Текст книги "Гладиатор. Возвращение"

Алекс Чер
Гладиатор. Возвращение

1. Алекс

Кто она?

Сквозь приоткрытые веки силуэт женщины у окна кажется нереальным. Перед глазами всё плывёт и кружится.

– Вика? – это единственное имя, что я знаю. Единственное слово, что хочу произнести. Но с непослушных губ слетает только невнятный хрип.

– Алекс? – она совсем рядом, прямо у моей постели. Но я не вижу лица. Всё сливается: светлое, тёмное.

– Вика? – пытаюсь поднять руку, чтобы прикоснуться к ней, но не получается. – Вика!

– Меня зовут Полина, Алекс. Как ты себя чувствуешь?

У неё такой хороший приятный голос, у этой Полины. Но она не Вика. Болезненно морщусь. Эта дыра в груди, что осталась после ухода Виктории, всё ещё болит.

– Не знаю. Где я?

– В больнице, – её рука сжимает мою. Тепло. Даже приятно. – Тебя избили. Ты долго пролежал без сознания. Что-нибудь помнишь, Алекс?

– Было больно, – пытаюсь улыбнуться.

И всё ещё силюсь разглядеть эту Полину, но это труднее, чем кажется. Веки такие тяжёлые. И я так устал. Я хочу туда, где моя девочка. Снова в свои сны или в медикаментозные грёзы. Не важно. Там, где есть она, мне хорошо. Здесь – плохо.

– Алекс, – голос Полины, негромкий, но настойчивый, снова вытаскивает меня, словно из глубины, на поверхность.

– Мн-н-н, – это всё на что меня хватает вместо ответа.

– Ты помнишь, что с тобой произошло?

Да, я помню. Я знаю, чьи это были люди. Знаю, почему. И что убить меня не хотели. Просто отомстить, предупредить, чтобы не дёргался, но, кажется, перестарались.

– Это важно?

– Нет, но я нашла тебя уже избитым. И у тебя не было с собой ни документов, ни телефона. Повторишь, как тебя зовут?

– Алекс, – снова силюсь улыбнуться. Не знаю, выходит ли у меня. – Александр Берг.

– Вот и хорошо, – она снова пожимает мою руку одобряюще и встаёт. – Отдыхай! Если не возражаешь, я ещё зайду.

Я киваю. Или мне кажется, что киваю. Я пытаюсь запомнить её имя. Полина. Это же важно. Она, наверное, спасла мне жизнь. Только нужна ли мне такая жизнь?

– …Горячим, горящим, влюблённым в тебя…

Запомни меня таким.

 
И если когда-то, спустя десять зим,
Ты встретишь меня в толпе,
Найдёшь меня серым, безликим, пустым,
Ушедшим в чужую тень,
Схвати меня крепко, сожми воротник,
Встряхни меня за плечо,
Скажи, что я трус, неудачник и псих,
Брани меня горячо.
Заставь меня вспомнить ночной океан,
Рассветы, ромашки, джаз.
Прижми свои губы к холодным губам,
Заставь меня вспомнить нас.
 

– Это Джио Россо, Алекс, – Вика обнимает меня за шею. Ластится, как щенок, трётся щекой о мою щёку, взъерошивает волосы.

– Нет, это про меня. Про нас, – поднимаю с дивана свою непослушную девочку. Падает на пол тонкий плед. И она обхватывает меня ногами, пока мы спускаемся вниз с залитой солнечным светом террасы в спальню.

– Чёрт, – выгибается она, когда её упругий, похожий на спелую вишенку, сосок оказывается у меня во рту.

– Ты знаешь, что я запечатлелся на твои соски? – спрашиваю, пока перехожу ко второму. – С той самой первой нашей встречи на улице?

– Это значит, что ты с ними идеальная пара? – ещё смеётся она, но у меня есть две свободных руки. Под их настойчивым напором трудно говорить. И она замолкает, стонет, раскрывается мне навстречу.

– Это значит, мы связаны навечно. Нас невозможно разлучить… тебя и меня.

– Всё же ты романтик, Алекс Берг, – её острые коготки скользят по моей спине, и я содрогаюсь всем телом от этого будоражащего ощущения. От предвкушения. От сводящей меня с ума близости.

– Ты же придёшь меня спасти, если я буду умирать… без тебя?

– Конечно, не… ах! – короткий вздох от толчка, с которым я вхожу, заставляет её снова замолчать, и нам больше не до разговоров…

«Конечно, нет?» – открываю я глаза, и первое, что вижу, – это вздыбившееся из-за неуместной эрекции одеяло. Чёрт! Осматриваюсь по сторонам. Хорошо, что в этой палате я один.

«Нет, она не придёт!» – эта мысль заставляет снова закрыть глаза. Тоскливо ноет в груди. Хочется свернуться калачиком, подтянуть коленки. Но даже это для меня пока недоступная роскошь. Я на бок-то без посторонней помощи едва могу повернуться. Но физическая боль ничто по сравнению с душевной.

Ну почему? Почему до сих пор так плохо без неё? Почему это чёртово время не лечит? Когда уже, в конце концов, зарастёт эта рана? Когда всё закончится? Может, когда я буду знать, что она счастлива без меня? Мне же станет легче? Я вообще должен быть спокоен, зная, что у неё всё хорошо. У неё же всё хорошо? Не то, что у меня.

И слава богу, что она уехала. Что её не коснулся весь этот кошмар. Что её не было рядом, и никто не смог причинить ей вреда просто для того, чтобы сделать ещё больнее мне. Хорошо, что я её не остановил. В её безрассудстве всегда было больше здравомыслия, чем казалось. В её лжи и молчании – больше сострадания и искренности, чем в любой правде. Это видишь только издалека. И начинаешь ценить, когда становится слишком поздно.

– Алекс! – слышу, как закрывается дверь.

– Вика? – Зачем я каждый раз это спрашиваю? На что надеюсь? Какого чуда жду?

– Полина, – не устаёт представляться она. Всегда спокойно, терпеливо, нейтрально. Открываю глаза.

Полина. Мой ангел-хранитель. Моё спасение. Моя исцеляющая мазь на раны. Рука, что не даёт мне сорваться в пропасть одиночества и отчаяния.

– Привет! – встречаю её пусть слабой, но улыбкой.

– Привет! Не знала, какая каша тебе понравится больше, но между манной и рисовой выбрала рисовую, – мягко, но уверенно поднимает она изголовье кровати.

Она такая во всём – мягкая, но уверенная – женщина, подобравшая меня в подворотне. Она приходит каждый день. И вытаскивает со дна уныния одним своим присутствием. Очень надеюсь, что она не подозревает об этом. Даже не знаю, заслужил ли такое спасение. Ведь я даже не сопротивлялся, когда пришёл на ту встречу, зная чем она закончится. Где-то там, в глубине души, я, наверное, готов был умереть.

– Каша? Полин, ну, посмотри на меня. Ну где я, а где та каша? Мне бы кусок мяса, желательно с кровью, – пытаюсь привычно поправить непослушную прядь, но рука натыкается на жёсткий ёжик волос и бинты.

– Тогда считай, что это галлон крови, – ставит она на тумбочку пакет сока с трубочкой. – А это лекарство, которое ты будешь глотать, пока не покажется дно тарелки.

Я упрямо мотаю головой, но она уверенно присаживается на край жёсткой кровати с тарелкой в руках.

– Чтобы эту кашу съесть, очень верный способ есть. На тарелку мы подуем, кашу ложкой заколдуем, – зачерпывает она густую массу, больше похожую на обойный клей, и как маленького уговаривает меня открыть рот.

Сдаюсь, глотаю липкое варево, зная, что спорить с ней бесполезно. Она как мягкий танк: вроде ласковая и покладистая, но настойчивая и волевая, словно под плюшевой обивкой скрывается стальная броня.

А ещё она красивая. Очень. Про таких говорят: всё при ней. Привлекательная, стильная, дорогая. Знающая себе цену. Лет тридцати, ухоженная, стройная, темноволосая. Возможно, деловая. Уверен, умная. Думаю, замужем или точно была. Благополучная, состоятельная, из высшего общества. В общем, лакомый кусочек. Мне даже по зубам… Если бы мы встретились несколько месяцев назад. За такими просто так не приударишь. Вывернешься наизнанку чтобы заслужить всего лишь благосклонный кивок. Неприступный берег. Несокрушимый бастион. Эверест. Только я больше не альпинист.

Точёный профиль. Убранные в низкий узел волосы. Она похожа на рисунок тушью, настолько ярка и выразительна: острые линии скул, строгий излом бровей, льдистый оттенок глаз под густой каймой ресниц и выверенная чувственность губ, сейчас едва приоткрытых, словно она собиралась что-то сказать, но передумала.

Слежу, как ловко черпает вязкий рис ложка в длинных аккуратных пальцах. Послушно открываю рот. С этой женщины картины бы писать. А она здесь, у моей постели, кормит сладкой клейковиной, поправляет мятую простыню. Кто она? Зачем она здесь? Что ещё я задолжал этому миру за неё? У меня и так ничего больше нет.

– Эту ложку за коня, остальное за меня, – заканчивает она свою считалочку, выскребая остатки со дна.

Тяжело откидываюсь на подушку. На счёт мяса с кровью я точно погорячился – едва справился с несколькими ложками каши.

– Молодец! – отставив тарелку, вытирает она мои губы салфеткой, словно только этим всю жизнь и занимается.

– Мальчик или девочка? – я открываю глаза, но голову больше поднять не могу. Такая слабость. – У тебя?

– Мальчик. Три с половиной года. Зовут Максим. А у тебя есть дети, Алекс Берг?

– Нет.

– А Вика? Жена?

– Не будем про неё.

– Но ведь ты женат?

– И это единственная причина, по которой я ещё, дышу, живу, ем эту противную кашу, – отворачиваюсь, чтобы она не видела моё лицо. Её тёплая рука сжимает мою ладонь.

– И слава богу, что тебе есть ради чего жить, Алекс Берг.

– Только не обольщайся на мой счёт, – наши пальцы скрещиваются, но я забираю руку. И даже сам чувствую, как леденеет взгляд, который я обращаю на неё. – Это единственное, что у меня осталось – красивое имя. Я беден, слаб, болен, я потерял всё, что имел. Жалок, измучен, брошен, одинок. Но хуже всего, что у меня больше нет сердца.

– Мне не нужно твоё сердце, Алекс Берг, – демонстрирует она ямочки на щеках. – И я не охотница за богатством. У меня и так есть всё. Ну, или почти всё. И даже не знаю кому из нас больше повезло, что я оказалась рядом. Так что обращайся, если тебе понадобится поддержка, или дружеский совет, или переваренная каша.

Она достаёт из сумочки телефон и кладёт поверх него на тумбочку визитку.

– Полина, – я хочу сказать ей так много, но у меня просто нет сил. – Спасибо!

– Не за что, Алекс Берг, – целует она меня в лоб, когда я снова откидываюсь на подушку. – Береги силы. Я ещё зайду.

Слышу, как за ней закрывается дверь. Сквозь приоткрытые веки вижу, как пришедшая следом медсестра возится с капельницей. Ещё чувствую, как по вене начинается струиться холодный раствор и тонкое одеяло укрывает меня до самого подбородка, а потом знакомое забытьё утягивает меня туда, где есть она… моя Вика.

2. Виктория

Поезд прибывает строго по расписанию.

Утро. Шумное, апрельское, неожиданно холодное. Зябко кутаюсь в курточку, громыхая чемоданом по привокзальной площади, как мешком с костями.

Ну, здравствуй, большой город!

Город чужой. Негостеприимный. Злой. Равнодушный. Не прощающий ошибок. Не любящий слабых. Не верящий слезам.

Город, которому я не нужна.

Город, в котором мне некуда даже пойти. Он выплюнул меня, как ставшую невкусной жвачку. Но я приехала не покорять столицу. Вернулась не для того, чтобы кому-то что-то доказывать. Я приехала ради того, кто мне дороже всех на свете.

Алекс. Не знаю, получится ли у нас начать всё сначала, нужна ли я ему ещё – столько времени прошло с того момента, когда он меня ещё искал. Но я попробую. Даже не беременность – та веская причина, что у меня теперь есть, – тому виной. А робкая надежда, что даже если он выкинул меня из своего сердца и постарался забыть, моей любви хватит на двоих.

Если я нужна ему – я буду рядом. Если получится – солнцем, а если нет – то просто тенью. Уж чего-чего, а упрямства мне не занимать.

На автобусной остановке полно народа. Суетятся, толкаются, опаздывают, дёргают детей, переставляют сумки, нервно смотрят на часы.

Отхожу со своим чемоданом в сторонку. Мне некуда торопиться. Мне негде даже остановиться в этом беспокойном городе. Благо, я знаю студенческое общежитие, в котором можно дёшево снять койку в гостинице для заочников. В его направлении и поеду. Мне бы вещи бросить, да чтобы ночью было где голову преклонить – большего и не надо.

Пропускаю первый набитый под завязку «аутобас». И когда на остановке становится свободнее, достаю телефон.

Открытый на букве «А» и зажатый в руке, он нагревается, а я всё не решаюсь позвонить.

Что я ему скажу? Как он ответит?

Волнуюсь так, что не могу вздохнуть. Но к чёрту сомнения! В конце концов, я просто попрошу о встрече. И всё. Делаю глубокий вздох полной грудью. Алекс. Пальцы предательски дрожат, но нажимаю на «вызов».

Стук собственного сердца заглушает длинные и такие долгие гудки.

«Возьми трубку! Ну, пожалуйста, возьми трубку!»

«Извините…» Гнусавый голос оператора рассыпает в прах мои надежды. Но я ещё не сдаюсь. Второй звонок, третий. Гудки идут, но он не отвечает. Сменил номер? Не слышит? Не хочет со мной говорить? Занят?

Мысли мелькают в голове, как в окнах домов – солнце, что взбирается всё выше по небосводу.

Нет. Тишина.

Услышать его голос и вот так просто с первой же попытки – не сильно ли я размечталась?

Что ж, ладно. Пусть. Дам ему время, особенно если он видел мой звонок.

Убираю в карман телефон. А вот и следующий автобус.

– Вика?!

Мужской голос звучит прямо у меня над головой, пока я наклоняюсь к своему чемодану. Да мало ли на этой остановке Вик.

– Беда!

А вот это уже серьёзная заявка на моё внимание. Разгибаюсь, но упираюсь взглядом только в грудь.

– Ну надо же! Беда, – чтобы увидеть, кто так рад меня видеть, приходится задирать голову повыше, потому что он нависает надо мной ещё и с бордюра.

– Кала… – сомневаюсь я. И Каланча – прозвище моего бывшего сокурсника и когда-то давно – лучшего друга – застревает на языке. – Калашников?!

– Вичка! – не дожидаясь разрешения, уже спрыгивает он и стискивает меня в объятиях такой силы, что у меня хрустят кости.

– Слава, прекрати, – задыхаюсь я, пытаясь вздохнуть. – Слава!

– Ви-и-ка! – ослабляет он свою бульдожью хватку, а потом, в порыве чувств обнимает снова. – Как же я рад тебя видеть!

К тому времени как он меня отпускает, я как раз провожаю глазами номер нужного автобуса, написанный на его заднем стекле.

– Второй автобус пропустила из-за тебя, – бью я его легонько в живот.

И автобус, конечно, жалко. Но это маленькая месть за то, что я всё же скучала по нему, когда на последнем курсе он нашёл себе девушку, и наша дружба завершилась. А потом мы закончили универ и совсем потерялись.

– О-о-ох, – кряхтит он, делано сгибаясь пополам и корчась. – А рука у тебя всё такая же тяжёлая, Матрёшка.

– А ты всё такой же балбес, – отмахиваюсь я от этого двухметрового блондина. Да, мы дружили и отлично ладили. Но эта его нарочитая любвеобильность, всегда меня бесила. Правда, хоть он и цеплялся к каждой юбке – меня это не касалось. Меня он опекал как старший брат. И это не обсуждалось.

– Неужели мы так долго обнимались, – оборачивается он, – что пропустили два автобуса? Слушай, а зачем нам вообще общественный транспорт? Куда бы ты ни ехала, я тебя подвезу.

И в этот раз, выпятив грудь, он по-хозяйски обнимает меня за плечи.

– Блин, Слава, ты уберёшь от меня свои руки? – сбрасываю я его накачанную ручищу. – Ни с кем меня не перепутал? И, конечно, никуда я с тобой не поеду.

– Ой, ой, ой, – корчит он свою смазливую рожу и подхватывает чемодан. – Не ссы. Поехали. Вот видишь, – показывает он мне через плечо безымянный палец, как «фак». – Я женат, между прочим.

– Сюда смотри, – догоняю я его и сую под нос свою окольцованную руку. – Я, между прочим, тоже замужем. И вообще, когда я тебя боялась, Калашников?

Я едва поспеваю за его широким спортивным пружинистым шагом.

Ох уж мне эти качки! Хотя Каланча раньше и баскетболом увлекался, и футболом, и бегом. И вообще толком не учился, только по разным соревнованиям ездил. Потому что при любом сборе всегда кричал «Я!» – и делал шаг вперёд.

– И кто же у нас польстился на эти кости? – закидывает он мой чемодан прямо в салон какой-то спортивной машинки такого ядовито-оранжевого цвета, что режет глаза, и такой маленькой для его исполинской фигуры, что я с трудом представляю, как он туда втиснется.

– А кто же у нас не побоялся прибрать к рукам такое похотливое чучело, как ты? Неужели Лана? Или Ляна? Прости, так и не запомнила её дурацкое имя.

И для него, конечно, не новость моё пренебрежение. Но мне правда было одиноко, когда его «настоящая любовь» из ревности стала устраивать истерики. И ради неё он перестал со мной общаться.

– Садись, хитрая рожа, – открывает он дверь, которая задирается передо мной вверх расправленным крылом. – Никогда нормально не ответит. Вечно всё вопросом на вопрос.

Показываю ему язык и прячусь в салоне.

– Куда едем? – качает он головой, устраиваясь за рулём. – На твою Алеутскую?

– Нет, в нашу общагу.

Его удивлённо взметнувшиеся вверх брови говорят красноречивее слов.

– Твой муж – студент? Малолетку, что ли, захомутала? – косится он, пока я отрицательно качаю головой. – Заочно учится?

И здесь у меня такой соблазн кивнуть, но я этого не делаю. Каланчу всё равно не обманешь, он всегда словно видел меня насквозь.

– Так, – недовольно поджимает он губы. И я хватаюсь за ручку, чтобы не влететь головой в боковое стекло – такой он закладывает вираж. – Ну рассказывай, Матрёшка, во что ты вляпалась.

– Господи, Слава, – запоздало тяну я за ремень безопасности. – Я уже и забыла, как же опасно ты водишь. И вообще давай поаккуратнее, я девушка беременная.

Пристёгиваюсь я вовремя. В этот раз он тормозит так, что, если бы не ремень, приборная панель оставила бы приличную шишку на моём лбу.

– Калашников, чёрт побери! Высади меня, я лучше на автобусе доеду.

– Спокойно мать, – подмигивает он. – Вернее, будущая мать. Доставлю в лучшем виде, – и, расправив плечи, словно он приготовился к приятному времяпровождению, добавляет: – Давай рассказывай! И пока всё не расскажешь, так и будем кататься по городу, имей в виду.

Ну вот и как с ним спорить, с этим обормотом?

Выкладываю всё, как на исповеди.

– И ты продала квартиру, чтобы заплатить за операцию? – хмурится он.

– И отдала ему долг, который считала своим, – киваю.

– Как это похоже на тебя, Вик, – он вздыхает сокрушённо, с глубоким знанием моего характера. Искренне. – Вспылить. Наделать глупостей. Пожертвовать всем, чтобы позаботиться о тех, кто тебе дорог. И цена не имеет значения. Значит, ты теперь замужем за Бергом?

– А может, уже и нет. Может, документы о разводе дожидаются меня в почтовом ящике, я просто ещё не знаю об этом.

Вытаскиваю из кармана телефон. Нет, он не сел, просто молчалив, как и прежде.

– Не отвечает?

– Гудки проходят, – чутко прислушиваюсь, словно могу услышать, что происходит там на другом конце. – Но трубку он не берёт.

– Звони в офис, на работу, домой. Где он там ещё у тебя может быть? Я за всей этой вознёй с «Айсбергами» не следил, но в новостях порой натыкался. Видел только воочию, как ближайший к моему дому клуб горел.

– Бесполезно, – откидываюсь я на спинку сиденья, когда ни один номер «Гладиатора», указанный на сайте, так и не отозвался.

– Поехали, значит, лично его навестим, – разворачивает он машину быстрее, чем я успеваю возразить.

– Нет! Нет! Слава, нет! – только его жёсткая рука, преградившая путь, не позволяет мне вцепиться за руль, и тогда я впечатываю пальцы в его железное предплечье. – Я никуда с тобой не поеду! Ты не представляешь, какой он ревнивый!

– Ну, расскажи мне ещё, что такое ревность, – усмехается он и вида не подаёт, что от моих ногтей ему приходится не сладко. – Срать! Ты не потащишься туда на метро. А если там всё закрыто?

– Потащусь! Плевать! Хоть на край света потащусь за ним. Пешком.

– Припрёт – ради бога! И без меня. А пока домчу тебя с ветерком, – включает радио и демонстративно потирает оставшиеся на руке следы этот сраный альфа-самец. – Расслабься и получай удовольствие.

– Я тебе уже говорила, что ты меня бесишь? – зло складываю на груди руки, пока по радио звучат позывные.

– Раз сто, каждый день. И это только за первый курс, – лыбится он.

– Подожди, – обрываю я его на полуслове, вслушиваясь в бодрый голос ведущего. – Сегодня двадцать седьмое апреля?

– А ты с Луны, что ли, прилетела? – хмыкает он. – Да, деточка, двадцать первый век на дворе.

– Да заткнись ты, – отмахиваю я и отворачиваюсь к окну. – Сегодня ровно три месяца как мы женаты.

– А-а-а, – кивает он многозначительно. – Ну, поздравляю! Извини, что без подарка.

И пользуясь тем, что мы стоим на светофоре, он сгребает меня в охапку и делает вид, что тянется с поцелуем.

– Вот всё расскажу твоей жене, – отталкиваю я его наглую смазливую рожу.

– Бе-бе-бе, – дразнится он. – А ещё у меня дочь. И я их обеих безумно люблю. Вот вернутся от тёщи, я тебя познакомлю. Расскажешь, как им со мной повезло. А я посочувствую твоему Бергу. Нет, правда, – ржёт он, – где были его глаза? А мозги? Ты даже не Беда, ты – стихийное бедствие.

Он, конечно, получает удар кулаком в плечо и даже морщится, и ругается, но так уж мы с ним общались все студенческие годы. Может быть, именно благодаря Каланче и не было у меня ни одного парня. Ну, кто бы рискнул ко мне подойти ближе, чем на три метра, когда рядом всегда маячила эта махина? А когда он отдалился, я и хотела пуститься во все тяжкие, но, к счастью, не срослось.

– Так ты, значит, женился не на своей Лане? – получив в ответ брезгливо сморщенный нос, задаю следующий вопрос: – А сколько твоей дочери?

– Скоро год.

– Где вы познакомились с женой?

– Вот ты любопытная. Потом расскажу. Иди, – останавливается он далековато от подозрительно безжизненного знакомого здания, и крылья-двери взметаются вверх как по волшебству. – Я тебя здесь подожду. Если что, делай вид, что меня не знаешь. И телефон мне свой скажи.

Сообщение приходит, когда я уже поднимаюсь на крыльцо.

«А у тебя шикарная задница».

Не поворачиваясь, я показываю ему за спину «фак».