Текст книги "История чтения"

Форма книги

Мои руки, выбирая книгу, чтобы взять ее с собой в постель или положить на письменный стол, захватить в поезд или подарить другу, учитывают форму точно так же, как и содержание. В зависимости от случая, от места, где я собираюсь читать, я выберу маленькую и удобную или толстую и тяжелую книгу. Книги говорят о себе своими названиями, именами авторов, своим местом в каталоге или на книжной полке, иллюстрациями на обложке; а также размером. В разное время и в разных местах я ожидал, что книги будут выглядеть по-разному, и, как и любая мода, эти изменчивые черты позволяют точнее описать книгу. Я сужу о книге по обложке; я сужу о книге по ее форме.

С самого начала читатели требовали, чтобы книги делали в удобных для них форматах. Первые месопотамские таблички были обычно квадратные, но иногда прямоугольные, шириной примерно три дюйма, чтобы их удобно было держать в руке. Книгу, состоящую из таких табличек, хранили, очевидно, в кожаных сумках или коробках, чтобы читатель мог доставать таблички одну за другой, по порядку. Возможно, жители Месопотамии еще и связывали свои книги; на новохеттских каменных надгробных памятниках есть изображения объектов, напоминающих рукописные книги, возможно, несколько табличек, связанных вместе и объединенных под одной обложкой, но ни одна такая книга до нас не дошла.

Не все месопотамские книги предназначались для того, чтобы их можно было держать в руках. Существовали тексты, записанные на гораздо более крупных поверхностях, такие как Среднеассирийский свод законов, найденный в Ашшуре и датируемый XII веком до нашей эры: он был записан на обеих сторонах каменной стелы общей площадью 4,5 квадратных метра[264]264
  См.: Diringer D. The Hand-Produced Book. London, 1953.


[Закрыть]. Ясно, что эта «книга» вовсе не предназначалась для того, чтобы ее носили, она стояла на одном месте, чтобы при необходимости с ней можно было свериться. В данном случае размер имел иерархический смысл; маленькая табличка может использоваться в личных целях, а гигантский свод законов в глазах месопотамских читателей придавал законам дополнительный авторитет.

Разумеется, какими бы ни были пожелания читателей, возможности формата книги были ограниченны. Из глины удобно было делать таблички, а из папируса (высушенные и расщепленные стебли травянистого растения, похожего на тростник) получались отличные свитки; и то и другое сравнительно легко было переносить. Но ни то ни другое не годилось для создания того, что пришло на смену табличкам и свиткам, рукописной книге или стопке связанных страниц. Книга из глиняных табличек получилась бы очень тяжелой и громоздкой, и хотя листы, сделанные из папируса, пробовали связывать вместе, они были слишком хрупкими. А вот пергамент или веллум (оба материала изготавливали из шкур животных, только разными способами) можно было обрезать и складывать как угодно. Согласно Плинию Старшему, египетский царь Птолемей, учредивший библиотеку в Александрии, желая сохранить в тайне секрет изготовления папируса, запретил его экспортировать, тем самым заставив своего соперника Эвмена, правителя Пергама, начать поиски нового материала для книг его библиотеки[265]265
  См.: Плиний Старший. Естественная история. Книга XIII, глава 11.


[Закрыть]. Если верить Плинию, указ царя Птолемея привел к тому, что пергамент стали использовать во II веке до н. э., хотя самые ранние образцы пергаментов, известные нам сегодня, датируются предыдущим столетием[266]266
  Первой из известных греческих книг, записанной в III в. н. э. на веллуме, была «Илиада» (Biblioteca Ambrosiana, Milan).


[Закрыть]. Эти материалы не использовались исключительно для одного вида книг: существовали свитки, сделанные из пергамента, и, как мы уже говорили, книги, связанные из папируса; но то и другое встречалось довольно редко. Начиная с IV века и до появления в Италии бумаги восемь столетий спустя, в Европе пергамент был основным материалом для изготовления книг. Он был более крепким и более гладким, чем папирус, и к тому же более дешевым, поскольку читателю, пожелавшему иметь книгу, записанную на папирусе (вопреки указу царя Птолемея), приходилось бы ввозить материал из Египта и платить за него крупную сумму.

Книги из пергамента быстро получили широкое распространение среди чиновников и священников, путешественников и студентов – среди всех, кому нужно было перевозить книги из одного места в другое и быстро находить нужное место в тексте. Более того, текст можно было размещать на обеих сторонах пергамента, а поля с четырех сторон давали много места для глоссариев и комментариев – при работе со свитком это гораздо сложнее. Изменилась и организация самих текстов, которые раньше приходилось делить в соответствии с размерами свитков (так, например, «Илиада» Гомера, по всей видимости, была разделена на двадцать четыре песни, поскольку чаще всего занимала двадцать четыре свитка). Отныне текст можно было формировать исходя из его содержания по книгам или главам или даже объединять под одной обложкой несколько коротких произведений. Пространство свитка ограниченно – этот его недостаток хорошо знаком нам сегодня, когда мы вернулись к этой древней форме на экранах компьютеров, где можно одновременно открыть только один участок текста, «прокручивая» его вверх и вниз. Книга же позволяла читателям практически мгновенно переноситься на другие страницы, создавая ощущение целостности, – ощущение, порожденное тем фактом, что в момент чтения практически весь текст находится в руках читателя. Были у рукописных книг и другие неоспоримые достоинства: создававшиеся для облегчения транспортировки и потому вынужденно маленькие, они сильно увеличились в размерах и стали значительно превосходить по объему существовавшие ранее книги. Поэт I века н. э. Марциал поражался магической силе предмета, помещавшегося в руке и содержавшего в то же время бесконечное количество чудес:

 
Весь Гомер уместился на скромном пергамене этом!
«Илиада» и все приключенья Улисса, Приамова царства врага.
Все на мягких из кожи телячьей листах поместились[267]267
  Марциал. Эпиграммы. Кн. XIV, 184. Перевод А. Богословского.


[Закрыть].
 

И благодаря всем этим преимуществам к 400 году н. э. классический свиток был окончательно забыт и большинство книг выглядели как объединенные под одной обложкой стопки листов прямоугольной формы. Пергамент, сложенный один раз, назывался инфолио; сложенный дважды – кварто; сложенный трижды – октаво. К XVI веку форматом книг занялось государство: во Франции в 1527 году Франциск I своим указом приказал стандартизировать размеры листов по всему королевству; любого, кто нарушил это правило, должны были бросить в тюрьму[268]268
  См.: François I. Leltres de François Ier au Pape. Paris, 1527.


[Закрыть].

Какие бы формы ни принимали книги на протяжении долгих веков своего существования, самыми популярными становились те, что позволяли легко держать книгу в руках. Даже в Греции и Риме, где обычно для всех типов текстов использовали свитки, личные письма обычно писали на маленьких восковых табличках, защищенных выпуклыми краями и разукрашенными обложками. Эти таблички можно было использовать повторно. Со временем они уступили место сложенным листам пергамента, иногда разных цветов, на которых удобно было делать короткие записи или производить расчеты. В Риме к III веку н. э. эти буклеты утратили практическую ценность и стали цениться из-за красоты обложек. Переплетенные прекрасными пластинами из слоновой кости, покрытыми чудесной резьбой, они преподносились чиновникам, которые приступали к своим обязанностям в канцеляриях; в конце концов их стали дарить и частным лицам, и богатые граждане дарили друг другу буклеты с записанным в них стихотворением или посвящением. Вскоре предприимчивые торговцы начали продавать переплетенные таким образом сборники стихов – маленькие подарочные книги, чье содержание значительно уступало стоимости и красоте обложки[269]269
  См.: Power J. A Handy-book about Books. London, 1870.


[Закрыть].

Размер книги, какого бы формата она ни была, определял размеры места, где ей предстояло храниться. Свитки складывали в специальные деревянные коробки (чем-то напоминавшие шляпные картонки) с этикетками из глины в Египте и из пергамента в Риме или ставили в книжных шкафах, так чтобы были видны закладки (со списком заглавий) и книгу было легче идентифицировать. Рукописные книги складывали на специальных полках плашмя. Описывая посещение деревенского дома в Галлии приблизительно в 470 году, Гай Соллий Апполинарий Сидоний, епископ Овернский, упоминает шкафы, предназначенные для книг разных размеров: «Здесь тоже книги были во множестве; были там полки, доходящие до груди (plantel), как у грамматистов, или полки в форме клиньев (cunei), как у афинян, или туго набитые шкафы (armaria), как у книготорговцев. Согласно Сидонию, там были представлены книги двух типов: латинская классика для мужчин и религиозные книги для женщин. Поскольку в Средние века значительную часть времени европейцев занимали дела религиозные, нет ничего удивительного в том, что одной из самых популярных книг того времени был молитвенник, или часослов, его нередко изображают на картинах, посвященных Благовещению. Обычно написанные от руки или напечатанные мелким шрифтом, во многих случаях снабженные богатейшими иллюстрациями лучших художников, они содержали несколько коротких текстов, известных как «Малая служба Пресвятой Девы Марии», которые следовало читать в разное время дня и ночи[270]270
  См.: Backhouse J. Books of Hours. London, 1985.


[Закрыть]. Собранная по принципу «Божественной службы» – то есть служб, проводившихся духовенством в течение дня, – «Малая служба» включала в себя псалмы, несколько отрывков из Писания, гимны, заупокойную мессу, особые молитвы святым и календарь. Эти маленькие томики верующие могли использовать как в церкви, так и во время уединенных молитв. Подходили они и для детей; примерно в 1493 году герцог Джованни Галеаццо Сфорца Миланский заказал часослов для своего трехлетнего сына Франческо Марии Сфорца – Иль Дучетто. На одной из страниц этого часослова ребенок нарисован в сопровождении ангела-хранителя. Часословы иллюстрировали в зависимости от того, сколько денег готов был заплатить клиент. На многих из них изображали фамильные гербы или портрет владельца. Часословы часто дарили на свадьбу в аристократической среде, а позднее и среди богатых буржуа. К концу XV века на европейском рынке преобладали иллюстраторы фламандской школы, которые посылали целые караваны для составления аналогов наших современных списков подарков на свадьбу[271]271
  См.: Harthan J. Books of Hours and Their Owners. London, 1977.


[Закрыть]. Прекрасный часослов, подаренный на свадьбу Анне Бретонской в 1490 году, был размером с ее руку[272]272
  Ныне хранится в муниципальной библиотеке города Семюр-ан-Осуа, Франция.


[Закрыть]. Он создавался для одной-единственной читательницы, повторяющей слова молитв месяц за месяцем и год за годом, и снабжен до сих пор поражающими воображение иллюстрациями, которые вряд ли когда-нибудь будут полностью расшифрованы. Сцены из Ветхого и Нового Заветов были изображены в современных пейзажах, таким образом святые слова должны были стать ближе читательнице.

Итак, маленькие книги использовались в определенных целях, но и у больших томов был свой читатель. Примерно в V веке Католическая церковь начала издавать огромные молитвенники-требники, хоралы, антифонарии, они помещались на возвышении в центре хоров, чтобы хористам было легче следить за словами и мелодией. Прекрасный антифонарий есть в библиотеке аббатства Санкт-Галлен в Швейцарии. Подборка литургических текстов написана в нем такими большими буквами, что их может читать с большого расстояния хор, состоящий из двадцати певцов[273]273
  См.: Duft J. Stiftsbibliothek Sankt Gallen: Geschichte, Barocksaal, Manuskripte (St. Gall, 1990). Антифонарий занесен в каталог как манускрипт 541: Antiphonarium officii (parchment, 618 p.). Abbey Library, St. Gall, Switzerland.


[Закрыть]; стоя в нескольких футах от нее, я с легкостью мог делать заметки и пожалел, что с моими собственными справочниками нельзя сверяться на таком расстоянии. Некоторые из этих молитвенников были столь огромны, что их приходилось класть на колеса, чтобы передвигать с места на место. Но передвигали их очень редко. Украшенные латунью или слоновой костью, защищенные в уголках металлическими накладками, закрытые гигантскими застежками, эти книги предназначались для того, чтобы читать их вместе и с большого расстояния, они не годились для долгого рассматривания и не давали ощущения уединения.

Чтобы удобнее было читать, читатели делали поразительные изобретения. Есть статуя святого Григория Великого, сделанная в Вероне приблизительно в XIV веке из пигментированного камня и хранящаяся в музее Виктории и Альберта в Лондоне, где святой держит нечто вроде складного пюпитра, позволяющего ему поворачивать книгу под разными углами, а при необходимости с легкостью встать и покинуть свое место. На гравюре XIV века ученый в заставленной книгами библиотеке сидит и пишет за восьмиугольным столом, который позволяет поработать над одной книгой, потом повернуть стол и заняться другой книгой, уже приготовленной у одной из семи других граней. В 1588 году итальянский инженер Агостино Рамелли, состоявший на службе у короля Франции, опубликовал книгу, в которой были описаны несколько полезных машин. Одна из них – «вращающийся письменный стол», который Рамелли описывает как «красивую и остроумную машину, которую найдет крайне удобной и полезной всякий, кто находит удовольствие в учении, а в особенности те, кто страдает от легкого недомогания или подагры: ибо с этакой машиной человек может просматривать одновременно множество книг, не двигаясь с места; кроме того, машина отличается редким удобством, потому что не занимает много места там, где установлена; всякий понимающий человек сразу же увидит это по прилагающемуся рисунку»[274]274
  Gillies D. J. Engineering Manuals of Coffee-Table Books: The Machine Books of the Renaissance // Descant. № 13. Toronto, 1975.


[Закрыть]. (Полномасштабная модель этого чудесного читательского колеса была снята в фильме Ричарда Лестера «Три мушкетера», вышедшего в 1974 году.) Иногда сиденье и стол для чтения объединяли в один предмет мебели. Замечательный стул для петушиных боев (он называется так, потому что был нарисован на картине, изображающей петушиный бой) был изготовлен в Англии в начале XVIII века специально для библиотек. Читатель сидит на нем верхом, лицом к столику, размещенному на спинке стула, и опирается при этом на широкие подлокотники.

Иногда устройства для чтения изобретали и для других целей. Бенджамин Франклин рассказывает, что некогда, в дни правления королевы Марии, его предки прятали свою английскую Библию, «прикрепив тесьмой под обивкой складного стула». Когда же прадед Франклина хотел почитать семье Библию, «он переворачивал складной стул у себя на коленях, а затем листал страницы под тесьмой. Кто-нибудь из детей всегда стоял у дверей, чтобы подать знак при приближении судебного пристава, являвшегося чиновником духовного суда. Тогда стул перевертывали и ставили на ножки, и Библия, как и прежде, оставалась в своем укрытии»[275]275
  Франклин Б. Время – деньги. М.: АСТ, 2013. Переводчик не указан. Примеч. пер.


[Закрыть].

Создание книги, будь то один из гигантских томов, прикованных к кафедре, или изысканный буклет, предназначенный для детских ручек, было долгим и трудоемким процессом. Нововведение, появившееся в средневековой Европе, не только сократило время, требуемое для изготовления книги, но и резко увеличило количество выпускаемых книг, навсегда изменив отношение читателей к тому, что уже больше не было эксклюзивным, уникальным объектом, созданным руками писца. Этим нововведением было, разумеется, изобретение книгопечатания.

Примерно в 1440 году молодой гравер и резчик по камню из архиепископства Майнцкого, чье полное имя было Иоганнес Генсфляйш цур Ладен цум Гуттенберг (деловые партнеры называли его попросту Иоганн Гуттенберг), понял, как может возрасти скорость изготовления книги, если буквы алфавита вырезать из материала, пригодного для повторного использования, – примерно так, как использовались блоки гравюр для изготовления иллюстраций. Гуттенберг экспериментировал несколько лет, брал взаймы крупные суммы денег, чтобы финансировать свой проект. Все придуманные им приспособления для печати использовались вплоть до XX века: прямоугольная металлическая наборная матрица, печатный станок, прототипом которого могли служить прессы, использовавшиеся как в бумажном, так и в монетном производстве и виноделии, и масляные чернила – ничто из вышеперечисленного не существовало ранее[276]276
  См.: Eisenstein E. L. The Printing Revolution in Early Modern Europe. Cambridge, 1983.


[Закрыть]. Наконец между 1450 и 1455 годом Гуттенберг напечатал Библию, на каждой странице которой было по сорок две строки, – это первая книга, напечатанная типографским способом[277]277
  См.: Scholderer V. Johann Gutenberg. Frankfurt-am-Main, 1963.


[Закрыть], – и привез отпечатанные страницы на ярмарку во Франкфурт. Поразительная удача: до сего дня сохранилось письмо от некоего Энео Сильвио Пикколомини кардиналу Карвахальо, датированное 12 марта 1455 года и написанное в Нойштадте, в котором автор рассказывает его преосвященству, что видел на ярмарке Библию Гуттенберга:

Полную Библию я не видел, а только некоторые ее тетради с книгами, выполненные чистым и точным начертанием… Ваше Преосвященство могло бы без труда и без очков их прочитать. От многих свидетелей я узнал, что сделано 158 экземпляров, некоторые даже утверждали, что 180. В количестве я не совсем уверен; но в качестве я не сомневаюсь, если можно верить этим людям. Если бы я узнал Ваше желание, я бы купил Вам один экземпляр. Некоторые тетради поступили здесь к императору. Я попытаюсь, если это возможно, достать еще имеющуюся в продаже Библию и за нее заплачу. Но я опасаюсь, что это не удастся из-за большого расстояния, а также из-за того, что, по словам этих людей, еще до завершения печатания на нее объявились покупатели[278]278
  Цит. по: Bechtel G. Gutenberg et l’invention de l’imprimerie. Paris, 1992.


[Закрыть].

Изобретение Гуттенберга произвело мгновенный эффект, поскольку почти сразу же огромное количество читателей осознали все его преимущества: скорость, единообразие текстов и сравнительная дешевизна.

Спустя всего несколько лет после того, как была напечатана первая Библия, печатные станки появились по всей Европе: в 1468 году в Италии, в 1470-м во Франции, в 1472-м в Испании, в 1475-м в Голландии и Англии, в 1489-м в Дании. (Книгопечатанию понадобилось больше времени, чтобы достичь Нового Света: первые станки были установлены в 1533 году в Мехико и в 1638-м в Кембридже, штат Массачусетс.) Было подсчитано, что более 30 000 инкунабул (латинское слово XVII века, означающее «колыбель, первые шаги, раннее детство» и используемое для описания книг, напечатанных ранее 1500 года) были напечатаны на этих станках[279]279
  См.: Dahl S. Historia del libro / trans. Albert Adell; rev. Fernando Huarte Morton. Madrid, 1972.


[Закрыть]. Учитывая, что тиражи в XV веке обычно были менее 250 экземпляров и очень редко достигали 1000, успехи Гуттенберга просто поражают[280]280
  См.: Haebler K. The Study of Incunabula. London, 1953.


[Закрыть]. Внезапно впервые с момента изобретения письма стало можно производить материалы для чтения быстро и в огромных количествах.

Важно помнить, что, несмотря на мрачные прорицания, книгопечатание вовсе не заставило людей навсегда отказаться от текстов, написанных от руки. Наоборот, Гуттенберг и его последователи сначала пытались подражать искусным писцам, и большинство инкунабул выглядят как манускрипты. К концу XV века, несмотря на то что к этому времени книгопечатание было уже хорошо развито, любовь к изящному почерку никуда не исчезла, а некоторые наиболее изящные каллиграфические стили были введены после изобретения книгопечатания. Книги стали гораздо доступнее, и все больше людей учились читать, а многие научились еще и писать, часто разрабатывая свой особый стиль, так что XVI век стал не только столетием печатного слова, но и веком величайших учебников письма[281]281
  См.: Chappell W. A Short History of the Printed Word. New York, 1970.


[Закрыть]. Интересно, как часто случается, что техническое усовершенствование – как в случае с изобретением Гуттенберга – скорее не уничтожает, а способствует развитию искусства, на смену которому пришло, напоминая нам о невероятной важности древних ценностей, которыми мы склонны были пренебрегать. В наши дни компьютерные технологии и распространение книг на CD-ROM не повлияли – как утверждает статистика – на объемы производства и продаж книг в их традиционной форме. Те, кто считает компьютеры новым воплощением дьявола (именно так рисует их Свен Биркетс в своих «Элегиях Гуттенберга»[282]282
  Birkerts S. The Gutenberg Elegies: The Fate of Reading in an Electronic Age. Boston & London, 1994.


[Закрыть]), позволяют ностальгии взять верх над разумом. К примеру, в 1995 году 359 437 новых книг (не считая памфлетов, журналов и периодических изданий) были добавлены к огромной коллекции Библиотеки Конгресса. Резкий рост тиражей выпускаемых книг после Гуттенберга только подчеркнул, насколько тесна связь между содержанием книги и ее физической формой. Так, например, поскольку Библия Гуттенберга должна была заменить огромные тома, сделанные вручную, она продавалась отдельными тетрадями, которые покупатели сами собирали в книги – кварты, величиной от тридцати до сорока сантиметров[283]283
  См.: II Libro della Bibbia: Esposizione di manoscritti e di edizioni a stampa della Biblioteca Apostolica Vaticana dal Secolo ill al Secolo XV–I. Vatican City, 1972.


[Закрыть], предназначавшиеся для установки на кафедре. Для Библии такого размера из веллума потребовались бы шкуры более двухсот овец («помогло бы от любой бессонницы», – прокомментировал антиквар-книготорговец Алан Дж. Томас[284]284
  См.: Thomas A. G. Great Books and Book Collectors. London, 1975.


[Закрыть]). Но ускорение и удешевление процесса производства привело к увеличению числа людей, которые могли себе позволить приобрести экземпляр для личного употребления и которым совсем не требовались книги большого формата, и последователи Гуттенберга незамедлительно начали выпуск небольших карманных томиков.

В 1453 году пал осажденный Оттоманской империей Константинополь и многие из греческих ученых, основавших свои школы на берегах Босфора, отправились в Италию. Новым центром классического образования стала Венеция. Примерно через сорок лет после этого итальянский гуманист Альд Мануций, обучавший латыни и греческому таких блестящих студентов, как Пико делла Мирандола, устав обходиться без учебных изданий классиков в удобных форматах, решил взять на вооружение технологию Гуттенберга и основать собственную типографию, где он собирался издавать книги, необходимые ему для занятий. Альд решил установить свой печатный станок в Венеции, чтобы воспользоваться присутствием недавно переехавших туда восточных ученых. В качестве корректоров и наборщиков он планировал нанимать других изгнанников, беженцев с Крита, которые раньше были писцами[285]285
  См.: Febvre L. & Martin H. J. L’Apparition du livre. Paris, 1958.


[Закрыть]. В 1494 году Альд запустил свою амбициозную издательскую программу, благодаря которой увидели свет едва ли не самые прекрасные книги за всю историю книгопечатания, сначала на греческом – Софокл, Аристотель, Платон, Фукидид, а потом и на латыни – Вергилий, Гораций, Овидий. С точки зрения Альда, этих замечательных авторов следовало читать «без посредников» – на языке оригинала и почти без комментариев или глоссариев; а чтобы читатели могли «свободно беседовать с величайшими мертвецами», он публиковал книги по грамматике и словари[286]286
  См.: Zorzi M., предисловие к книге: Aldo Manuzio e l’ambiente veneziano 1494–1515 / ed. Susy Marcon & Marino Zorzi. Venice, 1994; also: Lowry M. The World of Aldus Manutius. Oxford, 1979.


[Закрыть]. Ему было недостаточно помощи местных экспертов, он привлекал к работе и приглашал к себе, в Венецию, известнейших гуманистов со всей Европы, включая таких светочей, как Эразм Роттердамский. Один раз в день эти ученые собирались в доме Альда, чтобы обсудить, какие именно книги нужно напечатать и какие именно манускрипты из обширных собраний предыдущих веков следует использовать в качестве источников. «Там, где средневековые гуманисты накапливали, – замечает историк Энтони Крафтон, – ученые Возрождения разделяли»[287]287
  Grafton A. The Strange Deaths of Hermes and the Sibyls // Defenders of the Text: The Traditions of Scholarship in an Age of Science, 1450–1800. Cambridge (Mass.) & London, 1991.


[Закрыть]. Альд разделял безошибочно. К списку великих писателей он добавил среди прочих замечательных итальянских поэтов Данте и Петрарку.

По мере увеличения частных библиотек читатели обнаружили, что большие тома не только неудобно держать и перевозить – их неудобно хранить. В 1501 году, уверенный в успехе своих первых изданий, по многочисленным просьбам читателей Альд выпустил серию «карманных» книг ин-октаво – вполовину меньше, чем ин-кварто, – со вкусом изданных и тщательно отредактированных. Чтобы снизить себестоимость книг, он решил печатать по тысяче экземпляров зараз, а чтобы экономичнее разместить текст на странице, он использовал специальный шрифт italic, разработанный знаменитым гравером-пуансонистом из Болоньи Франческо Гриффо, который также первым вырезал романский шрифт, в котором заглавные буквы были короче, чем выступающие строчные буквы, что обеспечивало лучший баланс строки. В результате книги получались гораздо более скромными, чем богато украшенные тома, так популярные в Средневековье, – этакая благородная простота. Для владельца такого карманного издания книга был вместилищем отчетливо напечатанного текста, а не драгоценным разукрашенным объектом. Курсивный шрифт Гриффо (впервые использованный на гравюрах, иллюстрирующих сборник писем святой Екатерины Сиенской, отпечатанный в 1500 году) привлекал внимание читателя к тонким связям между буквами; по словам современного английского критика сэра Френсиса Мейнелла, курсив замедляет глаз читателя, «увеличивая его способность наслаждаться красотой текста»[288]288
  Цит. по: Thomas A. G. Fine Books. London, 1967.


[Закрыть].

Поскольку эти книги были дешевле, чем манускрипты, особенно иллюстрированные, и поскольку в случае повреждения или утери экземпляра книги появилась возможность приобрести точно такой же, в глазах новых читателей они стали скорее не символами богатства, а символами интеллектуальной аристократии и важнейшими инструментами для обучения. Книготорговцы и книгоиздатели и во времена Древнего Рима, и в раннем Средневековье считали книги товаром, но стоимость и бытование этого товара создавали у читателей ощущение привилегированности, владения чем-то уникальным. Благодаря изобретению Гуттенберга впервые в истории сотни читателей получили возможность обладать идентичными экземплярами одной и той же книги, и (до тех пор, пока читатель не делал на страницах личных пометок, создавая тем самым историю конкретного тома) книга, которую читали в Мадриде, ничем не отличалась от книги, которую читали в Монпелье. Предприятие Альда было таким успешным, что вскоре у него появились подражатели по всей Европе: во Франции это были Грифиус в Лионе, а также Колин и Робер Эстьен в Париже, в Голландии Плантен в Антверпене и Эльзевир в Лейдене, Гааге, Утрехте и Амстердаме. Когда в 1515 году Альд умер, гуманисты, прибывшие на его похороны, выставили вокруг гроба книги, которые он с такой любовью печатал, словно ученый почетный караул.

Пример Альда и его последователей установил стандарты книгопечатания в Европе более чем на сто лет. Но на протяжении следующих нескольких столетий читательский спрос снова изменился. Многочисленные издания книг всех мастей сделали выбор слишком большим; конкуренция между издателями, до сих пор приводившая только к выпуску более совершенных книг и росту общественного интереса к ним, вызвала необходимость появления книг особого качества. К середине XVI века читатель уже мог выбирать из более восьми миллионов печатных книг, «возможно, больше, чем все писцы Европы создали с момента основания Константинополя в 330 году»[289]289
  Цит. по: Eisenstein E. L. The Printing Revolution in Early Modern Europe.


[Закрыть]. Разумеется, эти перемены не были внезапными и повсеместными, но в целом начиная с конца XVI века «книгоиздатели и книготорговцы уже не покровительствовали миру печатного слова, а хотели издавать книги, которые будут хорошо продаваться. Самые богатые издательства сколотили состояния за счет публикации книг с гарантированным рынком сбыта репринтных изданий бестселлеров прошлого, традиционных религиозных томов и, прежде всего, работ отцов Церкви»[290]290
  Febvre & Martin. Apparition du livre.


[Закрыть]. Другие работали преимущественно с образовательными учреждениями, выпуская глоссарии, учебники грамматики и буквари.

Буквари, использовавшиеся с XVI по XX столетие, обычно первыми попадали в руки ученика. Немногие книги дожили до наших дней. Такой букварь представлял собой тонкую доску из дерева, обычно дуба, примерно двадцать пять сантиметров в длину и пятнадцать в ширину, к которой был прикреплен лист бумаги с напечатанным алфавитом, а иногда также с девятью цифрами и текстом «Отче наш». У доски была рукоятка, а спереди ее покрывали прозрачной роговой пластиной, чтобы предохранить от грязи; доску и пластину скрепляли вместе тонкой латунной рамкой. Английский садовник и сомнительный поэт Уильям Шенстон описывает эти буквари в своей «Сельской учительнице» такими словами:

 
В руках они сжимали буквари,
Укрытые под роговой пластиной,
Чтоб буквы защитить от грязных рук[291]291
  Shenstone W. The Schoolmistress. Перевод мой. Примеч. пер.


[Закрыть].
 

Похожие книги, называвшиеся «молитвенные доски», использовали в XVIII и XIX веках в Нигерии для изучения Корана. Их делали из полированного дерева, с рукояткой наверху; текст печатали на листках бумаги, прикреплявшихся прямо к доске[292]292
  Экспонировались на выставке «В сердце Африки» в Королевском музее Онтарио в Торонто в 1992 г.


[Закрыть].

Книги, которые можно сунуть в карман; книги удобной формы; книги, которые можно читать в любом месте; книги, которые не покажутся странными за пределами библиотеки или монастыря, – все эти книги выходили в самых разных видах. В XVII веке бродячие торговцы продавали маленькие брошюры и сборники баллад (описанные в «Зимней сказке» как «песни любой длины, для мужчин и для женщин»)[293]293
  Перевод В. Левика. Примеч. пер.


[Закрыть], впоследствии эти книги получили название chap-books[294]294
  Дешевое издание народных сказок, преданий, баллад. Скорее всего это слово происходит от названия странствующего торговца «chapmen», который продавал эти книги; chapel – собирательное название всех торговцев, работавших на определенное издательство; см.: John Feather, ed. A Dictionary of Book History. New York, 1986.


[Закрыть]. Наибольшей популярностью пользовался формат октаво, поскольку из одного листа получался буклет из шестнадцати страниц. В XVIII веке, возможно, потому, что читатели требовали более полного рассказа о событиях, описанных в балладах и сказках, – листы стали складывать двенадцать раз, и появились буклеты, состоящие из двадцати четырех страниц[295]295
  См.: Ashton J. Chap-books of the Eighteenth Century. London, 1882.


[Закрыть]. Классическая серия в этом формате, выпускавшаяся голландским издательством Эльзевира, была так популярна среди не самых обеспеченных читателей, что граф Честерфилд однажды снобистски заметил: «Если у вас в кармане лежит классика от Эльзевира, никогда не показывайте этого и не упоминайте об этом»[296]296
  Philip Dormer Stanhope, 4th earl of Chesterfield. Letter of Feb. 22. 1748 // Letters to His Son, Philip Stanhope, Together with Several Other Pieces on Various Subjects. London, 1774.


[Закрыть].

Карманные издания в бумажной обложке, которые мы знаем сегодня, появились гораздо позже. В Викторианскую эпоху, когда в Англии возникли Ассоциация книгоиздателей, Ассоциация книготорговцев, первые коммерческие агентства, «Содружество сочинителей», система гонораров и однотомные новые романы по шесть шиллингов, родились и серии карманных книг[297]297
  См.: Sutherland J. Modes of Production // The Times Literary Supplement. London. Nov. 19. 1993.


[Закрыть]. Тем не менее книги большого формата продолжали загромождать полки.

В XIX веке публиковалось столько крупноформатных книг, что Гюстав Доре даже нарисовал карикатуру, на которой бедняга клерк в Национальной библиотеке Парижа пытается сдвинуть с места один из этих огромных томов. Для переплетов начали использовать ткань вместо дорогой кожи (первым это сделал английский издатель Пикеринг в серии «Бриллиантовая классика» в 1822 году), а поскольку на ткани можно было печатать, вскоре на ней появились рекламные объявления. Объект, который теперь попадал в руки читателю, – популярный роман или учебник в удобном формате октаво, в обложке из синей ткани, иногда защищенной еще и бумажной суперобложкой, на которой тоже иногда печатали рекламу, – сильно отличался от переплетенных сафьяном томов прошлого века. Книга стала менее аристократичной, менее запретной, менее величественной. Она давала читателю некое изящество среднего класса, была экономичной и тем не менее привлекательной – стиль, который дизайнер Уильям Моррис превратил в популярную индустрию и который неизбежно в случае с Моррисом стал новым видом роскоши: стиль, базирующийся на красоте и удобстве повседневных вещей. (На самом деле Моррис создал свою идеальную книгу по образу одного из томов Альда.) В новых книгах, которых с нетерпением ждал читатель XIX века, мерилом качества служила не исключительность, но сочетание красоты и трезвой практичности. Частные библиотеки появились уже и в съемных комнатах, и в домах, имеющих общую стену; и книги в этих библиотеках соответствовали обстановке.