Текст книги "Фиктивный брак"

Несколько месяцев подряд Джой Харрисон (она была истинным гением шитья) кроила, сшивала и покрывала вышивкой куски крепдешина и шелка, нежностью расцветок похожие на цветы. Кто узнает, какие – восторженные, наивные – мысли сопровождали каждый стежок? Всякую вещь для своего приданого Джой украшала вышитой собственными руками эмблемой любви – целая папка рисунков этих сладостных символов была собрана ею.

А теперь, что говорить, только прошлой ночью она хотела разорвать свой подвенечный наряд и приданое в клочья и предать огню. Или, еще лучше, сложить все, завернуть в папиросную бумагу, переложив лавандой и сухими лепестками роз, и не трогать, не открывать, пока она, Джой Харрисон, не окажется на смертном ложе. Тогда, а не раньше, она слабым голосом призовет сиделку, расскажет ей, где спрятаны эти прелестные вещи, и попросит похоронить себя именно в них.

Однако планы романтического свойства пришли в противоречие с отсутствием денег на новое приданое и подвенечное платье. Кроме того, напомнила себе Джой, нужно иметь красивые вещи, чтобы не стыдно было сдать их в прачечную и чтобы не ударить в грязь лицом под взыскательным взглядом французских горничных.

Она подумала об этом с горечью. Но обаяние миссис Траверс было столь сильным, что, когда та с искренним интересом осведомилась, какой же у невесты свадебный наряд, и попросила: «Вы должны показать мне ваш наряд и приданое, пока я здесь, ну, пожалуйста!» – Джой ответила, почти не покривив душой: «Конечно, миссис Траверс! С удовольствием!»

Сказав это, она вдруг почувствовала, что впервые в Лондоне после начала целиком поглотившего ее романа с Джеффри Фордом она беседует с другом. И подумала: «Если бы такой была мать Джеффри, он не изменился бы ко мне, не написал бы того письма и я не ввязалась бы в этот кошмар невзаправдашней свадьбы!»

После весьма содержательного для любой женщины утра, проведенного в магазинах, в созерцании витрин, после клубничного мороженого у Баззарда Джой вернулась на Харли-стрит. И здесь за ланчем наступила внезапная неожиданная реакция.

В ее неспокойном сердечке возникло сильнейшее раздражение – нет, не по отношению к миссис Траверс, умной, озорной и неизменно доброй, а по отношению к ее сыну.

У этой обаятельной женщины, одной из немногих, чья жизнь доказывает, что не все люди взрослеют и стареют, был совершенно непохожий на нее сын.

Он сидел во главе стола, ел котлету, запивая ее минеральной водой, сидел такой солидный и невозмутимый, и в голове у него были только аэропланы. Оказалось, что возлюбленную «Мот» пристроили к одному из приятелей Джока Мюрхэда и там премного довольны ею.

– О, когда вы обоснуетесь и утвердитесь во мнении старых леди, вам нужно будет купить другой самолет, – сказала миссис Траверс и спросила, брал ли Рекс Джой с собой в воздух. – Как, никогда?

– Нет, и меня тоже никогда, – вставил свое слово Персиваль Артур. – Послушай, бабушка, это все-таки несправедливо. Мне уже пятнадцать лет, как вы знаете. Дядя Рекс, когда ты разрешишь мне оторваться наконец от земли?

– Еще не скоро, старина.

– Надеюсь, Джой хотя бы видела, как ты летаешь, Рекс? Нет? О! Вы знаете, он прилетал ко мне в Суррей месяц назад. Я полдня его высматривала… Дорогая! Это было так волнующе! Сначала – маленькая точка в небе, потом – что-то похожее на скользящую ласточку, которая становилась все больше и больше, и вдруг – вы не успели еще ничего сообразить, – а белокрылый самолет уже приземляется на поле, и это так странно, когда из него вылезает огромный длинноногий мальчик, столь хорошо тебе знакомый, и в одной руке у него карта, а другой он стягивает с головы кожаный шлем.

Казалось, мать летчика все еще наблюдает эту волнующую картину. Но девушка, которая собиралась выйти за него замуж, с внезапной злобой подумала: «Чтоб ты упал и сломал себе шею! Отчего эта милая миссис Траверс так с тобой носится? И с этими глупыми полетами, и со всем остальным. Тебе бы только себя показать!»

– Джой, подвиньте мне, пожалуйста, тосты, – попросил Персиваль Артур.

Джой протянула руку, и этот жест сыграл большую роль в последующих событиях.

Что скажешь о паре венчальных колец?

(Спросил его я.)

Цепи для скованной пары сердец…

(О, мама моя!)

Суинберн

Взгляд миссис Траверс упал на прелестную руку девушки.

– Ты не подарил ей кольца после обручения? – удивленно попеняла она сыну. Тот, застигнутый врасплох, выглядел смущенным: его опять поймали на каком-то ужасном пустяке типа медового месяца и так далее, которого он не смог предусмотреть. Он поспешно ответил, что у них пока не было времени для таких пу… то есть не было времени пойти и выбрать кольцо.

– Он совершенно забыл об этом, – неожиданно для себя кротко заметила Джой.

Траверс послал ей через стол суровый предостерегающий взгляд и сухо предложил:

– Может быть, нам прямо сегодня пойти на Бонд-стрит и поискать что-нибудь там – если у тебя нет других планов?

– О… А стоит ли? – ответила Джой с прежней кротостью и одновременно скрытой радостью оттого, что он опять совершил промах. – Вряд ли стоит надевать кольцо после обручения, ведь осталось всего лишь две недели и четыре дня до свадьбы, тогда обменяемся настоящими обручальными кольцами, кстати, я вообще не люблю носить колец!

Траверс сердито молчал.

Его мать, глядя на свою руку, белую, с розовыми ногтями, с несколькими старомодными кольцами на пальцах, хотела было сказать, что она надеялась подарить будущей жене Рекса свое кольцо с рубином и бриллиантом, «хотя, может быть, современной девушке оно покажется старомодным?», но слова застыли у нее на губах. С тихим звоном серебряных браслетов ее рука упала на колени. А глаза омрачились обидой. Она была неисправимым романтиком; для нее за каждой помолвкой в ее семье стоял захватывающий роман (она была страстной пожирательницей романов), словно бы сошедший со страниц книги и материализовавшийся перед ней. Но в этом романе не было, нет, не было строк, которые она хотела там прочесть! Это ужасно, ужасно!

Ее любимый Рекс, который должен был бы сейчас купаться в своем счастье, предложил пойти выбирать обручальное кольцо малышке Джой (она действительно прелестный ребенок) таким тоном, словно он собирается заказать новый рентгеновский аппарат! Такого не должно быть! Но нет! Это всего лишь размолвка любящих сердец! Миссис Траверс ухватилась за эту идею. Вот почему Рекс так холоден, вот почему малышка Джой уверяет, что вообще не любит носить колец.

– Ну! Это неправда, – начал Персиваль Артур Фитцрой, но счел за благо утопить конец этого замечания в добром глотке лимонада со льдом. Он был в меньшей степени enfant terrible, чем друг их дома доктор Сэксон Локк, и он решил, что лучше не вспоминать о кольце с граненым большим голубым камнем, которое она носила до последнего времени.

Чуть позже Джой опять сидела за своей машинкой и печатала письмо доктора Траверса старшей из двух леди во Францию, кончавшееся формальным выражением надежды, что в ближайшем будущем он будет иметь счастье познакомиться с ними лично. Вдруг доктор Траверс сказал:

– В отношении обручального кольца. Вы знаете, мне кажется, будет гораздо приличнее, если вы все же будете его носить.

– Вы думаете? – покорно ответила Джой. Она колебалась: сказать ли, что у нее нет кольца, или пойти ли ей сейчас к «Голдсмиту и Силверсмиту» приглядеть, что там есть подешевле. В итоге она так ничего и не сказала, лишь с покорным видом опустила голову и потупила взгляд.

Траверс смотрел на Джой, пытаясь понять ее молчание.

Какие чувства питал он к девушке, с которой вступил в столь необычные отношения? Пожалуй, от профессионального безразличия вплоть до злой досады, порой, правда, испытывал удивление, порой смущение, иногда жалость, сочувствие и очень сильное раздражение (оно нашло выход в словах: «Наглый дьяволенок», впрочем, не произнесенных вслух). Вслух он произнес с холодной вежливостью, доводившей до слез его предыдущую секретаршу:

– Итак, если вам удобно, мы можем прямо сейчас отправиться к ювелиру. Будьте любезны, наденьте шляпку, а я тем временем вызову такси.

– Хорошо.

Невинный тон и манеры, которых она придерживалась все эти месяцы, – «высококвалифицированная секретарша». Она направилась к двери, затем резко повернулась, так что доктор Траверс, взявший было телефонную трубку, выронил ее и спросил:

– Что такое?

– Ничего.

Всего лишь воспоминание. Джой до боли сжала кулачки, безмолвно крича: «О, только не это! После всего, что было! Джеффри! Тот день, когда ты повез меня к Картье! Эти витрины, эти белые бархатные подставки в виде женской шеи… Жемчужное ожерелье, которое ты обещал подарить мне в день свадьбы, если „Ловушка“ хорошо пойдет в Америке. Вежливые приказчики: „Кольцо для невесты, сэр? Пожалуйста!“ И как нам было весело выбирать мой сапфир!..»

Отогнав воспоминания прочь, она продолжала:

– Я подумала, что, если вы попросите прислать посыльного с несколькими кольцами, чтобы мы смогли выбрать, это отнимет гораздо меньше времени.

Опять за ее безупречным поведением Траверс почувствовал тайную боль. Странное существо! Сначала она его дразнит, потом ведет себя как загнанный зверь. Что за этим стоит? Может быть, это связано с ее помолвкой с Фордом, которую она разорвала? Лучше не спрашивать. Проще не знать. Однако нельзя игнорировать тот факт, что она избегает вылазки за кольцами как черт ладана.

Ну что ж, ну что ж! Он согласился, что ее предложение сэкономит время, позвонил первому попавшемуся крупному ювелиру, и, пока он отдавал распоряжения, она не без иронии сказала:

– Я могу пока окончить письма, – и заняла свое место за машинкой.

Он решил поговорить с ней об этом.

Позже явился посыльный от ювелира с полудюжиной колец в коробочках, со своими советами, комментариями, рассуждениями о камнях, «которые всегда смотрятся хорошо», о моделях, которые, пожалуй, «не вполне подходят такой юной леди, они, скорее, для второго брака леди постарше». Многое зависит и от кольца, которое будет надето в день свадьбы – каким оно будет? Очень тоненьким золотым? Платиновым? Сапфиры особенно хороши. Да и бриллиантами трудно что-либо испортить. Чужой убеждающий голос звучал в полном молчании.

– Мужчины вопросительно смотрели на девушку, которая сидела за столом, где лежало шесть коробочек, и, казалось, совершенно ими не интересовалась.

– Ну? – произнес доктор Траверс.

Джой подняла голову, выведенная из глубокой задумчивости. (Она с ужасом думала: «А что, если они прислали того самого человека, который продал нам то, другое кольцо?»)

– Ну, которое вы выбрали?

– О! Мне нужно выбирать?

– Естественно, – ровным голосом сказал Траверс, а посыльный профессионально заулыбался. – Выбирайте, какое вам больше нравится.

– Да.

Не медля ни секунды, потому что она уже увидела голубой блеск этих памятных сапфиров и уже ощутила боль в сердце, Джой решительно протянула руку, взяла наудачу одно из пяти, первое попавшееся… да, это. С двумя асимметричными бриллиантами. Так. Она стиснула зубы и надела кольцо.

Очень необычно, читалось во взгляде ювелира. Чтобы леди сама надевала себе на палец обручальное кольцо?

Но Траверс избегал его взгляда, а Джой, полюбовавшись минуту на выбранные бриллианты, украсившие средний палец ее левой руки, напряглась от мысли о том, что меньше чем через неделю… И уронила руку на колено, опять впав в задумчивость. Рекс Траверс вынул чековую книжку и авторучку, закончил дело и пошел провожать посыльного.

– Всего хорошего. Большое спасибо. Да, все в порядке. (И мрачно думал, о каком порядке может идти речь, если, подписывая чек на оплату драгоценностей, тем самым вынуждает себя просить взаймы у доброго друга Локка в счет будущего жалованья.)

– Всего доброго, сэр! Вы позволите мне выразить наилучшие пожелания вам? Всего доброго, мадам!

– До свидания, – сказала Джой.

– До свидания. – И Рекс Траверс передал посыльного Мери, вернулся в комнатку секретаря, закрыл за собой дверь и подошел к столу, за которым сидела его нареченная, глядя на новое кольцо так, словно это были бородавки.

— Послушайте, – без промедления начал он. – Я должен сказать вам, что так не пойдет. Так не пойдет, вы понимаете.

Это, очевидно, смутило ее. Она сидела, очень прямая и напряженная, широко открыв глаза.

– Вы имеете в виду нашу помолвку и свадьбу…

– Я не имею в виду нашу помолвку. Она уже случилась. Вы понимаете, о чем я говорю. Я имею в виду вашу манеру вести себя.

Она приоткрыла полные нежно-розовые губы, словно желая повторить: «Мою манеру?» – но наткнулась на его строгий и суровый взгляд, предупреждавший, что сейчас этот человек не потерпит ерунды. Сомкнув губы, она ждала, ощущая приливы беспомощности и раздражения. К тому же она слегка побаивалась этого человека.

Он твердо повторил:

– Вы понимаете, о чем я говорю. Вы ведете себя так, словно выходите за меня замуж не по своей воле. И всячески показываете это окружающим! Наш союз должен казаться – ну, нормальным! С профессиональной точки зрения мне сильно повредит, если мои пациенты заподозрят правду. Мы приедем на новое место – когда, кстати?

– Меньше чем через три недели. – Она постаралась, чтобы голос звучал бесстрастно.

– Да. И представьте себе, что эти мои э… патронессы поймут, что в семейной жизни их врача что-то не так. (Оставим за скобками вопрос, имеют ли они право на этот интерес, но он возникнет – хорошо это или плохо. Частная жизнь доктора, как и священника, не есть только частное дело доктора!) Если эти леди подумают, что моя жена вынуждена была вступить в фиктивный брак… после стольких трудов все рухнет. Для вас, для меня и для мальчика. Так что не лучше ли на время оставить свои амбиции? Безусловно, вы понимаете, что я имею в виду.

– Да, понимаю, – согласилась Джой. Он был совершенно, ну совершенно прав. Она вела себя как девчонка и даже хуже. – Вы имеете в виду то, что я заключила сделку и теперь должна выполнять ее условия? Вы имеете в виду, что я недостаточно хорошо играю свою роль?

– Честно говоря, да. – В глубине души Рекс Траверс испытал большое облегчение от ее прямоты и искренности. Необыкновенное существо; эта ее дружелюбная честность – качество, не часто встречающееся у людей, у женщин в особенности. Женщины не таковы (он основывался на своем личном опыте). Как врач, он находил множество биологических оснований для присущей женщинам постоянной, нелогичной, разнообразной лживости – или, чтобы сказать помягче, стремления уклониться от правды, тут и классическое кокетство, «счеты кухарки». У них множество достоинств, но в их число, как правило, не входит честность ни на словах, ни на деле. Особенно с мужчиной. Но эта девушка – исключение. Потому ли, что она недостаточно женственна, потому ли, что она не видит в нем мужчины?

– Простите меня, – сказала она серьезно и холодно. – Я должна была вести себя иначе.

– Пожалуй. В будущем, я надеюсь, вы будете осмотрительнее.

– Да, я постараюсь, доктор Траверс.

Он быстро повернул голову. Она добавила это «доктор Траверс» из бравады? Он решил – он был почти уверен, что нет. Однако ее оплошность почувствовали они оба; неловкость повисла в воздухе, и от смущения почти одновременно они сказали: она – уже без обращения – «Да, я постараюсь», а он:

– Вы знаете, мне кажется, если вы не возражаете, вам пора научиться называть меня по имени.

Она послушно кивнула.

«Черт побери, – с внезапной яростью подумал он. – Это тоже бравада? Или нет?»

Он посмотрел на девушку. Вся она, с макушки каштановой головы до маленьких ступней, была воплощением послушания.

Она сказала:

– Да. Я запомню.

Он не мог понять: неужели все эти сложности, тонкости и прочие странности ее манеры возникают из-за намеченной акции, в наше время не более интимной, чем рукопожатие?

– Вы знаете мое имя?

– Да, Рекс.

Невозможно передать, с каким выражением – точнее, насколько без выражения – она это произнесла! Так, как если бы ее спросили, который час, и она ответила бы: «Четыре». Так, как если бы ее спросили, чего ей подать к чаю, и она ответила бы: «Молока». В свое односложное «Рекс» она вложила примерно столько же человеческого тепла и интереса.

Он нахмурился. Он уже понял, что в этом механизме что-то не так. И мисс Джой Харрисон из секретарши и случайной невесты превратилась для него в пациентку, то есть объект внимательного и заботливого изучения. Он подумал: «Душевное расстройство. Ей нужна смена обстановки. Новое окружение, знакомства, занятия – чтобы встряхнуть ее и разрушить ту стену деловитости, спокойствия и иронии, которой она себя окружила, совершенно неестественную для столь молодой-девушки. Нужно вытащить ее из этой скорлупы».

Негромкий звук прервал его размышления. Новое обручальное кольцо соскользнуло с ее пальца и упало на натертый до блеска пол. Рекс Траверс устремился было поднять его, но Джой оказалась проворнее. Она снова надела кольцо на палец.

– Эта штука велика вам?

– Это не имеет значения! Я обмотаю его шелковой ниткой, – Джой взяла следующую пачку конвертов. Рекс Траверс наблюдал за игрой бриллиантов на ее пальце, там, где раньше вспыхивал средиземноморской лазурью сапфир. Да, у нее красивые руки. И ловкие. Но еще полудетские: ей всего двадцать два.

Секунду помолчав, он сказал – серьезно, спокойно, мягко:

– Могу я кое-что добавить?

– Конечно.

– Ну, так вот. Я понимаю: то, что я сделал в тот день, ставит нас обоих в очень неловкое положение. Нам может быть очень трудно, и нам будет трудно. Поэтому – не кажется ли вам, что будет легче, если мы станем друзьями?

Глава одиннадцатая
РЕШЕНИЯ

Ох, девушки, я только с ней,

Одной из всех.

Киплинг

Вто время когда на Харли-стрит происходил этот разговор, в Риди-коттедж бурлил водоворот гостей, которые съехались на пикник к Пэнси Форд и после ланча остались – кто поиграть в теннис, кто просто отдохнуть и поболтать… На свежем воздухе шли обычные беседы на обычные темы: скандалы, спектакли… («Но почему же запрещать, я вас спрашиваю?.. С таким же успехом можно запретить романы Джеффри… О нет; это помогает легче относиться к жизни… Не нужно быть таким серьезным!.. Вот почему они начали с запрещения „Юного Вудли“. Он слишком серьезно воспринимал зло, приносимое системой общественных школ! Никто бы не возразил, если бы они сделали балет, представляете, какой благодатный материал: эдакий балет горничных, с Лидией в роли старшей горничной!»)

Здесь же назначалось число, на которое Фордов приглашали смотреть поло в Херлингхэме.

– Чудесное развлечение, – ворковала Пэнси.

– Не забудьте приехать, по своему обыкновению, – волновался приглашавший, и Пэнси вынимала свой крошечный блокнотик и с кокетливым «Вот!» записывала на совершенно чистой странице: «Херлинг-хэм, 3.30», говоря при этом:

– Я чувствую, это будет один из самых замечательных дней в нашей жизни!

(Позже она вспомнит свои слова.)

Джеффри Форд (если разделить мир, согласно классификации Макса Бирбома, на хозяев и гостей, он превосходно исполнял функции хозяина), Джеффри Форд старался быть очаровательным со всеми этими болтунами. Он свободно развалился в кресле, закинув ногу на ногу и изящно обхватив тонкой кистью тонкую лодыжку, поддерживал легкую беседу о первой любви и о литературе с самой красивой из наличествующих женщин, но при этом он чувствовал себя попугаем чревовещателя, который ненатуральным голосом произносит слова под строгим взглядом человека, своего хозяина.

Настоящий же Джеффри страстно желал, чтобы все, кто его слушает, включая и маму, и его красивую поклонницу, вдруг исчезли, чтобы их скорее отвезли в город, на их «обед у Иви», в их театр, в их дансинг. Настоящий Джеффри уже во второй раз на этой неделе шел на попятный и оправдывался.

– Эти страшные сказки для рождественского номера преждевременно испортят автору все лето, – закончил он; после чего ушел в сад, к розам. Разумеется, не за сюжетами рождественских сказок в пять тысяч слов, он просто хотел подумать о том, как приблизиться к Джой Харрисон и объяснить ей, что он опять решился на мужской поступок.

Пойти к ней, попытаться ее увидеть? Возможно. Но он вспомнил, что не знает даже, как зовут этого мрачного доктора с Харли-стрит, у которого она сейчас работает. К сожалению, у нее в Челси не было телефона. Конечно, он мог все-таки отправиться и ждать ее там, пока она не придет с работы… Но этот план ему не понравился. Неартистично. Нет, лучше он напишет другое письмо. Например, такое: «Милая Джой! Отвечая на мое последнее письмо, ты написала мне, что надеешься, что мы всегда останемся добрыми друзьями. И вот я пишу тебе, чтобы спросить: не выберешься ли ты пообедать и потанцевать с твоим добрым другом…»

Нет, не так, думал он. Потому что все это насчет «добрых друзей» может восприниматься как общее место. Пожалуй, будет гораздо лучше, вызовет гораздо больше уважения, если он откроет карты и напишет, что то письмо было ошибкой, что он поступил как последний осел и очень об этом сожалеет.

Или послать телеграмму?

Бродя по саду среди цветущих грушевых деревьев, он представлял себе, как сделает либо то, либо другое.

По-приятельски озорное?..

И все-таки более откровенное?..

А может, лучше телеграмма?..

Одно он решил твердо: он должен вернуть Джой.