Текст книги "Незабываемые встречи"

Перед выбором, оглядываясь назад… 1968 г

Только непрерывная работа с артистами

может сделать хорошего режиссёра.

Интересно, что за время учёбы в Ленинградской государственной консерватории имени Н.А. Римского-Корсакова случилось два непредвиденных обстоятельства, когда мне надо было сразу принимать единственно правильное решение, в одном случае помогавшее поступить на факультет музыкальной режиссуры, а в другом – закончить факультет и досрочно получить диплом режиссёра. В обоих случаях меня неожиданно подводили артисты, которых всю жизнь люблю. А каких замечательных артистов-исполнителей выпустила наша консерватория! В те же шестидесятые годы на курс ниже или выше меня обучались студенты, а ныне звёзды оперного искусства, народные артисты России Евгений Нестеренко, Константин Плужников – кстати, ранее приходившие ко мне на репетицию оперы «Волк и семеро козлят»; вокалисты Герард Васильев, Владимир Атлантов, Елена Образцова; солисты Большого театра Григорьевы; дирижёры Юрий Симонов, Павел Бубельников, Юрий Темирханов; балетмейстеры Борис Эйфман, Генрих Майоров, Валерий Елизарьев – всё это выпускники нашей прославленной консерватории.

Со многими из них я продолжаю поддерживать дружеские и творческие отношения, но чаще всего мне удается встречаться с очаровательной женщиной, талантливым режиссёром, моей студенческой подругой, в которую был влюблён весь наш курс, – Ириной Евгеньевной Таймановой. Она так же, как и я, не пошла работать в театр, хотя поставила много музыкальных спектаклей, а устроилась на Ленинградское телевидение. Сейчас Тайманова – очень известный музыкальный режиссер-постановщик многих фильмов о выдающихся певцах и музыкантах нашего времени.

Ежегодно я приезжаю на время белых ночей в Петербург и сразу иду на Театральную площадь, чтобы поклониться «Храму музыкального искусства» – нашей консерватории, за то, что она научила меня любить и видеть музыку!

Сейчас, когда я пишу эти свои воспоминания, наступил 2012 год, и совсем недавно моя младшая дочь Мария Альбертовна Атаханова получила диплом режиссёра после пяти лет обучения в ВУЗе. Но я сказал ей: «Машуля, доченька моя любимая, спасибо тебе за то, что ты теперь можешь продолжить династию нашей семьи режиссёров. Но только запомни одно правило: постоянная постановочная работа и получаемый от неё опыт может обогатить полученное тобой образование, а также поможет приобрести тебе среди коллег авторитетное, доброе имя хорошего режиссёра – специалиста во многих жанрах искусства!» Эти же слова говорил я и своему сыну Арлену Альбертовичу Атаханову, когда побывал у него на работе в телецентре города Бостона, США.

«ВИДЕТЬ МУЗЫКУ» – что это значит? 1968 г

Сейчас могу с уверенностью сказать, что именно в Ленинграде за три с половиной года обучения в консерватории, благодаря жизни в постоянной творческой атмосфере, в практической режиссёрской работе, я получил большой духовный заряд на многие годы. Тогда мне удалось посмотреть и послушать около трёхсот музыкальных спектаклей: опер, балетов, оперетт и мюзиклов. Помню просмотр постановки «Зримая песня» выпускного курса Георгия Товстоногова в Ленинградском театральном институте. Несколько раз ночами я приходил на «Ленфильм» ассистировать моему педагогу Яну Борисовичу Фриду в постановке фильма «Зелёная карета».

В Большом зале Государственной филармонии я слушал концерты симфонической музыки с дирижёром Евгением Мравинским. Особенно запомнилось исполнение Седьмой симфонии Шостаковича. Во время слушанья этой симфонии в памяти моей сразу вспыхивали кадры военных действий и марша гитлеровских войск. И вот после этого концерта в моём сознании окончательно утвердилось умение ВИДЕТЬ МУЗЫКУ! И помогла мне в этом яркая интонационная музыкальная драматургия «Седьмой симфонии» Дмитрия Дмитриевича Шостаковича.

Видимо, не случайно я хранил в своей душе мечту поставить художественный полнометражный музыкальный фильм на музыку «Шестой симфонии» П.И. Чайковского таким образом, чтобы там не было ни единого диалога и никаких слов – только одно действие в этой гениальной драматургии. Ведь любая музыка в песне или в мелодии появляется, когда не хватает слов, чтобы передать душевное состояние… Музыка всегда может выразить наше возвышенное чувство, как бы устремлённое ввысь, и является своеобразным мостом от земли к небу.

Работая с балетмейстером, я всегда прошу дать мне сначала послушать музыку очередного танцевального номера, который он хочет поставить на сцене. И после внимательного разбора звучания мелодической линии я предлагаю свой вариант построения в танце небольшого сюжетного действия, то есть картину, понятную любому зрителю, а не просто чистую техничную хореографию.

Помню, свои репетиции на телевидении с Муслимом Магомаевым… Ему в моей телепрограмме «Вечерние мелодии» надо было исполнять песню Арно Бабаджаняна «Позови меня». Муслим принёс мне «готовую» фонограмму песни и, включив магнитофон, хотел дать мне её послушать. Но я поставил ему свое условие на этой актёрской репетиции, а он очень мне как режиссёру и другу доверял: «Муслим, вот я сейчас заткну уши ватой, а ты будешь петь эту песню, как исполнил бы её на сцене перед публикой, а я постараюсь в твоём пластическом исполнении понять, о чём эта песня, – договорились?!»

И Магомаев, исполняя песню «Позови меня», так размахивал поднятыми вверх руками, широко расставив ноги, что я сразу предположил, что эта песня о полете в космос – певец как бы просит Юрия Гагарина взять его с собой в полёт. Как-то на одном из юбилеев Муслима Магомаева популярный артист театра и кино Валентин Гафт назвал эту пластику Магомаева очень похожей на символику «Знака качества». А ведь эта лирическая песня Бабаджаняна на слова Роберта Рождественского была о любви, я бы сказал «объяснение в любви». Зачем же при её исполнении так размахивать руками и форсировать голос? Любимая девушка просто от вас убежит…

Помню, пародист Виктор Чистяков, да и многие другие, делая пародию на Муслима Магомаева, копировали все его жесты-штампы, которые, к сожалению, приобрёл мой дорогой талантливый друг.

Я всегда своим ученикам-артистам, исполнителям песни, говорю на репетициях: «Запомните, вы на сцене стоите в одиночестве, на вас направлен свет прожектора и сосредоточено всё внимание зрителей. Все ваши жесты и пластика должны быть очень лаконичны и соответствовать вашему душевному состоянию и вашим мыслям при исполнении песни. Прошу всех ещё раз запомнить: любой жест – это итог ваших мыслей, а голос при этом должен звучать не громче мыслей».

Когда я работал над фильмом «Поёт Полад Бюль-Бюль-оглы», Поладик, как я его до сих пор называю, на съёмочной площадке всегда меня спрашивал: «Алик, ну скажи, пожалуйста, что мне делать со своими руками?» И я ему очень пространно объяснял принципы лаконичного значения пластического поведения. И ещё один случай запомнился – встреча с народным артистом СССР Николаем Сличенко на репетиции передачи «Утренняя почта» в 1969 году. Он исполнял песню о «русской берёзе» композитора Беллы Володиной, очень мелодичную, лирическую песню. Но Сличенко на трактовой репетиции у рояля так громко, с присущим ему цыганским темпераментом её спел, что я даже не понял, что главное он хотел выразить в своем исполнении и как мне ее надо будет «раскадровать» с операторами в эфир. Я поблагодарил певца, а всех присутствующих в павильоне студии Останкино попросил выйти на перерыв, решив в доверительном тоне и наедине сделать небольшое замечание. «Понимаете, Николай Алексеевич, вы наверняка знаете, что в любой исполняемой песне есть та главная идея, которая взволновала ваше сердце и душу. Поэтому в исполнении должна прозвучать только одна мелодическая кульминация, только в одном месте, а у вас я слышал в каждой фразе эти голосовые акценты. Поэтому, простите, но я не понял, почему именно эту песню вы выбрали для сегодняшней передачи по телевидению.» «Эта песня о любви! – сказал Николай Сличенко. – Разве не понятно?» – «Понятно, конечно, это было понятно! Но о какой любви? Любви к русской берёзе, когда вы поёте о её красивых ветвях, которые можно ласкать, как волосы любимой девушки, или о любви к родному краю, где вы выросли, в словах песни это четко выражено: “И где бы я ни был, я с собой пронёс, с детства сердцу близкий шум родных берёз” – так о какой любви вы поёте, Николай Алексеевич? И где же нужно сделать крещендо в голосе, обозначив смысловую кульминацию этой песни?» У меня до сегодняшнего дня продолжается творческая и семейная дружба с этим великим певцом, которого по праву все называют легендой нашего искусства. Я хожу на все его спектакли в театр «Ромэн» и любуюсь, как он из любой песни делает новеллу.

Глава 3
Театр Натальи Ильиничны Сац. 1968 г

Атаханов, ты талантливый человек…

Я приехал в Москву и вечером с родными отметил получение диплома режиссёра. А на следующее утро поехал на улицу 25 лет Октября, где тогда находился Центральный детский музыкальный театр, руководимый народной артисткой СССР Натальей Ильиничной Сац.

Эта легендарная великая женщина, режиссёр с большим авторитетом среди работников искусства встретила меня в своём кабинете, на стенах которого были повешены портреты знаменитых людей – от К. Станиславского, А. Луначарского, Вс. Мейерхольда и А. Таирова до портретов Игоря Ильинского и Ростислава Плятта.

– О, опять ко мне Алик Атаханов вернулся! Молодец! Снова будем работать вместе, ты был хороший ассистент! Кстати, недавно о тебе напомнил композитор Мариан Коваль. Он сказал, что у вас в Ленинграде постановка его оперы «Волк и семеро козлят» ему больше понравилась, чем у меня в театре, – не знаешь, почему он так сказал?

«Да, – подумал я с тревогой, – зря Мариан Коваль перехвалил нашу постановку этой властной и очень самолюбивой женщине, оказав мне теперь медвежью услугу». Но, почувствовав дальнейший дружеский тон разговора Натальи Ильиничны, я успокоился и ответил подробнее на её вопрос: «Понимаете, Наталья Ильинична, наших постановок этой оперы нельзя сравнивать, потому что они были сделаны по разным клавирам. Мы ставили своих «козлят» по первой редакции, где вся музыкальная драматургия спектакля часто перемежалась дивертисментами танцев и драматическими сценами с диалогами оперных персонажей. А ваша постановка была представлена зрителям в последней редакции композитора Коваля, где сюжетная драматургия была построена только на музыке, как в настоящей классической опере». Внимательно меня выслушав и, что было видно по её реакции, согласившись с моими доводами, Сац было собралась начать разговор о моей дальнейшей работе в ее театре. Но я, угадав её мысли о предложении мне снова работы ассистента режиссёра, сказал: «Извините меня, дорогая Наталья Ильинична, но в этот раз я приехал к вам в театр работать в другой должности! Вот, посмотрите мои документы». Она с большим удивлением взяла мой диплом и с интересом стала изучать по вкладышу все мои отметки и, когда увидела «отлично» по режиссуре сказала: «Надо же, так ты быстро окончил консерваторию, всё досрочно сдал и получил диплом. И вот глядите-ка – режиссёр-постановщик! Да! А мне, мой юный коллега, как можно теперь мне вас называть, режиссёры не нужны! В моём театре только один режиссёр – это Я! Понимаешь? Вот ты был у меня на практике хорошим ассистентом, вот ассистенты мне нужны, я и тебя с удовольствием возьму на работу». «Очень-очень жаль! – сказал я ей в ответ, – но ассистентом в опере я уже много работал и не только в вашем театре, сейчас хотелось бы в своей профессии подняться ещё на одну ступень, ведь я очень сильно к этому стремился и мечтал поработать рядом с вами…» Произнеся эти слова, я подумал, что хорошо, что не вынул из кармана письмо от Народного артиста РСФСР Олега Николаевича Ефремова, в котором он просил «Наташу» принять на работу сына своего старого друга, кинорежиссёра из Туркменистана Мереда Атаханова. Он писал, что всегда снимался в фильмах моего отца и восхищался талантом этого режиссера, а также, что уверен в том, талант отца – Мереда – перешёл к сыну – Алику Атаханову. В последней строчке этого письма было написано: «Прими его, Наташа, заранее благодарю!» И подпись – «твой Олег».

Это письмо я ещё долго хранил и гордился рекомендацией этого замечательного и любимого зрителями актёра и режиссёра. Это письмо он мне дал в Ленинграде, когда был на гастролях с театром в 1968 году. Великий актёр знал меня с детства, а я с радостью встречал в Ашхабаде «дядю Олега», когда он приезжал на съёмки фильмов моего отца.

В 1968 году, когда он был на гастролях с театром «Современник» и жил в гостинице «Астория», я отмечал там в ресторане с педагогами получение диплома режиссёра. Олег Николаевич, узнав об этом событии, пришёл на банкет и сказал, подняв бокал: «Не волнуйтесь, господа педагоги, я Алика люблю, как сына, и в Москве его в обиду не дам!» Вот тогда после банкета он и написал мне эту рекомендацию.

И вот после моего отказа быть у неё ассистентом Наталья Ильинична, вышла из-за своего большого кабинетного стола, обняла меня одной рукой за плечи и, выходя со мной из кабинета, сказала: «Атаханов, ты же талантливый человек, и даже во многом. Я уверена, что свой талант ты сможешь применить не только в театре, но и в кино, и на телевидении. С таким дипломом тебя везде могут принять на работу. А вот когда я построю свой Большой детский музыкальный театр, я, конечно, не стану бегать по Москве в поисках режиссёра, сразу же вспомню о тебе. Договорились?!» Произнося эти напутственные слова, Наталья Ильинична прошла по коридорам, и неожиданно для меня мы оказались у главного входа в театр. Я внимательно слушал её и даже не заметил, как оказался с ней на улице у выхода. «Да, – подумал я, – она большой режиссёр, вон как ловко и очень любезно выдворила меня из своего театра на все четыре стороны…»

По ходу этой «материнской» напутственной речи поняв, что мне ничего в этом театре больше не светит, я немного осмелел перед «Царицей» музыкального театра и сказал: «Да, Наталья Ильинична! Очень и очень жаль, что мы с вами не договорились именно сейчас! А я-то мечтал, работая рядом с вами, получить беценный опыт и большие знания для будущей работы режиссёром в детской опере. Ведь в нашем искусстве так мало осталось людей, которые, как вы, посвятили свою жизнь тому, чтобы прививать детям любовь к классической музыке, и вообще музыкальному образованию будущего поколения. А теперь где и с кем я могу осуществить свою мечту?.. Ведь скоро, извините меня, вместе с вами эта возможность исчезнет!» – «Не волнуйся, Атаханчик! Я ещё тебя переживу!» – прервала она мою пылкую речь с нескрываемым возмущением. Я быстро поклонился, и мы расстались на несколько лет, до следующей встречи…

Произошла она ровно через два года на Центральном телевидении. Я сидел с артистами в нижнем кафе

Останкинского телецентра, обсуждая программу съёмки очередного «Голубого огонька», и вдруг увидел проходившую мимо Наталью Ильиничну Сац. Я тут же встал ей навстречу, но, не успев высказать своего почтения, услышал громогласную фразу: «О, Атаханов – режиссёр, ты здесь работаешь? А я тебе что тогда говорила – ты ведь везде сможешь! Вот видишь, я была тогда права! Ты доволен?» – «Да, да, конечно, Наталья Ильинична, я работаю в главной музыкальной редакции и очень доволен, что пригодился по своей профессии». – «Ну, давай, давай, твори и, конечно, приходи, не забывай мой театр!»

Центральное телевидение СССР

Вспоминая басню И. А. Крылова «Волк на псарне…»

Летом в 1968 году в Останкино начал свою работу новый телецентр, в который перешли с Шаболовки многие передачи первого канала. Мне стало известно, что проводится конкурсный набор редакторов и режиссёров для работы в программах Центрального телевидения. Я, имея диплом музыкального режиссёра и небольшой опыт работы на Ленинградском телевидении, решил в нём участвовать. Среди поступающих на работу в редакции телевидения были люди разных профессий: актёры, певцы, музыканты, журналисты, теоретики, режиссёры драмы и даже историки. Все они вместе со мной шли на конкурс с желанием поступить на работу в Главную редакцию музыкальных программ ЦТВ. Главным её редактором в то время был Владимир Михайлович Меркулов, а художественным руководителем – режиссёр Виктор Сергеевич Черкасов.

В составе художественной, очень солидной, комиссии я узнал многих московских режиссёров и дикторов. Помню, когда подошла моя очередь, я вошёл, и все мои документы-рекомендации с Ленинградского телевидения и киностудии «Ленфильм» вместе с дипломом консерватории у меня взяли и, не просматривая, отложили в сторону, точнее, на ближайший подоконник. Сразу в моей душе зародилась обида: ведь я, чтобы получить диплом режиссёра, старался изо всех сил в учёбе и практике, питался одним чёрным хлебом с чаем, колол лед у общежития, ночами работал на «Ленфильме» и на телевидении моего дорогого Ленинграда – а они мои «заслуги» в сторону…

Однако я спокойно представился членам комиссии и попросил их задавать мне вопросы. А они были каверзными, такими, как будто перед комиссией сидел не режиссёр, а привокзальный грузчик, не имееющий ни малейшего представления о съёмках передач на ТВ.

И снова, как на ринге, я сказал себе: «Спокойно, Алик, не злись, а лучше вспомни басню Ивана Андреевича Крылова “Волк на псарне”». На очередной, по мнению экзаменующих меня, вероятно, очень «сложный» вопрос: «Как вы, Альберт Мередович, будете готовить и снимать для выдачи в эфир предлагаемого вам певца?» – я тут же задал встречный вопрос: «А какие технические средства мне будут предоставлены? Я могу снимать его на ВМЗ, на кинопленку в фонд телевидения, с ПТС в натуре или трансляции из зала, но главное, чтобы была качественная фонограмма». И так, вопрос на вопрос, проходило наше собеседование, и, когда через 20 минут Виктор Сергеевич Черкасов сказал: «Все, достаточно, вопросы снимаются», – я тут же попросил его взять мои лежащие в стороне документы и ознакомиться с моей подготовкой к работе на Центральном телевидении. И, когда они увидели мой консерваторский диплом и прочитали фамилии известных режиссёров Ленинграда Яна Фрида, Романа Тихомирова, Теодора Стеркина, которые написали мне рекомендательные письма, тогда сразу меня освободили от всех последующих вопросов и направили в отдел кадров оформляться режиссёром на работу в музыкальную редакцию. На следующий день, когда я шёл в отдел кадров, случайно встретил Виктора Сергеевича Черкасова, мы поздоровались, и он сказал: «Извини, конечно, Альберт, если мы вчера тебя чем обидели в нашей беседе, так вышло из-за того, что к нам на конкурс приходят случайные люди, совершенно не имеющие отношения к искусству по своей специальности, а тем более к телевещанию. А собеседование с тобой мы все одобрили единогласно, хотя было видно твое недовольство нашими вопросами. Сейчас ты быстро оформляйся и завтра приходи на 12-й этаж в нашу музыкальную редакцию.

Помню, в первый день моего появления на работе главный редактор мне выделил место и на первые две недели посоветовал походить по студии, посмотреть павильоны и ленинградскую съёмочную технику. Но, так как это был август месяц и многие режиссёры и редакторы находились в отпуске, готовить и выпускать в большой эфир первой программы было почти некому, на 5-й день моей работы в редакции мне было поручено снимать на ВМЗ украинского певца Николая Кондратюка с одной трактовой репетиции. Параллельно с этим мне поручили обговорить с редактором Жанной Гусевой мою идею по постановке «Голубого огонька» к празднику День танкиста с эфиром 11 сентября. А на подготовку съёмки этого праздничного «Голубого огонька» мне оставалась одна неделя.

Режиссёр-постановщик телепередач «Голубой огонек». 1968–1969 гг

Получил прозвище «огоньковский» режиссёр,

так как работал с огоньком

Я сразу предложил редактору снимать передачу «Голубого огонька» с участием солдат и офицеров Гвардейской Таманской дивизии имени М.И. Калинина, где в летнем лагере служили ещё гвардейцы танкового полка. Я сам во время службы в этой дивизии, будучи в военной должности артиллериста– наводчика противотанкиста, на учениях даже водил танк, изучая его уязвимые места для стрельбы по нему из нашего орудия. Ещё добавил, что в этой дивизии и конкретно в этом танковом полку отличная солдатская самодеятельность, которая своими песнями и танцами может чередоваться с выступлениями наших «звёзд» в программе «Огонька». Редактор мой замысел поддержала, взяла несколько интервью у военачальников, и мы с постановочной группой за одну трактовую репетицию выдали в эфир – живьём – «это весёлое действо» в день праздника. После этой моей первой постановки передачи «Голубой огонёк» за мной закрепилось «звание» «огоньковского» режиссёра, работающего на передаче с огоньком. Просто в этой работе я понял, что если на репетиции всем выступающим в кадре подробнее объяснить основную идею всей передачи и точно, в мизансценах, показать точки-акценты концертных номеров, разрешить свободно говорить на заданную тему, не заглядывая в сценарий, – то получится хорошее «импровизированное» действие! Необходимо пригласить таких остроумных ведущих, каким, например, был Володя Ухин. И в течение двух лет работы в Главной музыкальной редакции у меня было очень много постановок передач. Это были не только «Огоньки», но также «Почта Огонька» с ведущей Линой Вовк, «Вечерние мелодии», «Музыкальный магазин» с Людмилой Гурченко и Савелием Крамаровым, «Утренняя почта» и множество съёмок с ПТС ансамблей для фонда телевидения.

Но об одном из праздничных «Огоньков» мне хотелось бы рассказать особо и подробнее, так как тогда у меня состоялась ещё одна памятная встреча – с сыном легендарного Василия Ивановича Чапаева, генералом Александром Васильевичем Чапаевым. В феврале 1969 года мне было поручено по собственному сценарию снять посвящённый Дню Советской армии «Голубой огонёк», который должны были увидеть по первой программе сто миллионов зрителей двадцать третьего февраля.

Место для съёмок по намеченному сценарию я выбрал в шикарном ресторане Дома Советской армии, расположенного на площади Суворова. В ресторане стеклянная стена-окно выходила в парк ЦДСА, и операторам было удобно «принимать» действие передачи с двух сторон. Хочу ещё заметить, что правильный выбор площадки – места действия – всегда поможет режиссёру осуществить свой «ход» в любой постановке.

Основной идеей моего сценарного плана было следующее: «гости», артисты разных жанров, звёзды эстрады и кино, якобы хорошо зная, что в ресторане ЦДСА наши военные отмечают праздник, сами решили прийти и вживую поздравить солдат и офицеров, исполнив для них музыкальные номера-подарки, что оказалось для всех приятной «неожиданностью». А в конце, обязательно на финал, мне хотелось организовать настоящий праздничный фейерверк под звон бокалов. Вот эту задумку я постарался осуществить. Ещё хочу добавить, что в эти предпраздничные для воинов дни по телевизору шёл многосерийный фильм «Четыре танкиста и собака». По моей идее, его герои тоже должны были появиться на «Огоньке» и поздравить воинов с праздником.

Обычно руководство Центрального телевидения на роль ведущих праздничных передач «Голубого огонька» всегда предлагало пригласить опытных хороших дикторов – Анну Николаевну Шилову и Игоря Александровича Кириллова. Но на эту передачу праздничного «Огонька» я попросил руководство дать мне возможность самому выбрать ведущего. Я убедил всех, что в окружении солдат, офицеров и генералов, сидящих за столиками, «хозяйкой» должна быть молодая, красивая девушка, с восхитительным женским обаянием встречающая гостей и умеющая хорошо вести концертную программу.

Для выполнения этой актерской задачи я пригласил очаровательного молодого диктора Анечку Шатилову. И не ошибся!

В зале ресторана Центрального дома Советской армии было много солдат и офицеров, а Анечка Шатилова в нарядном платье хорошо смотрелась в образе молодой хозяйки.