Текст книги "Полководцы Второй мировой. Красная армия против вермахта"

22 марта 1940 г. К. К. Рокоссовский был освобожден и восстановлен в правах. 4 июня ему присвоили звание генерал-майора и затем прикомандировали к штабу Киевского особого военного округа и назначили командиром 5-го кавалерийского корпуса. В декабре 1941 г. Рокоссовский получил назначение на должность командира 9-го механизированного корпуса Киевского особого военного округа. Корпус состоял из трех дивизий: 131-й моторизованной, 35-й и 20-й танковых.

В книге «Солдатский долг» полководец так описывает обстановку перед началом Великой Отечественной войны: «В приграничном районе КОВО в то время происходили невероятные вещи. Через границу проходили граждане туда и обратно. К нам шли желающие перейти на жительство в СССР. От нас уходили не желающие оставаться в пределах Советского Союза. Правда, для прохождения через границу были определены пропускные пункты, но передвижение в приграничной полосе таило в себе много неприятностей для нас.

В этой же полосе свободно разъезжали на автомашинах переодетые в штатскую одежду немецкие офицеры, получившие разрешение нашего правительства на розыск и эксгумацию захороненных якобы здесь немецких военнослужащих.

Нередки были случаи пролетов немецких самолетов. Стрелять по ним было категорически воспрещено. Характерным был случай, происшедший во время полевой поездки. В районе Ровно произвел вынужденную посадку немецкий самолет, который был задержан располагавшимися вблизи нашими солдатами. В самолете оказались четыре немецких офицера в кожаных пальто (без воинских знаков). Самолет был оборудован новейшей фотоаппаратурой, уничтожить которую немцам не удалось (не успели). На пленках были засняты мосты и железнодорожные узлы на киевском направлении.

Обо всем этом было сообщено в Москву. Каким же было наше удивление, когда мы узнали, что распоряжением, последовавшим из Наркомата обороны, самолет с этим экипажем приказано было немедленно отпустить в сопровождении (до границы) двух наших истребителей. Вот так реагировал центр на явно враждебные действия немцев.

Довольно внимательно изучая характер действий немецких войск в операциях в Польше и во Франции, я не мог разобраться, каков план действий наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев.

Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперед, а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали.

Даже тогда, когда немцы приступили к сосредоточению своих войск вблизи нашей границы, перебрасывая их с запада, о чем не могли не знать Генеральный штаб и командование КОВО, никаких изменений у нас не произошло. Атмосфера непонятной успокоенности продолжала господствовать в войсках округа…»

В 4 часа утра 22 июня Рокоссовский объявил в корпусе боевую тревогу. Не имея связи с командованием, в два часа дня он на свой страх и риск принял решение начать марш по трем маршрутам в общем направлении Новоград-Волынский, Ровно, Луцк. С 22 июня по 6 июля корпус под командованием Рокоссовского, несмотря на некомплект танков и транспорта, принял участие в Львовско-Черниговской оборонительной операции.

Боевое крещение корпус принял 24 июня, вступив в бой против немецкой 13-й танковой дивизии юго-западнее Клевани, а 20-я танковая дивизия, атаковав части той же дивизии на привале в районе Олыка, нанесла ей большой урон, захватила трофеи и пленных.

В своих мемуарах Рокоссовский отметил и недостатки командования Юго-Западным фронтом, приведшие к напрасным потерям и неэффективности советской обороны: «26 июня по приказу командарма Потапова корпус нанес контрудар в направлении Дубно. В этом же направлении начали наступать левее нас 19-й, а правее 22-й механизированные корпуса. Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск, уже двое суток дравшихся с сильным врагом, без учета их удаленности от района вероятной встречи с противником. Время было горячее, трудности исключительные, неожиданности возникали везде. Но посмотрим распоряжение фронта, относящееся к тому периоду: “Нанести мощный контрудар во фланг прорвавшейся группе противника, уничтожить ее и восстановить положение”. Согласовывалось ли оно с обстановкой на участке, о котором идет речь, не говоря уже о положении, сложившемся к 26 июня на житомирском, владимир-волынском и ровненском направлениях, где немецкие войска наносили свой главный удар? Нет, не согласовывалось. У меня создалось впечатление, что командующий фронтом и его штаб в данном случае просто повторили директиву Генштаба, который конкретной обстановки мог и не знать. Мне думается, в этом случае правильнее было бы взять на себя ответственность и поставить войскам задачу, исходя из положения, сложившегося к моменту получения директивы Генерального штаба».

Советские воины перед сражением за оборону Смоленска

Получив приказ Ставки Главного командования, войска Юго-Западного фронта начали постепенный отход на восток. Находившемуся на левом фланге 5-й армии 9-му механизированному корпусу пришлось вести упорные бои с ударной немецкой группировкой, которая стремилась прорваться на оперативный простор и двинуться на Киев. В ночь на 5 июля наши части, сумев оторваться от наседавшего неприятеля, начали отход за реку Случь. Чтобы оставить немецкое наступление, командование приняло решение контратаковать. Утром 10 июля ударная группировка 5-й армии, в состав которой входил и 9-й механизированный корпус, перешла в контрнаступление. Но механизированным корпусам, в составе которых находилось всего 130 танков, удалось за четыре дня с тяжелыми боями продвинуться до 20 км.

В разгар этой схватки Рокоссовский получил приказание передать командование 9-м корпусом генералу Маслову и немедленно отбыть в Москву, куда он и прибыл 15 июня. Дело в том, что приказом Верховного главнокомандующего от 12 июля Рокоссовский был назначен командующим 4-й армией. Однако в должность он так и не вступил – Ставка решила использовать его на другом, более важном направлении – смоленском, где, как Рокоссовскому сообщили в Генеральном штабе, «образовалась пустота» в результате высадки противником крупного воздушного десанта под Ярцево. Была поставлена задача – прикрыть это направление и не допустить продвижения немцев в сторону Вязьмы. Поэтому 18 июля Рокоссовский был назначен командующим оперативной группой войск Западного фронта, участвовавших в Смоленском оборонительном сражении. Через четыре дня был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении К. К. Рокоссовского за «умелое действие боевыми действиями корпуса в районе городов Клевань, Цумань, Ольховка с 23 июня по 3 июля 1941 г.».

В ночь на 19 июля Рокоссовский прибыл в район Ярцева, находившегося в руках неприятеля, и занялся штабом. «Для управления был буквально на ходу сформирован штаб из пятнадцати – восемнадцати офицеров, – писал Константин Константинович в своих воспоминаниях. – Десять из них окончили академию имени М. В. Фрунзе и находились в распоряжении отдела кадров Западного фронта. Я заметил, что они с охотой приняли назначение. Какой офицер – если это настоящий офицер! – не стремится в трудные моменты в войска, чтобы именно там применить свои способности и знания!» Затем Рокоссовский подчинил себе 38-ю стрелковую дивизию, входившую в состав 19-й армии, но при отступлении потерявшую связь с командованием. Потом в его подчинение перешла и 101-я танковая дивизия, насчитывающая 87 танков. Пополнялась группа Рокоссовского за счет частей и подразделений, которые выходили из окружений. Проанализировав действия немецких войск и данные разведки, Рокоссовский пришел к выводу, что враг пытается на рубеже р. Вопь и южнее по Днепру сомкнуть кольцо окружения вокруг советских войск, действовавших в районе Смоленска, а затем организовать прорыв боевой техники по автостраде к Москве.

Но поскольку в распоряжении Рокоссовского находилось всего две дивизии, он перешел к обороне, при этом регулярно нанося удары по врагу то на одном, то на другом участке и заставляя немцев нести потери. В это время, как пишет в своих мемуарах Рокоссовский, «М. Ф. Лукин пока еще держал Смоленск, и, видимо, С. К. Тимошенко был уверен в его непоколебимости, хотя у командующего 16-й армией к этому времени осталось всего две стрелковые дивизии. Но это были прекрасные соединения – кадровые забайкальские дивизии, закалку и традиции которых трудно переоценить. Мне запомнились слова, услышанные в штабе фронта: “Лукин сидит в мешке и уходить не собирается”. Горловину мешка в районе соловьевской и ратчинской переправ через Днепр немцы всячески пытались перехватить. Там действовал сводный отряд полковника А. И. Лизюкова, которому ввиду важности дела командующий фронтом лично поставил задачу обеспечить пути подвоза всего необходимого борющимся под Смоленском войскам, а в случае надобности – и пути их отхода».

Штаб самого Рокоссовского находился на колесах: в него входили восемь легковых автомобилей, радиостанция и два грузовика со счетверенными зенитными пулеметными установками. При этом часто, из-за обрывов проводов (радиостанций не хватало), приходилось использовать «офицера на колесах».

В это время Рокоссовскому часто приходилось действовать не только силой приказа, но и личным примером подбадривая растерявшихся, а порой и охваченных паникой бойцов и командиров. В своих мемуарах Рокоссовский описывает подобный случай: «В первые дни боев восточнее Ярцево наш НП находился на опушке леса. Примерно в километре от опушки расположилась в обороне стрелковая часть. Противник вел редкий артиллерийский огонь. Мы с генералом Камерой решили посмотреть, как окопалась пехота, и пошли к ней. Тут-то и развернулись события.

На наших глазах из-за гребня высот, удаленных километра на два, стали появляться густые цепи немецких солдат. Они шли в нашу сторону. Вслед за ними показалось до десятка танков.

Наша пехота не дрогнула и продолжала вести огонь из пулеметов по наступавшим гитлеровцам. Подала голос и гаубичная артиллерия.

Генерал Камера сказал, что вот-вот на опушке развернется противотанковая 76-миллиметровая батарея для стрельбы прямой наводкой. Началось все неплохо.

Немецкая пехота залегла. Танки приостановили движение.

А вскоре на горизонте появилась вражеская авиация… Немецкие самолеты уже пикируют на наши окопы. Усилился огонь вражеских орудий и минометов. Снова двинулись танки, догоняя цепи уже поднявшихся автоматчиков. Самолеты, встав в круг, бомбят наши позиции. Пехотинцы не выдержали, дрогнули. Сначала побежали к лесу одиночки, затем целые группы. Трудно и больно было смотреть на них…

Но вот из толпы бегущих раздались громкие голоса самих же солдат:

– Стой! Куда бежишь? Назад! Не видишь – генералы стоят… Назад!

Да, действительно, мы с Иваном Павловичем Камерой стояли во весь рост, на виду у всех, сознавая, что только этим можно спасти положение».

Но даже в условиях организации отпора более сильному неприятелю К. К. Рокоссовский оставался не только практиком, но и полководцем, способным заметить ошибки советского военного устава, приведшие к тому, что красноармейцы в начале Великой Отечественной войны, находясь в обороне, практически не вели оружейного огня по наступающим немцам. Проверив лично систему обороны переднего края на одном из наиболее оживленных участков, Рокоссовский, как он пишет в своих воспоминаниях, пришел к неутешительному выводу: «Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе. Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но, увы! Война показала другое… Система ячеечной обороны оказалась для войны непригодной. Мы обсудили в своем коллективе и мои наблюдения, и соображения офицеров, которым было поручено приглядеться к пехоте на передовой. Все пришли к выводу, что надо немедленно ликвидировать систему ячеек и переходить на траншеи. В тот же день всем частям группы были даны соответствующие указания. Послали донесение командующему Западным фронтом. Маршал Тимошенко с присущей ему решительностью согласился с нами. Дело пошло на лад проще и легче. И оборона стала прочнее. Были у нас старые солдаты, младший комсостав времен Первой мировой войны, офицеры, призванные по мобилизации. Они траншеи помнили и помогли всем быстро усвоить эту несложную систему».

В начале августа противник активизировал свои действия на смоленском направлении. 3 августа севернее Рославля была окружена оперативная группа генерала В. Я. Качалова, которой с большими потерями удалось вырваться из окружения. Сумела прорваться и оперативная группа генерала К. К. Рокоссовского. Но запланированная Ставкой операция по разгрому под Смоленском немецких дивизий группы армий «Центр» под командованием фельдмаршала Федора фон Бока не была выполнена. Советским войскам не хватило для подготовки времени, а также сказалась нехватка артиллерии и танков. Согласно данным фон Бока, приведенным в его воспоминаниях, в плен было взято 309 110 советских солдат и офицеров, захвачено и уничтожено 3205 танков, 3000 артиллерийских орудий и 341 самолет.

По приказу маршала С. К. Тимошенко 16-я и 20-я армии через Соловьевскую и Ратчинскую переправы у Днепра перешли на восточный берег. Для обеспечения этого перехода оперативная группа генерала К. К. Рокоссовского перешла в наступление под Ярцево и южнее.

7 августа 1941 г. Рокоссовский был назначен командующим 16-й армией Западного фронта. По словам самого полководца, «после объединения армия представляла внушительную силу: шесть дивизий – 101-я танковая полковника Г. М. Михайлова, 1-я Московская мотострелковая, в командование которой вступил полковник А. И. Лизюков, 38-я полковника М. Г. Кириллова, 152-я полковника П. Н. Чернышева, 64-я полковника А. С. Грязнова, 108-я полковника Н. И. Орлова, 27-я танковая бригада Ф. Т. Ремизова, тяжелый артиллерийский дивизион и другие части.

Армия занимала оборону на 50-километровом фронте, перехватывая основную магистраль Смоленск – Вязьма.

Некоторое время спустя противник все же предпринял попытку прорвать оборону на ярцевском направлении. Решил, по-видимому, прощупать ее устойчивость. Ему это не принесло ничего, кроме значительных потерь. Бой шел напряженный, длился два дня, затем активность немцев иссякла.

Впервые на нашем участке действовала батарея реактивной артиллерии, так называемые “катюши”. Она накрыла наступавшую немецкую пехоту с танками. Мы вылезли из окопов и, стоя в рост, наблюдали эффектное зрелище. Да и все бойцы высыпали из окопов и с энтузиазмом встречали залпы “катюш”, видя бегство врага.

Огонь этого оружия по открытым живым целям страшен. По окопавшейся пехоте он менее эффективен, так как для поражения цели требуется прямое попадание в окоп, а “катюши” в основном вели огонь по площадям с большим рассеиванием снарядов. Эту особенность в дальнейшем мы учитывали… Армия постепенно оснащалась артиллерийскими средствами, и это позволяло танкам врага, в которых он нас превосходил, противопоставить нашу артиллерию. Она выручала войска… Вот против немецкой авиации мы ничего придумать не могли. Оставалась опять же артиллерия – 37-миллиметровые орудия, но их было очень мало и они могли поражать самолеты только на небольшой высоте.

Пополнялись наши части по необходимости за счет выбиравшихся из окружения. Приток людей, шедших с запада на восток – к своим! – не останавливался: кто шел от самой границы, кто из-под Минска… Многие офицеры – я к ним относился с особенным уважением – выводили свои группы с оружием, прорывались с боем. Но сколько бойцов и командиров выходили безоружными!»

В результате сильных контрударов, нанесенных армией К. К. Рокоссовского, враг вынужден был перейти к обороне вдоль западного берега реки Вопь.

11 сентября 1941 г. К. К. Рокоссовский получил звание генерал-лейтенанта. Об успехах 16-й армии сообщалось в сводках Совинформбюро. К Рокоссовскому стали приезжать делегации московских заводов, партийных и комсомольских организаций, военные корреспонденты и писатели, которым было поручено запечатлеть деятельность известных советских военачальников. Кроме того, войска 16-й армии посещали с концертами бригады артистов, поддерживающих боевой дух солдат и офицеров. Однажды из Генштаба в 16-ю армию отправили дружескую английскую военную делегацию под командованием генерала, представлявшего вооруженные силы Великобритании при Генштабе Красной армии.

Пользуясь фронтовым затишьем, Рокоссовский совершенствовал оборону армии и занимался вопросами вооружения вышедших из окружения советских воинов.

30 сентября группа немецких армий «Центр» начала операцию «Тайфун» – новое наступление на Москву. С этого дня и до 5 декабря Рокоссовский руководил действиями 16-й армии в ходе Московской стратегической оборонительной операции. Но для начала армию пришлось формировать почти заново. Дело в том, что вечером 5 октября Рокоссовскому из штаба пришла телеграмма следующего содержания:

Командарму 16 и 20.

Рокоссовскому и Ершакову.

Командарму 16 Рокоссовскому немедленно приказываю участок 16 армии с войсками передать командарму 20 Ершакову. Самому с управлением армии и необходимыми средствами связи прибыть форсированным маршем не позднее утра 6.10 в Вязьму. В состав 16 армии будут включены в районе Вязьмы 50, 73, 38 и 229 сд, 147 тбр, дивизион РС, полк ПТО и полк АРГК.

Задача армии – задержать наступление противника на Вязьму, наступающего с юга из района Спас-Деменска, и не допустить его севернее рубежа Путьково, Крутые, Дрожжино, имея в виду создание группировки и дальнейший переход в наступление в направлении Юхнов.

Получение и исполнение донести.

Таким образом, от К. К. Рокоссовского командующий войсками Западного фронта И. С. Конев требовал немедленно передать занимаемую полосу обороны с войсками командующему 20-й армией. Рокоссовский запросил повторение приказа документом за личной подписью командующего фронтом и после прибытия летчика с письменным приказом генерала Конева приступил к его исполнению, передав 6 октября свой участок обороны и войска командующему 20-й армией и выехав в направлении Вязьмы. Прибыв на командный пункт 16-й армии, располагавшийся в лесу, в 10 км к востоку от Вязьмы, Рокоссовский узнал, что у штаба армии нет связи не только со штабом Западного фронта, но и с частями и соединениями, которые перечислены в приказе командующего Западным фронтом как входившие в состав 16-й армии. Только ночью 7 октября Рокоссовскому удалось отправить в штаб Западного фронта следующее сообщение:

1. Согласно вашему приказу я со штабом армии прибыл в район Вязьмы к 6.00 6.10 и этим точно выполнил ваш приказ.

2. К моменту прибытия штарма в район Вязьмы никаких войск, включенных Вами в состав 16А, в этом районе не было, а не имея сил и средств, я был не в состоянии организовать сопротивление на рубеже р. Вязьма.

3. Одновременно с подходом наших войск начался подход противника к Вязьме. В результате создалась обстановка, при которой штаб армии оказался отрезанным от своих войск.

4. Все меры по выполнению Вашего приказа нами выполняются. Если есть возможность, просил бы срочно подбросить в район штарма 16 один стрелковый полк на автостраду.

К. К. Рокоссовский, оказавшийся в положении командующего без армии, решил отправиться к Вязьме, чтобы выяснить обстановку. Начальник гарнизона Вязьмы генерал И. С. Никитин доложил Рокоссовскому, что войск в его распоряжении для обороны города нет. Встретившись в подвале местного собора с группой партийных работников Смоленска и Вязьмы во главе с секретарем Смоленского обкома ВКП(б) Д. М. Поповым, а также начальником политуправления Западного фронта генералом Д. А. Лестевым, Рокоссовский пытался выяснить обстановку. Как он пишет в своих воспоминаниях, «не успел я спросить Никитина насчет разведки и наблюдения за подступами к городу, как в подвал вбежал председатель Смоленского горсовета А. П. Вахтеров:

– Немецкие танки в городе!

– Кто сообщил?

– Я видел их с колокольни!

– Алексей Андреевич, позаботься, пусть приготовят машины, – обратился я к генералу Лобачеву.

Мы с Лестевым и Поповым быстро взобрались на колокольню. Действительно, увидели эти танки. Они стреляли из пулеметов по машинам, выскакивавшим из города.

Немецкие танки вступали в Вязьму. Нужно было немедленно выбираться. Вязьму в данное время некому было защищать.

Самым емким оказался мой ЗИС-101, “газики” Лобачева и Попова поменьше. Забрав всех товарищей, мы покинули город. Вырваться удалось благополучно. В одном месте чуть не столкнулись с танком, но успели нырнуть в переулок, и врагу не удалось обстрелять нас прицельным огнем… Немцы нанесли удар излюбленным способом: прорыв фронта на двух направлениях, создание внутреннего кольца окружения смыканием клиньев в глубине прорыва… Вот это для нас в тот момент было ясно. Значит, местом смыкания вражеских клещей оказалась Вязьма. Это мы уже знали, это сами наблюдали и чувствовали. Наша разведка подтвердила. Но где же должно образоваться внешнее кольцо окружения, о чем не преминет позаботиться враг, еще известно не было. И нам предстояло это выяснить…»

После того как Рокоссовский нашел штаб Западного фронта, ему был задан Ворошиловым тот самый вопрос: «Как это вы со штабом, но без войск шестнадцатой армии оказались под Вязьмой?», и только благодаря тому, что Рокоссовский смог предъявить письменный приказ командующего, инцидент был исчерпан.

В «Вяземский котел» попала значительная часть войск Западного и Резервного фронтов, в том числе 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и полевые управления 19, 20, 24 и 32-й армий. Войскам группы армий «Центр» удалось пробить 500-километровую брешь в обороне советских войск. Под ударом оказалась Москва…

Для разбора причин произошедшей катастрофы армий Западного, Резервного и Брянского фронтов в районах Вязьмы и Брянска была создана комиссия из представителей ГКО и Ставки ВГК, которая вместе с командующим Западным фронтом генералом И. С. Коневым приняла решение о необходимости срочного объединения Западного и Резервного фронтов, доложив об этом Сталину.

Новым командующим Западным фронтом был назначен Г. К. Жуков, который приказал Рокоссовскому принять Можайский боевой участок. Но не успел тот это сделать, как от Жукова был получен новый приказ – выйти со штабом и 18-й стрелковой дивизией ополченцев в район Волоколамска, подчинить себе все имеющиеся там части и отступающих воинов, организовать оборону в полосе от Московского моря на севере до Рузы на юге.