Текст книги "Отель «Петровский»"

Глава восьмая

– Спасибо, что пришли, – сказала Лариса Александровна Илье и Роману, когда они подошли выразить соболезнования. – Я очень тронута.

Вдова Гусарова была чудо как хороша. Даже в черном траурном одеянии, с минимумом косметики и в черной шляпе, которая делала ее похожей на жену застреленного главы мафиозного клана. Впрочем, как знать, не была ли она ею.

Илья знал, что она намного моложе супруга: ей было тридцать с небольшим, видел он и ее фотографии, но все же к тому, какое почти магическое действие она производила, был не готов. Фотографии не передавали глубину ее бархатного голоса, непринужденность и изящество манер, обаяние улыбки.

Словом, Лариса Александровна восхищала.

Но вместе с тем тревожила, а почему – Илья понять не мог. Быть может, все дело было в том, что она явно что-то скрывала.

Церемония была пышной и торжественной, но сухой, пронизанной официозом. Много венков и цветов, под которыми не виден был могильный холм, правильные речи, подобающие, точно распланированные действия, но слишком мало подлинных чувств. Родители Гусарова умерли, детей у него не было, а Лариса Александровна, хоть и стояла с печальным видом и опущенной головой, но отнюдь не страдала, не тосковала по усопшему.

Близкие друзья и дальние родственники толпились у гроба в первых рядах, качали головами, изредка перешептывались, и почти на всех лицах было написан немой вопрос: когда уже все закончится и можно будет уйти?

Илья в числе еще нескольких фотографов делал снимки церемонии, поэтому внимательно смотрел на людей, на их реакцию. Фотографий было много, и Илья надеялся, что получится выбрать из них подходящие.

– Я пришлю вам обоим приглашение на открытие отеля, – сказала Лариса Александровна. – Это будет восемнадцатого декабря.

– Спасибо большое, – ответил за двоих Щеглов. – Журнал вам туда привезут.

– Да-да, конечно, – рассеянно проговорила вдова, глядя на следующего подошедшего с соболезнованиями.

Илья и Роман попрощались и пошли прочь.

– Все-таки странно, конечно, – задумчиво проговорил Илья, машинально прикоснувшись к очкам.

– Что она нас персонально позвать решила? Может, забудет еще, так просто сказала.

– Я про гроб. Зачем было его закрывать?

– Воля покойного, – пожал плечами Роман. – Или еще что-то. Какая разница.

– Страшный он больно, – сказал кто-то за их спиной.

Молодые люди обернулись и увидели полного мужчину в потрепанном пальто и кепке. Лицо его было красным, как у гипертоника. Или у пьяного. Второе вероятнее, потому что речь была слегка несвязной, а глаза – мутными.

– Брат я его, двоюродный, – отрекомендовался мужчина, позабыв назвать свое имя. – Он-то, конечно, со мной знаться не хотел. Вон какого полета птица! А то, что в детстве я за ним сопли подтирал – оно, конечно, не считается. Память у нас короткая.

Мужчина сплюнул на землю и засунул руки в карманы.

– Вы говорите, он «страшный»? С его лицом что-то не так?

Роман дернул Илью за рукав: не видишь, мол, что с этого пьяницы взять?

– Говорю как есть, – угрюмо отрезал двоюродный брат. – Утром пришел к ним…Попрощаться там, то да се. Выпить же надо за помин души? Брат ведь он мой! Двоюродный! А то, что…

Мужика повело на второй круг, и Илья стал думать, как от него отвязаться, но тут он выдал:

– Не бывает таких лиц у сердечников. Что я, не знаю? Сколько лет на скорой водителем. Рот раззявило, набок свернуло, глаза из орбит выпали. Синий весь, как удавленник. Уж не знаю, что он перед смертью увидел, но это из него всю душу вытрясло! А еще мне говорили…

Мужчина хотел сказать что-то, но тут их догнала немолодая женщина, которая со словами: «Ты куда пропал? Чего к людям пристаешь?» подхватила его под руку. Они принялись препираться, мужчина пробовал высвободиться из захвата, но жена – наверняка это была она – держала крепко.

Илья с Романом поспешили уйти вперед. К машине Щеглова, что мокла на стоянке, подошли молча. И только внутри, включив двигатель, печку, устроившись на сиденье и чувствуя, как тепло разливается по салону, заговорили об инциденте.

– Забавный мужичок, – заметил Рома. – А ты чего навострился-то? Писать об этом собрался? Даже не думай!

– Не думаю, – ответил Илья. – Напишу все как надо. Но, согласись, ситуация нерядовая.

– Спьяну померещилось этому братцу. – Роман никак не мог выехать со стоянки: люди шли прямо по проезжей части. – Что тут думать-то?

– Отель этот какой-то невезучий. – Илья пересматривал отснятый на кладбище материал. – И Гусаров, по-моему, сам был не рад, что его купил. Он как будто старался что-то скрыть.

– Взятку дал, это уж само собой. Это и скрывал.

– Может быть. Но он нервно себя вел, это было заметно. А потом внезапно умер.

– Вполне вероятно, он был хроником, так что не внезапно, – вставил Роман.

– Не верю я в это. А с лицом что? И, кстати, рабочие в этом отеле, возможно, умирали.

– Что значит «возможно»? – спросил Рома. Машина выбралась-таки с территории погоста и выехала на улицу.

– Нигде об этом информации не было. Мне знакомый матери сказал, но я не уверен, что там на самом деле было что-то.

«В истории с «Петровским» все сведения исходят от крепко пьющих мужиков», – подумал Илья. Ирония какая-то.

Они замолчали – обсуждать было нечего, а потом переключились на редакционные дела.

Вопреки предположению Щеглова, Лариса Александровна про свое обещание прислать приглашения на открытие отеля не забыла. Их принесли прямо в редакцию: каждое в нарядном бело-голубом конверте, отпечатанное на открытках с фирменными гусаровскими логотипами. Звали не только Илью и Романа, были тут и приглашения главному редактору, и Косте Калинину.

– Я не поеду, а вы давайте, – благословил сотрудников Иван Данилович. – Отвезете журнал, как раз уже пришел из типографии. От моего имени поприветствуете. Илья, напишешь текст и покажешь мне.

– Там можно еще рекламодателей найти, есть где разгуляться, – плотоядно проговорил Калинин.

Илье не очень-то хотелось идти. Мать на днях должны были выписать из реабилитационного центра, так что восемнадцатого она уже будет дома, а если Илья задержится на целый вечер, значит, придется приглашать сиделку.

Впрочем, возможно, мать справится и сама. В последнее время ей стало уже значительно лучше. Она сама передвигалась, пусть и медленно; обслуживала себя: ела, ходила в туалет, забиралась в ванну, мылась. Но правая рука по-прежнему не функционировала, а речь так и не восстановилась.

Однако отказаться было невозможно, так что Илья сел писать речь. В голову лезла банальщина вроде «архитектурная жемчужина Быстрорецка» и «новая жизнь здания», как Илья ни пытался выдать что-то свежее, живое и оригинальное. Обычно проблем с этим у него не было, а тут…

Все, что связано с «Петровским», давалось с трудом. У Ильи было стойкое ощущение, будто он пробирается в полной темноте сквозь густые заросли, цепляясь за колючки и ежеминутно рискуя порвать одежду или пораниться о шип. От этого здания веяло смутной, но вместе с тем безошибочно узнаваемой опасностью. А ведь в самом отеле Илья пока так и не побывал.

«Вот и побываешь, – сказал он сам себе. – Выяснится, что это самое обычное место, и успокоишься».

Мать выписали четырнадцатого декабря. Илья взял отгул, чтобы забрать ее. Миша вызвался помочь, отпросился с работы на пару часов и приехал на машине к реабилитационному центру.

Они с матерью вышли из лифта и направились к Мише, который ждал возле входа. Илья вел мать под руку, она шла осторожной, неуверенной походкой, глядя себе под ноги. Когда они приблизились к Мише, мать подняла голову и посмотрела на лучшего друга сына.

Илья видел, что тот потрясен.

Михаил с раннего детства знал его мать и первые лет семь или даже больше был от нее в восторге: тетя Ира, красивая, заводная, улыбчивая, порхала по комнатам, много смеялась и шутила, не задавала вопросов про школу, не спрашивала, сделали ли мальчики уроки. Она вела себя как их ровесница, как приятельница: не ругала, не делала замечаний, не пыталась накормить полезной едой.

Потом, когда Миша понял, что за легкостью скрывается полное безразличие к судьбе сына, когда заметил череду мужчин, проходивших через жизнь и постель матери Ильи, когда разобрался, что тетя Ира – не птичка, щебечущая на ветке, а обычная алкоголичка, восторг сменился неприязнью, которая с годами становилась все более острой, достигнув пика минувшей весной: тогда Миша пытался спасти друга от смертельной опасности, а родной матери было на него плевать.

Теперь же Миша смотрел на женщину и понимал, что не может ее ненавидеть. Коротко стриженные тонкие волосы, худое лицо в морщинах, потухшие глаза – такой теперь была мама Ильи. Тело ее ссохлось, спина согнулась, так что она стала казаться ниже ростом.

– Здравствуйте, тетя Ира, – сказал Миша, пытаясь скрыть смущение и неловкость и поспешно переводя взгляд на Илью, который в свободной руке нес сумку с вещами.

Женщина улыбнулась, попытавшись что-то сказать. Ничего, конечно, не вышло, лицо ее мучительно исказилось, блеснули слезы. Она высвободила здоровую руку, за которую ее держал сын, погладила Мишу по плечу, замычала что-то, качнув головой.

– Да, Мишка у нас как с обложки. Голливуд отдыхает, – сказал Илья, который понимал, что хочет произнести мать.

Она часто плакала, и Илья подумал было, что надо утешить ее, но вспомнил слова доктора: не нужно концентрировать на этом внимание.

– Помнишь, мам, как ты его называла, когда мы маленькие были? «Мешочек»!

Миша рассмеялся, изо всех сил стараясь, чтобы смех звучал не слишком натянуто.

Мать улыбнулась сквозь слезы, мелко закивала головой, потом, прикрыв глаза, прислонилась к плечу сына в беспомощном, каком-то собачьем жесте.

Сердце Ильи сжалось.

Потом они ехали в машине, слушали Мишину болтовню, которой тот пытался разрядить обстановку, отвлечь всех и себя самого от горестных мыслей. К счастью, машин на дорогах было мало, поэтому добрались быстро.

К выписке из реабилитационного центра Илья отремонтировал комнату, которая прежде была детской, а после его переезда служила матери спальней: переклеил обои, покрасил потолок, застелил линолеум, повесил новые занавески, купил прикроватную тумбочку вместо дряхлого полуразвалившегося комода.

– До большой комнаты и прихожей руки не дошли, а вот ванную с кухней обновил немножко, – говорил Илья. – Миша помогал, спасибо ему.

– Мы те еще мастера, – усмехнулся Михаил, вспомнив, как они пытались прилепить отвалившуюся плитку в ванной и установить новый унитаз.

– Позже мы с тобой тут знаешь, какой ремонт отгрохаем! Да, мам?

Мать ходила по квартире, в которой еще витал запах краски, касалась стен и мебели, качала головой, сжимала руку Ильи. Он понимал: она не ожидала таких перемен, не узнает их старую квартиру.

– Нравится тебе? Я выкинул кое-что, свое привез, из съемной квартиры, ты же не против?

В какой-то момент она обняла его, прижалась и затряслась от слез. Илья гладил ее по голове, успокаивал (как уж тут можно было «не заострять внимания»?), прекрасно понимая, что плачет мать не потому, что ее поразил ремонт или понравилась новая мебель.

– Она совсем старушка стала, – вполголоса сказал Миша, когда они стояли в прихожей час спустя.

Тетя Ира была в своей комнате, отдыхала, а Илья пошел закрыть дверь за Михаилом, которому пора было возвращаться на службу.

– Не ожидал такого? Я-то привык уже.

– Звони, как что понадобится. – Миша уже собрался выйти из квартиры, а потом вспомнил: – Отец передал, если нужна будет сиделка…

– Нет-нет, спасибо, я договорился в центре с медсестрой. Она обещала выручать, если что.

– Илюха…

Миша смотрел на друга, точно желая сказать что-то, но не решаясь.

– Что такое?

– Каждый раз тебе удивляюсь.

– Ты о чем? – удивился Илья.

– Сила доброты. Ты умеешь прощать и… – Он осекся. – Я горжусь, что мы друзья.

Не успел Илья ответить, как Миша вышел за дверь и прикрыл ее за собой.

Глава девятая

На мероприятие в честь открытия отеля «Петровский» поехали сразу после работы, на машине Ромы Щеглова. Шел седьмой час, и презентация уже началась.

– Часа полтора – максимум два, – говорил Калинин. – Потом можно будет по-тихому смыться.

– Хоть поедим, – заметил Рома. – Есть хочу, как сто китайцев, пообедать не успел.

Илья молчал, думая о том, как там мать.

С утра он сказал, что придет поздно, хотел позвать сиделку, но мать трясла головой и сердито мычала: нет, не надо, сама справлюсь! Она постоянно переживала, что он тратит на нее слишком много, и ему приходится работать на износ.

Разумеется, Илья и не подумал напоминать, что прежде мать спускала кучу денег на выпивку, совершенно не заботясь о том, сколько Илье приходится трудиться, чтобы оплачивать квартиру и содержать ее.

Пока Илья был на работе, мать неплохо справлялась одна: ела приготовленную сыном еду, смотрела телевизор, дремала. В юности она училась в художественной школе. Илья купил ей альбом с карандашами, и Ирина пыталась рисовать левой рукой, время от времени пробуя задействовать и правую, недужную.

Уходя, Илья оставлял на прикроватной тумбочке простенький, зато надежный телефон, показав матери, как быстро связаться с ним: если что-то будет нужно, достаточно нажать всего одну клавишу – и он сразу поймет, приедет. Другая клавиша вызывала скорую.

Но оставлять мать на такой долгий срок Илья еще не пробовал и волновался, все ли в порядке. Тем более что в самом плохом случае ни на какую кнопку мать нажать не успеет…

Соседка со второго этажа согласилась проверить (Илья оставил ей ключи), и совсем недавно позвонила, успокоила. И все равно душа была не на месте.

Отель «Петровский» стоял на высоком холме, сверкая огнями. У въезда на территорию красовалась высокая нарядная каменная арка. Когда здесь еще была больница, вспомнил Илья, арка была облезлая, кладка местами обвалилась, сквозь кирпичи пробивалась сорная трава.

Уже стемнело – декабрьская мгла всегда густа и непроглядна. Однако мрак нерешительно топтался за воротами отеля, словно бы не решаясь просочиться внутрь: фонари и гирлянды огней вдоль подъездной дорожки, на деревьях и у входа в отель горели ярко и празднично, разрывая темноту в клочья.

Автомобилей было много, и служащие, встречая гостей, объясняли, где им удобнее припарковаться. Илья, Рома и Костя вышли из машины и направились ко входу. Оставив верхнюю одежду в гардеробе, они поднялись по широкой лестнице в зал-ресторан, который назывался Изумрудным, поскольку был отделан в зеленых тонах. Илья, который писал обо всем этом великолепии, знал, что имелись еще Сапфировый и Рубиновый залы, один поменьше, второй побольше.

Лариса Александровна встретила их у входа. Теперь, когда ей не нужно было корчить грустную мину, она вела себя как радушная хозяйка: приветливо улыбалась, пожимала гостям руки, шутила, смеялась, некоторым подставляла щечку для поцелуя.

– Вы привезли журналы? – проговорила она, заметив стопки в их руках. – Как мило! Надеюсь, вам понравится в нашем отеле.

Говоря это, она посмотрела на Илью, задержав взгляд чуть дольше. К ней уже спешили другие гости, так что Лариса Александровна, извинившись, заговорила с ними.

Торжество было пышным, отлично продуманным и, в сущности, мало чем отличалось от других подобных мероприятий, на которых приходилось бывать Илье. Приветственные речи, фуршет с шампанским, икрой, французскими сырами и прочими изысками, живая музыка, дорого одетые люди, громкие разговоры, смех – от всего это начинала болеть голова.

Спустя часа полтора, когда пик мероприятия прошел, все главные ораторы выступили, символическую ленточку перерезали, приглашенные разбрелись по залу кто куда.

Костя, на правах заместителя главного редактора по коммерческой части, выступил с речью, написанной Ильей и одобренной Иваном Даниловичем. Презентованный им журнал быстро разошелся по гостям (впрочем, многие, повертев его в руках, после позабыли на столах и в креслах, как это обычно и бывало), а сам Калинин азартно заводил полезные знакомства и обменивался с будущими рекламодателями визитками, как туземец – ракушками.

Щеглов ел фрукты и разговаривал с бывшим сокурсником, которого случайно здесь встретил. Илья ходил по залу и делал снимки, дожидаясь момента, когда можно будет уйти. Собственно, хватило бы и тех кадров, что он уже успел сделать, просто заняться было решительно нечем, вот он и фотографировал все подряд – авось пригодится.

В какой-то момент в фокусе его камеры оказалась Лариса Александровна. Она беседовала с пожилым пузатым господином и, заметив направленный в ее сторону объектив, улыбнулась, а секунду спустя подошла к Илье.

– Пришлете мне снимки? Меня часто фотографируют, но получается почему-то плохо. Может быть, вы увидите меня такой, какой мне хочется себя видеть?

«Она что, заигрывает со мной?» – пораженно подумал Илья.

– Я не профессиональный фотограф. Не знаю, понравится ли вам.

– То, что вы написали, очень понравилось. Вы талантливый. Что же до профессионализма… Вспомните фразу: «Титаник» строили профессионалы, тогда как Ноев ковчег был создан любителем.

– Конечно, я отправлю вам фотографии. Почта ваша у меня есть.

– Прекрасно, – рассеянно проговорила она и вдруг спросила: – Вы довольны своей зарплатой?

– Что? – растерялся Илья.

– Вы же слышали. Хочу переманить вас из журнала. В ближайшее время мне понадобится пресс-секретарь. Скажем, после Нового года.

Илья открыл рот, чтобы поблагодарить, но Лариса Александровна перебила:

– Да-да, вы мне благодарны за доверие и все такое. Знаю, что вы скажете. Не отвечайте ничего, подумайте, после вернемся к разговору, договорились?

Ему оставалось только согласно кивнуть и промямлить в ответ что-то утвердительное. Эта женщина ставила Илью в тупик: то она казалась расчетливой и холодной светской дамой, то вела себя как взбалмошная девчонка. Илья был уверен, что мысль предложить ему работу пришла ей в голову только что и вскоре Лариса Александровна позабудет о своем предложении.

– Вам и вашим коллегам здесь нравится? – спросила она.

– Это прекрасное место, – вполне искренне ответил Илья.

– И ничуть не напоминает больницу, верно? – В ее голосе прозвучало напряжение, губы чуть заметно сжались. – Как будто это всегда был отель.

– Пожалуй, – осторожно проговорил Илья.

Лариса Александровна внимательно поглядела на него. В орехово-карих глазах плясали золотистые искорки.

– Сколько вам лет, Илья? Не больше двадцати пяти, так ведь?

– Не больше.

– Вы очень сдержанны для своего возраста. И, кажется, очень умны. Я, конечно, старше вас, но, как думаете, могли бы вы называть меня просто по имени? Без «Александровны»?

– Думаю, мог бы, Лариса.

«Только вот зачем? К чему эти игры?» – подумал Илья, уже не представляя, чего ждать от эксцентричной дамочки.

– Отлично. Пойдемте, покажу вам отель, а то вы так хорошо о нем написали, а толком ничего не видели. Все работы уже закончены, скоро у нас появятся первые гости, но пока отель пуст.

Лариса говорила это на ходу, ведя Илью к двери. По пути им встретился Щеглов, хозяйка пригласила и его тоже. Втроем они вышли из зала.

Звукоизоляция была на высоте: в коридоре было гораздо тише, музыка и громкие разговоры таяли за стеной. Лариса говорила без умолку и вела журналистов по мраморным лестницам и устланным толстыми коврами коридорам, то и дело открывая ту или иную дверь или обращая их внимание то на светильник или вазу, то на шикарный вид за окном, который открывался с верхнего этажа.

Ночь набросила на плечи Быстрорецка бархатную черную накидку, украшенную россыпью драгоценных камней: огни ярко переливались, перемигивались внизу.

Первое время Илья искренне восторгался убранством отеля, но скоро устал от этой роскоши и от многословности Ларисы, запутался и перестал ориентироваться в бесконечных переходах и лестницах, думая лишь о том, как оказаться в своей крохотной квартирке.

Наконец утомительная экскурсия подошла к концу: они вернулись на первый этаж.

– Тут мы с вами еще не были. Постояльцам отеля сюда ходить незачем. Здесь у нас служебные помещения, в том числе и мой кабинет. А вот тут… – Лариса повела рукой в сторону, но договорить не успела. Потому что ближайшая дверь открылась и оттуда вышла девушка в форменной одежде.

– Томочка! – потрясенно выговорил Илья. Кого он никак не ожидал тут увидеть, так это ее.

– Добрый вечер, Лариса Александровна, – сказала Томочка, не глядя на Илью.

Гусарова не ответила на приветствие, ограничилась небрежным кивком и пошла дальше. Щеглов, поколебавшись, двинулся за ней, но перед этим поздоровался с Томочкой. Илья не двигался с места, все еще пытаясь сообразить, как себя вести и что делать.

– Илья вы идете? – нетерпеливо проговорила Лариса, оглянувшись через плечо. – Или вам нужно поговорить с вашей знакомой? – И не успел он ответить, как она сказала: – Впрочем, мы уже закончили. Гости, вероятно, меня потеряли. Надеюсь, вы найдете дорогу в «Изумрудный».

Секунду спустя Роман и Лариса пропали из виду.

– Кажется, она рассердилась, – сказала Томочка. – Надеюсь, на моей карьере это не отразится.

Все в ней сегодня было необычным: бело-синий костюм, строгие туфли-лодочки, бейджик «Администратор Тамара», строгий голос. Она не улыбалась, и это казалось неправильным. Илья привык к ее улыбке, без которой милое личико выглядело отрешенным и чужим.

«Томочка сказала: «Карьера!» – запоздало подумал он.

– Ты ушла из садика? Зачем? Тебе там нравилось!

– Я его переросла, – прохладно ответила Томочка. – Что мне там, до пенсии сидеть и копейки считать? Здесь отличная зарплата. Да и вообще, какая тебе разница?

Она сердито прикусила губу.

– Просто интересно совпало. Я статью писал про этот отель, а ты тут работаешь, оказывается.

– Бывает.

Илья не знал, что еще сказать.

– Тамара! – одна из дверей открылась и оттуда высунулась блондинистая голова. – Ты идешь или нет?

– Мне пора, – сказала Томочка. – Иду!

Она исчезла так же внезапно, как и появилась, и Илья остался один в пустом коридоре. Томочке были неприятны и этот разговор, и сама встреча. От того, как бестолково они говорили друг с другом, Илью охватило смешанное чувство раздражения и грусти.

Илья почти бегом направился в сторону «Изумрудного» зала. Быстрее бы уйти отсюда, думалось ему. Ковер заглушал шаги. Зря он пришел на открытие: мотался тут непонятно зачем, слушал фальшивые плоские речи, делал никому не нужные снимки.

Весь вечер был тягостным… К чему была эта нелепая экскурсия? Зачем в Илью вцепилась непредсказуемая Лариса с ее хищной красотой? Как его угораздило встретить тут Томочку, которая не скрывала своей неприязни?

Он почувствовал, насколько ему опротивел этот отель, скрывающий за пышностью отделки серые больничные стены, въевшийся запах хлорки, лекарств, крови, мочи. Запах болезни, угасания, смерти. Одни люди тут болели и умирали, а другие будут есть, пить, танцевать, хохотать, заниматься сексом. Разве это не мерзко?

«Хватит уже! Тебе-то какое дело?»

Пройдя очередной поворот, Илья понял: что-то не так, он идет уже слишком долго. Коридор давно уже должен был кончиться, привести его куда-то, но он все не кончался.

Справа и слева были двери, всюду торчали кадки с растениями, зеркала, картины, лампы. Они повторялись, словно он ходил по кругу.

– Эй! – крикнул Илья, внезапно испугавшись чего-то и ожидая, что одна из дверей отворится, и кто-то придет ему на помощь.

Но никто не вышел, не отозвался.

Снова поворот – бог знает, какой по счету.

Завернув за угол, Илья сделал по инерции пару шагов и застыл, потеряв дар речи.

«Я брежу? – подумал он. – Или это сон?»

Но то, что он видел, было явью.