Текст книги "Деревянный хлеб"

Котомка

У домов дорожка снова раздвоилась на тропки, словно притянутые двумя улочками деревни. Юрка снова пробежался на четвереньках, опустив нос к земле.

– Нашел! – опять завопил он. И опять помчались.

– Что – нашел? – с интересом спросил лохматый дед из-за плетня.

Юрка затормозил. Они увидели сапожника. Три Поросенка расположился совсем недалеко от них, на ступеньках магазина; он сжимал коленями стальную лапу и колотил молотком по каблуку башмака. На траве сидела очередь: с ботинками, туфлями, сапогами.

– Что – нашел-то? – нетерпеливо повторил дед.

– Ничего, – вздрогнул Юрка. – Эту… ну… пуговицу.

– А орешь, – осудил дед. – Глотка твоя воробьиная!

Через много лет, почему-то вспомнив этого деда, Санька подумал: почему тот сказал «воробьиная», а не «петушиная» или какая-нибудь «орлиная»? Видно, он знал, о чем говорил: не о громогласности Юркиного крика, а о его пустозвонстве. Отыщет воробей на дороге зернышко и так расчирикается, бросаясь с налету, будто нашел целый мешок пшеницы.

Три Поросенка осмотрел башмак, как бы придираясь к своей работе, и отдал человеку из очереди. Человек бережно положил на ступеньку три куриных яйца.

– Следующий! – выкрикнул сапожник. – Поторопись, у кого куры завелись!

– Вот тебе и хлеб… – хмыкнул Санька. – Яйца выколачивает.

В низинке, за магазином, поблескивала местная речка, от нее веяло прохладой и ленью.

– Пошли… искупаемся? – предложил Юрка и повел велосипед за руль мимо сапожника.

– А я тебя знаю, – прошамкал Три Поросенка, в губах он сжимал гвоздики.

– Нет, не знаете, – испуганно сказал Юрка. – Не знаете. И я вас не знаю.

– Не тебя, – сапожник показал молотком на Саньку, – его знаю. А тебя где-то видел, – уточнил он.

– Не видели, – упорствовал Юрка.

А Санька, как конспиратор, тоже глупо и растерянно забубнил:

– И меня не знаете, я вас не знаю.

Сапожник чуть не поперхнулся гвоздиками, вынул их из губ и изумленно спросил:

– А разве ты это не ты?! Разве не в нашем коридоре живешь?!

– Ах, это вы? – деланно удивился Санька. – А я-то гляжу, на кого похож! – повернулся он к Юрке.

– Не узнал, – удивился и Три Поросенка. – Богатым буду.

– Будете, – покосился Санька на куриные яйца.

Сапожник подмигнул, кинул в рот гвоздики, небрежно, как семечки, и вытолкнул языком шляпки наружу.

– А вы чего сюда?.. – прошамкал он.

– Мы рыбу ловить приехали, – быстро ответил Санька.

– А удочки у вас где?

– В кармане, – нашелся Юрка. – Донки!

И, дернув друга за руку, заспешил к речке.

Очередь безучастно посмотрела им вслед.

Речка оказалась небольшой, вся в кувшинках и зарослях. Стайка красноперок, шевеля яркими лепестками плавников, чутко отошла от берега. Повсюду из воды торчали колья: затон был вкривь и вкось перегорожен бесчисленными вентерями.

Проплыл на лодке мужчина, вентерь горбился у его ног сетчатыми кругами ивовых прутьев, сетка высыхала пятнами, под кормой устало елозил пузом по днищу черный слизистый сом.

– Сомяра! – уважительно заметил Юрка.

Прошел по другому берегу парень с ружьишком, на поясе у него болтались кряквы и чирки.

– Че, охотничий сезон по радио объявили? – хохотнул мужчина в лодке.

– Не-а, – усмехнулся парень. – Так то ж вороны, не видишь?

– Вижу, – уплывая, откликнулся мужчина и развел руками: – Вот с такими шеяками!

Санька и Юрка осторожно искупнулись у берега. Попробуй поныряй – враз в вентерях запутаешься.

Где-то хлопали выстрелы… Скользили мимо плоскодонки и выдолбленные из толстенных бревен лодки-долбленки с сетями на днище.

Четверо мужиков, в трусах и фуражках, с черными от загара лицами, шеями и кистями рук, вытягивали из затона приволочку – бредень метров этак в пятьдесят длиной. Щуплый парнишка метался по отмели и, вздымая буруны, загонял рыбу. Одноногий дядька тяжело скакал на костыле по песку и колотил длинной палкой по прибрежным зарослям куги.

– Эй, пацаны! – натужно взголосил он. – Загоняй! Че глазеете?

Санька и Юрка, позабыв обо всем на свете, бросились помогать. Река заходила ходуном. Заколотили палки по тростнику. Будто смерч пронесся – зелеными вениками поникли сломанные стебли. И вот мужики, тянущие бредень вплавь, почувствовали под ногами дно и начали сводить крылья.

На отмель, взмучивая песок, тяжело выползала мотня бредня, в ней ошалело метались круглые золотые караси и черно-зеленые короткие щуки. Мужики с лихим криком вытащили бредень на берег.

Щуплый паренек и дядька на костыле складывали рыбу в большущую корзину, а мужики закурили, достав кисеты и бумагу из-под сухих фуражек.

– Держи, – одноногий дядька кинул Юрке и Саньке пяток карасей. Подумал и добавил несколько щучат.

– Жирно больно, – зыркнул паренек.

Мужики взвалили приволочку на плечи и цепочкой направились вниз по берегу. Паренек навьючился их одеждой, связанной в узлы, и побрел следом. А одноногий дядька зашкондылял с корзиной. И не заметил, как из нее выпрыгнул толстый карась. Санька поднял его, карась был тяжелый, он вздрагивал в руке и безголосо разевал рот. Санька взглянул на Юрку, догнал одноногого и бросил карася в корзину.

Они нанизали свою рыбу на гибкий ивовый прут с рогатулькой внизу.

– Килограмм, – заявил Юрка.

– Десять.

– Все равно повезло. Уху будем есть. Мои ахнут!

Солнце стояло уже высоко, отсюда город казался игрушечно близким: прямо над пригорком, скрадывающим дальние холмы, торчали – уже на том берегу – купола церквей и куцая колокольня Алексеевского монастыря.

И тут, казалось, отовсюду раздались вопли и вой, звон и грохот. Плотная туча черных дроздов с громким шелестом ливня просвистела чуть ли не над самыми макушками ребят. Дрозды облепили вишню в ближнем саду, из дома выскочила старуха с тазом и колотушкой. Она тонко заверещала, как раненый заяц, и гулко забарабанила. Дрозды разом взмыли и ринулись в соседний сад, почти что оголив дерево от густо сверкавших ранее красных точек.

– А-а-а-а!.. И-и-и-и-и-и!.. У-у-у-у! – неслось изо всех садов, трещали трещотки, гремели тазы и кастрюли. Кто-то прямо из окна дома затряс веревки с консервными банками, опутавшие весь сад. Дрозды черным смерчем метнулись за речку и притаились в ивняке.

– Во дают! – восхитился Юрка. – А я думал – бомбежка!

Теперь домой Санька повез хозяина велосипеда. Они проехали мимо сапожника, и Юрка нарочно выставил напоказ, для пущей конспирации, кукан с рыбой. Но Три Поросенка даже не поднял головы. Он азартно выколачивал из деревни яйца, которым на базаре цены нет.

Ребята вновь вспомнили про деревянный хлеб и всю дорогу переругивались:

– А ты сам сказал: хлеб, мешок оттопыривается!

– А ты чего ж?!

– А я, а я!..

– А ты, а ты!..

И только в городе они спохватились: Витька!

…Витька сидел на колокольне, как забытый на посту солдат, и глядел в бинокль.

– Ну, как съездилось в Роево село? – не повернув головы, сказал он.

– Мы думали, он хлеб повез, – робко сказал Санька.

– А почему не дрова? Кто же в деревню хлеб возит? Дурьи головы! – Витька по-прежнему не отрывал бинокль от глаз.

– Что ж ты нам не сказал? – по-глупому спросил Юрка, растерявшись от столь простой догадки.

– А я пулемет забыл.

– Какой?.. Зачем? – оторопел Юрка.

– Чтоб вас у моста остановить. Очередью, – Коршун опустил бинокль. – Вкатываю каждому за прогул по тройному дежурству вне очереди, – сказал он, записывая приказ в дневник.

– Почему ж тройное? – вяло заспорил Санька. – Двойное. Ты же только шесть часов отмаячил.

– Могу вам еще по одному вкатить, за тупость, чтоб поумнели, – Витька протянул тетрадку ребятам. – Читайте.

– Да мы уже видели, прогул нам записал, – протянул Юрка. – Ну и ладно! С биноклем-то я сколько хочешь согласен дежурить!

– Вы мои наблюдения посмотрите! – возмутился Витька.

В дневнике было написано:

«8.40 – Пожарин завтракает.

8.50 – Два дурня Ю. и С. следуют на велосипеде за 3 П.

9.00 – П. выходит из дома.

9.14 – Два дурня Ю. и С. едут по мосту за 3 П.

9.25 – П. приходит к ЛТ.

9.30 – Два дурня Ю. и С. гонят по полю за 3 П.

9.32 – ЛТ открывает сарай.

9.48 – Два дурня Ю. и С. продолжают преследование.

9.51 – П. выходит из сарая ЛТ с котомкой.

10.13 – П. лезет по косогору, прячась за кустами.

10.22 – П. проникает с тыла во двор казармы.

10.25.30 сек. – П. тайно отодвигает секретнуюдоску в хлеву 3 П. и забирается внутрь!

10.26 – 10.30 – Два дурня Ю. и С. теряют и снова берут след. Спросить Ю., когда это его так натаскали в Обществе служебного собаководства?

10.31 – П. тайком вылезает из хлева 3 П. без котомки, задвигает за собой доску и, не хоронясь, уходит домой.

10.33 – Два дурня Ю. и С. гонят в село Роево.

10.44 – Два дурня Ю. и С. беседуют с 3 П. в Роевом селе, интересуясь, что у него в мешке?»

– Мы не интересовались, – пробурчал Юрка. – Мы ему пыль в глаза пускали.

– Читайте дальше, – сурово сказал Витька. «10.46 – Обманув 3 П. какой-то глупостью:

вроде «Мы рыбу приехали ловить!», два дурня Ю. и С. идут к реке. Ха-ха-ха! Без удочек!

10.49 – 13.40 – Два дурня Ю. и С. плавают, загорают и ловят рыбу бреднем».

– Мы не ловили! – обиделся Юрка. – Мы помогали…

– Читай дальше, – сурово сказал Витька. – А мне рыбки принесли? Не забыли?

– Ага… Ясно, принесли, – взглянули на свой кукан Юрка и Санька.

«13.40 – 13.58 – Два дурня Ю. и С. ловят ворон на берегу».

– Каких ворон? – виновато сказал Санька. – Мы на дроздов глядели, как они вишни тырят.

«13.58 – 14.39 – Два дурня Ю. и С. приезжают в город и вспоминают обо мне».

Юрка и Санька мрачно засопели. И ничего не сказали.

«14.45 – Два дурня Ю. и С. поднимаются на НП и узнают, что в лес не возят дрова, а в деревню хлеб».

– Ну, – торжествовал Витька. – Как я все раскусил?

– С биноклем любой бы нас раскусил, – пробурчал Юрка.

– Да при чем тут вы? – Витька постучал пальцем по лбу. – А котомка в хлеву у сапожника?!

Два дурня так сильно переживали свой позор, что не обратили особого внимания на запись о котомке, которую Пожарин спрятал в сарае сапожника.

– Котомка… Котомка? – вдруг ахнул Санька. – Котомка!

– Ты – настоящий Натти Бумпо! – воскликнул Юрка.

Вновь идут по следу

Санька зашел за Юркой, и они вдвоем забрались на колокольню. Рано утром к Саньке заскочил Коршун и наказал: с Пожарина и сапожника глаз не спускать. Вдруг понесут котомку еще куда-то или кто-нибудь зайдет за ней. Мало ли что.

Следить и следить!

Юрка захватил бинокль первым и стал зорко глазеть то на окна Пожарина, то на сарай сапожника.

– А ту котомочку надо бы нам проверить, – внезапно сказал он.

Санька даже расстроился: почему ему самому это раньше не пришло в голову?

– Там и доску можно отодвинуть, – бубнил Юрка, – и в сарай пролезть незаметно.

– Что же ты не пролез незаметно? – поддел его Санька.

– Один?! – изумился тот. – А если б меня Три Поросенка застукал?

– А если б он нас троих заловил? – в тон ему сказал Санька.

– С троими он бы не сладил, – вывернулся Юрка. – А меня одного тюкнул бы по макушке – и кранты. Слышь, я могу сегодня вечером покараулить, а вы туда слазите. В случае чего, свистну.

– Свистеть и я умею. Умный какой!

Юрка ничего не ответил и вновь уткнулся в бинокль…

– Пожарин! – встрепенулся он. – С большой корзиной, а в ней мешок!

– Может, котомка?

– Что я – слепой? Пустой мешок.

Санька перехватил у него бинокль.

Все точно. Пожарин удалялся от парадного казармы с корзиной и мешком.

– Так… Скрытно иди за ним.

– Один? – опять изумился Юрка.

Пришлось спрятать бинокль и идти вдвоем.

К счастью, они не потеряли Пожарина.

Он, не таясь, прошел по главной улице – в сторону, совсем противоположную реке. Значит, не к ЛТ. Миновал стороной толчею рынка и направился к водокачке, ее башня с прорехой от снаряда под крышей монументально вздымалась ввысь.

Санька и Юрка следовали за ним на почтительном расстоянии.

– Опять ходи и ходи, – ворчал Юрка. – Вчера за сапожником, сегодня…

– Сам виноват, – оборвав его, засмеялся Санька. – Ты же его высмотрел.

– А ты и рад. Я… – опять начал было он.

И умолк.

Пожарин скрылся за водокачкой.

Они заспешили следом. У самой башни помедлили и пошли не спеша, как бы мимо, в лес, подступавший здесь к городу.

Но оказалось, и Пожарин шагал в лес, только левее их. Его рубашка мелькнула среди деревьев и исчезла. В лесной чаще прятаться было легко. Друзья осторожно передвигались от ствола к стволу, высматривая уходившего вглубь Пожарина.

– Хорошо бы иметь ученую собаку, – бубнил Юрка, – такую, как в цирке, помнишь?

К ним в город иногда наезжал цирк шапито. На праздничной арене под высоким зеленым шатром однажды показывали умного пуделя, который складывал из кубиков с буквами заданные слова.

– Послали бы собаку за Пожариным, а она бы потом сложила нам кубики: где он был и что делал.

– Не смогла бы. Она только несколько слов знает.

– Что? – даже остановился Юрка. – Ей же сами зрители разные словечки говорили.

– Так это подсадные, – улыбнулся Санька.

– Какие?..

– Помощники дрессировщика. Они заранее подучены. Никому не дают сказать, вперед всех выскакивают!

– Врешь, – оторопел доверчивый Юрка.

– Ты вот пробовал тому пуделю хоть одно словечко загадать?

– Не успел, – насупился Юрка.

– То-то!

– Постой!.. А помнишь, Пожарин приказал слово «дурак» сложить?

– Дурак ты и есть. Его подкупили: думаешь, почему он каждый день в цирк ходил и в первом ряду сидел? Пропускали бесплатно, чтоб нужные вопросы задавал!

– Не знаю, не знаю… А что собаки очень умные, все знают. Если их дрессировать, они… А где Пожарин? – внезапно растерялся Юрка.

– В цирке, – съязвил Санька, вертя головой по сторонам.

Пока спорили, Пожарин пропал.

Уже не скрываясь, они заспешили вперед.

Нигде нет!

– Все ты! Говорящая соба-а-ка… – передразнил Санька.

Лес поредел, и они вышли к заброшенной каменоломне.

Эту каменоломню Санька навсегда запомнил. Столько раз бывал он здесь с пацанами: находил на кусках известняка отпечатки таинственных доисторических растений, окаменелые ракушки с хитрыми завитками; встречали суровые обкатанные валуны, которых притащили сюда древние ледники; копались в россыпях морской гальки, послюнишь голыши – они разноцветно заблестят на солнце…

Ребята считали, что тут можно найти и драгоценные камни – а что, можно! – да только искать не переискать. Они замучили школьного географа своими находками, принося ему обломки, усыпанные сверкающими кристаллами кварца, шпата и даже хрусталя, жадно выпытывая: не алмазы ли, не рубины, не изумруды ли? Он терпеливо объяснял, радуясь их пытливости и понимая, что та каменоломня дает им по истории Земли знаний больше, чем любой учебник. Но, после того как географ стал водить туда классы и там проводить уроки, мальчишки быстро потеряли к этому месту живой интерес.

– А может, Пожарин ценные камни тут выискал? Напал на жилу? – сказал Юрка.

Каменоломня тянулась далеко…

Они обошли всю, забираясь в разные ее ответвления, но Пожарина нигде не было. Выходит, ни на какую жилу он не напал.

Устав, друзья сели на огромный гранитный валун.

– Ухайдакался, – вздохнул Юрка. – А на рыбалке я никогда не устаю. Целый день с удочкой ходишь, и хоть бы хны.

– Это когда клюет. А когда не берет рыба, еще как устаешь. Ноги подламываются.

– Верно, – согласился Юрка. – Если у рыбы жор начинается, я могу месяц простоять!

Они встали и побрели обратно, уже не надеясь найти Пожарина.

Он их нашел сам.

– Привет! – послышался громкий голос.

Они разом оглянулись. Пожарин приближался к ним по тропинке, тяжело удерживая на плече чем-то наполненную корзину. Сверху ее бугром прикрывала ряднина мешка.

– А ну, сюда! – велел он.

Ребята послушно подошли.

– Камни искали? – ухмыльнулся он. – За них не платят.

Их неожиданная встреча обернулась тем, что Санька с Юркой строго по очереди – Пожарин справедлив! – потащили тяжеленную корзину в город.

– Ранние опята! – хвастался Пожарин. – Такую вырубку вынюхал, косой их коси! Хорошо, что вас встретил. Думал, не допру. Что бы я без вас делал!

Ох, как посматривали следопыты друг на друга.

А Пожарин налегке вышагивал впереди, выстругивая знакомой финкой ореховую палочку.

Друзья до того умаялись, что под конец стали нести корзину вдвоем, взявшись за обе ручки по сторонам.

Слава богу, им пришлось нести лишь до базара. Тут Пожарин великодушно забрал ее и растворился в людской суете. Проныра, лишнюю копейку не упустит. Ну, чего там могут стоить сейчас грибы? Любой сходить может. Но ведь и то правда: не у всех время есть, да и места надо знать. А Пожарин… «Маленькая птичка по зернышку клюет», – говорит Санькина бабушка.

Витьке о своем конфузе они решили ничего не говорить.

Он уже был на НП с биноклем и встретил их словами:

– С базара пришли? Где Пожарин? – Выходит, не видел, как они позорно тащили корзину. Заметил только, что они с рынка шли.

– Там он, – махнул рукой Санька.

– Ранними опятами торгует, – зачастил Юрка. – Здоровенная корзина! Ух и тяжелая!

Санька толкнул его, и Юрка начал с ходу выкручиваться:

– На вид такая тяжелая. Большущая-пребольшущая!

– А может, под грибочками в корзине еще что-то?

– Нет, – поспешил сказать Санька, чтобы Юрка снова не приплел лишнего. – Мы видели: он в лес ходил, пустая была корзина.

– Сегодня вечером, – помедлив, сказал Коршун, – залезем в сарай к сапожнику и проверим котомочку.

– Во! – воскликнул Юрка. – Скажи! – потребовал он у Саньки. – Нет, ты скажи! Я еще утром это придумал!

– Ты – сегодня утром, а я – вчера вечером, – спокойно ответил Витька.

– А чего ж мы вчера не полезли?

– Могли спугнуть.

– А сегодня спугнуть не можем? – съязвил Юрка.

– Можем. Но надо было убедиться, что за котомкой больше никто не придет. Подождем до вечера, понаблюдаем.

– Вдруг ее уже нет! – выпалил Юра. – Вдруг ее прошлой ночью унесли. Если ты такой мудрый, вчера вечером нужно было в сарай залезть.

Коршун немножко смутился.

– У тебя котелок варит, – похвалил он. – Я-то хотел как лучше.

Юрка напыжился:

– Если она еще там, то и сегодня ночью могут ее унести.

– А я что предлагаю! – разозлился Коршун. – Вечером и пощупаем!

И неожиданно подмигнул им:

– Что, братцы, тяжелая была корзина?

Санька с Юркой так и раскрыли рты. А Витька захохотал.

Играют в прятки

Все дальнее, особенно детство, вспоминается с радостной грустью, словно ты жил только тогда, а сейчас способен лишь на воспоминания. Раньше ты просто чувствовал все, но не понимал, а сейчас стараешься понять, как ты чувствовал…

Свет в городе отключали рано, в десять вечера. Окна казармы начинали тускло мерцать от керосиновых ламп. Сумерки медленно наступали издали. Растворив очертания дальних домов, крадутся по улице от дерева к дереву, размывая их четкий рисунок, затем гасят лица близких прохожих, а следом той же дорогой сгущается тьма. Неумолимо, метр за метром… Вот уже исчезла колонка, которая стоит рядом, и вот видна только твоя рука, если ее поднести к глазам. Подожди, подожди… Снова подними руку – она черная. Опять подожди – и она сольется со всем большим невидимым миром вокруг. Теперь он слышится звуками: деревья – шелестом листьев, колонка – стуком капель по железному стоку, люди – шагами и покашливанием, а ты сам себе – дыханием и трепетом сердца.

Смутно-светлые вечера, когда со всех сторон набегают волнами сумерки, наслаиваясь друг на друга… Почему вечером еще светло, хотя солнце уже село? Земля вращается, она закрывает нам солнце своим круглым боком. Но и утром, и днем, и вечером нас настигают не мгновенные лучи. Свет от солнца идет к нам почти восемь минут. Выходит, мы живем как бы прошлым светом. Безостановочно летит время… Но зачем думать об этом? Живи, пока ты живой, и играй, если ты маленький.

А самая лучшая игра, когда темно, – в прятки. В тот вечер они играли во дворе казармы. Собралось человек десять, и даже Рыба-лоцман пожаловал без Пожарина.

Посчитались, водить выпало Рыбе.

– Давайте по-новой, – сразу заныл он. – Вы нарочно на меня посчитали! Я Пожарину скажу! Он вам покажет!!

Ведь мелкая тварь, а чувствует Акулу за спиной.

Кое-кто перепугался:

– Да пусть… Можно по-новой… Чего там…

Но Коршун мрачно сказал:

– А ну води! Как дам по шее!

Рыба поспешно завилял:

– А я что? Я ничего, я вожу, прячьтесь-прячьтесь.

У Витьки был план: вроде бы играем в прятки, а на самом деле втихаря проникаем в хлев сапожника и…

– …Пощупаем котомочку, – сказал он. – Если что, ничего не знаем, в прятки играли, видим – на сараюшке доска открытая, вот и влезли спрятаться.

– Раз-два-три-четыре-пять… – забубнил Рыба, уткнувшись в стену дома и обхватив руками голову.

Быстрый топот ног – пацаны разбегаются кто куда по двору. И только самые отчаянные остаются прямо за спиной водящего.

– Я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват! – выкрикивает он.

– Палочки-выручалочки! – вопят отчаюги, тут же из-за его спины шлепая ладонями по стене.

– В другой раз не выйдет! Застукаю! – возмущается Рыба, разобиженный тем, что его так ловко провели.

Витька, Юрка и Санька осторожно крались вдоль сарая сапожника, ощупывая доски. Тишина… Лишь изнутри доносится хриплое урчание хрюшек.

– Дома кашу не варить, а по городу ходить! – кричит кто-то. Это означает, что Рыба не ищет, а слоняется у стены дома, как пес на привязи.

– Да где ж эта доска, черт? – вздрагивающим голосом шипит Юрка.

За хлевом – топот ног, крики:

– Палочки! Палочки! Палочки!

– Я вперед, я тебя застукал! – вопит Рыба.

– Не жиль! Иди-иди, трое остались! – отвечают ему.

– Вот она… – шепчет Витька. Они ныряют в сарайчик, задвинув за собой доску.

Хрюкают, рычат, сопят, чавкают, топчутся и пихаются поросята сапожника, подъедая снизу гору турнепса, которая иногда осыпается на них с деревянным стуком, вызывая недовольный взвизг. Вероятно, они уже здорово выросли: голоса как у совсем взрослых свиней. Мама читала однажды еще маленькому Саньке сказку про трех поросят, забавных, веселых и не жадных. Наверное, то были довоенные поросята. А эти жрали так, будто знали, что кругом голод.

– Питнемся? – тихо говорит Юрка.

– Губа у них не дура, – сочно захрустел во тьме Витька.

Санька счищает перочинным ножиком жесткую кожуру корнеплода. Турнепс такой же вкусный, как репа! Слаще сахарной свеклы! Да, губа у чушек не дура, конечно. Так наворачивают…

– Ищите быстрей, – прошамкал Коршун. – Натти Бумпо, где ты?

– Я здесь, – отвечает с верха кучи такой же тихий шамкающий голос Юрки. – Лезьте сюда, здесь вкуснее. Крупные! Вот, вот и вот – по кило! Ой… – пискнул он. – Котомка лежит!

Витька и Санька лезут к нему. Мимо сарая торопливо пробегают шаги.

– Нет их нигде! – кричит Рыба почти рядом. Ребята замирают.

Шаги удаляются…

– Хлеб! – жарко шепчет Юрка в ухо Саньке. – На ощупь чувствую. Может, вокруг объедим, а чурочки оставим? – Он хихикает. – Подумают на хрюшек.

Снова за стеной слышатся шаги. На этот раз уверенные, неторопливые. Человек останавливается возле двери. Резким металлическим звуком отзывается замок… Бежать? Куда? Где эта проклятая доска?.. Оскальзываясь на куче турнепса, Санька с Витькой лезут к Юрке и забиваются в угол. Лязгнул пробой и упал зазвенев наземь. С противным скрипом открывается дверь. Кто-то входит. Радостно гомонят хрюшки.

– Пить захотели, родненькие, – раздается ласковый голос сапожника, страшный от своей близости. – Принес вам, принес, лапушки. Заждались?

Что-то звякает, хлюпает вода… Булькают, захлебываясь, хрюшки…

Турнепс дрожит под ногами ребят – сапожник карабкается к ним.

Он останавливается в каких-то сантиметрах от них – Санька слышит над собой его дыхание. Сапожник чуть отходит в сторону и, очевидно, садится на корточки, потому что сейчас он дышит прямо у Санькиного уха. А Санька не дышит давно, он мертв почти весь, у него живы только глаза, в которых взрываются красным светом белые искры. Не могу, не могу, не могу больше!.. Сапожник поднимается, снова его дыхание шумит вверху. И рот у Саньки медленно, с робкой жадностью, по наперстку, бесшумно пьет воздух. Начинает возвращаться ощущение самого себя, колышется огромное сердце, кровь туго проталкивается по сосудам в гигантской Санькиной голове, что-то стучит, стучит – прекратите! – в больших ушах…

В сарайчике пронзающе запахло хлебом – очевидно, сапожник поднял и раскрыл котомку.

– Так, принес… – говорит над ними сапожник и опускает мешок. Как оказалось потом, прямо на колени окаменевшего Юрки.

Кашлянув, сапожник шелестит чем-то и, чиркнув спичкой, прикуривает, стоя вполоборота к ребятам. И в эти две-три секунды немыслимо яркого света Санька видит белые лица друзей, котомку на коленях съежившегося Юрки и красный от огня, зловещий профиль сапожника. Спичка погасла… Огонек папиросы сжимается и разгорается, выявляя краешки губ. Громко чавкают хрюшки…

– Кушайте, кушайте, дружочки, – говорит сапожник и спускается с кучи турнепса.

Опять мимо сарая проносятся шаги.

– Нету их! Нету! Смылись! – беснуется Рыба.

– А ты нюхай, нюхай! – хохочут во дворе довольные пацаны. Они-то, ясно, считают, что неразлучная троица надежно схоронилась где-то поблизости и нарочно не бежит к «выручалочке», чтобы как следует его помучить.

– Я домой пойду, – жалобно говорит Рыба. – Я Пожарину все расскажу!

– Иди говори, – отвечают ему. – Но только больше никогда к нам играть не лезь, не примем.

Это подействовало.

– Ладно уж, – тянет Рыба и орет на весь двор: – Эй вы! Витька! Юрка! Санька! Через десять минут домой ухожу, так и знайте!

Три Поросенка тщательно гасит окурок о подошву.

– Кушайте, дружочки, – повторяет он своим чушкам.

Дверь захлопнулась. Снова гремит пробой, звенит замок… Шаги сапожника удаляются… Друзья дышат так, словно долго просидели под водой, и чутко прислушиваются, все еще боясь стронуться с места. И не напрасно. Тяжелые шаги, обогнув сарайчик, вновь останавливаются возле потайной доски прохода.

– А все же надо бы заколотить, – сам себе замечает сапожник. – Вдруг разнюхает еще кто, турнепсу не напасешься.

Шаги постепенно затихают в сторону казармы. Внезапно Юрка тихонько и очень странно захохотал:

– Кушайте, кушайте, дружочки…

Его трясло, он хохотал, все так же странно и тихо. Витька схватил его за плечо и потащил к проходу.

– Кушайте, кушайте, дружочки, – шепотом хохотал Юрка.

Коршун отодвинул доску и вытолкнул его наружу, Санька протиснулся за ними.

– Ха-ха-ха! – истерически захохотал на весь двор Юрка. – Кушайте!..

– Слышу-слышу, – оживился Рыба где-то у казармы.

– Идет! – закричали пацаны. – Прячьтесь!

Витька сунул Юрке кулаком в бок, и он пришел в себя. Бегом через двор – к забору. Скатились в давнюю воронку от бомбы. Затаились, притихли.

Трап-тап-тап-тап!.. – простучали мимо подметки Рыбы.

Трап-тап-тап-тап!.. – промчался он назад, опасаясь далеко отходить от «выручалочки».

– Чего под ногами вертишься? – донесся от сарайчика угрюмый голос сапожника, вернувшегося из дома.

– Я не верчусь, – огрызнулся Рыба. – Мы играем. Застучал молоток. Это сапожник, вероятно, забивал тайный проход.

– А котомочка-то – вот она, – прошептал Юрка. – Прихватил!

Витька вырвал ее, развязал, вытащил буханку, они разодрали ее на части, чуть не сломав ногти о спрятанную внутри чурку. Они давились хлебом, глотали, не прожевывая, куски, а сапожник стучал молотком.

Наконец он ушел. Ни Рыбы, ни пацанов не было слышно…

– Все, – шепнул Витька, когда Юрка вознамерился взять вторую буханку. – Мы не воры. Мы с ними сражаемся.

– Так это же не воровство. Трофеи, понял?

– Нет, – Коршун решительно завязал котомку и спрятал под кучей мусора на дне воронки. – БУСПИН ничего себе не берет.

– А сам ел, – ехидно заметил Юрка. – За ушами трещало.

– Ел… Есть хотелось, – виновато признался Витька. – Два дня без хлеба сидим, уговорили продавщицу и на полнедели вперед по карточкам выбрали.

– И чего же, пусть здесь гниет? – разозлился Юрка. – Разделим на всех, и кранты!

– А? – с надеждой спросил Санька. Вот бы все ахнули, если бы он принес домой хоть немного хлеба. Да только начнется ведь: откуда взял?!

– Сказал – нет, – отрезал Витька, сглотнув слюну. – Лучше уж пусть пропадет! – Забыв про игру в прятки, он сказал это довольно громко.

– Вот вы где! – воскликнул над ними незаметно появившийся Рыба. И умчался.

Вылетели из воронки. Догнать, догнать, догнать… Собственные ноги, казалось, отстав, бегут где-то позади тебя. Летишь без ног. В ушах – ветер: обогнать, обогнать!..

Обогнали, чуть не сбив Рыбу с ног. Он так набегался по двору за все время – неудивительно, что отстал.

– Палочки-выручалочки! – успели все разом. Приплелся Рыба, хватаясь рукой за грудь, и сел у стены.

– Води по-новой, – ликовали пацаны. – Чего расселся! Становись!

– У меня сердце, – заявил Рыба.

Но тут в доме стали открываться окна и властно, равнодушно или просительно понеслось:

– Колька!.. Саня!.. Дима!.. Леня, домой!

– Еще чуть!.. Ну, немножко!.. Минутку! – умоляют ребята.

– Мне домой. Зовут, – Рыба мгновенно вскочил и, сразу забыв про сердце, вихрем исчез в подъезде.

– Пока, – прощались пацаны. – Пока!

– Завтра в шесть ноль-ноль утра у воронки, – шепчет друзьям Витька.

Дома у Саньки гость. Еще не старый майор, а с залысинами. Китель висит на стуле. Майору, маме и бабушке жарко. Они раскраснелись, смеются, бабушка рассказывает что-то нарочито веселое. На столе недопитая бутылка вина.

– Здравствуйте, – хмурится Санька. Ему вдруг очень захотелось спать, а раздеваться при посторонних он не любит.

– Мой сын Александр. Знакомьтесь, – говорит мама и смущается. Когда она смущается, у нее такой взгляд из-под ресниц – быстрый.

– Николай Семенович, – резко встает майор, так что падает стул. Мама и бабушка вежливо смеются.

Майор, улыбаясь, протягивает руку. Ладонь у него хорошая, сухая, в трещинках морщин. Санька не переносит влажные ладони. Он пожимает ему руку отвернувшись.

– Он, наверное, есть хочет, – суетится тот, оглядывая стол. – Ну вот, все съели, – и по-мальчишески расстроено шмыгает носом. – Хотя вот остались крабы.

– Не хочу, – Саньке уже давно надоели эти каждодневные дешевые крабы, отдающие йодом. Других консервов в магазинах не было.

– Может, еще погуляешь? – предлагает бабушка.

– Ага…

– А мне к соседке, – заторопилась бабушка. – Я и забыла.

Мама как-то беспомощно смотрит им вслед.

Санька выходит во двор. Теплым-тепло и тише тихого во дворе. Раскрошившееся бревно мерцает гнилушками, в траве мигают светлячки, надрываются где-то сверчки – ни за что их не найдешь! Из подъезда, сладко потягиваясь и сверкая глазами, бредет засоня-кот на ночной промысел. Рабочий день для него наступил.

Буквально чуть ли не вслед за Санькой из подъезда выходят майор и мама.

– Спасибо, что зашли, – проговорила мама.

– Вам спасибо, – сказал майор. – Я завтра зайду в библиотеку.

– Вы у нас самый начитанный, – смеется мама.

– Активный читатель, – тоже смеется он. – В такие вот ночи безумства хочется совершать. «Безумству храбрых поем мы песню!» – с выражением продекламировал он.