Текст книги "Полководцы Второй мировой. Красная армия против вермахта"

Адам красочно описывает панику, охватившую немецкие и румынские части в зоне прорыва: «Подхлестываемые страхом перед советскими танками, мчались на запад грузовики, легковые и штабные машины, мотоциклы, всадники и гужевой транспорт; они наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались, загромождали дорогу. Между ними пробирались, топтались, протискивались, карабкались пешеходы. Тот, кто спотыкался и падал наземь, уже не мог встать на ноги. Его затаптывали, переезжали, давили. В лихорадочном стремлении спасти собственную жизнь люди оставляли все, что мешало поспешному бегству, бросали оружие и снаряжение, неподвижно стояли на дороге машины, полностью загруженные боеприпасами, полевые кухни и повозки из обоза… Дикий хаос царил в Верхнечирской».

Кольцо окружения грозило вот-вот сомкнуться. Паулюс в который раз запросил разрешения на отвод войск – и снова не получил его. И когда клещи замкнулись, Гитлер запретил попытку прорыва из окружения.

– Еще 21 ноября я предложил отвести армию за Дон, – разъяснял ситуацию Паулюс. – 22 ноября и в последующие дни я повторил свое обращение в Главное командование сухопутных сил с предложением прорываться из «котла». 24 ноября должен был последовать приказ о прорыве. Но из этого ничего не получилось. На совещании у Гитлера Геринг заявил, что он в состоянии снабжать 6-ю армию воздушным путем. После этого фюрер решил отклонить мое предложение.

…6-я армия временно блокирована силами русских. Я намерен сосредоточить армию в районе севернее Сталинграда – Котлубань – высота 137– высота 135 – Мариновка – Цыбенко – южная окраина. Армия может быть уверена, что я сделаю все необходимое, чтобы снабжать ее и своевременно деблокировать. Я знаю храбрую 6-ю армию и ее командующего и убежден, что она выполнит свой долг.

Адольф Гитлер

Создать воздушный мост для устойчивого снабжения окруженной армии Паулюса не удалось. Советские зенитчики, по свидетельству Александра Верта, сбивали транспортные самолеты буквально десятками.

А предпринятые наконец попытки деблокировать «котел» снаружи оказались тщетными, поскольку разрешения отступить от Сталинграда и пойти навстречу частям Манштейна и Гота фюрер так и не дал. «Был такой период между 19 и 23 декабря, – писал Верт, – в эти дни группа “Гот” удерживала плацдармы к северу от реки Мышкова, – когда Паулюс мог попытаться с некоторыми шансами на успех осуществить прорыв». Манштейн, как известно, готовил две самостоятельные операции – «Винтергевиттер» («Зимняя гроза»), в результате которой была бы установлена связь между группой «Гот» и войсками Паулюса, и «Доннершлаг» («Удар грома»), предусматривавшую прорыв из «котла» всей сталинградской группировки.

Паулюс утверждал, что для подготовки к любой из этих операций ему требовалось несколько дней; физическое состояние его войск было ужасным, они нуждались в провианте: «…требовался по меньшей мере десятидневный запас продовольствия для 270 тыс. человек» – ощущалась острая нехватка горючего, требовалось эвакуировать 8 тыс. раненых.

Впоследствии бывший офицер оперативного отдела Генерального штаба сухопутных войск А. Филиппи оценивал тогдашние шансы на прорыв еще более скептически: «Командование 6-й армии заявило 21 декабря, что предлагаемая операция грозит катастрофической развязкой… оно было право: попытка огромной массы людей, крайне истощенных физически, проложить себе с боями путь к реке Мышкова, для чего им надо было пройти 50 км по заснеженным степям и сломить сопротивление свежих, нетронутых и хорошо вооруженных войск противника, могла явиться только жестом отчаяния».

Многие из окруженных подразделений потеряли свои склады с продовольствием и полевые кухни в первые же дни советского наступления. В результате пришлось съесть всех лошадей румынской кавалерийской дивизии. «С 15 декабря хлебный паек был снижен до 100 граммов, – описывает обстановку Адам. – Два ломтика хлеба в день, жидкий суп из конины, несколько чашек горячего овощного чая или солодового кофе – и при таком питании солдаты должны были жить, драться, противостоять морозу, снегу и бурану». И даже там, где были убежища с печками, почти не было дров – деревянные постройки Сталинграда сгорели во время августовских бомбардировок, а найти топливо в заснеженной степи было невозможно.

Советское командование дважды предлагало окруженным войскам капитулировать. Оба предложения остались без ответа. В конце января Паулюс сказал адъютанту:

– Несомненно, Гитлер ожидает, что я покончу с собой. Что вы думаете об этом, Адам?

– До сих пор мы пытались препятствовать самоубийствам в армии, – возразил тот. – И мы правильно поступали. Вы тоже должны разделить судьбу своих солдат. Если в наш подвал будет прямое попадание, все мы погибнем. Однако я считал бы позорным и трусливым кончить жизнь самоубийством.

Паулюс – Гитлеру

30 января

6-я армия, верная присяге Германии, сознавая свою высокую и важную задачу, до последнего человека и до последнего патрона удерживает позиции за фюрера и отечество.

По случаю годовщины взятия вами власти 6-я армия приветствует своего фюрера. Над Сталинградом еще развевается флаг со свастикой. Пусть наша борьба будет нынешним и будущим поколениям примером того, что не следует капитулировать даже в безнадежном положении, тогда Германия победит.

Хайль, мой фюрер

Паулюс, генерал-полковник

Гитлер – Паулюсу

Мой генерал-полковник Паулюс! Уже теперь весь немецкий народ в глубоком волнении смотрит на этот город. Как всегда в мировой истории, и эта жертва будет не напрасной. Заповедь Клаузевица будет выполнена. Только сейчас германская нация начинает осознавать всю тяжесть этой борьбы и принесет тягчайшие жертвы.

Мысленно всегда с вами и вашими солдатами.

Ваш Адольф Гитлер

В тот же день 30 января начальник штаба Шмидт отправил на советскую сторону улицы перед универмагом, где укрывался Паулюс, переводчика-парламентера с белым флагом. Тот обратился к молодому офицеру со словами: «Прекратите огонь! У меня есть для вас чрезвычайно важное дело. Повышение и орден вам обеспечены. Вы можете пойти со мной и взять в плен командующего и весь штаб 6-й армии».

Этот офицер был старший лейтенант Федор Ильченко, который потом передавал состоявшийся разговор так: «…тот сказал мне: “Наш главный начальник хочет говорить с вашим главным начальником”. На это я ему заявил: “Ну, у нашего главного начальника других дел много. Его тут нет. Придется вам иметь дело со мной”. Тем временем наши продолжали обстреливать здание с другой стороны площади. Я позвал своих, и ко мне присоединилось двенадцать бойцов и два офицера. Все они, конечно, были вооружены, и немецкий офицер сказал: “Нет, наш командир просит, чтобы вошли только один или двое из вас”. А я ему: “Нет уж, дудки. Один я не пойду”. В конце концов решили, что нас будет трое. И вот мы втроем входим в подвал…»

Ильченко увидел там самого Шмидта и генерал-майора Раске, которые заявили, что переговоры о капитуляции будут вести они, ибо Паулюс «со вчерашнего дня не отвечает ни на какие вопросы». Старлей удивился – то ли в руководстве 6-й армии случилось что-то вроде бунта, то ли Паулюс просто не желает снизойти до разговора с ним. Но вскоре Ильченко провели в комнату, где находился Паулюс. «Он лежал на железной койке, – вспоминал Ильченко, – в мундире, небритый, и вид у него, прямо скажем, был невеселый. “Ну, – сказал я, – конец”. Он этак печально на меня посмотрел и кивнул. Когда мы вышли в соседнюю комнату, Раске сказал мне: “У меня к вам просьба. Обеспечьте, чтобы его увезли отсюда в приличном автомобиле и под надежной охраной, а то красноармейцы еще убьют его, как какого-нибудь бродягу”».

До наших дней дошли слова фюрера, сказанные на совещании, которое он проводил в ОКВ 1 февраля 1943 г.: «Они сдались там по всем правилам. Можно было бы поступить иначе: сплотиться, образовать круговую оборону, оставив последний патрон для себя… Если отказывают нервы… не остается ничего другого, как застрелиться… можно было бы сказать: человек вынужден застрелиться, подобно тому как раньше полководцы бросались на меч, если они видели, что сражение проиграно. Даже Варс приказал своему рабу: теперь убей меня… Представьте себе: он (Паулюс. – А. Г.) прибудет в Москву, и вообразите себе эту “крысоловку”! Там он подпишет все. Он будет делать признания и составит воззвания. Вот увидите: теперь они пойдут по пути бесхарактерности до предела, докатятся до глубочайшего падения… Он в ближайшее время выступит по радио, вот увидите. Зейдлиц и Шмидт будут говорить по радио. Они запрут их в крысином подвале на Лубянке, и через два дня они будут настолько измучены, что немедленно заговорят… Как они могли поступить так трусливо? Я не понимаю этого…Что такое “жизнь”? Жизнь… Отдельная личность должна умереть. Что остается от отдельного человека? Это народ. Но как может человек испытывать страх перед той секундой, когда он может освободиться от земных тягот, если долг не удержит его в юдоли печали… Мне это потому так досадно, что из-за одного-единственного слабовольного, бесхарактерного человека перечеркнуто мужество столь многих солдат и теперь этот человек сделает это…»

Александр Верт увидел Паулюса и других плененных генералов вскоре после завершения битвы: «Первое, что бросилось в глаза, – это ордена, медали и кресты на их мундирах… Они были захвачены в плен всего несколько дней назад, и тем не менее вид у них был здоровый, без каких-либо признаков недоедания. Единственным человеком, плохо чувствовавшим себя, был сам Паулюс…

Паулюс вышел из большого дома, походившего скорее на виллу, взглянул на нас, затем устремил взгляд в пространство и в неловком молчании простоял так минуту или две на ступеньках вместе с двумя другими генералами (одним из них был его начальник штаба генерал Шмидт). Паулюс выглядел бледным и больным; левая щека у него нервно подергивалась. У него было больше врожденного достоинства, чем у других, и на груди его я заметил всего один-два ордена».

Взятый в плен Паулюс к 12 часам 31 января был отправлен в Бекетовку, где с ним встретился командующий 64-й армией генерал-лейтенант М. С. Шумилов, называвший его «фон Паулюсом», на что Паулюс, которого многие сослуживцы за глаза называли «Лордом», ответил, что не является дворянином. Затем состоялся разговор Паулюса с командующим Донским фронтом (бойцы которого пленили немецкого фельдмаршала) генерал-полковником К. К. Рокоссовским. Он предложил Паулюсу издать приказ о капитуляции остатков его армии, дабы прекратить бессмысленную гибель солдат и офицеров. В ответ отказавшийся Паулюс заявил, поскольку он теперь пленный, то генералы 6-й армии в соответствии с поступившей директивой теперь подчиняются непосредственно Верховному главнокомандующему сухопутных сил Гитлеру. 2 февраля 1943 г. последние уцелевшие в Сталинграде немецкие солдаты и офицеры были захвачены в плен. Для них, замерзших и голодающих, это стало избавлением от мучений.

Совинформбюро сообщило о взятии в плен 91 тыс. солдат и офицеров, в Третьем рейхе был объявлен траур, в течение трех дней все немецкие радиостанции передавали похоронную музыку, в стране были закрыты все рестораны, театры, кинотеатры, все увеселительные заведения.

На Паулюса и его генералов советское правительство имело свои (пропагандистские) виды, и через несколько дней их отправили в расположенный в Подмосковье Красногорский оперативный пересыльный лагерь № 27 НКВД. Здесь фельдмаршал Паулюс, которого НКВДисты пытались склонить к сотрудничеству, заявил: «Я являюсь и останусь национал-социалистом. От меня никто не может ожидать, что я изменю свои взгляды, даже если мне будет грозить опасность провести в плену остаток моей жизни». Этому могло быть два разумных объяснения – он еще верил в мощь Германии и что «она будет с успехом сражаться». Другая причина – не менее важная – во власти Гитлера находились его жена и дети.

В июле 1943 г. в Красногорском лагере по инициативе советских властей был сформирован национальный комитет «Свободная Германия», в состав которого вошли 38 немцев, треть из которых являлась политэмигрантами из Германии. Но советскими органами было запланировано и участие пленных генералов, поэтому через два месяца прошел учредительный съезд новой антифашистской организации Союз немецких офицеров, в работе которого приняло участие более ста пленных немецких офицеров. Президентом организации был избран генерал В. фон Зейдлиц, бывший подчиненный Паулюса, бывший командир 51-го корпуса, входившего в состав 6-й армии. Сам Паулюс и его коллеги, еще ранее переведенные в специальный генеральский лагерь в Спасо-Евфимьевом монастыре в Суздале, выступили против этой организации, заявив: «То, что делают офицеры и генералы, ставшие членами Союза, является государственной изменой. Мы их больше не считаем нашими товарищами, и мы решительно отказываемся от них». Но сам Паулюс вскоре отозвал из сурового заявления свою подпись. Бывшего фельдмаршала, опасаясь, что его могут похитить по приказу Гитлера, перевели в расположенное под Ивановым селение Чернцы. Летом 1944 г. Паулюса, проходившего в сводках НКВД под кодовым именем Сатрап, перевели на спецобъект в Озерах, где продолжалась его психологическая обработка с целью заставить выступить против гитлеровского режима. После того как в Италии погиб его сын Фридрих, а многие знакомые офицеры, в том числе адъютант, полковник В. Адам, вступили в Союз немецких офицеров, Паулюс стал колебаться.

По мнению Сэмюэла У. Митчема, «узнав подробности антигитлеровского заговора 20 июля, фельдмаршал изменил свои взгляды. Оберcт фон Штауффенберг служил под его началом в ОКХ, кроме того, Паулюс был исключительно высокого мнения и о двух других участниках заговора – фельдмаршале Эрвине фон Вицлебене и генерал-оберсте Эрихе Гепнере. 8 августа 1944 г., в тот самый день, когда Вицлебен и Гепнер были повешены, Паулюс впервые выступил по радио с антифашистским заявлением, призывая сражавшиеся на Восточном фронте германские армии повернуться против Гитлера. В тот же день гестапо арестовало всю его семью…».

Пленные немцы в Сталинграде

Паулюс подписал свое обращение «К военнопленным немецким солдатам и офицерам и к немецкому народу», в котором осуждался Третий рейх и его главарь: «Считаю своим долгом заявить, что Германия должна устранить Адольфа Гитлера и установить новое государственное руководство, которое закончит войну и создаст условия, обеспечивающие нашему народу дальнейшее существование и восстановление мирных и дружественных отношений с нынешним противником». 12 августа Паулюс стал членом Союза немецких офицеров, а затем – национального комитета «Свободная Германия». С тех пор Паулюс стал регулярно выступать по радио, подписывать листовки и другие пропагандистские материалы, в которых немецких солдат и офицеров призывали сдаваться и переходить на сторону Советов.

После окончания Великой Отечественной войны остававшийся в СССР в плену Паулюс в 1946 г. побывал на родине – он был отправлен советской стороной в качестве свидетеля на Нюрнбергский процесс. В воспоминаниях очевидцев говорится о том, что его появление на процессе стало неожиданностью для находившихся на скамье подсудимых В. Кейтеля, А. Йодля и Г. Геринга, причем некоторые из германских военачальников за это свидетельство обвинили Паулюса в низости и предательстве.

После процесса бывший фельдмаршал побывал в Тюрингии, где встретился с родственниками. Затем его, как «личного пленника» Сталина (Паулюса, в отличие от многих других немецких военачальников, он так и не решился отдать под суд), вернули в СССР и разместили на комфортабельной даче в Томилино. Здесь у него были свой врач, повар и адъютант. Заболевшего военачальника отправляли на лечение в Ялту, передавали письма и посылки от родных, но отказывались отпустить домой. Он так и не смог увидеться с женой, умершей в 1949 г. в Баден-Бадене в Западной Германии. Лишь спустя более чем полгода после смерти Сталина, 24 октября 1953 г., Паулюс в сопровождении ординарца Э. Шульте и личного повара Л. Георга был отправлен в Берлин. Но до этого возвращения бывшему фельдмаршалу пришлось уверить руководителя ГДР В. Ульбрихта, что он собирается жить исключительно в Восточной Германии. Кроме того, в день, когда Паулюс покидал пределы Советского Союза, где он пленником провел более десяти лет, в газете «Правда» было опубликовано его заявление, в котором он говорил о необходимости мирного сосуществования государств с различным строем, о светлом будущем социалистической Германии и том, что он покидает СССР как друг.

В ГДР он поселился на тщательно охраняемой вилле в элитном районе Дрездена. Он был назначен на должность руководителя военно-исторического центра. Занимался преподавательской работой, читал лекции о военном искусстве и Сталинградской битве, от психологических последствий которой так до конца жизни и не смог оправиться. Свои письма к руководству ГДР, демонстрируя лояльность, он подписывал как «генерал-фельдмаршал бывшей германской армии». Критиковал правительство ФРГ, выступая на встречах бывших участников Второй мировой войны, осуждал империализм и реваншизм, пытался защитить свою военную репутацию от многочисленных нападок.

Умер Фридрих Паулюс 1 февраля 1957 г., накануне очередной годовщины гибели его армии под Сталинградом.

Герман Гот. «Папа Гот»

Герман Гот родился 12 апреля 1885 г. в Нойруппине в семье военного медика. Получил образование в кадетском корпусе, в 1904 г. начал военную службу в качестве фенриха[17]17
  Фенрих (нем. Fähnrich – знаменщик) – звание в германской императорской армии, а затем в рейхсвере. Присваивалось кандидатам на получение офицерского звания. Фактически соответствовало званию фельдфебеля.


[Закрыть] в 72-м пехотном полку. Через год получил звание лейтенанта. Учился в военной академии, начиная с апреля 1914 г. служил в Генеральном штабе. Первую мировую войну закончил в должности начальника оперативного отдела штаба 30-й пехотной дивизии.

В период между войнами служил на различных командных и штабных должностях. В ноябре 1938 г. произведен в генералы пехоты, формировал 15-й армейский корпус, которым и командовал в процессе Польской кампании. Во время войны с Францией возглавлял танковую группу «Гот». В июле 1940 г. стал генерал-полковником, а в ноябре того же года возглавил 3-ю танковую группу, являвшуюся одной из двух танковых армий группы «Центр».

В начале войны против СССР именно 3-я танковая группа Гота вместе со 2-й танковой группой Гудериана была основной ударной силой группы армий «Центр». Группа Гота вела наступление через Прибалтику и Белоруссию в направлении Москвы.

Решение командующего 3-й танковой группой было сформулировано в его директиве о развертывании от 12 марта 1941 г. и в уточняющем приказе от 24 мая 1941 года. Оно сводилось к следующему: «3-я танковая группа, находясь во временном оперативном подчинении командования 9-й армии и имея целью ускорить продвижение левого фланга группы армий, сбивает вражеское охранение западнее р. Неман и овладевает переправами у Меркине, Алитуса и Приеная. Не дожидаясь подхода дивизий второго эшелона, танковая группа наносит удар по группировке противника, которая предположительно сосредоточена в районе Вильнюса, и отрезает ее от Минска. С целью обхода противника у Минска с севера 3-я танковая группа выходит на рубеж Молодечно – озеро Нарочь, находясь в готовности повернуть отсюда на восток в направлении на Борисов с тем, чтобы совместно со 2-й танковой группой, продвигающейся на Минск с юго-запада, уничтожить находящегося у Минска противника или же перейти в параллельное преследование в верхнем течении Западной Двины в направлении Витебск и севернее».

Гот писал свои мемуары много лет спустя после окончания войны, причем строил их как учебное пособие, поэтому в них мало имен и много анализа событий и объяснений того, почему поход на восток окончился катастрофой и кто в этом виноват. «Чрезвычайно непритязательный, привыкший к большим нагрузкам русский солдат был дисциплинирован и хорошо обучен. Он мастерски умел приспосабливаться к местности, прежде всего в обороне. В германской армии, в отличие от партийных инстанций, не строили никаких иллюзий относительно стремления русского солдата бежать от большевистского режима».

Тем не менее, по словам Гота, перед началом войны у него и его сослуживцев не было никаких сомнений в техническом превосходстве германской армии. «Русские бронетанковые войска были сведены в механизированные бригады и несколько танковых дивизий. Танковых корпусов еще не было. Только некоторым стрелковым дивизиям были приданы устаревшие танки. Отсюда вывод, что Россия еще не усвоила опыта оперативного использования крупных танковых соединений. Превосходила ли наша танковая пушка по пробивной способности и дальности стрельбы орудия русских танков – на этот вопрос нельзя было ответить определенно, но мы на это надеялись. Незадолго до начала войны Гитлер сам имел неопределенные сведения о сверхтяжелом русском танке. В начале июля мы встретились с этим танком юго-восточнее Витебска».

Гот утверждал, что еще в начале 1941 г. у руководства вермахта не было современных на тот момент карт советской территории, а абсолютное большинство географических описаний и планов относилось ко времени перед Первой мировой войной. «Выяснилось, что ранее никто не предполагал возможности войны с Россией… В частности, по выданным картам редко можно было установить, какие дороги и мосты пригодны для движения по ним автомашин и танков. Нередко приходилось указывать войскам дороги, не зная, окажутся ли они проходимыми».

И если в совершенство своих танков Гот и его люди верили, то о значимости автомобилей для передвижения по русским просторам, казалось, в вермахте никто даже и не подозревал. В результате имевшиеся машины в абсолютном большинстве оказались непригодны для Восточного фронта.

Гот впоследствии даже подозревал русских в намеренном поддержании территории на западных рубежах в непригодном для разворачивания боевых порядков состоянии: «Здесь, на границе с собственно Россией, местность специально запущена, чтобы отпугивать оккупантов…»

22 июня в три с чем-то часа ночи четыре корпуса танковой группы Гота при поддержке артиллерии и авиации пересекли границу СССР. «В первый день наступление проходило полностью по плану, – констатировал Гот. – Стратегическое нападение, несмотря на сосредоточение больших масс войск вдоль всей советско-германской границы в ночь перед наступлением, увенчалось успехом. Для 3-й танковой группы явилось большой неожиданностью то, что все три моста через Неман, овладение которыми входило в задачу группы, были захвачены неповрежденными. Пленный русский офицер-сапер рассказал, что он имел приказ взорвать мосты в Алитусе в 13.00. 57-й танковый корпус натолкнулся в этой лесистой и богатой озерами местности на многочисленные обороняемые препятствия и заграждения, которые сначала сильно задерживали продвижение. Однако во второй половине дня нам удалось овладеть Меркине и предотвратить разрушение моста через реку Неман».

Но уже на следующий день легкости заметно поубавилось. Причину Гот видел не в действиях Красной армии и не в ошибках своих войск или высшего командования, а в трудностях, связанных с условиями местности. До осенних дождей было далеко, генерал Мороз тоже еще не вступал в сражение. Однако сухие дороги тоже не пришлись по вкусу немецкой технике: «Моторизованным соединениям предстояло в этот день продвигаться по холмистой песчаной местности, покрытой густым девственным лесом, по местности, где, пожалуй, еще не появлялась автомашина. Все обозначенные на карте шоссе, ведущие с запада на восток, оказались полевыми дорогами. Движение по ним (особенно автомашин французского производства) было почти невозможно. Машины, проходя по глубокому песку или преодолевая крутые подъемы, все время застревали и останавливали всю следующую за ними колонну…» Объехать застрявших было негде – кругом вековая чаща. И даже небольшое подразделение Красной армии, удачно занявшее позицию на повороте или вершине холма, могло надолго остановить бронированную колонну. Плюс атаки с флангов и тыла, да еще начавшиеся от взрывов лесные пожары. Кое-где красноармейцы намеренно поджигали лес, вынуждая немцев спасать от огня технику и емкости с горючим. Пыль от множества танков и машин смешивалась с едким дымом, превращаясь в сплошную тяжелую пелену.

Г. Гот (справа) и Х. Гудериан на границе СССР, 21 июня 1941 года

Гот намеревался продолжать параллельное преследование в направлении на Витебск, обеспечивая прикрытие соединений от контратак Красной армии со стороны Минска и Лиды. О чем он и доложил командующему группой армий «Центр» фон Боку. Гот разработал подробный план действий, но тут из штаба группы армий «Центр» пришла радиограмма, в которой сообщалось, что главнокомандующий сухопутными силами фон Браухич его идею отклонил, предписав танковой группе от Вильнюса и южнее его повернуть к Минску и озаботиться там окружением частей Красной армии. «Этот приказ произвел в штабе 3-й группы, который уже дал указание о перемещении командного пункта из Алитуса в Вороново, ошеломляющее впечатление, – вспоминал Гот. – Все усилия последних дней, направленные на то, чтобы обогнать противника и обеспечить левому крылу группы армий захват междуречья на участке Витебск – Орша, оказались напрасными».

Пытаясь настоять на своем, Гот отправил к фон Браухичу представителя Главного командования сухопутных сил, состоявшего при его штабе в качестве офицера связи. Но и этот «рассудительный подполковник Генерального штаба» ничего не добился: «Начальник Генерального штаба сухопутных сил, которому обо всем доложил подполковник, имел другую точку зрения, чем командующий группой армий “Центр” и командующий 3-й танковой группой. Опасаясь, что противник сможет прорваться через Минск на север, он предложил наряду с созданным пехотными соединениями 4-й и 9-й армий “внутренним” кольцом окружения, включающего Новогрудок, образовать подвижными соединениями “внешнее” кольцо вокруг Минска».

28 июня части 3-й танковой группы ворвались в Минск и вскоре захватили город полностью. Вскоре начались контратаки Красной армии, которой не удалось отбить Минск, но зато немцам приходилось теперь постоянно выделять значительные силы для прикрытия флангов. «От одной заботы, которая волновала ОКХ перед войной, немецкое командование было освобождено, – мрачно замечал Гот, – противник не помышлял о том, как бы ему уйти “в бескрайние русские просторы”. Своими контратаками он останавливал наше наступление, упорным сопротивлением препятствовал охвату или сражался до последнего. Решающее сражение до сих пор так и не произошло».

Впоследствии Гот постоянно сетовал, что Гитлер не понял всех возможностей танковых соединений и не использовал их в полную силу. А фюрер, по словам самого же Гота, «жаловался, что сухопутные силы (в противоположность военно-воздушным силам Геринга) не поняли, что войска, получившие благодаря мотору способность покрывать большие расстояния, должны использоваться не для решения задач отдельных армий или групп армий, а исключительно для достижения целей Верховного командования. При этом он говорил о “корыстных планах некоторых групп армий”. Во всяком случае, в конце июня Гитлер ничего не сделал для использования подвижных соединений согласно своей идее».

Вдобавок, утверждал Гот, Гитлер никак не мог прийти к какому-то четкому решению относительно того, кому и куда следует наступать после завершения приграничных боев. «Почти в это же самое время Гитлер в своей ставке обсуждал новые и старые планы. Он опять не пришел ни к какому решению. Более того, 3 июля Гитлер заявил, что, как только 4-я танковая армия выйдет к Смоленску, необходимо будет решить, повернуть ли ей на северо-восток для захвата Ленинграда, или на восток для наступления на Москву, или на юго-восток для выхода к Азовскому морю… Гитлеру понадобилось еще шесть недель, прежде чем он принял твердое решение».

И тут, не дожидаясь осени, начались дожди. «Если раньше войска и машины сталкивались на марше с трудностями, связанными с преодолением песков, пыли и жары, то теперь неукрепленные дороги превратились в бездонные болота, где безнадежно вязли тяжелые машины. И вместо быстрого, как надеялись, овладения Витебском 7-й танковой дивизии, наступавшей в первом эшелоне 39-го танкового корпуса, потребовалось два дня для того, чтобы добраться до Лепеля, то есть пройти 90 км».

Но Верховное командование, да и сам Гот пока еще были настроены оптимистично. Впоследствии танковый генерал назовет собственный приказ, изданный в первых числах июля и определяющий ход наступления 4 и 5 июля, «образцом, показывающим, какие последствия влечет за собой неправильная оценка обстановки». Впрочем, в эти дни даже «очень рассудительный и трезво мыслящий» начальник Генерального штаба Гальдер писал в дневнике: «Не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России выиграна в течение 14 дней».

Поэтому на донесения о перегруппировке частей Красной армии Гот поначалу не обратил особого внимания, тем более что силы вермахта «неожиданно быстро» форсировали Западную Двину, захватили плацдарм… «Но переправившаяся на северный берег пехота была остановлена контратаками крупных сил противника из Полоцка и с северо-запада. С трудом отражая многочисленные контратаки противника и налеты его авиации, дивизия смогла удержать и в последующие дни несколько расширить плацдарм. О дальнейшем продвижении и соединении с 39-м танковым корпусом нечего было и думать даже тогда, когда освободившиеся под Минском части 14-й моторизованной дивизии прибыли 5 июля на плацдарм для усиления… Между Бешенковичами и Витебском наступавшая впереди 7-я танковая дивизия натолкнулась на сильное сопротивление противника…»

Доклад командующего 3-й танковой группой Г. Гота командующему 4-й танковой армией вечером 7 июля 1941 года

Вернувшись вечером 7 июля из Уллы, где началась наводка моста, в штаб группы, расположенный в Лепеле, командующий 3-й танковой группой получил следующую информацию.

1. Данные воздушной разведки. Переброска войск через Орел, Брянск на Гомель. Движение железнодорожных составов в восточном и западном направлениях на участках Ржев – Великие Луки и Вязьма – Витебск. С железнодорожных станций в этих районах – движение небольших колонн в различных направлениях, главным образом на запад. В районах Витебска, Городка, Полоцка – значительное количество зенитной артиллерии.

2. Радиоразведкой обнаружен в районе Орши штаб новой армии противника.

3. Данные штаба 2-й танковой группы. Противник 6 июля форсировал Днепр южнее Рогачева и атаковал войска танкового корпуса, действующего на южном крыле группы. Противник остановлен. Западнее Рогачева и Могилева противник удерживает плацдармы. Под Оршей противник находится на западном берегу Днепра. В районе Сенно значительные силы противника, в том числе большое количество тяжелых танков, атаковали 17-ю танковую дивизию. Бои продолжаются. 18-я танковая дивизия ведет бои в районе Толочина. Командующий группой решил: 10 и 11 июля силами трех корпусов форсировать Днепр в районах севернее Рогачева, севернее Могилева и южнее Орши с одновременным выводом из боя частей, действующих на флангах группы, то есть в районах Рогачева и Сенно.

4. Донесение командира 39-го танкового корпуса. Перед фронтом 7-й танковой дивизии противник активности не проявляет. Один из танковых полков в районе Сенно отбил атаки танков противника, которые отошли в южном направлении. В бою подбито четыре 50-тонных танка противника. 20-я моторизованная дивизия на рассвете 8 июля достигла города Лепель. Из показаний пленного офицера установлено, что под Уллой сосредоточены части новой дивизии, прибывшей с Урала.

5. Донесение командира 57-го танкового корпуса. Части, действующие на плацдарме в районе Диены, отражают ожесточенные атаки противника из района Полоцка.

6. Донесение командира 12-й танковой дивизии. Со второй половины дня 8 июля дивизия находится в районе севернее Витебска в готовности к выступлению.

7. Штаб 9-й армии сообщил, что 10 июля передовые части 5-го армейского корпуса овладели Докшицами, 6-го корпуса – Глубоким и 23-го корпуса – Лужками.

8. 4-я танковая группа 7 июля начала наступление в направлении на Ленинград. Ее 56-й танковый корпус наступает через Сольцы на Новгород, а 41-й танковый корпус – из района Острова через Псков на Лугу.

На следующий день после этого доклада Гот невесело констатировал: «Положение противника выяснилось. Противник на всем участке фронта готовится к боям…»