Электронная библиотека » Альберт Вандаль » » онлайн чтение - страница 13


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 19:56


Автор книги: Альберт Вандаль


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Не получая столь горячо желаемого приглашения, Куракин находил, что его слишком долго заставляют ждать момента его торжества. Узнав о таком старческом нетерпении, Наполеон вызвал его в Фонтенбло прежде всех других посланников. Там, льстя его тщеславию, он оказал ему необычайный почет, осыпав его всевозможными отличиями, способными создать эпоху в жизни престарелого дипломата.

Не меньшая заботливость понравиться в России проявляется у императора и в более важных делах. Уже давно Александр выражал желание, чтобы в его распоряжение были даны французские инженеры для постройки кораблей усовершенствованного типа. Наполеон согласился послать их, несмотря на свое крайнее нежелание способствовать военному образованию других народов. Он дошел даже до предложения денежных услуг и дал понять, что не прочь придти на помощь обремененным долгами финансам России. Нужно сказать, что петербургское правительство все еще не отказывалось от надежды поместить заем на парижской бирже. Лишь только Наполеон узнал, как близко к сердцу принимали это дело царь и его министр, он немедленно же дал необходимое разрешение и поручил своему министру финансов особым письмом предупредить об этом банкиров, которым поручено было выпустить заем. В письме Шампаньи к Коленкуру говорится, что императору доставит большое удовольствие, если французские капиталы, не решавшиеся до сих пор уходить так далеко, будут помещены в России, что они поступят в распоряжение его будущего шурина и что, если суждено состояться браку, заем от “тридцати до пятидесяти миллионов” будет фигурировать в свадебной корзинке[252]252
  Шампаньи Коленкуру, 7 и 16 ноября, 12 декабря 1809 г.


[Закрыть]
.

Наконец, снова возвращаясь к польскому вопросу, признавая в нем главное и, быть может, даже единственное препятствие для полного согласия между обоими дворцами, он с особым усердием стремится изъять этот вопрос из их отношений и покончить с ним навсегда. Как ни были решительны уверения, высказанные в письме Шампаньи, он чувствует необходимость повторить их, не зная еще, что вскоре будет поставлен перед дилеммой формального договора. 7 ноября французский министр пишет посланнику. Не зная, что в тот же самый день царь требует договора и что Коленкур откладывает подписание его до получения новых инструкций, он не входит еще ни в какие объяснения относительно свойства гарантий, но заранее передает согласие императора на все, чего могла бы потребовать Россия. “Повторите, – говорит император Шампаньи, – что мы готовы сделать все, чего пожелают. Укажите, как высоко ценят во Франции союз с Россией”. Вот какой прогрессивно возраставшей уступчивостью, какой постепенно увеличивающейся предупредительностью Наполеон подготавливал пути к шагу, на который он уже решился в глубине души. Предосторожности, которыми обставляется этот шаг, в достаточной степени доказывают искренность императора, его искреннее желание, чтобы предложение было принято, его твердое намерение жениться на сестре Александра. Он находит что вскоре после прискорбных и оскорбительных фактов предложение было бы слишком рискованно, что оно не было бы надлежаще обставлено. По его мысли, оно должно явиться в сопровождении и, так сказать, под охраной нежных слов и добрых поступков. Наполеон заботится окружить его целым рядом дружеских, предупредительных и любезных мер, которые имеют задачей подготовить успех и содействовать цели, к которой он стремится, т. е. крепче связать согласие и, в особенности, в блестящей, поразительной форме заявить о нем пред лицом всего мира.

Теперь, когда он все подготовил в свою пользу, как приступит он к делу? Несмотря на все его старания заручиться расположением в России, нужно было считаться еще с одним затруднением. Александр указал на него в Эрфурте, но не подсказал, как его устранить. По его словам, хотя семейный союз был самым дорогим его желанием, дело зависело не от него: право решения принадлежало его матери. Вдовствующая императрица пользовалась полной властью над своими дочерьми и выдавала их замуж по своему усмотрению. Воля покойного царя, изложенная в торжественном акте, создала в пользу его вдовы такое разделение верховной власти.

Важно было знать, было ли сделано Александром после свидания хоть что-нибудь, чтобы отменить или хотя бы ограничить права, добровольно признанные им за матерью? Коленкур по собственному почину постарался выяснить этот вопрос. Призванный к участию в разговорах о браке в Эрфурте, желая этого брака, надеясь увенчать им дорогую его сердцу политику, он никогда не терял из виду этой важной стороны вопроса, хотя ни Наполеон – в письмах к нему, – ни Александр– в беседах с ним – ни одним словом не обмолвились по этому поводу. Не заводя сам разговора, он считал своей обязанностью присматриваться, и постоянно и неусыпно следил за тем, что происходило между царем и его матерью. Он видел, что, рядом с царем – главой государства, вдовствующая государыня остается по-прежнему главой семьи и неукоснительно пользуется своим правом. В день обручения великой княжны Екатерины с герцогом Ольденбургским она играла главную роль в церемонии. В церкви Зимнего дворца она стояла впереди короля и королевы прусских, двора и дипломатического корпуса; она поднялась на покрытое пурпуром возвышение, где стояли жених и невеста; она соединила их руки и приняла изъявление их почтения. “Первое изъявление почтения дочери, писал посланник, было воздано матери”[253]253
  On dit et Nouvellesde Petersbourg, 17 января 1809 г. Archives nationales, AF., IV, 1698.


[Закрыть]
. Правда, роль, завещанная государыне, не нарушала русских обычаев, и все-таки от Коленкура не ускользнуло, как тщательно старался император стушеваться и играть роль простого зрителя и свидетеля, “как бы это сделал всякий посторонний человек”. Он изменил этой роли только для того, чтобы оказать своей матери утонченное внимание[254]254
  Id. “С удивлением было замечено, что император во время обручения простер сыновнее почтение до того, что покинул свое место, чтобы подойти к одной из колонн и взять перчатки, которые его мать туда положила на время, пока она была около аналоя, присутствуя при обручении своей дочери и будущего зятя. Когда она кончила, император подошел к ней, предложил ей руку и подал перчатки; царствующая же императрица, бывшая возле своей свекрови, не предложила ей своих услуг”.


[Закрыть]
.

И после этого события Мария Феодоровна, делая вид, что отказывается от всякого политического влияния, по-прежнему заведовала семейными делами и с ревнивой заботливостью удерживала за собой этот отдел. Она мало показывалась в Петербурге, так как жила в продолжение всего года в Гатчине, для того, говорила она, чтобы сохранить нравственное влияние на своих младших детей и следить за их воспитанием. Вне этих забот главным ее занятием было хлопотать о том, чтобы пристроить свою младшую дочь. С этой целью она содержала целый штат дипломатических агентов, которые разъезжали по разным столицам Европы; от ее имени постоянно где-нибудь да велись переговоры о том, чтобы просватать великую княжну. Это совершенно исключительное положение было признано и принято в Европе. Женихи обращались с предложениями непосредственно к императрице Марии. Это был обычный; естественный путь, и Коленкур счел своим долгом осведомить об этом своего государя в письме, написанной 4 февраля 1809 т. и оставшемся без ответа. “С первым предложением, равносильным официальному, – говорил он, – обращаются к матери”[255]255
  Archives nationales, AF, IV, 1698.


[Закрыть]
.

Наполеон считал себя слишком крупной величиной, чтобы идти этим путем. Что ему за охота считаться с волей женщины и почтительно отдавать на ее усмотрение дело великого государственного значения? Кроме того, он считал невозможным, чтобы Александр, хозяин в империи, не был бы таковым и в своей семье. Такое разделение власти противоречило представлению, которое он составил себе о власти. Наполеон не верил в это, и, если бы царь сослался на сопротивление матери, он не признал бы этой причины и увидел бы в этом только предлог. В России он знает только того, кто в Тильзите сделался его союзником и другом; только с ним одним желает он иметь дело. После того, как он пустит в ход все, чтобы снова завладеть им, он прикажет говорить с ним просто и откровенно. Ему одному хочет он быть обязанным за услугу и только от него может принять отказ.

Он не стал откладывать дела и во второй половине ноября приказал начать переговоры. Нужно сказать, что пребывание в Фонтенбло не подвинуло заметно вопроса о разводе и не подготовило к нему Жозефину. Оно было прервано приездом в Париж короля и королевы саксонских, спешно прибывших поздравить императора с последними победами, выразить ему свою благодарность и засвидетельствовать беспредельную преданность. Наполеон сам приглашал их приехать, но поспешность, с какой они воспользовались его приглашением, не отвечала его намерениям и вынудила его преждевременно покинуть свое уединение. Чтобы с большим блеском и достоинством принять своих гостей, он должен был оставить свою осеннюю резиденцию. 15 числа, предоставляя императрице вернуться одной, он вступает в Париж верхом на коне, в блеске военной славы, во главе исключительно военной свиты, – скорее как полководец, чем монарх. Поселившись в Тюльери, он только на второй или третий день принимает членов Законодательного Корпуса, дает аудиенции, совещается с министрами и становится императором[256]256
  Шампаньи Коленкуру, 16 ноября 1809 г. Cf. Le Moniteur du 14.


[Закрыть]
. При дворе в честь саксонской королевской четы начинаются празднества, большие приемы, спектакли в придворном театре. Вслед за королем Саксонии приезжают или уведомляют о своем приезде и другие коронованные особы – государи Вюртемберга, Голландии, Неаполя и Вестфалии. Париж опять делается “местом пребывания королей”[257]257
  Шампаньи Коленкуру, 31 марта 1810 г.


[Закрыть]
и наполняется императорскими гостями и знатными посетителями. Столица и двор принимают веселый, оживленный и блестящий вид, и вот при этих-то условиях, при неугомонном шуме празднеств, Наполеону приходится приступить к разным делам, которые должны привести его к цели. Ему нужно убедить Жозефину покориться судьбе, затем подготовить разрыв гражданского и церковного брака и, наконец, позондировать Россию. Он откладывает еще разговор с императрицей. Принц Евгений, спешно вызванный из итальянского вице-королевства, еще не прибыл в Париж, где его присутствие будет необходимо, чтобы успокоить и утешить свою мать, когда наступит час глубокой скорби. Но уже 22 ноября император приказал Шампаньи написать Коленкуру письмо, которое министр для большей уверенности в соблюдении тайны не только должен был написать вчерне, но и переложить на шифр собственной рукой. Оно было составлено в следующих выражениях:

“Господин посланник, вам известны неотступные мольбы, с которыми уже давно обращаются к Императору люди, наиболее преданные его особе и важным интересам династии. Попытки в этом направлении долгое время оставались бесплодными. Однако, все заставляет меня думать, что Император, после зрелого размышления о будущности Франции и своей семьи, решится, наконец, на развод. Его Величество доверился мне одному. Он был вынужден к этому необходимостью отдать мне приказание написать вам настоящее письмо, которое я сам шифровал.

“В Эрфурте императору Александру был сделан намек на развод. Он должен вспомнить, что у них с Императором был по этому поводу разговор и что он сказал ему, что тот может рассчитывать на его сестру, великую княжну Анну. Императору угодно, чтобы вы откровенно и просто приступили к обсуждению вопроса с императором Александром и обратились к нему со следующими словами: “Я имею основание думать, что Император под давлением всей Франции склоняется к разводу. Могу ли я известить, что можно рассчитывать на вашу сестру? Подумайте об этом, Ваше Величество, в течение двух дней и ответьте мне откровенно, не как посланнику Франции, но как человеку, глубоко преданному обоим семействам. Я не делаю формального предложения, я прошу только искренно высказать мне ваше мнение. Если я решаюсь на этот шаг, то только потому, что более чем привык говорить Вашему Величеству все, что думаю, и не боюсь, что вы когда-либо поставите меня в неловкое положение”.

“Ни под каким видом вы не должны говорить об этом с Румянцевым и, после этого и следующего затем через два дня разговора, вы совершенно забудете о поручении, которое я вам даю”.

“Вам остается только осведомить нас о качествах молодой великой княжны и, в особенности, о времени, когда она будет в состоянии сделаться матерью, так как при существующих условиях разница в шесть месяцев имеет значение”.

“Мне не нужно просить Ваше Превосходительство о строжайшей тайне: вы понимаете ваши обязанности к Его Величеству в этом отношении”[258]258
  Документы о переговорах с Россией, т. е. письма, которыми непосредственно и в большой тайне обменивались министр и посланник, без посредничества канцелярии, хранятся все в архивах министерства иностранных дел, Россия, том дополнения № 17.


[Закрыть]
.

Таким образом, Коленкуру поручается, действуя усердно и энергично, но в глубочайшей тайне и делая вид, что действует по собственному побуждению, основательно выяснить вопрос. Такая предосторожность, слишком обыденная в делах подобного рода, чтобы могла ввести кого-либо в заблуждение, имела целью, если бы дело не пошло успешно, охранить достоинство обоих императоров и их будущие отношения. Употребленный прием представлял еще и ту выгоду, что не обязывал императора бесповоротно. У него было правилом – всячески стараясь обеспечить себя со стороны других, насколько возможно позднее связывать самого себя обязательствами. В настоящем случае эта тактика оправдывалась особой причиной, – некоторым сомнением, которое существовало относительно физического развития великой княжны. Конечно, было бы крайне желательно скрепить союз с Россией, упрочив его более тесными узами; но вопрос о союзе отступал на второй план по сравнению с главным – с вопросами о разводе и втором браке, иначе говоря, о необходимости как можно скорее дать империи наследника. Нужно было прежде всего выяснить этот деликатный вопрос. Только сведения, которые Коленкуру поручено было собрать и доставить императору, дали бы ему возможность сделать окончательный вывод и решиться на официальное предложение. В настоящий же момент он хочет только заручиться уверенностью, что может рассчитывать на Россию и что она удовлетворит его желания.

Письмо от 22 ноября было готово к отправке, когда Наполеон узнал, что Россия просит письменных обещаний в том, что Польша не будет восстановлена и что Коленкур не посмел дать таковых. Планы императора настолько уже оформились, что всякое замедление производит на него неприятное впечатление; осторожность посланника раздражает его. Он желал бы, чтобы Россия была уже успокоена, чтобы она чувствовала себя счастливой и была приведена в такое расположение духа, чтобы ни в чем не могла отказать нам. Пусть посланник сейчас же сделает то, чего не сделал до сих пор, пусть сделает это “прямодушно, словом, так, чтобы было устранено всякое подозрение о задней мысли, чтобы бесспорно было доказано, что у нас нет таковой”. Таковы были собственные выражения Наполеона, которые Шампаньи должен был включить в спешно составленную депешу, исключительно политического характера, приложенную к письму интимного и секретного свойства, которое он написал уже для Коленкура. Политическая депеша должна была открыть двери просьбе, выраженной в письме, и обеспечить ей хороший прием.

Курьер кабинета, которому были поручены эти два письма, хотел уже покинуть здание министерства иностранных дел, когда вошел родственник герцога Виченцы, Рюминьи, спешно приехавший из Петербурга. Этот молодой человек привез известие, что царь удовлетворится только договором. Рюминьи взял на себя смелость задержать отъезжавшего курьера, что позволило министру испросить в тот же вечер приказаний императора по поводу нового притязания России и дать на него ответ. Наполеон не думал, что требования России пойдут так далеко. Под письменными обещаниями он подразумевал простое разъяснение в форме ноты или отношения. Ну что ж! Верный самому себе, желая получить благоприятный ответ по вопросу о браке, и притом как можно скорее, он не щадил ничего, что могло обеспечить за ним таковой. Наметив себе цель, он идет к ней прямо, твердо, неотступно, без колебаний, и в страстном нетерпении достичь ее, не обращает внимания на средства. Раз Россия придает так много значения договору, она будет иметь желаемое. Шампаньи получает приказание прибавить в пакет, приготовленный для посланника, третью депешу, вроде postscriptum'a ко второй. В ней заключается формальное полномочие Коленкура подписать договор. Так как время не терпит, министр не входит ни в какие подробности относительно условий, которые должны быть включены в этот акт, так же, как и относительно выражений, которые должны быть употреблены. Он полагается во всем, что касается достоинства императора, на Коленкура; предоставляет ему полную свободу и дает чистый бланк со своей подписью. “Вообще, – говорит он, – не отказывайтесь ни от чего, что могло бы служить в пользу устранения всякой мысли о восстановлении Польши, но постарайтесь избегнуть статей, которые были бы бесполезны или чужды этой задаче. Император желает сделать все, что может успокоить императора России, в особенности то, что может дать твердую основу его спокойствию. Ничего другого нельзя от него требовать”.

Таким образом, по мере того, как близость развода все более побуждает Наполеона спешить с вопросом о браке с русской великой княжной, с каждым днем, почти с каждым часом, возрастает и его уступчивость. Близость чисел и одновременность депеш по политическим и брачному вопросам указывают на тесную связь между тем, чего он требует и что дает. Огромный вопрос, который издавна играет главную роль в сношениях обеих империй, он связывает с другим, который только что возбудил. Он дает понять, что готов урегулировать первый к полному удовлетворению России, но с тем, чтобы этой ценой добиться решения второго согласно его желанию. Если сперва он и задавался целью поддерживать в равновесии весы между Петербургом и Варшавой, то теперь он согласен склонить их на русскую сторону, и, уступая потребности настоящего момента, порыву своих желаний, он предлагает царю свое отречение от Польши в награду за великую княжну. Уже раз двадцать Александр объявлял, что по получении столь желаемой гарантии, он сочтет себя вполне удовлетворенным, что он отречется от всякого неудовольствия и страха, что от Франции он ничего более не потребует и ни в чем ей не откажет. Можно было думать, что взаимная договоренность изгладит прошлое, обеспечит будущее, преобразует на более прочных началах соглашение, заключенное в Тильзите, отпразднованное пред лицом всего мира в Эрфурте и пострадавшее благодаря событиям 1809 г. Уже несколько недель, как, благодаря взаимным уступкам, союз снова поднимается в гору. По-видимому, он не должен уже встретить никакого препятствия, которое могло бы помешать императорам соединиться братскими узами, дойти до кульминационного пункта безусловного доверия и заботиться только о том, чтобы поддерживать союз.

II

После отправки в Россию посылки, содержащей все три письма, события в Тюльери быстро пошли вперед, и кризис разразился сам собой, несколько раньше, чем Думал Наполеон. Во время пребывания в Фонтенбло Жозефина догадывалась о предстоящей ей участи. С этих пор жизнь ее превратилась в сплошной страх И страдание. Ей и хочется узнать истину, и страшно. Ее волнение, слезы, вопросы – все это мучает императора, заставляет его выдать ей роковую тайну и ускоряет развязку невыносимого положения. 30 ноября, после в молчании протекшего обеда, во время которого только один раз прозвучал голос императора, он удаляется с императрицей, и тотчас же наступает знаменитая сцена объяснения, которая кладет на эту железную эпоху отпечаток человеческих чувств, в которой слышится душераздирающий вопль женской скорби. Объяснение начал Наполеон. Он объявил Жозефинe о своем решении. Его приговор страшно поразил ее.

Она упала на пол в припадке жестоких судорог. Император хлопочет около нее, помогает перенести ее в ее апартаменты, приводит в чувство и зовет к ней Гортензию. Тем не менее, он умеет побороть свое чувство, он остается неумолимым, и только его глаза, на которых блестят слезы, выдают происходящую в его душе борьбу. На следующий день Жозефина поуспокоилась; за пароксизмом острой боли наступила тупая, какая обычно бывает после глубоких потрясений. Чувствуется, что ее силы, ее сопротивление подходят к концу, что воля ее надломлена, что она готова подчиниться. Не примиряясь с ролью, предписанной ей ее супругом, она соглашается на нее с пассивной покорностью. Евгений, по приезде, найдет ее уже готовой принести себя в жертву. Ему останется только устроить самый развод, условиться с императором и императрицей о необходимых распоряжениях, о формальностях, которые надлежит выполнить, и его вмешательство обеспечит важному делу мирный и достойный конец”[259]259
  Mémoires du baron de Bausset, I, 369 – 374.


[Закрыть]
.

Видя, что развязка ускоряется, Наполеон чувствует еще большую необходимость торопиться с новым браком. Он принимает окончательное решение. Еще до получения надлежащих сведений о русской великой княжне, он уже решает, что женится на ней, если император Александр не заставит его ждать, и если, с другой стороны, Коленкур после наведенных справок не будет иметь никакого сомнения относительно способности молодой великой княжны сделаться матерью, и притом в ближайшем будущем, ибо обеспечение династии и вытекающее отсюда спокойствие Франции не должно быть отсрочиваемо ни на одну минуту. В декабре – развод; до конца января – другая императрица, которая принесет с собой, если это возможно, возобновление великого союза; и в 1811 году – наследник престола. Вот каким образом, повелевая событиям, Наполеон строит будущее и предписывает ему свою волю! В страшном нетерпении он уже не колеблется высказаться вполне, не задумывается принять обязательства перед Россией и сжечь свои корабли. Он готов позволить Коленкуру, если имеются налицо два указанных условия, сделать формальное предложение, в случае нужды, даже настойчиво просить о согласии, действовать энергично и довести дело до конца. Он думает уполномочить своего посланника не только вести переговоры, но и подписать брачный договор.

Как ни считал он спешным этот бесповоротно решенный шаг, он и его хочет подготовить с той же предусмотрительной заботливостью, как и предыдущий. Он допускает, что Александр не сразу согласится на его желание, не тотчас откликнется на просьбу, переданную нашим посланником. Поэтому он думает, что необходимо, чтобы более решительная атака, т. е. формальное предложение, была сделана в ту минуту, когда царь будет сиять от счастья, когда все его желания будут исполнены. Как бы спеша воспользоваться теми Немногими днями, которые остаются в его распоряжении, Наполеон пускает в ход всевозможные средства, которыми можно задобрить Россию. Он не щадит ни услуг, ни неожиданных подношений и всеми силами старается поддерживать в ней восхищение своим союзником. Изобретательный до бесконечности, он ничем не пренебрегает, нисходит до самых ничтожных мелочей и возвышается до величественных изобретений; он то расточает нежное внимание и громкие признания, то действует утонченной любезностью, то громовыми ударами. С Куракиным обходятся, как никогда до сих пор; об исключительном внимании, которое ему оказывают, заботливо сообщает в Россию. “У него своя ложа в театре Тюльери, – пишет Шампаньи Коленкуру; – он участвует во всех охотах, составляет преимущественно пред всеми, исключая королей и высочайших особ, партию императрицы или королев”. Затем, в Moniteur появляется заметка с объявлением о русском займе и приглашением подписываться на него, т. е. нравственная гарантия, которую дает Франция. В то же время, чтобы подчеркнуть дружбу, которую он питает к царю, и заставить его почувствовать ее цену, Наполеон пользуется величественной и достопамятной обстановкой и торжественно заявляет о своей к нему дружбе в тот единственный день в году, “когда он публично говорит со всей Францией”[260]260
  Шампаньи Коленкуру, 28 декабря 1809 г.


[Закрыть]
. В то время, когда в Тюльери разыгрывалась интимная драма, когда в покоях императрицы все погружены были в глубокую печаль, а вокруг императора все ожидало и волновалось, Париж принимал праздничный вид. Здания украшались флагами; пушечные залпы, разносясь в воздухе, возвещали о торжестве, улицы были приготовлены для большого шествия. На 3, 4 и 5 декабря были назначены торжественные церемонии и народные увеселения. Решено было отпраздновать заодно годовщину коронации, мир с Австрией и возвращение императора и короля в его столицу.

3-го утром Наполеон выезжает из Тюльери в коронационной карете, с ним едет его брат Жером. Впереди них, в роскошных экипажах – неаполитанский король, высочайшие особы, министры и высшие военные чины империи и короны. Покрытый славой император торжественно вступает в Париж посреди расставленных шпалерами войск и волнующейся толпы народа. При виде его снова воскресает народный энтузиазм, раздаются радостные крики. Но сколько контрастов в эти дни, посвященные, в силу приказания, веселью! Сколько теней в этом блеске! По недосмотру полиции, в одном месте, где шествие должно было развернуться и где должны были произойти церемонии, цепь экипажей прерывается партией арестантов со связанными руками и выражением отчаяния на лице. Эти арестанты – французы, это – уклонившиеся от рекрутчины, которых влекут в армию и на убой.[261]261
  Донесение полиции. Archives nationales, AF, IV, 1508.


[Закрыть]
Но вот император уже у собора Парижской Богоматери, куда он входит под балдахином и откуда навстречу ему несутся звуки Те Deum'a. Из собора он направляется в Законодательный Корпус, чтобы открыть сессию и произнести тронную речь. Это торжественное заседание, на котором сходятся у подножия трона представители Сената и Государственного Совета с Законодательным Корпусом, приобретает в этом году исключительный блеск, благодаря присутствию августейших гостей. Короли Саксонии и Вюртемберга занимают места на трибуне вместе с императрицей и представляют Европу, внимающую словам владыки. Он говорит. Его напыщенная и великолепная речь дышит гордостью и упоением силы. Он излагает в ней чудеса, приведенные в исполнение в течение года. Испания побеждена: “Леонард бежит в ужасе”; Австрия, нарушившая свои клятвы, тотчас же наказана за вероломство. Быстрым взглядом охватывает он затем другие части континента, проходит мимо полей битвы на Дунае, мимо разрушенных стен Вены и переносится мыслью в страны, где великая река вливает свои воды в Черное море, где кончается Европа. Там он останавливается и произносит следующие слова: “Российский император, мой союзник и друг, присоединил к своей обширной империи Финляндию, Молдавию, Валахию и один округ Галиции. Я не завидую этой империи ни в чем, что может способствовать ее преуспеванию, мои чувства к ее достославному государю в полном согласии с моей политикой”[262]262
  Corresp., 16031. Cf. Moniteur от 4 декабря.


[Закрыть]
.

Эти слова были равносильны акту, так как фраза о княжествах приобретала, вследствие недавних событий на Дунае, исключительное значение. Она была произнесена как раз вовремя для того, чтобы поправить сильно пошатнувшиеся на Востоке дела России. Задавшись целью вырвать у Порты уступку княжеств, дунайская армия сражалась на обоих берегах реки в течение всего лета. Плохо задуманные операции не были особенно удачны. Последние вести из Бухареста были даже безусловно неблагоприятны для русских. Из них видно было, что войска князя Багратиона потерпели серьезную неудачу и должны были снять осаду Силистрии. Ободренные таким неожиданным оборотом дел, турки сделались еще более несговорчивыми; они решили отстаивать целость своего государства и не уступать царю Молдавии и Валахии. До сих пор те статьи франко-русского соглашения, предметом которых были княжества, держались в тайне. Это было одним из условий, которые поставил Наполеон для своей подписи. Хотя он и внушал туркам купить мир ценой княжеств, он все еще скрывал от них, что принял решение не в их пользу и что факт потери Молдавии и Валахии был признан им заранее. Избегая лишать их последней надежды, он хотел сохранить за собой некоторые права на их преданность и держать их вдали от Англии. Теперь, чтобы заслужить благосклонность России, он уже не считается с этими предосторожностями и разрывает покровы. Он представляет сессии, как совершившийся факт, включение княжеств в империю Александра и дает понять, что это присоединение состоялось с его согласия. В этих словах всемогущего императора турки должны увидеть предопределение судьбы; они не должны более сопротивляться требованиям их противника, ибо таковые одобрены тем, кто держит в своих руках судьбы царства. Вынося над их надеждами окончательный приговор, Наполеон вынуждает турок покориться, он отнимает у них охоту, сражаться. Объявляя всенародно о принесении в дар; России двух областей, он тем самым оказывал решительное содействие ее стесненной и бедствующей армии.

Наполеон хотел дать почувствовать, кому следует, эти в высшей степени своевременно произнесенные слова, и позаботился сам подчеркнуть намерение, которое он при этом имел. 9 декабря он диктовал для сведения Шампаньи следующую записку: “Я думаю, необходимо отправить в Россию курьера с моей речью в Законодательном Корпусе. Вы сообщите герцогу Виченцы правдивые известия о поражении русских, и дадите ему понять, что, именно вследствие этих поражений, я нашел необходимым сказать о присоединении Валахии и Молдавии к русской империи, дабы император видел, что я не виляю и делаю даже более, чем обещаю”. Далее говорится, что хорошо было бы умело дать ему понять; что такая любезность со стороны императора французов имеет тем большую цену, что поведение России совершенно не побуждало его к этому; что император Наполеон не ведет счетов со своими друзьями; что, несмотря ни на что, он расточает им доказательства своего расположения даже тогда, когда ему плохо отплачивают. Но было бы большой ошибкой думать, что от него ускользнула слабость русской дружбы в период последней кампании и что его сердце не страдало от этого. Никакого сомнения не должно существовать на этот счет. Поэтому Коленкур должен найти случай ввернуть Румянцеву подлинную фразу императора: “Вы понимаете, что ваше поведение во время кампании не ускользнуло от внимания императора; в делах с Австрией ваша роль была бесцветна. Как же поступил император? Он дал вам провинцию, которая с избытком покрывает расходы, которые вы сделали ради войны, и напрямик объявляет о присоединении Финляндии, Молдавии и Валахии к вашей империи”[263]263
  Corresp., 16035.


[Закрыть]
. Коленкур скажет эти слова “без горечи”[264]264
  Шампаньи Коленкуру, 12 декабря 1809 г.


[Закрыть]
, ничего не прибавляя к этому, это только замечание, а не упрек. Дело императора Александра – понять и оценить поведение, которое столь отличается от его собственного, и вывести заключение, которое напрашивается само собой. Ввиду того, что с некоторого времени Наполеон нес все издержки по союзу, ввиду того, что Россия позволила заметно обогнать себя на пути взаимных услуг, по которому должны были идти равным шагом, теперь, по всем правилам, ее очередь выполнить свои обязательства; она должна чувствовать потребность в этом и отыскать способ. Пусть же она воспользуется случаем, который даст ей возможность сквитаться сразу; пусть согласится доброжелательно, без отсрочек и уверток, на предложение, которое будет ей сделано и которое будет отослано в следующие, после отсылки речи, двадцать четыре часа, ибо обстоятельства не позволяют долее откладывать.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации