Текст книги "Ноль часов по московскому времени. Новелла II"

Хорош Дзержинский – этот наркоман и психопат, оказывается, еще 21-м году сдал своего шефа, что называется, с потрохами.

Орджоникидзе (еще не закончилась Гражданская война) регулярно устраивает в Кремле бардаки, в которых (по другим источникам) с удовольствием принимает участие Калинин.

Сталин жрет ханку (не только вино, но и водочку уважал) и в открытую обзывает Наденьку дегенераткой и проституткой. Про первое мы сейчас скажем, а вот второе… Иосиф что-то знал о молодых годах Наденьки? Однако первое: через несколько лет Наденька будет составлять огромный список подлежащей запрещению литературы. Туда попадут и небуржуазные авторы – вот, например, Платон. На вопрос Луначарского – с чего вдруг Платон? Та только лупила глаза и не могла ответить ни слова.

И во главе с Ильичем вся эта кремлевская мразь обжирается деликатесами, когда ежедневно тысячи умирают от голода.

О главном герое: по второй части может сложиться впечатление, что он сумасшедший и, вроде как, взятки-гладки. Ничего подобного, в 1905 г. (ему всего 35) он ласково предлагает подставлять гвозди на мостовые для лошадей, обливать кислотой полицейских и т. п. То есть паскудство и изуверство отличали этого человека еще в молодом здоровом возрасте.

Вряд ли, однако, был выполнен его приказ по расстрелу 1 миллиона казаков. Чудовищность, как и бессмысленность, такого уничтожения не укладывалось даже в чекистские головы, и нет никаких документальных следов о том, что приказ был расписан внутри ЧК по конкретным заданиям для исполнения. Не удалось бы скрыть и захоронений такой массы трупов. Скорее всего, ограничились расстрелом офицерского состава – есаулов, хорунжиев, сотников, а основную массу по-тихому распустили.

Стоит отметить еще один момент ленинской биографии, вызывающий часто недоумение: что за перелом произошел с ним во второй половине 1921-го года, когда директива «расстреливать» заменилась в отношении «гнилой интеллигенции» директивой «высылать» (с забавным добавлением «без права возвращения» – как будто кто-то хотел). Дело совсем не в гуманистическом повороте ленинского сознания – страна переходит к НЭПу, звучит призыв «учиться у капитализма», а вместе с этим понадобился капитал, которого было очень мало в России, но много на Западе. Появляются концесси – сдача в длительную аренду крупных объектов за разовый платеж-«паушальный (откуп)» или за регулярные платежи-«роялти». Тут уже нельзя выглядеть убийцей-садистом – в цивилизованном мире это вызовет отвращение, а многих может и напугать. Вот только поэтому Вождь и наступил на горло собственной песни.

И еще одна деталь – Троцкий. Не участвовал он в кремлевских мерзких увеселениях. Талантливый аналитик, литературно одаренный, и совсем не стремившийся стать диктатором человек; да, во время Гражданской проявлял жестокость, но функциональную, так сказать, не излишествовал. А на кого потом всё повесили и вешают до сих пор? «Самый кровавый, самый всякий, вот если бы он пришел к власти…» Что, расстрелял бы Тухачевского и Уборевича? Других командиров?.. Да он бы их на руках носил. Троцкий был, помимо всего прочего, от природы талантливый военачальник. Сейчас сталинистская сволочь (она же кремлевско-холуйская) врет, что Сталин уничтожал троцкистов. И почему инженеры, ученые разных специальностей, военные через десять лет после высылки Троцкого оставались «троцкистами»? А двести репрессированных членов Союза писателей тоже были «троцкисты»? Всю эту лабуду одинаково поддерживают кремлевские пропагандисты, коммунисты, национал-радикалы и всевозможные азиопы, а люди, чьих предков массово уничтожали, такое с удовольствием употребляют и голосуют на политических шоу «за»; появились православные сталинисты, церковь не гнушается ими, как и милитаристами и юдофобами, а в квартирах высших иерархов проживают «троюродные сестры»; какой-то мебельщик разваливал российскую армию, но главком-президент тут не причем, – дурь и дрянь поселились в России, и похоже, им очень здесь нравится. Ну и что у нас (у вас) впереди?

Лучше об этом не думать, так что вернемся в противный, но не такой еще страшный 92-й.

– Эти люди почти ничего вам не скажут, – посмотрев список, заключил художник. – И на убийц они вовсе не тянут. Зря потратите время.

Переполненный кофе и конфетами, я начал благодарить и прощаться.

Но один неловкий вопрос у меня остался, и умный хозяин прочитал его по моим глазам.

– Что меня связывало с покойным? Ну во-первых, знали друг друга давно. А главное – приобретал через него кое-какие произведения.

Леша с фотографией Страхова-младшего должен был отправиться к Аркадию Николаевичу, и к моему приезду как раз оттуда вернулся.

– Не-а, не он. – И достал еще какую-то: – Вот, они фоторобот того парня сделали.

Я взглянул совсем невнимательно… любезно, конечно, с их стороны, но пользы от него… впрочем, других сотрудников в данный момент не было, и я быстро набрал номер нашего друга-коллеги…

– Аркадий Николаевич, завтра похороны Страхова, не могли бы вы обснимать публику?

«Уже запланировано, – ответили мне, – мы же еще не исчерпали деньги клиента».

– Дим, это правильно, конечно. Но, кроме того управляющего, у нас для разработки никого нет.

– Вот насчет него. Он мне на прощание сказал, что увольняться сам собирался и друзья ему аналогичную работу подыскали. Я, дескать: а где вас в случае чего увидеть? «Орион» на Плющихе.

– Соврать – как нечего делать.

– Вот ты и проверь.

– Как?

– Как хочешь. Примени весь свой… ну что у тебя есть и примени.

– Блин, ты заданья даешь!

– Давай, отправляйся.

– А сам что будешь делать?

– Леш, не наглей. Я начальник и не обязан перед тобой отчитываться… Ну, докладывать Михалычу пойду и просить у него сотрудника в помощь, чтобы нам по этим ее одногруппникам не бегать.

Лешка удовлетворился и стал переодеваться в гражданское, которое у нас всегда висело, на случай, в шкафчике.

Вернулся он поразительно быстро и очень довольный.

– Хвались, хвались.

– Значит, захожу так непосредственно, и спрашиваю: «Вроде по сарафанному радио говорят – вам управляющий нужен» – «Нужен, – отвечают, – но только мы уже берем». Я развязно так: «А не он ли, такой-то, меня опередил?» – «Он самый». – «Во, гад». И ухожу.

– Ах ты гений! Тебе бы в кино играть.

И мы пошли в столовую, а оттолкнувшись от слова «кино» стали обсуждать очередную серию фильма Масленникова о Шерлоке Холмсе, на которую я почти успел вчера после балета. В этой серии убивают молодого аристократа, а Холмс, якобы погибший, скоро вновь появляется.

Сериал, конечно, замечательный, хотя для нас сыщиков местами наивный.

– Нет, Дим, как можно не узнать Холмса переодетого в старика? Тут слабо. Он даже и замаскирован – так себе.

– Слушай, но это же не для нас с тобой, а для толпы.

И гордые от этого вывода, мы хорошо отобедали.

…

А после в буфете уселись за отдельный столик пить чай.

– Что же выходит, Дим, мужик не причем?

– Да и вел он себя тогда со мной слишком откровенно для убийцы.

Мы сидели сейчас напротив, как с управляющим в ресторане…

– … Ди-ма! Может скажешь, о чем задумался.

– Сам пока не пойму.

Что-то накатило на меня непонятной волной и ушло.

Но я вспомнил о предыдущем:

– Понимаешь, неувязочка с этой слежкой выходит. Зачем следить и платить за эту лишнюю неделю – они через семь-восемь дней должны были отправится за рубеж.

– Возможно, он о сроках еще не знал, когда слежку заказывал.

– Опять не выходит. Фактически он заказывает слежку, когда уже делает ей предложение. Но они же не три недели знакомы.

– А сколько?

– Точно не знаю, но управляющий говорил, что в этом ресторане она появлялась редко, а предпочитала другой. Значит, знакомство у них очень коротким не было.

Леша что-то отвечает, а я слышу голос отца, из тех наставлений, что он давал брату: «Каждый вопрос нужно предельно заострять, выжимать максимум, не давать уходить от него отговорками или общими словами».

– Ди-им, ты опять?

– Почему они отмечали помолвку не в том ресторане?!

Лешка даже слегка отпрянул:

– Я что ли им назначал?

А меня взвинтило.

– Нет, ты не уходи от ответа!

– Дим, ну может быть сто причин. Ты лучше скажи, что от этих коллекционеров узнал.

Меня отпустило. Но завтра надо обязательно тот второй обозреть.

Я пересказал всю историю.

И надо было уже отправляться на торжественное заседание, посвященное празднику, придуманному ельциноидами вместо 7-го ноября. Какой-то день «Всеобщего согласия», а может быть, не «согласия», а чего-то другого, но чего именно никто запомнить не мог из-за отсутствия во всем этом даже самого минимального смысла. Мероприятие, впрочем, фактически повторяло традиционное: казенный доклад министра, еще какой-нибудь тявкалки, затем все идут в столовую с фуршетно составленными столами с выпивкой и закуской.

Мы с Лешкой вовремя заняли лучшие в зале места – в углу последнего ряда, где можно подрыхнуть слегка, не боясь быть замеченными.

Я скоро, под брехню министра, и задремал.

…

Чё-то не так… а-а, Лешка дергает за рукав.

– Дим, что если цель слежки была другая?

– …какая другая?

– Ну, вообще другая.

А тут все встали и начали аплодировать и здравый смысл мне конкретно сказал: «Быстрее в столовую, пока лучшие бутерброды не расхватали».

…

Задачу мы успешно выполнили и, немного махнув, вернулись к теме.

– Давай еще раз – какая она может быть другая?

– Ты же сам говорил, что интимная причина критики не выдерживает.

– Да.

– И лишняя неделя слежки зачем? Если сложить вместе, получается, Страхов что-то затевал, но со сроками не был уверен.

Формально Леша был прав, однако ж за всем этим не было содержимого.

– Логично, да. Только что затевал и почему сам оказался трупом? Против кого затевал? А этот «кого» ему первым мячик послал или кто-то другой? Управляющий нам не подходит, так?

Пока Лешка думал, я перехватил у соседей бутылку.

– Не подходит. Сын подходит. Но против него зачем Страхову что-то замышлять?

– Ты меня спрашиваешь? Давай за наше здоровье.

Выпили мы очень умеренно, так что голова по дороге домой вполне находилась в состоянии думать.

Но думала без моей воли в выбранном самой направлении.

…

Особо-то любить дядю у Марины не было совсем никаких оснований. Во-первых, с возрастом она, почти наверняка, стала понимать, что молодую часть жизни прозанималась не своим делом, и могла быть сейчас другим совсем в профессии и обществе человеком. А это страшный вывод, мы в мелочах переживаем упущенное, а тут не мелочь, тут… и даже не подбирается формулировка. Во-вторых, по сути, ее просто ограбили и заставили ишачить, в то время как на материнскую часть антиквариата она могла бы очень обеспечено, если не просто богато, жить. Вот этот Рембрандт, например, он почему исключительно дядин, и не принадлежал ли коллекции матери? Марина сказала, что знала его насквозь – а не с детства ли? Потом, упустив такое имущество, незарегистрированное ни на кого и никак, ничего не докажешь и не вернешь.

Вот алкоголь иногда по-своему помогает, потому что расслабляя, открывает дорогу чувствам. И я вдруг почувствовал всю эту горечь, и будто ее поднесли мне самому… быстро вспыхнул гневный вопрос – а какого черта!

Я уже вылез на своей «Третьяковской», где всегда по вечерам много народа, люди пьют пиво, и я тоже решил взять, постоять на воздухе по хорошей вечерней погоде.

…

Значит так – могла Марина «заказать» дядю?.. Если я правильно всё почувствовал, то, по обстоятельствам ненависти, вполне могла. Ненависть, как и любовь, срывает людей вообще с тормозов. Только… всё равно этот исполнитель должен быть из близких людей к самому дяде. Не очень складывается такой вариант и, опять же, Рембрандт в эту схему плохо попадает… Впрочем, предположим, она пожертвовала Рембрандтом – расплатилась им.

«А слежка была заказана, чтоб обеспечить ей алиби, – сказал голос внутри, – что близко ее в тот момент там не стояло».

Спокойненько, так, сказал – между прочим, и я, хлебнув пива, поводил головой на публику, недалеко парень под гитару запел из Высоцкого «Кони мои привередливые» – бесконечную по трагической глубине песню, которую сам Высоцкий всегда исполнял как последнюю… вот ведь гений был… и тут только я встрепенулся на слова «голоса» – ёлки-моталки, это ж другой поворот событий, и с Лешкиной интуицией совпадает! Вот это ракурс…

Только трудно посмотреть с него сразу на всё… «чуть помедленнее кони, чуть помедленнее»… тогда и лишняя неделя слежки понятна – не знали, когда именно это алиби понадобится.

Но всё это, всё это годится лишь в предположении, что Марина со Страховым организовали убийство дяди.

А кто тогда ликвидировал Страхова, сама Марина?.. Чушь. Во-первых, такое горестное состояние не изобразит ни одна актриса МХАТа, а во-вторых, именно Марина настояла на подробном биохимическом анализе, иначе мы бы ограничились тем на алкоголь, а дальше – бог его знает – может быть, просто задремал за рулем.

Тогда что – просто совпадение?

«Не совпадение», – сказал голос.

И это мне уже не понравилось. Надо пореже пить, а то сосём с Лешкой каждый вечер.

«А в гости к Богу не бывает опозданий, так что ж там ангелы поют такими злыми голосами…»

Я доглотнул пиво, дослушал песню и отправился домой поесть горячего и успеть на следующую серию о Шерлоке Холмсе.

– Ну, факт, это они дядю заказали, а слежкой алиби себе устроили!

Лешке очень понравилась вся идея.

– Во-первых, это не «факт» – где у нас доказательства? Во-вторых, смерть Страхова остается по-прежнему непонятной.

– Совпадение. Кто-то из конкурентов. Или наехали, а он деньги отказался платить.

– А механизм убийства, Леша, а исполнитель?

– Подкупили кого-то. Либо ту официантку, либо кого-то на кухне.

– Через кухню опасно – еще неизвестно кому попадет.

– А чем они рисковали? Попадет Марине – подозрение падет на Страхова – тоже хорошо.

– Брось, серьезные люди так не ворочают.

– А с чего ты взял, что они серьезные, мало ли дерьма всякого.

– Много. Но всё равно мы сейчас в пустоте. Поехали тот второй ресторан смотреть.

Приехали.

И увидели на стеклянных дверях табличку, что закрыт до четырнадцати часов.

Но внутри что-то мелькнуло, и я начал стучать по стеклу.

Появилась недовольная женская морда, но увидев двух людей в форме, сразу изменилась в лице, и дверь открылась.

– А у нас все на похоронах.

– Мы в курсе, позвольте зайти. – В зале темновато, глаза не сразу разбирают детали. – Вы кто будете?

– Я… я уборщица.

– А Страхова хорошо знали?

– Ну, знала просто. Здоровались.

Зал в другом совсем стиле – консервативном, можно сказать, под ампир что-то вроде. Марине здесь почему-то больше нравилось.

– А невесту его знали, сюда приходила?

– Приходила. Красивая особа.

– А где они обычно сидели?

– Вон там в кабинете.

Леша издает довольное «хе».

А женщина продолжает:

– Там темные стекла интересные такие – что в зале видно, а что внутри не видно.

Похоже, разгадка – отчего там, а не здесь, – найдена: здесь обратили бы внимание, что сели не в кабинете; там можно на людях, и наблюдатель четко подтвердит алиби. Всё выглядит очень продуманно.

Но мне некомфортно внутри, не нравится, чего-то в этой картине недостает.

– А где директорский кабинет?

Женщина показывает куда-то вглубь рукой.

– Ну пойдемте, покажете.

Идти оказывается совсем недалеко, дверь сразу за баром.

– А открыть не могу, у меня ключа нет.

Дальше полутемный коридор, от него, недалеко, проход в сторону под девяносто градусов, что дальше еще, толком не видно.

Но я чего-то ищу глазами…

Мне вообще здесь не нравится.

Может быть, просто от того что нет включенного освещения?

Нет, в том первом ресторане не просто светлей, а еще и приветливее.

Леша рядом нарочито покашливает, это мне демонстрация – «чего тут торчим».

На улице он с удовольствием закуривает.

– Ну, ясно теперь, пошли в тот ресторан, чтобы для алиби засветиться.

– Да, по всем признакам… только поди это всё докажи. И смерть Страхова непонятною остается.

– А я вот как раз подумал – надо сына как следует разрабатывать. Если установим, где он эту лекарственную дрянь покупал, расколем сразу. Надо прежде всего узнать, где она вообще в Москве продается. В московском правительстве что-то вроде аптекоуправления наверняка есть. Слушай, может, я мотану сразу туда?

– Нормальная мысль, давай. А я в контору.

Было у меня смутное чувство, что выудит новенькое Аркадий Николаевич, и когда вернулся на Петровку, смутное это мое превратилось в реальность – короткий звонок с приглашением к ним приехать.

Снова я в обстановке чужой активности, а людей, мне кажется, еще больше, чем в прошлый раз.

Аркадий любезно встречает меня в кабинете, усаживает, и не хочу ли я чаю-кофе.

Я не хочу, хочу быстрее узнать, может быть, появилась «зацепочка».

– Отснимали похороны и уже отпечатали, вот конверт – там всякое разное. А эти две фотографии, посмотрите, тут тот парень, который приходил в ресторан, стоит ожидает у выхода, на самих похоронах не бы. А вот девица, которую он ожидает, какая-то из служащих. Возможно, вам это в чем-то поможет?

– По…

Я запинаюсь, в голове в одну секунду проносятся – светлый коридор первого ресторана с кабинетной дверью в конце… будто я сижу в зале и Марина напротив, зал за ее спиной… управляющий, посланный со странным заданием… парень у входа в зал… серия из Шерлока Холмса…

– Что, Дмитрий?

– Да, поможет.

– Еще наш сотрудник вспомнил одну странную немножко деталь. Страхов сам сходил к бару и принес им два фруктовых коктейля. Ну, или не фруктовых, но с фруктами.

… что же за день такой, Господи, спасибо Тебе!

Взгляд, устремленный на меня, сделался озабоченным.

– Вы в порядке?

– Фу, в полном.

– Что-то поняли?

– Да всё я понял.

Леша очень довольный показывает мне распечатку и что-то туфтит про аптеки с таким препаратом… их мало, проверить по фотографии будет легко.

– Не надо ничего проверять. Вот на этой фотографии девушку видишь?.. Она, почти наверняка, из ресторана, где сегодня были. Шузуй туда и доставь мне эту девицу.

– Зачем?

– Невнимательный ты у меня.

– В каком смысле?

– В таком, что скорей отправляйся.

– Ну ты хоть намекни.

– С любопытной Варварой знаешь, что сделали?

Лешка кладет в карман фотографию.

И бросает мне уже от дверей:

– Вредина!

А я иду к Михалычу.

– Что, Митя, есть о чем о доложить?

– Скоро будет. Но минут через сорок мне понадобится ваш кабинет.

– Допрашивать? Ниточку нашел?

– Веревочку.

– А по какому убийству?

– По обоим.

– Ну-у, лихо, давай-давай.

Возвращаясь к себе, уже по дороге начинаю ощущать неприятную усталость. Это чувство неприятного в конце расследования посетит меня еще много раз, потом притупится, но не уйдет совсем, потому что сажать людей отвратительное дело. Пока ведешь расследование не чувствуешь этого финала, потом он наваливается буквально физически: либо тем, что это такой же человек, как ты, либо давит наличие в человеческом облике чего-то совершенно нечеловеческого, радости от поимки злодеев, поэтому, тоже мало. И отца пробивало, когда вел уголовные дела – то жалость начинала доставать к подзащитному, то мерзость от нечеловеческих действий. Сейчас они с братом всё больше переключаются на хозяйственные споры, и слава богу, не только деньги, и настроение у обоих хорошее.

Угадал я с этими сорока минутами, Лешка звонит с проходной – прибыли.

Велю вести в кабинет и иду ожидать там.

…

Солидно усаживаюсь за начальственный стол.

Через две минуты дверь открывается… девица в джинсах и свитере, за ней Алексей. Рост, фигура у девушки – как я и ожидал.

Доброжелательно улыбаюсь и предлагаю садиться напротив.

– Вас как зовут?

– Катя.

Вынимает платок, но не пользуется, а начинает теребить в руке.

– Лёш, посмотри в профиль. Внимательно, так, посмотри.

Сначала он смотрит без всякой охоты… вдруг приглядывается…

– Ё-моё!

Показываю ему не уходить, сесть сбоку.

Девица начинает волноваться сильнее, дышит через полуоткрытый рот.

– Вы не волнуйтесь, Катя, страшного ничего не планируется. Впрочем… только в том случае, если вести себя будете абсолютно честно.

Волнение у нее не снялось, ответила неуклюжим полукивком.

– А кстати, с сердцем у вас нормально?

– Не-ет… в детстве прооперировали врожденный порок.

– Сейчас всё в порядке?

– Бывает тахикардия.

– На работе знали?

– Один раз мне стало плохо…

– Понял, достаточно.

Лешка сидит с напряженной физиономией – у него еще не связались концы.

– Сейчас, Катя, я буду рассказывать, а вы отвечать – что было так, что не так. Но абсолютно честно. Тогда мы напишем свидетельское заявление, вы будете просто свидетелем, но не обвиняемой. Всё поняли?

Она почти судорожно кивает несколько раз головой.

– Поехали. Какое-то время назад, недельки, что-нибудь, три, Страхов сделал вам интересное предложение: посидеть какое-то время в ресторане под видом его невесты, переодевшись в ее или такое же как у нее платье. В кабинете переодевались?

– Да.

– Дверь служебного входа вам кто открывал?

– Мне дали ключ.

– А Марина ждала в кабинете, и время было четко обусловлено?

– Да.

– В зале вы сидели минут сорок?

– Примерно.

– А как вам объясняли эту маскарадную процедуру?

– Что они хотят разыграть каких-то друзей.

– А обещали вам?

Делает два глубоких вдоха.

– Вы спокойно, спокойно.

– Костюм этот, очень хороший, туфли и двести долларов.

– Ой, блин… – не выдерживает Леша.

– Продолжаем. Сначала вы приняли предложение с удовольствием и, что называется, без задних мыслей, но потом эти мысли появились и, наверное, этому поспособствовал ваш друг.

– Да, он учится на юриста.

– И вы вместе с ним пришли, в конце концов, к выводу, что вашей жизни угрожает опасность?

– Да, совсем уже за день. Но я испугалась отказываться… – она стала подбирать слова, а Леша помог:

– Потому что обладали уже опасной для Страхова информацией.

– Да. И мой приятель, он сказал, чтобы я там ничего не пила и не ела.

– И к вашему появлению в зале, ну, минут через пять, он пришел вас подстраховать?

– Я знала, что им нужен еще бармен.

– А во время их разговора вы переставили коктейли.

– Я ничего такого не хотела, я…

О, слезы.

– Катя, Катя, а мы запишем, вы поменяли коктейли, потому что там было больше фруктов, вы любите фрукты и не очень любите алкоголь.

Пришлось некоторое время подождать.

Потом сквозь оставшиеся слезы тоненько прозвучало:

– Спасибо…

– И вскоре обратным ходом – кабинет, переодевание, улица.

Девушка покивала головой и, вроде, начала успокаиваться.

– Ну, всё, пожалуй. Теперь примерно так и запишем, Только про приятеля писать не надо, коктейли поменяли, когда Страхов выходил в туалет. И про двести долларов не будем.

Леха вынул сигарету и показал, что уходит курить.

Мы все-таки снова сидим в Эрмитаже.

Михалыч почти что пришел в восторг, дело оформлять будем завтра, а сегодня пораньше отпустили с работы.

И мы сидим.

Лешка еще в возбуждении.

– В профиль она действительно вылитая Марина!

– И по фигуре.

– Тоже. Но как ты допер про обмен коктейлями этот? И с переодеванием как догадался?

– С переодеванием ты мне сам две подсказки сделал.

– Какие?

– С Шерлоком Холмсом переодетым. Нам анфас его показывали, а Ватсон на него сбоку смотрел – там волосы, шапка. У меня еще тогда мысль промелькнула, что можно вполне не узнать, и где-то она осталась. А кабинет в первом ресторане, недалеко от служебного выхода, вообще из памяти не уходил, чем-то притягивал. И деталь мелькнула вчера вечером, когда в родной подъезд заходил: что это Страхов, позвонив вдруг от ЗАГСа, управляющего по поставщикам цену сбивать послал, причем с малыми очень на успех шансами? Внезапное что-то, не в рабочем режиме.

Лешка с досадой хлопает ладонью себя по колену.

– Кабинет чтобы был свободным! Именно на это время…

– Я так тогда не подумал, просто вопрос мелькнул. А когда у Аркадия увидел в профиль девицу н фотографии, фишки сами легли в комбинацию и вторая твоя подсказка сработала.

– Какая вторая?

– Что цель слежки совсем другая. Тут слово «совсем» главную роль сыграло. Не для алиби Марины, о чем мы с тобой утром думали, а для алиби Марины, которой в тот момент в ресторане не было.

– Ёлки, как просто, а мне в голову не пришло.

– Зато про другую цель слежки пришло.

– Ну, а с заменой коктейлей?

– Два варианта всего. Страхов мог перепутать стаканы сам, от волненья всякое происходит. Но парень ее явился – ясно, чтобы подстраховать. Значит, подозревали. А что, кроме отравления, могло быть? Вот я выдал второй вариант и попал.

– Дим, ну что же это за парочка такая, а? Ладно, дядя. Но убивать девчонку!

– Не гони, почти уверен, что Марина ни о чем этом не знала. А с какой стати ему ей сообщать?

– Сволочь какая!.. Дальше Михалыч с Моковым будут дело вести?

– И хорошо, нам камень с плеч. Меньше всего хотел бы прессовать эту Марину.

– Да, блин, несчастный по сути ведь человек. Всё есть и ничего нет, а теперь и свобода.

– Ты не очень торопись. Она с хорошими адвокатами упрется: да, намечали шутку с переодеванием, но в процессе она раздумала – просто съездила домой. И чего?

* * *

Во второй половине 2000-х Моков уже будет серьезным генералом, коррумпированным давно и насквозь. И поглядывая на его богатства, в том числе, на огромный трехэтажный особняк, совсем верхнее начальство решит, что он слишком много им «не донес». Найдут какую-то зацепку и посадят. Конфискация в российском законе по понятным причинам не предусмотрена, но опись сделают, и Леша мне расскажет, что среди многих ценных предметов там числятся две большие китайские вазы восьмого века из императорского дворца.

А Рембрандт так нигде и не появился.