Электронная библиотека » Альберт Вандаль » » онлайн чтение - страница 34


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 19:56


Автор книги: Альберт Вандаль


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

Шрифт:
- 100% +
IV

В отношениях Наполеона и Александра была одна особенность: всякое вновь возникавшее между ними трение тотчас же отражалось на болезненно-чувствительном пункте их политики. Так было и с событиями в Швеции: они ухудшили польский вопрос; они обострили его и сделали более жгучим. Правда, в своих любезных, но бессодержательных письмах, императоры считали бесполезным возвращаться к нему, воздерживались возобновлять уже исчерпанный спор. Но в сокровенных мыслях каждого из них. Польша с каждым днем занимала все более важную роль. И тот, и другой, прекрасно сознавая, что им придется воспользоваться ею в предстоящей борьбе, снова сделали ее предметом своих сокровенных планов; они старались втихомолку кое-что подготовить там в свою пользу, и сделали еще шаг вперед на пути враждебных интриг в стране, где предполагали встретиться и где в глубокой тайне друг от друга работали бок о бок.

Считая, что война делается все более вероятной, Наполеон обстоятельнее рассматривает средства, которыми ему придется пользоваться, и, мысленно заглядывая в арсеналы, где его политика держит всегда готовое к бою оружие, он прежде всего останавливается на Польше. Он думает о том, какую выгоду может он извлечь из варшавян и их соотечественников в России в том случае, если вспыхнет война. Он думает, что для того, чтобы возбудить мужество поляков, чтобы заставить их служить его целям, полезно будет дать им понять, что воскресение их родины, в том виде, как они сами понимают это, – не призрак, а дело вполне возможное. Он думает, что восстановление Польши, до сих пор допускаемое им только, как условная возможность, займет в войне с Россией, быть может, первое место. Но эта мера влечет за собой разного рода вопросы и затруднения: нужно заранее обсудить их, подготовиться к ним, составить новую карту Европы – словом, обставить дело так, чтобы Польша вполне естественно могла найти и снова занять в ней прежнее свое место, и только теперь идея, которую доселе так часто и так неосновательно приписывали Наполеону, впервые принимает в его уме определенную форму; только теперь срывается она у него с языка. 20 сентября в присутствии Меттерниха, который, по обыкновению, наблюдает за ним и подслушивает его мысли, он решается сказать: “В тот день, когда я вынужден буду начать войну с Россией, у меня явится сильный и ценный союзник в лице польского короля”.[590]590
  Mémoires de Metternich, I, 109.


[Закрыть]

Теперь мы видим, что этими словами он оправдал упорное недоверие к нему Александра. Но нужно заметить, что, если бы он мог читать мысли царя, он нашел бы в нем свой собственный замысел, дошедший, по меньшей мере, до той же степени развития. В это время Александр склонен был искренно и серьезно следовать советам Чарторижского; он сам не прочь был осуществить мечту варшавян, сам хотел преобразовать и присоединить к себе Польшу и воспользоваться ею, как орудием нападения, т. е., свершить дело, в намерении осуществить которое он постоянно подозревал и обвинял Наполеона. Незадолго до этого он постарался найти себе для сношения с поляками новых посредников в самой Польше. Несколько влиятельных лиц были осведомлены о его планах и посвящены в подробности дела. Его проект получил настолько определенный и солидный характер, что вскоре о нем заговорили в известных кругах, и слух о нем не мог не дойти до наших агентов. Один из них, отправленный наблюдать за границами Австрии, Турции и Польши, проезжая в ноябре через Варшаву, пишет оттуда, обращая наше внимание на то, что существует план, которым страшно увлекается русский император и который не встречает возражений в провинциях русской Польши. План этот, – восстановление польского королевства, сохраняющего свою независимость и свои привилегии, но навсегда присоединенного к Российской империи, подобно тому, как в настоящее время Италия присоединена к Франции. Разработка этого проекта поручена графу Яну Северину Потоцкому. Несмотря на усилия русских скрыть его, он получил здесь широкую огласку. Он не особенно улыбается им, но он слишком льстит их эгоизму и их ленивой беспечности, чтобы не найти сторонников среди знатных вельмож русско-польских провинций, которые весьма склонны отнестись к нему сочувственно. К тому же, он найдет сильную поддержку в фанатически настроенных греках. Имеется в виду пригласить великое герцогство Варшавское присоединиться к большей половине прежней Польши. Таков план, который Россия намерена осуществить при первом сигнале войны, и было бы крайне важно заблаговременно выступить с подобным же планом, ибо такое выступление разделит поляков на две партии, и, по меньшей мере, вызовет между ними раздор”.[591]591
  Archives des affaires étrangères, Pologne 326. То же, но более пространное донесение находится в Archives nationales, AF, IV, 1699. Агент был Тиар, бывший камергер императора. См. инструкции императора в Correspondance № 16811.


[Закрыть]

Кто бы ни взял на себя инициативу восстановления Польши – Франция ли, Россия ли – им неизбежно придется считаться с третьим лицом. Этим лицом была Австрия. Необходимо было заранее узнать ее мнение, следовало обсудить вопрос совместно с нею, вознаградить ее и привлечь на свою сторону, в противном случае могли встретить в ней врага. Дело в том, что при осуществлении проекта Австрия почти неминуемо должна была потерять всю оставшуюся за нею часть Галиции. Этот оторванный кусок Польши стал бы тяготеть к своему телу, эта часть ее непреодолимо стремилась бы слиться воедино с восстановленным государством и, конечно, была бы поглощена им. Чтобы примирить Австрию с этой жертвой, необходимо было предоставить ей крупное вознаграждение, предложить ей обмен непрочной части Галиции на более солидные приобретения. Таким образом, ближайшей задачей было обсудить с нею вопрос о вознаграждении. Для начала необходимо было как можно скорее запастись средствами для сближения с Веной и заручиться ее доверием. И император, и царь, действуя под большим секретом, будут прилагать все усилия сблизиться с Австрией и втянуть ее в свою игру.

Упоминая в присутствии Меттерниха о Польше, Наполеон имел в виду выведать мнение министра. Яснее он высказался в дальнейшем разговоре. Нужно сказать, что и теперь он не имел в виду заключение союза с Австрией и не рассчитывал воспользоваться ее вооруженным содействием. Он был далек от этой мысли. Наблюдая за тем, что происходит в Вене, видя, что там по-прежнему живет неизгладимое чувство горечи и недоверия, он не верил, чтобы австрийцы и французы – побежденные и победители при Ваграме – могли искренно и без задней мысли маршировать рука об руку. Но он не довольствуется уже простым нейтралитетом, – он требует, чтобы Франц I и его советники сделались его пассивными сообщниками, чтобы они заранее обязались признать и одобрить те переделки в Европе, которые могут потребоваться будущим положением вещей. Имея это в виду, он теперь же старается сговориться с ними о их будущем вознаграждении. Из всех утраченных владений Австрия ничего так не желала вернуть себе, как берега Адриатического моря с их гаванями. Поэтому уже теперь Наполеон говорит Меттерниху: “Все это может быть вам возвращено; эти области для меня то же, что концы волос”.[592]592
  Mémoires de Metternich, II 365.


[Закрыть]
Затем, намекнув на возможное возрождение Польши, он добавил: “Скажите, вы не откажетесь в надлежащее время начать переговоры ради обмена части Галиции на равную часть этих провинций?.. Если мне удастся избегнуть войны c Россией, – тем лучше, в противном случае, лучше заблаговременно определить, что делать после войны”.[593]593
  Id., I, 110 – 111.


[Закрыть]
После этих слов он довольно продолжительное время говорил на тему, что, вернув себе побережье, Австрия будет в выигрыше. Он сказал, что за это он не потребует активного содействия; что способ, каким русские оказали ему содействие в 1809 г., вселил в него отвращение к коалициям; что он не просит и даже не хочет ответа на свои предложения; что в том случае, если император Франц допустит в принципе идею обмена, пусть он начнет, мало-помалу, продавать владения короны в Галиции, а он из этого поймет, что Австрия не отказывается сговориться с ним о возможных последствиях кризиса, которого можно ждать в недалеком будущем.

Заручившись этим признанием, Меттерних нашел, что его осведомительная миссия выполнена, и приготовился покинуть Францию. Он был уверен, что разрешил вопрос, выяснить который было его задачей, Теперь он располагал основой, на которой мог построить все свои расчеты. Из последних слов императора он понял, что конфликт с Россией, за зарождением которого он так тщательно следил, по всему, вероятно, состоится. Предстоящая война, которая будет самым выдающимся событием недалекого будущего, открывала честолюбивым стремлениям его двора широкие горизонты. Австрии, которая будет на флангах обеих воюющих сторон, мог представиться случай бросить на весы решающий груз. С другой стороны, всякая неосторожность в начале кампании могла подвергнуть ее в подготовлявшейся грозной схватке смертельной опасности и, быть может, даже гибели. Она может с пользой проявить свою деятельность только в том случае, если будет весьма заботливо держаться выжидательной политики. В данный же момент Меттерних видит только один способ действовать: не принимая активного участия в войне, согласиться на предложения императора и принять обмен Галиции на иллирийские провинции. Поэтому он хочет посоветовать своему повелителю дать согласие на эту выгодную уступку, ибо, став на эту почву, император Франц но будет иметь повода бесповоротно ссориться с русскими, не станет к ним в враждебные отношения. Он сохранит за собой право перейти снова на сторону русских и использовать в своих интересах их успехи, если в один прекрасный день непостоянная богиня счастья перейдет в их лагерь, но при этом он будет иметь возможность обеспечить за собой гарантии и некоторые выгоды в том, гораздо более вероятном случае, когда победу одержат французы. Доведя Наполеона до того, что тот во всех своих планах принимал в расчет австрийские интересы, Меттерних достиг очень многого, и возвращался в Вену с уверенностью человека, исполнившего свой долг, радуясь тому, что привезет добрые вести, и с полной надеждой на радушный прием.

Но в Вене его ждал неприятный сюрприз. Можно судить, каковы были его изумление и гнев, когда он узнал, что незадолго до его возвращения завязавшаяся без его ведома тайная интрига могла уничтожить все плоды его миссии и бросить Австрию на самый опасный путь. И в этот раз Россия опередила Францию. Действуя уже несколько недель с удвоенной энергией, она достигла в Вене удивительных успехов. Более требовательная, чем Наполеон, она просила союза, и австрийский кабинет готов был согласиться. Огорчение и досада Меттерниха были тем чувствительнее, что его родной отец, которому он, ради сохранения за собой министерского кресла, предоставил председательствовать вместо себя в совете, ускользнул из-под его руководства и попался в сети русской дипломатии. Временный заместитель министра позволил себе следовать собственной политике, совершенно противоположной политике самого министра, задержанного вдали миссией, обещавшей столь ценные результаты. Пока сын, рассчитывая каждый шаг, крайне осторожно и осмотрительно шел навстречу Франции, отец его, не отдавая себе отчета в своих деяниях, внезапно бросился в объятия России.

Старому князю Меттерниху не доставало необходимой гибкости, чтобы вести игру, подобную той, какую с таким искусством вел его сын; он не сумел (удержаться в равновесии между Францией и Россией – так, чтобы, не переходя на сторону Франции, только немного склониться к ней. Сначала князь более, чем следовало, склонился к французам, но затем, не встретив с этой стороны поддержки, грузно опустился в объятия России. Несмотря на то, что русские победой при Батине и занятием крепостей блестяще закончили войну на Востоке, он все более цеплялся за надежду убедить их быть более умеренными и ограничить свои требования на Дунае, предлагая им за это союз гарантии в других местах.

Как мы видели, увлечение князя было подмечено Шуваловым, получившим приказание воспользоваться этим обстоятельством. Чтобы завязать более близкие отношения с князем Меттернихом, Шувалов подружился с Гюделистом, доверенным лицом князя, чиновником, занимавшим высокое положение в государственной канцелярии. “Живя на положении путешественника, – писал Шувалов, – я пригласил Гюделиста пообедать к себе, запросто. Он пришел; вероятно, получив на это разрешение”.[594]594
  Шувалов Румянцеву, 31 августа – 12 сентября 1810 г.
  Archives de Saint-Pétersbourg.


[Закрыть]

Во время обеда завязался разговор, пошли на откровенности, и Гюделист кончил тем, что сказал, что, если бы Россия пожелала сблизиться, Австрия не прочь сделать полпути в этом направлении.[595]595
  Id.


[Закрыть]
На эти слова петербургский кабинет немедленно же ответил предложением тайного договора. По виду дело шло о самом скромном акте. Оба двора– должны были дать простое обязательство “ни в каком случае не оказывать помощи”[596]596
  Румянцев Шувалову, 16 – 28 сентября.


[Закрыть]
третьему лицу при нападении на одного из них. Но мысль русских шла дальше их письменных предложений. Шувалову было поручено, одновременно с представлением проекта о договоре, возобновить предложение “об обмене восточной Валахии на некоторый части Польши”.[597]597
  Mémoires de Metternich, II, 397.


[Закрыть]
В Петербурге думали, что таким путем было бы положено необходимое начало для дальнейших соглашений. К тому же, недурно было приучить австрийцев к мысли отказаться от своих польских территорий и сделать их предметом торга. Кроме того, там говорили себе, что, раз Австрия будет связана подписью или каким-нибудь договором, не трудно будет привлечь ее окончательно на свою сторону; что, если бы возродились прежние дружба и доверие, получилась бы возможность во всех событиях идти дружно рука об руку. Эта сокровенная мысль выходит наружу в частном письме канцлера Румянцева Шувалову, которое было полно лести и любезностей по адресу князя Меттерниха и его правительства. “Его Величество, – пишет Румянцев, – в некотором роде уже предупредил шаги, только что сделанные венским двором навстречу петербургскому. Тем лучше, Дружба императоров, ввиду того, что оба они отлично сознают ее пользу, сделается от этого только прочнее. Вот все, чего я желаю. Император очень доволен вами, граф, и надеется, что вы доведете до конца так хорошо начатое вами дело. Благоволите поблагодарить князя Меттерниха за его добрую память обо мне. Я с удовольствием вспоминаю время, проведенное в его обществе, и охотно признаюсь всем, что часто пользовался его светлым умом и опытностью. Сколь был бы я польщен, если бы нам обоим суждено было возвратиться к былому счастливому времени, когда оба кабинета ничего не предпринимали без общего согласия”.[598]598
  Письмо от 16 сентября 1810 г. Archives de Saint-Pétersbourg.


[Закрыть]

Начатые такими любезностями переговоры пошли быстрым темпом. Меттерних-отец сделал доклад императору Францу, который одобрил его поведение и предоставил ему действовать. Единственным затруднением был вопрос о княжествах, переговоры о которых Австрия хотела вести параллельно с вопросом о союзе. Австрия желала добиться от русских, чтобы они дали ей обещание отказаться от некоторых требований, или, по крайней мере, допустили ее сделаться посредницей между ними и турками и предоставили ей право высказать свое мнение об условиях мира. Шувалов не был уполномоченным брать на себя какое-либо обязательство в этом роде. Тем не менее, австрийское министерство было не прочь заключить союз. Договор о простом нейтралитете был на пути к тому, чтобы превратиться в договор о взаимной обороне, и все было направлено к возобновлению союза между обоими древними императорскими дворами, когда неожиданное возвращение Меттерниха-сына, вступившего немедленно по приезде в управление делами, положило всему конец.[599]599
  Шувалов Румянцеву 31 августа – 12 сентября, 5 – 7 октября 1810 г. Beer, Geschichte der orientalischen Politik Oesterreichs, 244 – 248. Martens, Traités de la Russie aves l’Autriche, II, 72 – 77.


[Закрыть]

Предупрежденный о готовящемся, Меттерних, не теряя ни минуты, помчался, чтобы покончить со всем этим. Только на самое короткое время заехав в Вену, он тотчас же отправился в Штирию, где находился император Франц; добился, что слабохарактерный монарх признал недействительными “предварительные” переговоры с Россией и убедил его отклонить русские предложения. После этого Меттерних вернулся в Вену, повидался с Шуваловым, и в любезном до приторности разговоре, уснащенном самыми изысканными фразами, но, тем не менее, вполне ясном, разрушил надежды русского посла. Австрия, сказал он ни с кем не может связывать себя обязательствами. Он утверждал, – и это была правда, – что не подписывал с Францией никаких обязательств, что его политические и личные симпатии влекут его к Петербургу. Но, прибавил он, настало ли время сбросить маску и обнаружить эти чувства? Далее он продолжал, что дружба между австрийским и русским государями существует спокон веку, что их взаимное доверие покоится на вековых традициях тесной дружбы и общности интересов. К чему же, в таком случае, компрометировать себя договором, который не ускользнул бы от внимания Наполеона? Что же касается обмена территорий, то Меттерних отклонил это дело с не меньшей энергией, чем Шувалов предлагал. Словом, он прекратил переговоры, вернул себе полную свободу действий и освободил Австрию от уз, которыми она так опрометчиво хотела опутать себя.[600]600
  Шувалов Румянцеву, 21 октября – 2 ноября 1810 г. Archives de Saint-Pétersbourg, Beer, 248 – 49, Metternich, II. 395 – 99. Martens, 72 – 77.


[Закрыть]

Вне себя от такого несчастного оборота дела, Шувалов подумывал было ополчиться против Меттерниха, поискать других путей и действовать помимо и против министра. Конечно, при венском дворе, в этом оригинальном кругу, где скрещивалось столько разнородных влияний, можно было бы поискать посредников обоего пола, которые могли бы повлиять на императора. Император любил свою жену, высоко ставил сестру императрицы – эрцгерцогиню Беатрису, сохранил некоторое расположение к старику Меттерниху, охотно советовался с графом Зичи и не переставал выказывать непонятную слабость к своему секретарю Бальдачи, которого все считали злым гением династии. Шувалов подумал обо всех этих лицах, а затем еще и о других. Однако, перебрав всех, он убедился, что среди них нет никого, кто отвечал бы условиям, необходимым для того, чтобы довести до желанного результата порученное ему щекотливое дело, и кто мог бы подорвать кредит могущественного министра. В депеше, в которой он изливает свою досаду и признается, что дело его проиграно, он несколькими бойкими штрихами, посвященными каждому из этих лиц, набрасывает картину, не особенно лестную для приближенных монарха. “Императрица, говорил он, очень умна и желала бы вмешаться в дела, но ее августейший супруг устраняет ее от них. Князь Меттерних не пойдет открыто против сына, не говоря уже о том, что он может сказать императору только выученный заранее урок, да и тот наполовину забудет. Гюделист только у князя имеет значение. Эрцгерцогиня Беатриса боится вмешиваться в дела и не желает видеть своего имени в Moniteur'e. Граф Сикинген моя бы еще замолвить слово, но он в хороших отношениях с лицами, преданными графу Меттерниху. Остальные ничего не могут сделать, исключая Зичи, которого нужно подкупить, и Бальдачи. Но это уже последнее средство”.[601]601
  Шувалов, Румянцеву, 17 – 29 ноября 1810 г. Arhives de Saint-Petersbourg.


[Закрыть]

Спустя некоторое время после этой, блестяще начатой и печально окончившейся кампании, Шувалов, назначения которого всегда бывали только временными, был отозван. В это время аккредитованный посланник Штакельберг приехал уже в Вену. Штакельберг неоднократно пытался возобновить дело о союзе, на Меттерних всякий раз ускользал от него. Он всеми способами отклонял разговоры, избегал с ним свиданий и становился неуловимым, делая вид, что его более всего радует то, что он вернулся в Вену, что может повидаться с друзьями и знакомыми и что занят удовольствиями, а не делами. Со времени своего возвращения, оставаясь верным своим светским привычкам, Меттерних много выезжал и показывался всюду. Очевидно, желая смягчить неудовольствие, которое мог вызвать в Петербурге его уклончивый способ действий, он посещал русские салоны в Вене, где Разумовский и другие продолжали интриговать по-прежнему. Избегая разговоров с официальными и “посылаемыми к нему царем посредниками, он вознаграждал себя за это в обществе русских дам и рассыпался перед ними в любезностях. В то самое время, когда он отказывался выслушать Шувалова и Штакельберга, всеобщее внимание обратило на себя его упорное ухаживание за княгиней Багратион. На его языке это называлось “работать на почве примирения”.[602]602
  Correspondance de M. Otto, ноябрь и декабрь 1810 г. passim.


[Закрыть]
Но вместе с тем он поддерживал самые дружеские отношения с французским посланником, который не мог достаточно нахвалиться им. При таком разнообразии способов держать себя, которыми он пользовался с одинаковой непринужденностью, он оставался верным начертанному себе плану: пользоваться благосклонностью Наполеона, не лишая себя возможности при случае сблизиться с другой стороной и войти в милость России.

Правда, русскому двору нужны были не любезности, которыми прикрывался отказ вести переговоры, а нечто более существенное. Его досада изливалась в резких выражениях. В своей переписке русские агенты не жалели оскорбительных эпитетов по адресу Меттерниха. Постигшую их неудачу они всецело приписывали этому государственному человеку, к которому до сих пор его современники относились не без внимания, но, нельзя сказать – с уважением. Шувалов считал его “скорее пролазом, чем умным”. Штакельберг, обладавший острым языком и бойким пером, видел в нем креатуру Наполеона – человека, безгранично преданного императору французов, и объяснял его поведение самыми предосудительными побуждениями. Вспоминая его роль в деле брака и его продолжительное пребывание в Париже, он вывел из этого заключение, что у Меттерниха – преднамеренная цель подчинить Австрию французской воле. “Не приобретает ли такое подозрение, – прибавляет он, – еще большую вероятность, раз есть основание думать, что политическое бытие этого министра зависит от близости с правительством, покровительство которого, правда, устраняет опасность его влияния на монарха, но не спасает его самого, если не от общего неуважения, то, по крайней мере, от недостатка в уважении, необходимом на столь высоком посту! Приведу только один пример, что, в самом деле, можно подумать о министре, часы занятий которого нужно угадывать? – до такой степени увлекается он светскими удовольствиями! Рассказывают о герцоге Шуазеле, что тот с наибольшей пользой служит Людовику XV не в своем рабочем кабинете; это – сущая правда, но наиболее важные дела его министерства обсуждались в салоне министра, а не в будуарах”.[603]603
  Штакельберг Румянцеву, 15 – 27 ноября 1810 г., Archives de Saint-Pétersbourg. В это время французская полиция доносит в своих бюллетенях, что Меттерних пользуется не “большим уважением, чем Талейран”. Archives nationales, AF, IV, 1508.


[Закрыть]

Конечно, и император Александр должен был питать недоброе чувство к министру, который с таким искусством указал России на дверь, как раз в ту минуту, когда она была уверена, что овладеет Австрией. Тем не менее, царь не хотел еще отчаиваться в Австрии. Если нельзя сделать ее своей союзницей, думал он, нельзя ли, по крайней мере, устроить так, чтобы не иметь в ней врага? Мало-помалу, в силу курьезного, но вполне естественного совпадения, Александр дойдет до того, что будет рассматривать характер отношений, которые ему следует установить с Австрией, буквально c точки зрения императора французов. Временно отказываясь от мысли о союзе, он помирится на заранее обеспеченном и щедро оплаченном доброжелательном нейтралитете Австрии. Он будет просить австрийцев только о том, чтобы не мешали ему, не волновались, ничему не удивлялись, без тревоги смотрели на то, что может произойти вблизи них, например, в Польше, и, при случае, за соответствующее вознаграждение примирились с потерей Галиции. Как и Наполеон, он назначит им вознаграждение на Востоке и укажет им на видневшуюся вдали, предоставленную всеобщим вожделениям добычу. Наполеон говорил об иллирийских провинциях, Александр кончит тем, что предложит наибольшую часть княжества.[604]604
  Вееr, 250 – 51, Martens, 78 – 79. Metternich, II 417.


[Закрыть]
Оба одинаково сознают, что раз Австрия, получив вознаграждение, будет держаться вдали от событий, задача каждого из них будет значительно упрощена. Затем Наполеон надеется упрочить преданность поляков, а Александр поколебать их верность Франции. Даже тогда, когда они ведут переговоры с Австрией, они думают о Польше. Около нее развивается их подпольная политика, около нее вращаются все их планы нападения и обороны. Втайне все усилия Франции направлены к тому, чтобы удержать Польшу за собой; усилия России – обольстить ее и переманить на свою сторону. Как видно, она да крайности нужна им обоим для того, чтобы обеспечить за собой шансы будущей войны. И это делается людьми, которые стоят во главе самых доблестных, самых многочисленных войск в мире; по первому слову, по мановению руки которых встанут миллионы солдат и послушно ринутся в бой. Тем не менее, они находят, что этих средств не достаточно, чтобы склонить победу на свою сторону. Каждый из них думает, что выгода его положения зависит от добровольного содействия угнетенной нации, трижды подвергавшейся дележу, на две трети находящейся в плену, но в которой прочно заложено жизненное начало и стремление к свободному развитию. Когда они обращаются к Польше, она не столько стараются приобрести себе лишнюю армию, сколько привлечь на свою сторону крупную моральную силу, поставить ее под свои знамена. Они невольно воздают дань уважения мощи народа, в котором живет идея государственности, но за которым не признается прав на существование. Странно видеть, как два властелина, из которых один располагает всеми средствами старой Европы, а другой владеет империей, более обширной, чем вся Европа, оспаривают один у другого расположение горсти мечтающих о восстановлении своей родины людей, как будто среди стольких элементов грубой силы и возможностей успеха, которые имеют в своем распоряжении царь и император французов, это зернышко справедливости и законного права, могло склонить на чью-либо сторону весы фортуны!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации