Текст книги "Фиктивный брак"

С чем мы его и оставим.

Вернемся в приемную на Харли-стрит, где человек, кольцо которого носит Джой, предлагает ей:

– …не кажется ли вам, что будет легче, если мы станем друзьями?

Не дожидаясь ответа (лишь краем глаза заметив, как слегка расширились от неожиданности ее глаза цвета японского ириса), он продолжал тем дружеским тоном, каким говорил раньше только с матерью и с племянником:

– Послушайте, представьте себе, что не существует этого дьявольского условия, которое позволяет мне получить практику. Или, скажем… – Тут он позволил себе легкую улыбку. – Что я уже женат. Женат на другой, и Персиваль Артур – мой сын. И что теперь Мы собираемся во Францию, и вы едете с нами просто продолжать работать. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Вы имеете в виду, что я еду в качестве вашей секретарши.

– Совершенно верно. Ну, так же, как и здесь. Там мы будем представлять одну из многих маленьких колоний англичан, которые повсюду встречаются на Ривьере. И в этом качестве мы должны сблизиться – почти как семья. Мы должны подружиться – ну, как вы с мальчиком.

– Да, – согласилась Джой. Она произнесла лишь это слово, но мысленно добавила: «Но что же делать? Персиваль Артур – милый мальчик, а вы – зрелый мужчина того типа, который я нахожу несимпатичным. Мне нравится Персиваль Артур; когда он болел, я ухаживала за ним, как поступила бы любая женщина на моем месте, кто бы ни болел: мужчина, женщина, ребенок. Мы сближались с ним постепенно, уже много недель мы приятельствуем. Вы же – просто человек, за которого я должна выйти замуж, и я не понимаю, почему вы хотите другого к себе отношения?»

Рекс Траверс опять заговорил, легкими и решительными шагами расхаживая по тесной приемной. Два шага – поворот, два шага – поворот, и Джо подумала: «Лучше бы он сел! Заполняет собой комнату, и мне кажется, что меня заперли в одной конуре с датским догом».

– Да, вот что я хотел сказать. Воспринимайте это именно так, по крайней мере, когда мы вдвоем. За границей не будет так уж плохо! Многие англичане добровольно выбирают жизнь там. Может быть, нам посчастливится встретить людей более интересных, чем… пациенты. Вы умеете плавать?

– Да. И очень люблю.

– Хорошо! Там все условия для этого. – Ободрительные ноты в его голосе тяжело подействовали на Джой. Она подумала: «Он разговаривает со мной как со своими старыми глупыми пациентками. „А вы вообще любите возиться в саду, леди „Прошлый век“? Прекрасно! Занимайтесь своим садом и вообще всем, что заставляет вас находиться на свежем воздухе!“» – Вы обнаружите, что там есть чем заняться. Я слышал от матери, что вы не питаете отвращения к домашнему хозяйству, ведению дома и вещам такого рода.

– Да, я люблю заниматься домом.

– Отлично! – воскликнул он, не предполагая, что в ее душе опять проснулся разбивающий сердце голос: «Джеффри, „берлога мужчины“! Я хочу заниматься твоим домом, для тебя!»

Тогда все должно быть не столь уж неприятно, – закончил он.

Он из кожи вон лез, чтобы найти хоть какие-то зацепки для налаживания отношений. Он честно хотел завоевать ее доверие. Он старался – как с трудными пациентами. Как правило, ему удавалось заставить женщину поверить, будто он о ней заботится. Как правило, в конце концов они поддавались его речам.

И Джой вдруг тоже почувствовала, что готова поддаться. Он был, как и говорил Персиваль Артур, добрым!

Но сердце ее ожесточилось; она не позволит разговаривать с собой как с больной, она напомнит ему, что их брак – фиктивный! Внезапная волна ответного тепла схлынула, как не бывало. Ее сердце ожесточилось, когда он говорил, что «там» им будет не слишком плохо и, по крайней мере, они сохранят работу.

– Я буду работать по-прежнему с половины десятого до половины пятого? – спросила она.

– Нет. О, нет! Послушайте, не надо так…

– Лучше все же определить время моей ежедневной секретарской работы.

– Ну, мы можем сделать это позже, – ответил он, несколько упав духом. – Возможно, там будет меньше работы, чем на Харли-стрит. Мы поговорим об этом, как только приедем и устроимся.

– Хорошо. И мое жалованье…

– Конечно, – сказал он. Его попытка наладить дружеские отношения натолкнулась на вполне определенные напоминания о часах работы и заработной плате. Что она хочет сказать? Но он пойдет ей навстречу во всем, в чем только возможно. Он постарался вложить это в свой дружелюбный взгляд, но натолкнулся на ее суровые, отсутствующие глаза. – Ладно. А в остальном, Джой…

Ни малейшего намека на осознание того, что он впервые назвал ее по имени. (Два шага – поворот, два шага – поворот.) Он закончил:

– А в остальном я прошу вас видеть во мне друга, к которому вы, естественно, можете обращаться как к другу. Хорошо?

– Хорошо, – сказала Джой Харрисон.

Но, Боже, что за глаза у этой странной девушки! Они живут отдельной жизнью, и их выражение совершенно не соответствует этим полным покорности словам. А это замкнутое личико, эта напряженная гордая поза!

Если Рекс Траверс и почувствовал ее сопротивление, то не подал вида.

– И в знак этого мы пожмем друг другу руки, – мягко заключил он и протянул руку Джой.

Она подала свою.

Если взгляд порой говорит больше, чем слова, то прикосновение еще красноречивее. Ее рука ответила: «Нет! Я не обещаю быть твоим другом! Ни сегодня, ни через три недели – никогда!»

Глава двенадцатая
РАЗОЧАРОВАНИЕ

Сватовство – хорошо, да недолго длится.

Пословица

Тем не менее в романтической душе бабушки Траверс росло разочарование. Потому что при всей вежливости, нежности и любви к ней ее прекрасный Рекс и его маленькая Джой не были тем, что она называла счастливой парой.

Чем больше она думала об этом, тем меньше говорила. Одна из причин, почему она сохранила доверительные отношения со своими выросшими детьми, была та, что она никогда не лезла им в душу. Она была из тех редких женщин, для кого самым страшным было – оскорбить чьи-то чувства, поставить кого-то в неловкое положение, даже если этот кто-то входил в число ее родных и близких. Любое вмешательство она расценивала как надоедливость. Бабушка никому не надоедала. Она думала.

Что же все-таки произошло между Рексом и этой девочкой? Кажется, это не просто размолвка?

На второе утро пребывания бабушки на Харли-стрит Персиваль Артур вторгся на территорию кухни.

– Вон отсюда! – протестовала хозяйка этого района в переднике. – Ты прекрасно знаешь, что я не разрешаю никому заходить на кухню, пока ланч еще не готов!

– Ты насладишься тем, что я не буду заходить к тебе на кухню, через три недели. И тогда ты заплачешь, но будет поздно! Я буду уже во Франции, на кухне у французской кухарки, и буду делать там что мне заблагорассудится! Так что позволь мне снарядить поднос с бабушкиным завтраком; пока можешь! Я знаю, что она любит! Порридж, немного тостов, немного масла, немного мармелада. Так, готово! Пишите письма!

Бабушка Траверс имела обыкновение завтракать в постели. Во время завтрака она, откинувшись на подушки, вся розово-бело-серебристая, в кружевном чепце с атласными лентами и в розовом бархатном халате, отороченном лебяжьим пухом, давала аудиенцию всем своим домашним.

Ее внук нашел своего дядю Рекса уже сидящим на краешке ее кровати. Одеяло было завалено конвертами, – миссис Траверс принадлежала к быстро исчезающей породе людей, любящих и умеющих писать письма. В тот же день, когда она получала письмо, она отсылала на него ответ. Конверты, надписанные ее почерком, таким же ясным и приятным, как звук ее голоса, составляли неотъемлемую часть жизни обширного круга ее корреспондентов, столь же необходимую, как, к примеру, соль на столе. Ее письма, несущие добрый Дух дома, заполненные описанием семейных событий, летели в Индию, в Канаду, в Австралию; и по английским адресам ее детей… и издалека, из-за моря – из Австралии, Индии и Канады к ней летели ответы – бледные конверты, словно перелетные птицы.

Рекс Траверс читал одно из этих писем и слушал, как его мать вполголоса читает другое. Его лицо в полной мере выражало то, что он чувствовал, а именно горячее желание, чтобы учиться писать разрешали одному человеку на миллион. Ибо каждый научившийся держать перо так и норовил сунуть нос в чужие дела! Почему тетушка Ида убеждает его мать в том, что та должна быть счастлива видеть дорогого Рекса остепенившимся… какое, к черту, дело его кузине Хильде до того, как выглядит «эта девушка» (как раз подобное место читала миссис Траверс), и «понимает ли она, как ей повезло? Должна понимать, если она благоразумна».

– Ха! Благоразумна – это именно про Джой! – провозгласил Персиваль Артур Фитцрой, ставя поднос с завтраком на ночной столик. – Не то, что тетя Ида в свое время. Тетя Ида устраивала жуткие представления… (Да, конечно, могу, но я уже достаточно взрослый, чтобы помнить то, что мне следовало давно забыть.) Джой не позволяет себе ничего подобного! Если ничего не знать, можно подумать, что дядя Рекс – последний человек, за которого Джой вынуждена выйти замуж!

Рекс пронзительно взглянул на него. Что? – Глупо, милый, глупо, – запротестовала бабушка Траверс, но в глазах ее внезапно вспыхнуло волнение, и, чтобы скрыть его, она повелительно добавила: – Открой окно! Нет, снизу, так, чтобы воробьи могли залететь. Сядь-ка вот здесь, чтобы не спугнуть их, и не говори чепухи, Персиваль Артур. – Бросив горсть крошек от завтрака на натертый до блеска пол возле окна, она решительным жестом своей длинной руки как бы отмела мысль о том, что невеста ее сына «благоразумна».

– Но, бабушка! Ты только посмотри на нее! Она ведет себя совершенно так же, как тогда, когда просто работала на него!

– Это значит, – сурово объяснила миссис Траверс, – что Джой не из тех людей, у кого сердце нараспашку. И вовсе не означает, что она не любит. (В это короткое слово времен ее молодости она вкладывала смысл, для прояснения которого поколению фрейдистов понадобились многие тома по психоанализу, разным комплексам и сублимации.) Когда ты станешь взрослым, может быть, наконец, поймешь, что я имею в виду!

Изобразив на лице величайшее достоинство, она откинулась на подушки. Раздался серебристый звон индийских браслетов, которые всегда украшали ее запястья, и Рексу Траверсу вспомнилось – это было одно из первых его детских воспоминаний, – как она снимала эти браслеты и со звоном рассыпала их по ковру детской их старого дома, чтобы его сестра Марджи, тогда совсем малышка, учившаяся ползать, тянулась к ним пухлыми ручонками: «Надо собрать мамины браслеты…»

А теперь сын бедной Марджи запротестовал:

– Бабушка! Взрослые всегда почему-то думают, что если человеку не исполнилось еще двадцати лет, то он ничего не понимает! Я отлично знаю, что ты имеешь в виду! Ты думаешь, что Джой как та дама из одного лимерика – он совсем приличный, дядя Рекс! Один из немногих абсолютно приличных! – И он продекламировал:

Своей добродетельной рожей

Могла заморозить до дрожи.

В гостиной она

Была холодна,

Зато в будуаре… О Боже!

– Вот так, – откомментировал Рекс Траверс. – В Мьюборо все по-прежнему. Я услышал это там в самом первом семестре.

– А я – еще раньше, – слегка улыбнулась миссис Траверс. – Я слышала это еще от моего брата, твоего дяди Персиваля, когда он учился в Сэндхерсте.

– Прошу прощения, – извинился Персиваль Артур Фитцрой, вскочил, легконогий, и убежал, как всегда оставив на лицах взрослых улыбку.

И хотя Рекс Траверс был по горло занят предотъездными делами и пытался в три недели переделать столько работы, на которую в обычное время ушло бы не меньше трех лет, с каждым днем беспокойство его все росло.

Проклятая «помолвка» поставила его перед необходимостью переделать множество вещей, о которых он «не договаривался». Он никак не предполагал оказаться в ярком свете юпитеров, точно они с Джой кинозвезды и теперь выступали в паре на потеху почтеннейшей публике.

Девушка обещала играть лучше; он признавал, что она действительно играет лучше, но если даже мальчик заметил что-то, то вряд ли все же достаточно хорошо, чтобы кого-либо обмануть. И что же? Все вокруг начнут подозревать, что жена доктора несчастлива в браке?

Это ужасно.

Но, как он заметил, девушка и впрямь несчастна…

Он все сильнее сомневался в успехе этого безумного предприятия.

Может быть, спросить, не передумала ли девушка?

А если передумала, как быть – все дело зашло уже так далеко, все приготовления закончены, все определено, билеты заказаны, деньги заплачены.

Невозможно!

Так что же делать?

О Господи, чтобы все как следует обдумать, мужчине всегда требуется слишком много времени!

Женщины же (даже если они, подобно миссис Траверс, не любят вмешиваться в чужие дела) по-своему ускоряют решение проблем.

– Джой, дорогая!

В тот же день, когда Джой собралась выйти из дома по поручению, связанному с замком дорожного сундука Персиваля Артура (ибо комната мальчика являла собой груду обломков самых разных вещей), и была уже в шляпке, в перчатках и с портфелем, миссис Траверс окликнула ее, затащила в уголок возле двери на лестницу черного хода и смущенно пробормотала:

– Джой, можно вам задать один вопрос? Ответьте, пожалуйста, чистую правду…

И она замолчала, не зная, с чего начать, то ли вовсе не начинать, так что Джой даже ободрила ее:

– Спрашивайте меня о чем хотите!

Но Боже! Как могла эта романтическая натура произнести вслух вопрос, который терзает сердца всех матерей, если только они не похожи на Пэнси Форд? «Девочка! Ты действительно любишь моего мальчика?»

Все же бабушка Траверс этот вопрос задала – и вот в какой форме:

– Джой, дорогая, вы действительно, честное-пречестное слово, хотите… замуж?

Джой этот вопрос поверг в шок. Неужели Траверсы догадались, как она ненавидит свою роль? Неужели они решили: «Ну что ж, нечего продолжать этот фарс с женитьбой»? Неужели конец всему? В этот момент Джой и представить себе не могла ничего страшнее такого поворота событий. В ее широко раскрытых глазах мелькнул ужас; в панике Джой торопливо забормотала:

– Замуж? Конечно, я хочу замуж! Я очень хочу замуж! Только перед свадьбой так…

– Я знаю, дорогая, знаю. Все время не по себе… И потом, этот жуткий беспорядок в доме…

Миссис Траверс сделала забавную недовольную гримаску в адрес разоренного холла с невыцветшими квадратами на месте уже снятых и упакованных картин.

– Ненавижу переезды! Они унижают дом. И все эти разговоры и повышенное внимание к вам, наверное, заставили вас почувствовать…

– Я никогда не чувствовала себя более ужасно, миссис Траверс!

– Джой, каждая девушка проходит через это. Я называю это «невестиной лихорадкой». Но, милое дитя, потерпеть осталось всего две недели! И все это кончится, и вы будете далеко отсюда, вдвоем, в окружении новых, чистых и красивых вещей! О, я буду с радостью думать о вас… А пока радуйтесь тому, что вам не придется ждать годы – ведь некоторые люди помолвлены годами, а две недели пролетят очень быстро!

– Радоваться? Да я бы просто не вынесла долгой помолвки! – воскликнула Джой и глубоко вздохнула.

Обменявшись нежным рукопожатием с миссис Траверс, она поспешила прочь, оставив мать Рекса в блаженном убеждении, что девушка тверда сердцем в своей любви к ее сыну и желании стать его женой и что просто процедура помолвки повергает это юное существо в легкий ужас.

С облегчением и радостью, отбросив вмиг все сомнения, бабушка Траверс вернулась в гостиную писать письма. И была весьма удивлена, увидев там своего сына, который стоял, прислонившись спиной к камину. Его лицо было мрачно.

– Так вот, мама…

– О, мой мальчик, что случилось? У тебя плохие новости?

– Я только что получил письмо от этих дам во Франции.

– Нет, только не говори мне, что все расстроилось! – В волнении бабушка так резко схватила его за руки, что все ее браслеты зазвенели. – Не говори мне, что тебе отказывают в этой практике!

– Наоборот. С практикой все в порядке. Грей, который служит у миссис Симпетт сейчас, должен внезапно уехать, разорвав контракт, его срочно вызвали в Англию: этого требуют интересы его семьи. Но старая леди (он развернул лист бумаги, подписанный: «Искренне ваша Энни Симпетт») хочет, чтобы я начал работать у нее как можно раньше. – Он прочел: – «Не представляю себе, как я останусь без собственного врача, когда мои нервы в таком состоянии. Сочту величайшей любезностью со стороны доктора Траверса, если он сочтет возможным приехать сюда со своей женой как можно скорее».

– Это замечательно, дорогой! Потому что это значит, что ты должен это сделать, правда? Я так понимаю, что ты собираешься устроить очень скромную свадьбу – ну, так она и будет скорой и скромной, вот и все! Все очень просто!

Просто? Рексу Траверсу, наоборот, казалось, что с каждым днем ситуация усложняется. Он чувствовал себя виноватым еще и в том, что обманывал свою мать. Относительно других он был спокоен – в конце концов, это не их дело, но она, чистая душа!

– Я совершенно не могу понять, что делать.

– Но ведь все уже сделано! У малышки готово подвенечное платье. Я посоветовала ей не покупать здесь больше белья для приданого. Лучше это сделать во Франции. И разве там для вас не приготовлен дом?

– По-видимому, приготовлен. Вот. – Он прочел: – «Надеемся, что вам понравится „Монплезир“, где все готово и ждет вас. Нам кажется, что это идеальный романтический приют для новобрачной пары. Сад там очень хорош, также мебель и картины, оставшиеся от прежнего владельца, кажутся моей сестре и мне идеально подходящими для молодоженов».

– Как это мило! – растроганно воскликнула миссис Траверс. – Дай мне посмотреть. – Она взяла письмо. – Где мои глаза? – Она поискала в своем мягком черном ридикюле, посмотрела на письменном столике. Сын помогал ей в этой привычной охоте. Наконец она воскликнула: – Вот они! – и вытащила из-под вязанья, лежавшего на подушечке у дивана, свои очки. Она никак не могла привыкнуть пользоваться ими постоянно и поэтому всюду их забывала. Поместив очки на свой прямой небольшой носик, она прочла:

– «Кухарка – француженка, ее зовут Мелани. Прекрасная кухарка, немного шумная по нашим меркам, но очень экономная и честная; я уверена, она во всем будет помогать английской горничной, которую вы привезете с собой. Девушку, которая приходит убирать днем, зовут Лидией, но за итальянцами (она итальянка) нужен глаз да глаз (подчеркнуто жирной чертой): они имеют привычку заметать сор под мебель».

А больше здесь нет ничего романтического, Рекс? Рекс, о чем ты думаешь?

– Я думаю о Джой.

– Ну, разумеется. А что ты о ней думаешь, милый?

Рекс очень медленно ответил:

– Она очень молода, ты знаешь… и, кажется, очень одинока…

– Значит, в том, что она встретила тебя, рука благого провидения!

Траверс неопределенно хмыкнул, хмыканье, как заметила его мать не без тайного умысла, является привилегией мужчин. Ибо если женщина в ответ на вопрос вытащит спички, зажжет сигарету, произнесет «хм-м», потушит спичку и ничего более не скажет, то вряд ли сочтут друзья и близкие это ответом, да и покажется ли подобное поведение приличным и вежливым? Безусловно, нет. Мужчины же проделывают это постоянно!

– Рекс, вот я и говорю: в таком случае разве не прекрасно, что она обрела тебя?

– Хм-м! Может быть, она втайне боится, что поторопилась… со мной…

– Фу, дорогой, фу! Если ты боишься, что Джой будет возражать против того, чтобы свадьба была скорее, то не беспокойся. Малышка будет этому только рада.

– Мама, почему ты в этом так уверена? Почему ты думаешь?..

– Я не думаю – я знаю! Бедная малышка просто совершенно подавлена. И впрямь, со всеми этими бесконечными письмами по поводу продажи дома, агентам, пациентам; с паспортами, с одеждой Персиваля Артура и так далее и тому подобное она немного приуныла. Я тоже подумала, что-то ее тревожит, и на мгновение мне даже стало страшно, но потом…

– Отчего? Что ты подумала?

– Я подумала: вдруг она не хочет выходить за тебя замуж? И спросила ее об этом прямо.

– Мама! Честное слово! – Траверс с досадой откинул волосы со лба. – Моя судьба – быть вечно окруженным enfant terrible. Что старый Локк, что мальчик, и вот теперь еще ты…

– Это на меня вообще-то не похоже, как ты знаешь. Но я очень рада, что это сделала, очень! – провозгласила миссис Траверс, победным жестом сорвала с себя очки и заложила ими страницы романа «Библиотеки „Тайме“, где они и останутся забытыми на ближайшие несколько часов. – Потому что я почувствовала, тут что-то неладно, и захотела разобраться во всем. Малышка сама сказала: „Конечно, я хочу замуж!“ – причем тоном, не оставляющим никаких сомнений. Она согласна, что долгая помолвка – это ужасно!

– Она согласилась, в самом деле? – пробормотал Рекс Траверс.

И в этот момент он решил, что не может позволить себе подобную роскошь – попытаться понять чувства девушки. Он может только брать в расчет ее полезность для его карьеры и, следовательно, для мальчика. (Хотя обычно он был честен с собой, на сей раз он упустил еще один фактор, ибо не мог и не хотел его осознать. В глубинах его подсознания уязвленная мужская гордость тайно и безмолвно вопрошала: «Почему эта девушка считает, что на меня нельзя смотреть как на мужчину?»)