Электронная библиотека » Александр Аде » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Зима мести и печали"


  • Текст добавлен: 16 июля 2015, 12:30


Автор книги: Александр Аде


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Автор

В этот день, 9 февраля, Марго возвращается из города в Яблоневое, в коттедж, который любит с такой нежной страстью, какую не испытывала ни к кому и никогда.

Коттеджу она отдает едва ли не все свободное время. Сегодня побывала в четырех городских магазинах, выбирая ткань для портьер. В глазах рябило от цветов и узоров, и все же она нашла то, что считала нужным.

Навстречу ей бежит сверкающий зимний день. Бледно-лиловый маленький «мицубиши» повинуется малейшему повороту руля. Марго обожает водить машину – это ее третья любовь (вторая – наряды, в которых она знает толк). Положив худенькие руки на руль, она с наслаждением ощущает нерасторжимую связь с автомобильчиком.

С довольной улыбкой, слегка покусывая губы, она представляет, как будут смотреться в гостиной новые серебристо-палевые портьеры из французского шелка… Господи, только бы все оставили ее в покое, дали возможность собирать очаровательные безделушки, читать, возиться в карликовом садике, слушать музыку и мечтать!

Следующий за «мицубиши» потрепанный синий пикап, набрав скорость, идет на обгон. Скосив глаза, Марго видит его, словно застывшего слева от нее, видит водителя, направившего в ее висок ствол пистолета, но это настолько невероятно, что сознание просто фиксирует происходящее.

В следующую долю секунды ее пробитая пулей голова откидывается на спинку сиденья, а руки еще делают несколько судорожных движений. Повинуясь им, автомобильчик вымахивает с дороги и врезается в дерево. От чудовищного удара передняя часть «мицубиши» сминается, рассыпаются осколки стекла, но мотор продолжает работать, агонизируя, сопротивляясь смерти. Содрогнувшись всем своим долгим стволом, сосна осыпает изуродованные останки машины хвоинками и чистым снежком…

Королек (9 февраля, продолжение)

Передохнув и закусив домашненьким, засовываюсь в «копейку» и качу в центр нашего городка.

Зелено-белое здание университета со скромным сквериком по соседству, построенное аж в позапрошлом веке, затейливо, аристократично, и благодаря ему этот уголок нашего городка выглядит цивильно и респектабельно.

Паркую «копейку» рядом с другими авто. Примечаю среди них «вольво» цвета воронова крыла – оно тут одно-единственное, ошибиться невозможно, устраиваюсь поудобнее и погружаюсь в неторопливый процесс ожидания.

Постепенно городом овладевает тускнеющая вечерняя голубизна. Когда голубое – небо с сероватыми и розоватыми облачками, здания, снег – становится синим, и загораются огни, возникает в институтских дверях и направляется к «вольво» высокий парень. Вываливаюсь из тачки и двигаю к нему.

– Вы – Илья?

– Да, – просто отвечает он.

– Меня нанял ваш брат, чтобы найти убийцу отца. Он не упоминал обо мне?

– Нет, – пацан явно не Цицерон.

– Тогда можете проверить. Позвоните ему. Я подожду.

– Зачем? – прожимает он плечами. – Я вам верю.

Славный хлопчик. Усаживаемся в его «вольво». Мельком при зыбком свете фонарей разглядываю пацана. В отличие от Принца – рафинированной копии папани, он нисколько с Царем не схож. Худой, темноволосый, с лицом аскета. Темные глаза смотрят внимательно и сконфуженно. По виду тинейджер, хотя заметны усики и намечается бородка.

– Гибель отца была для вас неожиданностью?

– Трудно определенно ответить… Насколько я знаю, сегодня в крупном бизнесе естественная смерть – редкость.

– Значит, по-вашему, его прикончили конкуренты?

Он задумывается, и я невольно обращаю внимание на его лоб – плоский, широкий, с выступающими лобными костями и надбровными дугами.

– Я размышлял об этом, – серьезно говорит он. – Нанимают киллера (а ведь это большие деньги), наверное, в том случае, если выигрыш от убийства превосходит затраты. Иначе просто нет смысла.

Ишь ты, четко формулирует.

– Но конкуренты от кончины твоего отца не выиграли. Что изменилось? Освободившееся место занял твой брат, который будет управлять хозяйством куда более успешно. Им же хуже.

– Мы не знаем всех обстоятельств, – хмурится он.

– И то верно. Хвостик убийства, например, может расти из очень давних событий. Отец не рассказывал тебе о своем прошлом?

– Нет. – Он опускает глаза, прибавляет неохотно: – Мы мало общались.

– И никто тебя не просветил на сей счет?

– Нет.

В моем большом, доверчиво распахнутом сердце зарождается махонькое зернышко недоверия. Чтобы информация о криминальной молодости папаши не просочилась к ушам сыночка, да еще такого продвинутого…

– Если не секрет, какие у тебя отношения с мачехой?

– Нормальные, – отвечает сдержанно. – Отец женился на ней три года назад. Я был уже достаточно взрослым. Мы оба с ней понимали, что матерью она мне стать не сможет, впрочем, она и не пыталась. Мы вполне корректны, как два человека, вынужденные жить под одной крышей. В общем, стараемся как можно реже попадаться друг другу на глаза.

– К матери заезжаешь?

– Иногда.

– А с ней как общаешься? Тоже нормально?

– Мы слишком разные люди.

Пацан явно себе на уме, застегнут на все пуговички, да еще и на «молнию» в придачу. Для очистки совести задаю еще несколько вопросов и отчаливаю.

– А все-таки тебе не следовало так легко идти со мной на контакт, не проверив личность, – поучаю напоследок. – Не забывай, убийца не пойман.

Он впервые улыбается, симпатично и ясно.

– А вы вчера были у мачехи.

А я-то его не углядел. Ишь ты, математик. Голова.

Пока мы – без особого для меня успеха – развлекались игрой «вопрос-ответ», стемнело окончательно, словно некий джинн зачернил небо волшебным углем, отчего оно светится гигантский черным опалом.

Снова оказавшись в своей «копейке», достаю сотовый и звоню бывшей жене Царя. Сообщаю, что ее старший сыночек нанял меня… и т. д. и т. п., и интересуюсь, когда она сможет меня принять. «А вы точно не из газеты?.. Да хоть сейчас».

Обитает прежняя супружница магната в том самом окраинном районе, где когда-то скакало мое голопопое детство и целовалась безмозглая юность. Качу мимо укрывшихся во мгле заводиков, заводов и заводищ, мимо маленькой площади с домиком культуры, сворачиваю, еду вдоль трамвайной линии и углубляюсь в районные недра.

Среди ветшающих сталинских халуп, выхваченных из тьмы скупым светом фонарей, обнаруживаю семиэтажный элитный домишко, паркую «копейку», вылезаю в зимнюю тьму, всхожу на третий этаж и нажимаю пупсик звоночка.

Дверь отворяет среднего роста полная женщина в зеленом халате с золотой росписью. Острижена коротко, покрашена под блондинку, отросшие волосы у корней темные и седые. Крепкая баба, хозяйственная, надежная. Только такая могла долгие годы терпеливо ждать муженька из тюряги и растить двух сыновей. И когда Царь турнул ее, поменяв на молоденькую, не сломалась, не из таковских.

Она приглашает меня на кухню, и там, прихлебывая крутой индийский чаек, я завожу приятную беседу. На мой вопрос, как ее именовать, баба бойко отвечает:

– Варварой. Обойдемся без отчества. Я ведь еще молодая, в самом соку, – и игриво подмигивает. В мои мозги на мгновение закрадывается нехорошая мысль: неужто придется ублажать и первую женку Царя? Вот уж чего хотелось бы избежать.

– Я столько времени без мужика, что за девочку сойду, – шаловливо продолжает она, передергивая сдобным телом. – Так какие ко мне вопросы?

Долго не размышляя, говорю первое, что лезет в голову:

– С мужем дружно жили?

Крупной рукой Варвара задумчиво теребит узорчатую салфетку.

– Не тот вопрос задаешь, парень. Тебя как кличут?.. Корольком? Ну, так вот, Королек, выслушай и сообрази. Замуж я вышла за бывшего зека – это как? Думаешь, кайф?

– Зачем тогда выходили?

– Жизни ты не знаешь, милай. У меня самой родитель отсидел. Мать его пятнадцать лет ждала. Гуляла, конечно, не без того, но не развелась, хотя спокойно могла, боялась очень, обещал убить, ежели не дождется. А мне заказала: упаси тебя Бог связаться с уголовником. Но видать мне на роду было написано с тюремным жить.

– Влюбились?

– Какое там. Я смолоду веселая была, заводная, мужики вокруг так и вились, ну и пошла по кругу. Вот, говорят, гены. И ведь точно, от генов этих никуда не денешься. Мать гуленой была – и я такая, она за зека – и я тем же макаром. А может, судьба такая? В общем, получилось так: мужиков много, а чтобы жениться – никого. А Царь, который к тому времени только из тюряги вышел, сразу предложил замуж. Порассудила я, всплакнула, уж очень не хотелось за зека, и решила: будь что будет. По-любому лучше, чем бобылкой куковать, все-таки семья.

– И какой он был муж?

– А никакой.

– Бил?

– Не без этого, конечно, но ведь и я баба не промах, не сильно позволяла. Речь не о том. В семью, паразит, ни шиша не приносил, все с корешами прокучивал да на девок тратил. А потом, когда в гору двинулся, и вовсе видеть его перестала. Правда, начал тогда детьми заниматься, старшего за границу определил.

– Зла на него не держите?

– Поначалу, когда узнала, что мне эту сучку предпочел, бесилась, не без того. А потом смирилась. Он мне хорошее жилье купил, денежки отстегнул немалые, живу как барыня. Ну а сейчас и вовсе успокоилась: он мертвый, а я живая.

– Кто же мог его?..

– Мало ли на свете «добрых» людей.

– А все-таки?

Она хмыкает, пожимает круглыми плечами.

– Я в мужнины делишки не вникала. Знаю одно: мои сыны этого сделать не могли. А то про моего старшего разные вонючие газетенки всякую гадость пишут. Ты этим бумагомаракам не верь.

– Часто сыновья вас навещают?

Водянистые глазки Варвары становятся жесткими и злыми.

– Ты меня с детьми не ссорь. Да если они вообще обо мне забудут, слова не скажу. Они лучше, правильнее отца-матери. Погоди, мои ребята еще такое совершат, мы только рты разинем. За них я кому хочешь глотку порву.

На этой патетической ноте наша беседа и завершилась бы, но внезапно Варварушка осведомляется:

– Что ж ты про Марго, кралю неописанную, невестку мою, не спрашиваешь?

– А именно?

– Так ее же сегодня чикнули. Или не в курсах? Эх ты, сыщик…

Огорошенный, выбираюсь на улицу, в темень, запихиваюсь в «копейку» и цепенею. В башке каша-малаша. Ну, с Царем понятно, но Марго-то зачем? Кому мешал этот безобидный цветочек?

И вдруг мною овладевает такая тоска по детству, такое желание хоть на мгновение уйти от запутанного и запутавшегося взрослого мира, что врубаю зажигание и двигаю к прежнему своему двору. Он рядом совсем, рукой подать.

Подъезжаю, сворачиваю – раз, другой. Останавливаюсь. Слева от меня двухэтажные домишки, в которых дружелюбно горят окна, прямо по курсу – высотка, справа – огромное пространство, зияющее, точно полая десна после того, как вырвали зуб.

Несколько лет миновало с тех пор, как истребили под корень мой домик и двор, но на этом месте так ничего и не построили. Вылезаю из «копейки», всматриваюсь в черноту. Вот тут была песочница, здесь – стол и скамейки, а на этом месте – перекладина для белья, на которую (как же давно это было!) Чукигеки водрузили свой телескоп.

Пу-сто-та, под завязку забитая снегом.

– Королек!

Каким-то чудом узнаю остановившегося возле меня человека.

– Щербатый?

– Он самый, – выходец из прошлого неистово трясет мою руку.

В моей голове проносится мгновенное воспоминание: двор, светлый летний вечер, Щербатый декламирует свои корявые, а тогда казавшиеся удивительными стихи, и слушают его такие же малолетки, как он сам, – я, Серый, Верка, Гудок.

– Пошли ко мне, – предлагает Щербатый.

– Погоди, ты разве тут живешь?

– С позапрошлого года. Мать загрызла, дескать, гробишь себя, такой-сякой. Мыкался по разным углам, а как мамаша померла, поселился в своей старой фатере.

Топаем к его домику – тому, что стоял напротив моего. По прихоти судьбы он уцелел, в нем светятся окна.

В квартире Щербатого мебели самый минимум: похоже, родительские вещи парень пропил. На кухне только газовая плита, пузатый холодильник, три табуретки-раскоряки и уймища порожних бутылок – на чумазом полу, на подоконнике, в раковине. С ними мирно сосуществуют мятые окурки, напоминающие скрюченные обрубки червей. Покопавшись среди дзинькающего стекла, Щербатый выуживает наполовину полную емкость. Потом, с головой нырнув в холодильник, выставляет на стол обкромсанную вареную колбасу, банку соленых огурцов, краюху ржаного хлеба.

– Извини, Щербатый, я за рулем. Мне бы чаю горяченького.

– «Если любит рюмочку, пусть не будет пьяница. А не любит рюмочки – больше мне останется», – нараспев, как обычно, декламирует поэт, ставя на плиту чайник.

– Клево сказано, – притворно восхищаюсь я, полагая, что это его вирши.

– Роберт Бернс, – веско говорит он, – шотландский поэт восемнадцатого века.

– Однако, забористые стишата сочиняли в восемнадцатом веке.

– Да, умели, – соглашается он, мучая пальцы. – Бернс тридцать семь лет на свете прожил или того меньше. Столько же Пушкин, Маяковский и Рембо. Есенин – тридцать. Лермонтов – тот вообще двадцать шесть. А мне в декабре тридцать семь стукнуло. Жив, как видишь. Такие-то дела.

Щербатый наливает водку в изрисованную цветочками чашку, пьет, и я вижу, как ходит кадык на его тощей жилистой шее. В свои тридцать семь он такой же нервный, чудной, как в детстве. Хохочет невпопад, запрокидывая, как конь, маленькую головеночку с плоскими сивыми волосами. Только лицо стало другим: красноватое, отечное, будто смазанное. Кстати, щербатым он никогда не был, между передними зубами у него промежуток, делающий его слегка похожим на зайца.

– Почитай что-нибудь свое, – прошу я.

– Нет, – отвечает он резко и даже отшатывается. – Какой я поэт? Когда-то по глупости мечтал оседлать Пегаса, да… Лучше уж чужое.

Читает Щербатый, слегка подвывая, при этом как по волшебству исчезают пришепетывание, суетливость, голос обретает завораживающую напевность. С трудом понимаю, где я: в грязном логове неприкаянного поэта, или ненароком вернулся в детство, или ношусь над землей вроде Демона? В перерывах между декламацией стихов Щербатый смолит дешевые сигареты, прополаскивает горло водочкой и довольно скоро становится невменяемым. Отволакиваю его на кровать и выхожу, защелкнув английский замок.

Пересекаю в «копейке» город – мешанину мрака и света – добираюсь до своей конурки, раздеваюсь и опрокидываюсь на кровать. Часа через два появляется Гаврош и укладывается рядом, положив голову на мое плечо. Она не спрашивает ни о чем, она благодарна за то, что я с ней. И дыхание наше сплетается, как переплелись наши судьбы…

… Сон дикий и тревожный до невозможности. Вижу себя в трамвае. Среди пассажиров Марго, Кот и прочие знакомые, полузнакомые и вовсе неизвестные мне люди. Щербатый читает стихи. «Куда едем?» – спрашиваю скорчившегося на сиденье мужика с неразличимым лицом – и не слышу ответа из-за бесшумного громыхания трамвая. Вылезаю на остановке – в кромешной темени – и вспоминаю, что забыл выяснить у Марго, кто же кончил Царя? Но трамвай уже исчезает, желто светясь окнами. Тащусь ощупью, сам не ведая куда, оскользаясь и сваливаясь в ямы, пока не попадаю в битком набитый народом зал ожидания. И вижу среди толпы Царя. Кругом не продохнуть, а он занимает всю скамейку, и никто не осмеливается сесть рядом. Присаживаюсь. «Скажи, кто тебя заказал?» Он разевает рот – вроде рыбы – мучительно пытаясь произнести имя, но приближается поезд, и слова бандита тонут в беззвучном громе…


* * *

Утром занимаемся с Гаврошем любовью. Потом она готовит завтрак. Немногословно общаемся. В комнатку лезет солнце. Оранжевое. Рыжее. И озаренное им окно становится таким же рыжим, даже появляется ощущение, что стало теплее и наступила весна.

Воспоминания об одиннадцати днях ненужной суеты толкаются в башке, точно продолжается путаница сна. Все старания попусту, уперся я рогом в железобетонную стену.

Остается одно: ждать знаков Судьбы.

Днем выхожу на улицу и шагаю по направлению к центру города. Сеются мелкие, почти неуследимые снежинки. Временами порывы стылого ветра наотмашь колюче бьют по лицу, баламутят снег, заставляя его ходить волнами, сметают с сугробов и крыш снеговую пыль. Потом снова затишье и неспешное кружение махоньких кристалликов снега.

Прогуливаюсь по улочке имени Бонч-Бруевича, с любопытством зеваки пялюсь на смастаченные в человеческий рост скульптурки барышни и гусара. Рядом с ними любит фоткаться накачавшийся пивом молодняк. Девчоночки, хохоча, обнимают усатого вояку, а пацаны – его подружку, норовя облапить тонкую талию и пышный задок. Сейчас железная парочка застыла одиноко и уныло. Шляпу и плечики дамы, кивер и ментик кавалера украшают снежные сугробики. Зябко даже глядеть на этих несчастных истуканов.

Ощущаю справа от себя чье-то присутствие, невольно кошусь в ту сторону и вижу Марину, первую свою любовь и подругу жизни. Она улыбается.

– Как дела? Когда мы встречались в последний раз, ты был женат и счастлив.

– Сейчас не женат, что касается счастья, то оно, как известно, понятие философское. А что у тебя?

Сняв перчатку, демонстрирует золотое колечко. До чего они все любят хвастаться, что замужем, даже если спутник жизни полное дерьмо! Самые умненькие гордятся штампиком в паспорте как величайшим достижением.

А перстенек со здоровущим бриллиантом, не считая россыпи алмазиков. Можно не сомневаться, это не фианиты – Марина не из тех, кто будет носить дешевку. Шубейка и шапчонка на ней норковые, беленькие, как у Снегурочки.

– Поздравляю. Судя по прикиду, твоя вторая половинка вполне способна обеспечить первую.

– Глупая ирония. Ты же знаешь, я не из хищниц. Уже одно то, что я выскочила замуж за тебя, – ехидничает она, – свидетельствует о многом. Меня интересует личность. Но так уж совпало: человек, который мне встретился, оказался вполне состоятельным.

– Он что, нефть качает… в свой карман?

– Твоя жалкая язвительность абсолютно неуместна. Он занимается продвижением высоких технологий.

– И много продвинул?

– Дорогой, ты стал невозможен. Или ревнуешь? Вот было бы забавно. И это после обоюдовыгодного развода и стольких лет разлуки… Впрочем, возможно тебя послала судьба. Давай пройдемся.

Не спеша шагаем под снегом.

– У моего мужа двое детей от прежнего брака…

– Всего-то?

– Давай без ерничанья. Он порядочный человек и жену ради меня не бросал. Она умерла года за три до нашего знакомства… Теперь слушай. Сын Рудика… Только не надо ухмыляться. Да, моего мужа зовут Рудольфом, а по-домашнему Рудиком… Так вот, его сын – отрезанный ломоть. Жил отдельно, в родительском доме практически не показывался. Типичный представитель «золотой» молодежи: праздность, тусовки, секс, алкоголь, наркотики. Отец и урезонивал его, и лечил – бесполезно.

Примерно месяц назад парень пытался вытряхнуть из Рудика очередную порцию денег. Тот отказал наотрез. А назавтра в доме обнаружилась пропажа драгоценностей. Рудик, естественно, подумал на сына, вызвал его и высказал все, что о нем думает. Вышла безобразная сцена. В тот же день мальчишка покончил с собой, оставив записку: «Папа, я не виноват».

Можешь представить, что случилось с мужем! До сих пор не находит себе места. Прошу, тряхни стариной, найди вора. Не сомневайся, твои труды не останутся без вознаграждения.

– А вот последняя фраза – лишняя. Поехали, разберемся на месте.

– Мы живем рядышком, – она улыбается, довольная: утерла мне нос.

И верно, жительствует Марина неподалеку от площади. Этот комплекс элитных домишек возник недавно, прежде тут чернели вросшие в землю избенки. В квартирке комнат никак не меньше пяти – вот где раздолье в прятки играть.

Бледно-желто-бежевая гостиная. Утопаем в кожаных объятьях дивана. Приглядываюсь к своей былой любви. По-прежнему красива и стройна, но годы изменили ее не к лучшему: надменное лицо увяло, губы поплыли, волосы стала подкрашивать в цвет меди. Стареем-с.

– Ну, – говорит Марина, – задавай свои вопросы.

– О’кей. Кто в вашем теремочке живет?

– Муж, я, – Марина загибает пальцы, – восьмилетняя дочка мужа. Затем – племянница мужа, ее мать спилась и недавно, около полугода назад, умерла. Этой пятнадцать. Противная, наглая тварь. Вот от кого жди любой пакости… Наконец, наша трехлетняя дочурка. Что касается прислуги – няня, гувернантка и домработница.

– Что похитили?

– У меня – серьги, колье, браслет и два перстня, все с бриллиантами, у племянницы – прелестный гарнитур: сережки и перстенек с изумрудами, муж балует эту дрянь сверх всякой меры… Наконец, у моей падчерицы украли золотые сережки – знаешь, такие, шариками, и серебряное колечко.

– В вашей семейке, гляжу, на камушках не экономят. Неужто стянули все побрякушки?

– В том-то и дело, что нет. Не тронули мой перстень с большим черным сапфиром. Очень дорогой.

– А он что, хранился отдельно?

– Пойдем, покажу, – в золотисто-карих глазах Марины появляется непонятный блеск.

Направляемся в гламурную ультрамариново-лазоревую спальню. Вот уж не подозревал, что Марина падка на рюшки-финтифлюшки. Как ни странно, при виде места, где когда-то любимая мною женщина спит с другим, испытываю нехорошее чувство.

На прикроватной тумбочке – изящная резная шкатулка (темное дерево и перламутр). Марина открывает ее. Пустая.

Отпирает верхний ящик тумбочки, достает другую шкатулку, вынимает три перстенька, один из которых посверкивает камушком, черным, как прозрачный уголек.

– То есть, – уточняю я, – одна твоя шкатулка – на, а другая – в тумбочке? И ту, что в – не тронули.

– Видимо, у похитителя не оказалось ключа.

– А где хранились девчачьи украшения?

Марина заводит меня в типичную подростковую берложку. Перебрав шмотье и безделушки, разглядываю здоровенную обезьяну с уморительной мордахой.

– Чья зверюга?

– Светланы, моей падчерицы.

– Кто же это умудрился живот горемыке белыми нитками зашить, да так грубо и неумело? Произведу-ка я, пожалуй, маленькую вивисекцию. Строго в научных целях.

Складным ножиком распарываю мартышкино брюхо, засовываю руку в теплые мягкие внутренности и вынимаю пригоршню колечек.

– Королек! – восхищенно выдыхает Марина. – Это… Господин сыщик, я требую объяснений!

– Прежде всего, я подумал о наемных работницах… но – уж они-то явно должны понимать, что их заподозрят в первую очередь. Ради каких-то цацек лишаться хлебного местечка, а то и свободы?.. И сыночка-самоубийцу отмел: вряд ли у него был резон врать перед смертью.

Остаются дочка и племяшка. Которая из них? И тогда порассуждал я вот о чем: похититель явно знал, где и что лежит. Тогда, казалось бы, он должен был взломать тумбочку, что не составляет никакого труда, и достать вторую шкатулку. Но вместо этого он поживился у девчонок. Ну, ладно, у племяшки украшения не самые дешевые, но зачем ему понадобились Светочкины грошовые сережки?

А ответ такой. Не очень-то воришка нуждался в украденном золотишке, ему нужно было наркомана утопить, чтобы папаша заподозрил несчастного и лишил родительского пособия: на пацана большие деньги тратились – значит ему, ворюге, меньше доставалось. А чтобы подозрение не пало на него самого, мазурик прихватил и собственные вещицы. Однако по младости лет не учел азбучной истины: никогда не крадут дешевку, если в доме есть гораздо более ценное.

– Значит, стянула драгоценности Светланка? Не представляю, как Рудик это переживет: сын самоубийца, дочка – воровка…

Мы с Мариной тихо чаевничаем, ожидая Рудольфа. За окнами темнеет. Возвращаются из школы девчонки. Сначала племянница, по повадкам та еще стервочка. Потом – Светочка. При виде ее Марина каменеет, а я с интересом гляжу на начинающую преступницу с ясными смышлеными глазенками.

Около семи появляется глава семьи, лет пятидесяти, долговязый и седой. Личико мужественное, но такое малюсенькое, что вызывает скорее жалость, чем уважение. Марина представляет меня как старого знакомого, который – иногда – балуется частным сыском. Затем я делаю краткое сообщение.

Рудик закуривает трубку, молча кивая головой, и меня окутывает дивный аромат трубочного табака, навевающий грезы о капитанах, пиратах и островах сокровищ. Другой бы на месте мужика тотчас кинулся к своей дочурке и принялся ее трясти и мутузить, но Рудик без суеты заявляет, что надо все основательно проверить и взвесить. Обжегся на сыночке, теперь дует на доченьку. Осведомляется:

– Сколько я должен вам за труды?

– Ни копейки. Впрочем, есть небольшая просьба. Вы знакомы с Котом?

– Неожиданный вопрос. Иногда общаемся приватным образом.

– Помогите поступить к нему на службу.

– И только? – тяжело усмехается он. – Зачем это вам, позвольте узнать?

– «Правду говорить легко и приятно», – цитирую я бродячего философа Иешуа Га-Ноцри, которому правда доставила массу хлопот, хотя все закончилось хэппи эндом – в ином мире. – Я расследую убийство Царя. А Кот – один из подозреваемых.

– Позвоните в понедельник. Или лучше – во вторник, – он протягивает визитку.

Марина провожает меня до двери. Сейчас вывалюсь в темень и холод и перестану для нее существовать. Ухожу, отсалютовав на прощание сжатым кулаком.


* * *

Разузнав, на каком кладбище предадут земле Марго, подваливаю туда и после получасового ожидания наблюдаю впечатляющий кортеж иномарок разнообразных цветов, размеров и форм.

Меня наверняка оттащат к последнему приюту в хабазяке из досок, обтянутой грошовым материалом, и сопровождать домовину будут от силы пяток человечков. А тут дорогой гроб, словно взятый напрокат из фильма о мафии, солидная публика: мужики в черных пальто или добротных кожаных куртках, дамы в норковых, чернобурых и прочих шкурках. Точно попал на звероферму. По-простому одеты только я да Илья, который окидывает меня быстрым взглядом и тотчас отводит глаза.

Зато Инночка пялится в мою сторону с игривым недоумением и даже еле заметно ручкой подзывает к себе. Но теперь уже я прикидываюсь слепым и сосредоточенным на печальном обряде.

Принц, сутулясь, движется за гробом. Окостеневшее бескровное лицо, под глазами темные полукружья. Рядом, испуганно открыв глазенки, шагает девочка лет восьми. Наверное, дочка Марго, которую экстренно доставили на похороны из туманного Альбиона. Она неуловимо схожа с матерью, но при этом откровенная дурнушка. Может, ее счастье.

День солнечный, свежий, хрустящий, как накрахмаленная простынка. Мы бредем, оступаясь и проваливаясь в глубокий снег, а Марго отстраненно скользит на уровне наших плеч, отправляясь в далекий путь, и ей глубоко плевать на бессмысленную суетню, которая называется жизнью. Фиалковые глаза закрыты, на заострившемся изжелта-бледном, все еще прелестном лице выражение покорности судьбе и такая печальная одухотворенность, словно Марго – мертвый ангел. Хотя, насколько мне известно, ангелы бессмертны.

Мое внимание привлекает высокая женщина в черных очках. Не шикарной шубкой и черными суперсапожками (вокруг такого барахла навалом), и не выкрашенными в цвет вороного крыла волосами, и не кроваво-красным жестким узким ртом (иным мужикам такие вампирши нравятся до судорог, я не из их числа). А потому, должно быть, что горе ее непритворно. Отрешенно застывшая, она выделяется из толпы, хотя скромно держится в сторонке.

Когда могильщики разудало забрасывают смерзшейся землей могилу, женщина расстегивает шубку, достает розу, хранившуюся у нее на груди, и кладет на земляной холмик.

Возможно, она и не хотела, чтобы на нее таращились, но есть такие индивиды: что не делают, все получается будто бы напоказ. Я лично живу в обычном мире, где люди едят, спят, справляют естественные надобности, и эффектная сценка – женщина с каменным худым лицом, алая роза – кажется мне киношным кадром. Только в кино роза должна быть свежей (снежинки, танцуя, ложатся на дрожащие лепестки). А этот цветочек оказывается мятым, так что эпизод, при всей его пафосности, слегка смазывается.

Однако дамочка меня заинтриговала. Судя по тому, что пасется она на отшибе, а также по недоуменным взглядам присутствующих ясно: никому из них она не известна и оттого вдвойне таинственна.

На могилу с одиноко лежащей на ней розой деловито устанавливают памятник-времянку, который потом заменят мраморным изваянием, заваливают его множеством венков с искусственными цветами, и публика отправляется помянуть покойницу – естественно, не в ближайшую «стекляшку» за углом.

Дама с розой трапезничать с народом не собирается – не ее, видать, это стиль. Усаживается в поблескивающую расплавленным золотом длинную поджарую «мицубисю» и уматывает. Но я успеваю запомнить номер – на всякий случай.

Заполненный удрученным народцем зал ресторана. Нахожу себе местечко. Сажусь. Раздаются тосты, до краев наполненные благородной скорбью и безмерной печалью, но плачет только немолодой дядька, как понимаю, отец Марго. Пользуясь тем, что атмосфера в пищепитейном заведении под непосредственным влиянием возлияний становится все теплее, подваливаю к Принцу и произношу вполне искренние слова соболезнования.

Его глаза не сразу концентрируются на мне, в них вспыхивает злоба.

– Здорово ж ты ищешь убийцу отца, – цедит он. – Вот уже и жену мою…

Ничего не отвечаю, горе у человека, я б на его месте не такое рявкнул.

– Иди на место и не отлучайся, – мрачно командует Принц.

Снова усаживаюсь в свое креслице. В отличие от прочих, я не выпил ни грамма. Их-то отвезут личные шоферы, потому и позволяют себе налакаться до поросячьего визга.

Принц поднимается и, сопровождаемый охранниками, движется к выходу. Возле меня притормаживает и бросает, как собачонке:

– Ступай за мной.

Я мог бы обидеться и послать его «далеко, далеко, где кочуют туманы», но он мне нужен. Носом чую, что-то наверняка знает, подлюка, и молчит.

Без слов поднимаюсь и шагаю к выходу. На улице сажусь в «копейку» и трогаюсь за черным «роллс-ройсом» Принца. Таким манером добираемся до Яблоневого.

Гостиная коттеджа, из которой убрали мебель, кажется еще громаднее. Зеркала завешаны траурной материей. Возле стены – постамент, на котором для прощания был выставлен гроб.

Уединяемся в кабинете хозяина. Принц вытаскивает из загашника бутылку виски, разливает по стаканам.

– За Марго, упокой, Господи, ее душу!

Напиток родины Бернса медово обжигает мою гортань, точно огонь по бикфордову шнуру, пробегает по жилам и взрывает мозги, которые тут же принимаются пылать, как копна сухого сена. Закусываем виноградом.

Из бесцветных глаз Принца скупо выкатываются слезы. Мне становится неловко, точно подсмотрел нечто постыдное. Принц наливает снова, и снова, и снова… Теперь рядом со мной не спесивый капиталист, а потерявший жену бедолага.

Кто-то верно сказал: спирт развязывает язык и упрощает отношения. И неважно, кем он прикидывается: нажравшимся колбасы и тушеной капусты Шнапсом, ухарем-мужиком по прозвищу Водка, японским хлопчиком Саке или благородным виконтом де Коньяк – действие одинаковое.

Принц бормочет нечто не слишком вразумительное и вдруг брякает, что в последнее время у них с Марго не все ладилось. Мои ушки тотчас взлетают на макушку.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации