокацию от горстки фашистских ищеек!

– Выведите его, сержант! – заорал детектив, и сержант вытолкал Скаммела за дверь; Мередит и констебль последовали за ними. Детектив повернулся и обратился к Магнусу:

– Ваше имя?

Магнус ответил, но не стал упоминать газету, в которой он работал.

– Вы просто постоялец, мистер Оуэн, не так ли? Вы знаете кого-нибудь их этих клоунов?

– Только понаслышке.

– Что случилось?

Магнус повторил все, что видел, стараясь при этом не упоминать Мередита по имени.

Детектив сел на кровать и раскрыл свой блокнот.

– Обычная стычка. Я бы сказал, все ясно и понятно, если только этот Ортиц не будет выдвигать обвинений против портье. Никогда не знаешь, чего ждать от этих иностранцев, они иногда ухитряются вывернуться, если у них хороший адвокат.

Он писал протокол, когда дверь открылась, и Мередит с констеблем вернулись из соседней комнаты. Констебль держал в руках небольшой газетный сверток, который он очень осторожно начал разворачивать на кровати рядом с детективом. Внутри была горка чего-то, похожего на высушенную траву.

– Мы нашли это в тумбочке около кровати.

Детектив встал.

– Лучше взять все это в участок и выдвинуть против всех четверых обвинение.

Магнус обратил внимание на то, что газета, в которую была завернута «добыча» констебля, называлась «Черный карлик». Это было подпольное издание лондонских нелегалов. Таким образом, они все предусмотрели.

Детектив протянул свой блокнот Магнусу.

– Я написал, мистер Оуэн, что вы были разбужены ночью сильным шумом и стали свидетелем спора между ночным портье и мистером Ортицом. Вы видели, как мистер Ортиц нанес мистеру Мередиту удар, который был отражен в целях самозащиты. Вы также видели, как мистер Берлинер взял пепельницу, полную окурков. Пепельница находилась в комнате, когда вы туда вошли. Теперь вам остается только подписать все это и указать свой адрес. Полагаю, вы живете в Лондоне?

Магнус написал свой адрес в Батерси.

– Будет предъявлено серьезное обвинение?

– Все зависит от суда. Не в моей компетенции комментировать происшедшее. Спокойной ночи, сэр, извините за доставленное беспокойство.

Магнус проводил его глазами, пока тот шел по коридору, до самой лестницы. Мередит не двигался с места. Магнус повернулся к нему:

– Хорошо поработали ночью, мистер Мередит.

Мередит кивнул, оставаясь невозмутимым.

– Я рад, что вы оказались поблизости, мистер Оуэн. Если бы они все набросились на меня, мне пришлось бы не сладко.

– Ну, я так не думаю. Ведь я видел ваши бои раньше. Вы здорово деретесь, чертовски здорово.

– Спасибо вам, мистер Оуэн. Ладно, уже очень поздно. Я пойду. Спокойной ночи.

Магнус вернулся в свою комнату и закрыл дверь. На сей раз он не беспокоился о том, чтобы закрывать ее на замок или закреплять ручку стулом. Работа Тома Мередита была выполнена.

4

Это был очень сильный удар. Мяч с шумом отскочил от сетки и полетел прямо в них. Кейн успел увернуться, а Магнус с его больной ногой оказался не таким ловким и получил болезненный удар по лодыжке.

– Поосторожнее! – закричал Кейн молодому человеку в спортивном костюме, который отбил мяч.

– Извините, полковник Кейн, – сказал юноша.

Он полностью проигнорировал Магнуса, который остановился, потирая ушибленное место. Тем временем Кейн обошел бассейн и уселся в шезлонг напротив вышки для прыжков. Магнус доковылял до него и сел рядом.

Кейн заулыбался.

– Ну, как Кардифф?

– Вы же читали «Пейпер».

– Как всегда. Я думаю, твой материал был первоклассным.

Магнус наблюдал за молодым человеком в плавках, который поднялся на самый верх вышки, встал на край доски, подпрыгнул и исчез в зеленой, переливающейся воде бассейна, почти на подняв брызг.

– Прекрасно исполнено! – закричал Кейн.

Раздались аплодисменты сидящих около бассейна.

Магнус подождал, пока все успокоилось, и затем сказал:

– Это был прекрасный материал. Я просто не мог пропустить его.

– Что ты сам думаешь обо всем этом? Скажи мне, пожалуйста.

Магнус пожал плечами, наблюдая, как с вышки в воду нырнул следующий молодой человек – неуклюже, подняв фонтан воды.

– Ладно, Джон. То, что было – только вступление. Мы лишь положили начало, а теперь переходим к настоящей работе.

Лицо Кейна не выражало никаких эмоций.

– Продолжай, – сказал он тихо.

– Неплохая находка этот ваш Том Мередит. Он хорош. Чертовски хорош. За исключением одной маленькой детали.

– Какой?

– Я застал его, когда он читал ваши книги, Джон. Это неосторожно, особенно, если кто-то заинтересуется этим. Но в любом случае, все было прекрасно подстроено, поздравляю вас.

– Ты мне льстишь.

Магнус ухмыльнулся.

– Как бывшему полковнику военной разведки? Нет, просто знайте, что то была успешная работа. Но сейчас мне хотелось бы кое-что выяснить. Зачем все это было нужно?

Прошло какое-то время, прежде чем Кейн ответил. Он наблюдал за еще одной группой молодых людей в спортивных костюмах, которые появились на другой стороне бассейна и построились у бортика. По свистку они все вместе нырнули. Голос Кейн звучал мягко, но в нем чувствовалось напряжение:

– Что именно тебе хотелось бы знать?

– Правду. На следующей неделе я опять отправляюсь в Кардифф, чтобы выступить свидетелем на процессе по обвинению в употреблении наркотиков. Что бы я ни сказал, это не будет иметь никакого значения ни для полиции, ни для Мередита, но я чувствую себя неловко во всей этой истории.

Кейн удивленно поднял брови.

– Тебя мучает совесть?

Магнус натянуто засмеялся.

– Ничего подобного. Я не собираюсь терять сон из-за того, что Скаммел со своими друзьями проведет несколько месяцев за решеткой. Я бы очень удивился, если бы узнал, что они действительно не курят травку, хотя бы изредка.

– Тогда что же тебя беспокоит?

– Я знаю, что не cмогу ничего доказать, все было чисто сработано! Но я не настолько глуп, чтобы думать, что все мы оказались в этой дурацкой гостинице на прошлой неделе случайно. Все было подстроено.

Кейн ничего не ответил.

– Хорошо, я попробую разложить все по полочкам, Джон. Вы специально поселили меня в этой гостинице на прошлой неделе. Вы хотели испытать меня, выяснить, включусь ли я в вашу игру и как поведу себя. Возможно, вы проверили все крупные отели и убедились, что Скаммел со своей компанией не остановился там. Затем, когда вы наконец выяснили, где они заказали номера, ваш крепкий парень Мередит устраивается туда ночным портье. Остальное было проще простого. На следующей неделе я собираюсь выступить в суде с подтверждением того, что Чак Ортиц оскорбил Мередита и что Мередит ударил его исключительно в целях самозащиты, а затем нашел пепельницу, полную окурков. Тут и речи не идет ни о какой совести, все, что я буду говорить – чистая правда.

– Тогда что же беспокоит тебя? – спросил наконец Кейн.

– Человек, который заказал для меня номер в этой гостинице, – Хью Риссел.

– Риссел? – Кейн нахмурился.

– Редактор новостей в «Пейпер».

– «Пейпер», – повторил Кейн сдержанно.

Магнус кивнул.

– Номер был заказан через его секретаря буквально в последнюю минуту. Этим они объяснили, почему не смогли поселить меня в приличный отель. Возможно, это была просто отговорка. Вот что меня и беспокоит.

На какое-то мгновение ему показалось, что он увидел страх в глазах Кейна.

– Я не совсем хорошо тебя понял, Магнус.

– Я толкую о «Пейпер». Я неплохо сработался с ними, они платят мне хорошие деньги и, если «Пейпер» как-то участвует во всем этом, мне хотелось бы знать, как и почему.

Рука Кейна дернулась вверх словно для отражения удара.

– Минуточку.

– Никакой минуточки, мистер Кейн. Для меня это очень важно. Я хочу знать, каким образом Хью Риссел мог знать об этой гостинице.

– Я ничего не знаю о мистере Рисселе. Это правда, Магнус.

Его голос был по-прежнему спокойным и твердым, но все-таки чувствовалось волнение. Впервые за все время их знакомства Магнус ощутил странное психологическое превосходство над Кейном. Кейн пока не подтвердил догадок Магнуса. Раньше их беседы были построены на намеках, никогда не были конкретными. Но сейчас, при упоминании «Пейпер» все изменилось.

Магнус понимал, что для Кейна наступил момент, когда необходимо принять решение: либо он прекращает разговор, ссылаясь на то, что все, о чем говорил Магнус, это просто догадки, либо он должен сделать рискованный шаг и поговорить совершенно откровенно.

Довольно долго Кейн сидел, наблюдая за молодыми людьми, соревновавшимися в плавании брассом. Это были его легионы, часть добровольной армии здравомыслящих людей, призванных очистить Британию и весь мир от скверны.

Когда он, наконец, заговорил, слова его звучали торжественно, будто он произносил заранее подготовленную речь.

– Когда ты был в армии, Магнус, приходило ли тебе в голову оспаривать приказы вышестоящих командиров?

– Нет. Я был послушным солдатом.

– Ты согласишься, что в жизни каждого солдата бывают моменты, особенно в бою, когда он должен быть готов исполнять приказы, которые он даже не понимает или с которыми не согласен?

Магнус внимательно слушал и чувствовал, что его сердце начинает учащенно биться.

– Со мной такого никогда не было.

Кейн кивнул, он говорил очень серьезно.

– Я спрашиваю тебя, Магнус. Потому что в ближайшие несколько недель ты будешь просто выполнять приказы, как солдат в бою, и, когда ты будешь делать это, не пытайся найти объяснение.

Все было ясно. Кейн решил быть откровенным. Это было буквально написано у него на лице; взгляд его был спокойным и глубокомысленным, дыхание медленным.

– Я не говорю, что не доверяю тебе, мой мальчик, но честность – не всегда добродетель. Мы – небольшая организация, сражающаяся с ужасным, превосходящим нас врагом, для которого честность и справедливость ровным счетом ничего на значат.

Эта скрытая под внешней стороной общественной жизни грязь, которая веками, за исключением нескольких коротких и печальных периодов, не была видна, сейчас вырывается наружу и начинает захлестывать устои порядочности в Британии. На этой неделе Кардифф должен был захлебнуться в грязи, но этого, слава Богу, не произошло! Мы, как организация, не смогли полностью остановить безобразие. Все, что мы смогли сделать, это закинуть сети и выловить несколько грязных крыс. И ты был удостоен чести быть там.

Он нагнулся вперед, лицо его было мрачным, но глаза, освещенные каким-то лихорадочным внутренним светом, улыбались.

– Я знаю, о чем ты собираешься спросить меня. А как же закон? Да, Магнус, закон – как и честность. Оба понятия обладают определенной ценностью и требуют конкретного подхода. Мы на войне, И чтобы выиграть эту войну, мы не можем позволить себе быть сентиментальными. Мы должны быть стойкими и приготовиться к испытаниям, которые будут не только неприятными, но и опасными. Потому что это не открытая война. Враг вынудил нас вести такую войну – грязную, подрывную, партизанскую. Поэтому нам тоже приходится быть партизанами. Наша тактика должна быть такой же, как и их тактика, наше оружие – это повернутое против них самих их же оружие, только в сто раз более мощное!

Он уселся в шезлонге и, казалось, напряжение на мгновение оставило его. Пловцы ушли, зрители тоже потянулись к выходу. В бассейне стало тихо.

– Тебя познакомят с элементарными мерами предосторожности, – продолжал Кейн, – любая секретная организация должна соблюдать конспирацию и защищать себя. Должен признать, ты находишься в несколько привилегированном положении. Под свою личную ответственность и на свой страх и риск я позволил тебе узнать больше, чем положено члену организации на твоей ступени. Я сделал это, потому что доверяю тебе, Магнус. Я думаю, что при наличии сдерживающего, руководящего начала, ты будешь преданно служить нам, служить своей стране, всему западному миру в той мере, которую сейчас ты еще не можешь оценить. У меня большие надежды на тебя, и я был бы дураком, если бы позволил каким-то сомнениям закрасться в твою душу.

Он остановился.

– Есть еще одна вещь. Если ты хочешь выйти из игры, то еще не поздно. Если у тебя есть какие-то сомнения, страхи, ты должен сказать мне о них сейчас.

Едва сдержав себя, Магнус чуть не рассмеялся ему в лицо. Он понял, наконец, что этот человек не только безумен, но и опасен. При этом в его безумии была какая-то логика. Он решил доверять Магнусу, и ничто теперь не изменит его решения. При всех своих недостатках Кейн не страдал неуверенностью в себе.

Магнусу не по душе была такая откровенность. Они обошли бассейн и поднялись по бетонной лестнице на улицу. Магнус чувствовал тяжесть в желудке. До сегодняшнего дня все было только игрой, интересной шарадой, и лишь сейчас начали открываться истинные цели. Магнус ввязался в это исключительно из любопытства, но в последний час все изменилось.

Связав его своей откровенностью, Кейн одновременно делал его своим сообщником. Магнус еще не знал, сообщником в каком преступлении: лжесвидетельстве, сокрытии истины? Но хуже всего было то, что он не был уверен, на чьей стороне должен быть. Конечно, все эти Несбиты, Скаммелы и Берлинеры не были ему симпатичны. Но это не означало, что ему нравился Кейн вместе с Пимом и сэром Хилдером, а также молодыми чистенькими головорезами типа Мередита. Он был уверен только в одном: он зашел слишком далеко, и теперь его моральный долг – выяснить все до конца.

Они вышли на площадь перед Риджент-парком. Кейн остановился рядом с Магнусом и внимательно посмотрел на него.

– Еще есть какие-нибудь вопросы?

– Да. А эта девушка, кто она?

Кейн покачал головой.

– Нет, Магнус. Есть некоторые вещи…

– А Штайнер?

Он почувствовал, как дернулась его больная нога. Кейн схватил его руку, слегка сжимая.

– Извини, но я и так сказал достаточно много. А рассказать сейчас больше было бы не просто глупо, но и опасно, как для тебя, так и для нас.

Он пошел по улице, по-прежнему держа Магнуса за руку.

– Ты прекрасный журналист, Магнус, но ради Бога, будь поосторожней с зеленым змием.

Магнус резко остановился.

– С выпивкой? – пробормотал он.

Кейн кивнул и продолжал мрачно:

– Это маленькая слабость, мой мальчик. Но из маленьких слабостей произрастают большие беды.

Во второй раз за этот день Магнус чуть не рассмеялся. Не так просто было переключиться с криминального заговорщицкого тона на язык викторианской эпохи с ее сдержанностью и нравственность; это трудно было воспринимать всерьез. Но Кейн не шутил.

– Тебе может показаться, что все это не мое дело, но твои слабости – отныне наши слабости. И не говори мне, что ты не пил в Кардиффе, я наслышан о многом.

Магнус шел, медленно кивая. Так, значит, они следили за ним! Тот ничтожный мозгляк, который выдавал себя за болтуна. Надо обратить на него более пристальное внимание. Глубоко вздохнув, он спросил:

– Так кто была эта девушка?

Кейн ничего не ответил.

– Я не люблю соглядатаев, Джон.

– Но это наше право.

Кейн остановил проезжавшее такси.

– Тебя подвезти?

Магнусу вдруг нестерпимо захотелось избавиться от него.

– Нет, я пройдусь.

Кейн подождал, пока такси подъехало поближе.

– Помни обо всем, что я сказал тебе. Когда придет время узнать что-то, ты узнаешь. Ты должен нам доверять, Магнус. Мы доверяем тебе.

Он забрался в такси, и Магнус слышал, как он назвал адрес в Олбани. Подождав, пока такси скроется из виду, Магнус поверну к ближайшей пивной.

III. Тайный сговор

1

В предрассветном сумраке авиалайнер компании «Эр Франс» маневрировал на летном поле лондонского аэропорта «Хитроу». Двигатели самолета поднимали тучи брызг и мелкой водяной пыли, когда он подруливал от ангара к площадке, куда уже подползли автобусы, доставлявшие пассажиров к Европейскому терминалу.

Пассажиры первого класса выходили из двери, расположенной ближе к носу самолета, провожаемые белозубыми, как с рекламы зубной пасты, улыбками стюардесс. Последний из пассажиров несколько замешкался при выходе. Это был высокий молодой человек с темно-русой челкой, спадавшей ему на глаза. Его щеки заросли трехдневной щетиной. На нем были джинсы, заношенные до белых пятен на коленях и карманах, кожаные туфли и клетчатая рубашка с расстегнутым воротом.

Сзади к нему подошел стюард, державший большую сумку с надписью «ЛЕТ», и помог ему натянуть поношенную куртку. Вместе они начали спускаться по ступенькам. Видимо, у молодого человека было что-то с ногами, которые никак не хотели идти прямо. Как только пассажир со стюардом успешно достигли бетонки, стюардесса первого класса пошла в хвост самолета, чтобы помочь другой стюардессе, присматривавшей за пассажирами бизнес-класса.

Молодой человек, шлепая прямо по лужам, неровной походкой направился к автобусу. Остановившись перед дверью, он сплюнул себе под ноги. Стюард подскочил к нему сзади и помог взобраться в автобус, посадив на свободное место у окна.

Девушка в униформе поднялась, держа в руках табличку с надписью: «Пассажиров, не имеющих британских паспортов, просим заполнить иммиграционные бланки».

Молодой человек взглянул на нее и улыбнулся. У него был широкий расслабленный рот и тонкие темные брови, которые странным образом сочетались с русыми волосами. Глаза его были серыми, с каким-то желтоватым отливом в уголках. Стюард, который персонально сопровождал его от самого самолета, заполнил за него иммиграционный бланк и держал в руках его паспорт.

За время пятидесятиминутного полета из пассажирского аэропорта «Орли» пассажир Крок вел себя вполне пристойно. Все началось с того момента, когда загорелся сигнал, предупреждающий о необходимости застегнуть ремни безопасности перед посадкой в «Хитроу». Пассажир вдруг начал проявлять признаки возрастающего беспокойства. Он не застегивал ремни, настаивая, чтобы об этом побеспокоилась стюардесса. Когда она склонилась над ним, чтобы сделать это, он поцеловал ее мокрыми губами сзади в шею. Пользуясь преимуществами первого класса, пассажир Крок налегал на бесплатное шампанское, словно стараясь восполнить разницу в цене между бизнес-классом и салоном первого класса. Уже тогда у сопровождавшего его стюарда появилось дурное предчувствие.

Двери автобуса закрылись, и он тронулся с места. Первое время молодой человек вглядывался в темноту сквозь мокрое и мутное стекло автобуса, затем, откинувшись в кресле и положив голову на подголовник, начал петь. У него был густой бас. Он запел какую-то трагическую славянскую песню о любви. Его голос разорвал тишину, царившую в автобусе, глаза закрылись, а голосовые связки напряглись и вибрировали. Стюард стоял над ним с невозмутимым видом, ожидая остановки автобуса.

Наконец, они стали выбираться из автобуса. Часы показывали уже шесть сорок пять, когда пассажир Крок поднялся на аппарель терминала, где было два отдельных выхода с надписями: «Для пассажиров с иностранными паспортами и паспортами стран Содружества» и «Для пассажиров с британскими паспортами». Здесь зона ответственности стюарда заканчивалась, и он с облегчением передал молодого человека в руки представителей аэропорта, которые должны были помочь ему пройти таможенный и паспортный контроль, а затем проводить в холл, предназначенный для особо ответственных лиц и представителей прессы.

Служащий осмотрел его с ног до головы, затем робко улыбнулся, решив в последний момент все же не предлагать ему опереться на свою руку. Молодой человек довольно странным образом двигал пальцами, и его губы скривились в гримасе мнимой боли.

– Мистер Крок? Надеюсь, полет был приятным?

Крок уронил голову на грудь и икнул.

– Что-нибудь не так? – спросил служащий.

– Я не британец, – ответил Крок. – Означает ли это, что я нежелательный элемент? Или какое-то непонятное существо? – Крок свирепо взглянул на служащих. – А если моя жена англичанка? Она что, должна проходить через другой выход? Мы должны идти раздельно, так я понимаю? – Он говорил по-английски уверенно, но с очень сильным акцентом.

Последний из иностранных пассажиров прошел через иммиграционный контроль; настала очередь Крока подойти к стойке. Служащий нервно и глуповато улыбался:

– Не подумайте ничего дурного, это просто формальность, мистер Крок, все делается очень быстро, вот увидите.

Крок, казалось, удовлетворился объяснениями и послушно проследовал к стойке паспортного контроля, за которой сидел служащий иммиграционной службы – молодой человек в блейзере. Он начал с любопытством листать паспорт, отмечая вехи биографии пана Богдана Крока, который родился в Варшаве в тысяча девятьсот тридцать шестом году и являлся профессиональным писателем и кинорежиссером. Виза была в порядке, и у служащего не возникло никаких вопросов. Он быстро выполнил формальности, чтобы по возможности не задерживать Богдана Крока.

В паспорте был поставлен штамп, и Крок вместе с его эскортом прошли мимо стойки в холл, куда должны были подать багаж. Крок угрюмо сел, зажав руки между коленями. Служащий оставался холодным и сдержанным все время, пока их не пригласили в таможенный зал.

Здесь формальности оказались более строгими. Таможенник, одетый, как морской офицер, вышел из-за стойки, демонстрируя свою вежливую решимость и, на ходу предупреждая о возможных штрафах за контрабанду, начал открывать сумки, чемоданы, просматривая вещи, доставая книги и бутылки. Крок уже начал проявлять нетерпение, когда к нему подошел один из таможенников.

Это был болезненного вида человек с коротко подстриженными усами. Служащий аэропорта, сопровождавший Крока, протянул ему паспорт своего подопечного. Таможенник начал медленно его просматривать, перелистывая каждую страницу, в то время как Крок стал стучать носком ботинка по стойке от нетерпения. Спустя несколько секунд служащий аэропорта тихо сказал:

– Мистера Крока встречают в холле для особо важных лиц.

Казалось, на таможенника эти слова не произвели никакого впечатления. Наконец, он захлопнул паспорт, протянул его обратно и спросил:

– Это весь ваш багаж?

Напротив него на скамейке стояли спортивный кожаный мешок и сумка с надписью «ЛЕТ». Богдан Крок кивнул, продолжая стучать ногой по стойке.

– Вы читали это?

Крок взглянул на пластиковую табличку, висевшую за спиной таможенника и пожал плечами:

– Нет, у меня нет ничего недозволенного.

– Пожалуйста, прочтите эту табличку, – сказал таможенник.

Богдан Крок набрал в легкие воздуха и начал читать своим звенящим басом:

– Таможня и налоговый департамент!..

Он отступил назад и, подняв руку вверх, на манер актера викторианской эпохи, продекламировал:

– «Все товары, купленные за границей!»..

– Достаточно, сэр, – сказал таможенник, щеки которого начали краснеть.

Аудитория Богдана Крока насчитывала, наверное, сотню пассажиров. Все они повернулись и смотрели в сторону славянского баса, который вещал:

– «Сигареты, алкогольные напитки, парфюмерия!..» – Он осмотрелся вокруг, сделав драматическую паузу. В это время таможенники обратили внимание на его правую руку: большой и указательный пальцы торчали из запястья наподобие мясистого зубца.

– «Штрафы за контрабанду суровые…» – рокотал Крок, не обращая внимания на шум голосов вокруг себя. Увидев, что таможенник смотрит на его руку, он расхохотался.

Таможенник наклонился и начал деловито копаться в его сумке. Она была набита старой одеждой. Внутри была полупустая бутылка «Мартини», несколько французских и польских книжек, бритва без футляра, стаканчик для горячей воды. Когда таможенник просматривал книги, Крок вытащил бутылку и, откупорив ее, с жадностью приложился к ней. Таможенник гневно взглянул на него, но ничего не сказал.

Пассажиры все еще смотрели на Крока, когда он шествовал через главный холл, задевая на ходу встречных плечами, в помещение для особо важных лиц.

Когда он вошел туда, к нему подошел толстый мужчина и улыбнулся:

– Добрый вечер, пан Крок, – сказал он по-польски и, обернувшись к маленькому мужчине в глянцевом костюме с блестящим серым галстуком, добавил:

– Это мистер Ломан, он отвечает за рекламу в «Сэталайт-фильмс», пан Крок. – У него был слабый, но какой-то знакомый акцент.

– Я – Ян Штайнер из Ассоциации культурных связей «Восток-Запад». Мы счастливы, что будем в вашем распоряжении во время вашего пребывания в Британии, пан Крок. – Он протянул руку, и Крок взял ее левой рукой, не особенно пытаясь скрыть своего отвращения.

Он прожил более двадцати лет при коммунистическом режиме и хорошо распознал этого типа. Скорее всего тот был немецкого происхождения, откуда-то из западных польских земель; флегматичный, безликий, с невыразительным тевтонским акцентом.

– Мистер Ломан выполнил уже все необходимые формальности, – объяснил Штайнер, а Ломан добавил:

– Надеюсь, вас не очень утомило путешествие, мистер Крок. Мы уже организовали небольшую пресс-конференцию для вас, на этом очень настаивали утренние газеты. А после пресс-конференции мы приглашаем вас на обед. Это вас устроит?

– Я пьян, – сказал Крок.

На мгновение воцарилась тишина. Ломан прокашлялся и хмыкнул.

– Хорошо. Никаких возражений. Я принесу для вас кофе.

– Дайте мне коньяку, хорошего французского коньяку, – произнес Крок.

Штайнер что-то прошептал по-польски Кроку. Служащий аэропорта, который стоял все это время возле них, воспользовался паузой, чтобы уйти. Он не собирался отбирать хлеб у мистера Штайнера или инспектора Ломана. «Пусть дальше они занимаются этим пассажиром», – подумал он.

Ломан тем временем сбегал в бар и принес рюмку коньяку для Крока. Тот выпил ее одним глотком. Затем трое мужчин проследовали через холл в уставленную рядами кресел ярко освещенную комнату, стены которой были обиты звукопоглощающим материалом. Здесь уже собралось около дюжины журналистов, уже получивших официальное заявление для прессы, приготовленное заранее отделом рекламы Ломана. Они приготовились слушать информацию об успехах и достижениях Крока.

После войны он остался сиротой. Сначала работал на шахте, затем поступил на службу в торговый польский флот. После оттепели тысяча девятьсот пятьдесят шестого года сумел поступить в высшую кинематографическую школу в Лодзи. К моменту приезда в Великобританию он успел создать два фильма, завоевавшие международные призы. Последний из этих фильмов, который назывался «Трамвай», должен был быть показан в Лондоне. В Польше картина вызвала недовольство коммунистических руководителей и была запрещена. И лишь с трудом удалось добиться, чтобы ее разрешили привезти на Запад.

Подготовленное Ломаном заявление для прессы было очень кратким, но отмечало наиболее яркие и трагические эпизоды биографии Богдана Крока. Такие как шестимесячный тюремный срок, который он получил в тысяча девятьсот шестьдесят первом году после драки в варшавском баре, где он орудовал разбитой бутылкой. Затем речь шла о его недолгой супружеской идиллии с одной из ведущих польских кинозвезд, которая однажды после очередной вечерней ссоры полоснула его кухонным ножом, отрезав чуть ли не половину руки, после чего он прошел ночью пять километров, находясь почти на грани смерти, прежде чем нашел убежище в католическом приюте на окраине Кракова. Драматические события частной жизни Крока сочетались с непочтительностью к властям, которая пронизывала все его творчество и сделала идолом польской молодежи, идолом, весьма далеким от коммунистических идеалов.

Зачитав заявление, Ломан проводил Крока к креслу в конец комнаты и посадил лицом к журналистам. Только один из этих троих – Ломана, Штайнера и Крока – явно волновался. Самое интересное, что это был не Крок, сидевший перед объективами журналистов. Это был его лысый эскорт, который остался стоять возле двери.

Магнус Оуэн знал, что когда-нибудь Ян Штайнер обязательно объявится снова. Десять дней назад Бени Берлинер и Чак Ортиц были оштрафованы на двести пятьдесят фунтов и депортированы из страны. А Гарт Скаммел, обвиненный в распространении наркотиков, был посажен в тюрьму на девять месяцев. Магнус не получал от Кейна никаких известий с тех пор, как они виделись в спортивном клубе в Риджент-парке. Но ведь ему сказали, что рано или поздно, в соответствующее время, организация установит с ним контакт. И появление Яна Штайнера было сигналом.

Пресс-конференцию открыл Ломан. Крок слушал его краткое выступление нетерпеливо, разминая пальцы и уставившись в потолок. Первый вопрос задал кинокритик. Это была хорошо одетая женщина с волосами, уложенными в высокую прическу и покрытыми лаком.

– Мистер Крок, входят ли в ваши планы съемки очередного фильма в Англии?

Крок пожал своими огромными плечами и посмотрел на нее, полузакрыв глаза:

– Я хочу поехать в Голливуд, – сказал он.

– В Голливуд? – в ее голосе прозвучало беспокойство.

В передовых западных кинематографических кругах рейтинг Крока был довольно высок.

– Я хочу заработать миллион долларов, – сказал он мрачно, – а зачем, возможно, вернусь в Польшу или поеду в Южную Африку. – В воздухе повисла загадочная тишина. Первым молчание прервал один из ведущих кинокритиков:

– Могу я спросить, почему именно в Южную Африку?

Богдан осклабился:

– Потому что я хочу иметь возможность проходить через дверь, на которой написано «Только для белых», вместо того, чтобы стоять в лондонском аэропорту перед дверью с надписью «Только для пассажиров с иностранными паспортами».

В зале раздались вежливые смешки. Женщина с высокой прической спросила:

– Нет, а если серьезно, мистер Крок?

– Я не могу быть серьезным, мадам. Я просто один из глупых польских деревенских парней.

Женщина рассмеялась и продолжила:

– Вы завоевали призы в Венеции и Каннах, но ваши фильмы вызвали определенную критику со стороны официальных кругов Польши. Вы можете это прокомментировать?

Крок ответил не сразу. Он некоторое время рылся в карманах своих джинсов и, достав наконец оттуда серенькую маленькую книжечку, стал размахивать ею над головой:

– Видите! Видите! Я национальный герой Польши! Наше уважаемое народное правительство снизошло до того, что дало мне заграничный паспорт, и я смог выехать!

Затем последовал вопрос Магнуса:

– Мистер Крок, означает ли это, что вы намерены остаться на Западе?

На мгновение в зале повисла тишина, потом Ломан, стоявший у двери, вышел вперед и сказал: