Текст книги "Зима мести и печали"

Автор

В толпе пассажиров стальной король поднимается по трапу. Его сопровождают Альбина и два охранника. Принц оглядывается на серое здание аэровокзала, нелепым кубом врезающееся в заволоченное дымными облаками утреннее небо, заходит в салон; усевшись, бессмысленно смотрит в иллюминатор на разгоняющийся невдалеке будто игрушечный самолет.

Ему вспоминается вчерашний звонок Королька, сообщившего, кто убил Царя.

«Марго не могла заказать моего отца, – зло возразил он. – У нее не было таких денег, а киллер стоит дорого. И вообще, это просто смешно: Марго и убийство. Рассказывай свои сказки кому-нибудь другому».

«Тем не менее, сведения верные. Могу представить доказательства. Заодно поведаю, кто угрохал Марго».

«Не обязательно, – сказал он и вдруг с удивлением обнаружил, что ему совершенно безразличны и отец, и Марго, и все это безмозглое человеческое стадо. – А кто покушался на меня, выяснил?»

«Передо мной такая задача не стояла», – и он уловил в голосе сыча холодную отстраненность, точно тот разом потерял к нему интерес.

Возникла пауза, которую оба не торопились прерывать.

«Что ж, работу ты выполнил, подъезжай, получишь гонорар».

«Спасибо. Мне уже заплатили».

«Кто, если не секрет?»

«Француз».

Они обменялись еще несколькими фразами и распрощались. И Принц ощутил, что этот звонок как бы подвел черту под целой полосой его жизни, и начинается что-то новое, неведомое, и кто знает, сколько оно продлится и чем закончится…

… Взревев, рокочут моторы, вызвав легкую дрожь гигантского корпуса крылатой машины. Принцем овладевает томительно-сладкое волнение, какое бывает всегда перед дальней дорогой, – и тут же от страха начинает неровно, толчками пульсировать сердце. «А если тот, кто решил меня убрать, взорвет самолет?.. Ерунда, – успокаивает он себя, – из-за одного человека, даже такого, как я, этого не сделают, слишком сложно». Но убийственная капля ужаса, уже проникшая в его кровь, как яд, не исчезает.

– Прощай, немытая Россия, – произносит он одними губами.

– Ты что-то сказал, милый? – любовница кладет холеную ладонь на его руку.

– Так, ерунда. Просто счастье, что с меня не взяли подписку о невыезде, правда, пришлось ментам дать на лапу.

– Ничего, все наши беды уже позади. Прилетим – сразу в гостиницу. Как следует отдохнем, переоденемся и – гулять. Обожаю вечерний Лондон. А какие шикарные магазины, господи! Да по сравнению с Лондоном наш городишко – всего-навсего грязная вонючая дыра.

Принц рассеянно кивает.

В иллюминаторе обрывается и разом пропадает земля, самолет возносится в ледяную высь. «Как хорошо было бы лететь, не приземляясь, всю оставшуюся жизнь, – думает Принц, – не лицемерить, не лгать, не страдать, не трястись от страха, только лететь среди облаков и звезд…»

* * *

Королек

Во вторник полдня валяюсь в постели. После короткого разговора с Французом ощущаю себя как выпотрошенная и зажаренная курица, которую приправили разнообразными специями и – ножками кверху – подали на стол. Дело об убийстве Царя вроде бы подошло к концу, стало прошлым, а вместе с ним точно отсекли часть души, и из этой дыры тянет сквознячком.

Немного поразмышляв, дозваниваюсь до Инночки, веселой вдовы Царя, и умоляю о рандеву. Она кочевряжится, именуя меня не иначе как подлецом и скотиной. Наконец, смягчившись, соглашается встретиться – всего на пару минут, для такого мерзавца, как я, и этого много.

Это свидание происходит в спорткомплексе на Котовского. Усаживаюсь на тот же диванчик, что и в первую нашу встречу. За окном лыбится солнце, полудохлый снег упрямо пытается изображать из себя рафинад, а мою душу распирает сладкое предчувствие весны.

Примерно через полчаса после назначенного времени ко мне подходит свирепого вида охранник и молча шмонает, после чего, словно дефилируя на подиуме, появляется Инуся. «У! Как теперь окружена крещенским холодом она!» Причем, хотя телохранитель отступает в тень, кажется, что между ним и Инусей возникла незримая связь, общая аура, как выразился бы экстрасенс. Похоже, мужик занял в постели вдовы Царя мое место. И правильно, давно пора. Эти двое – как две стороны одной медальки.

Инночка усаживается рядом со мной. На ней блестящая мини-юбчонка, прикрывающая только трусики. Вдовушка с явным умыслом демонстрирует мне свои бесконечные ножки в черных колготках и сапожках, дескать, гляди, чего лишился, балбес, и у меня, признаться, слегка сбивается дыхание.

– А ты, оказывается, сыч, – зло ухмыляется она. – Теперь мне о тебе кое-что известно. Все высматриваешь, вынюхиваешь. А я-то, дура, разнюнилась, поверила, что влюбился. Чего тебе надобно, сыч? – обращается она ко мне, как всемогущая золотая рыбка к старичине-подкаблучнику.

– Совсем немного, Инусенька. Я задам всего два коротких вопросика, а ты ответишь, да или нет. Ладненько?

– Ну-ну, – откликается она неопределенно.

– Видишь ли, я тут выстроил логическую цепочечку, не хватает совсем немножко, ерунды какой-то, но без нее цепка неполная. А я, как на грех, такой дотошный… Итак, вопросик первый. Это ведь ты сказала Царю, что у Марго есть любовница? Правда?.. И второй вопросик. Когда твой муженек откинул хвост, это ведь ты сообщила Валентину Семенычу, что Царя прихлопнули из-за Марго, ага?

Инночка бледнеет, неестественно смеется, и я чувствую, как останавливается ее маленькое железное сердечко. Потом говорит, деревянно двигая накачанными губками:

– Кто тебе такую фигню брякнул?

– Сам догадался, солнышко. Кроме тебя практически некому. И Царю ты могла, хихикая, шепнуть в постельке насчет проказницы Марго, и Валентину Семенычу была не чужим человеком. Тебе они верили и к словам твоим не относились как к проискам врага. А ты, в свою очередь, уж очень хотела избавиться от Царя. Чего уж там скрывать: чем хуже в царевом клане, тем тебе лучше. Самое клевое – если они поубивают друг друга. Тогда ты останешься одна при всех капиталах. Закладывая Марго, ты ничего не теряла, зато выиграть могла многое. Что и произошло. Гляди, как здорово получилось. Царь и Марго мертвы. Принц свалил из страны, обгаженный с ног до головы. А ты и жива, и осталась, и чистенькая, и богатенькая, и опять готова под венец. Твоя взяла, Инночка, ты на коне. Я прав? Да или нет?

– Ах ты!..

Она громко, отчетливо произносит непечатное словцо, резко встает и в сопровождении телохранителя шествует к выходу уверенной, от бедра, походкой модели, раскачиваясь на длинных ногах. Гляжу ей вслед, мысленно прощаясь. «Вот и ты уплыла, золотая рыбка, махнула хвостиком и сиганула в синее море, где жизнь легка и вольготна, только полным-полно акул. И если ты сегодня кого-то сгрызла, не исключено, что завтра полакомятся тобой. А я остаюсь на берегу, старый Королек, которому уже ничего не нужно… Кроме мести».

Едва выхожу из спорткомплекса, трезвонит мобильник.

– Ну, чувак, погоди! За всю историю нашей опасной и трудной службы не бывало такого, чтобы один раздолбай всю ментовку на уши поставил. Ты первый. Цистерна пива – самая малость, на что у меня хватает воображения. Постой, отдышусь и такое с тебя стрясу – на всю оставшуюся жизнь отпадет желание связываться с ментами и мной лично. Ну, прошерстили мы звонки наследничка Царя. Нуль. Круглое-прекруглое очко, как в сортире. Ни одного любопытного номерка. Что теперь протявкаете, мистер?

– Может, за последнее время моя интуиция сильно притупилась, но ведь осталось же что-нибудь. Убежден, этих детишек – Илью и Киру – надо еще разок проверить.

– Да ты опупел, анчихрист! – разражается диким ревом Акулыч. – Немедля сознавайся, что пошутил!

– Через полчаса буду у тебя. Разговор предстоит серьезный. Примешь?

– Ага, жди, – ворчит он. – Поставлю при дверях человечка с «калашом» и прикажу стрелять на поражение. И патронов не жалеть.

– Тогда еду…

* * *

Утро. Торчу в фойе университета. На улице уже довольно светло, а здесь полутьма, наводящий тоску казенный интерьер. То и дело с оттяжкой грохает дверь, и шастают студиозы, из которых прет такая оглашенная энергия, что ощущаю даже спиной.

Кукую возле окна и гляжу на улицу.

Из подрулившего к универу черного «вольво» вылезает младшенький сынок Царя. Ну, теперь мое время. Когда пацан возникает в дверях, окликаю его, отволакиваю в сторонку. И тут же беру быка за рога:

– Теперь я знаю, кто заказал Кота. Ты и твоя подружка Кира – маленькая отцеубийца. Мне все известно, парень, – даже квартирка, где вы занимаетесь любовью, во-он в той «хрущобе». На пятом этаже.

На его лице появляется такое ошеломление, что мне на миг становится жаль хлопчика: совсем еще ребенок! Но тут же вспоминаю своего Илюшку, и душа каменеет.

– Вы… вы ошибаетесь, – губы Ильи дрожат.

– Брось, – панибратски хлопаю его по плечу. – Улик у меня целый воз. А ты как думал, отправите Кота к праотцам и следов не останется? Такого не бывает, дружок. Ты только скажи, как деньги на киллера раздобыли? Я лично так смекаю: гробанул ты родительский сейф. Заприметил код, а когда папаша отошел в вечность, открыл и стянул энную сумму. Верно?

– И все-таки вы ошибаетесь, – повторяет он уже увереннее и жестче. Как ни крути, а сын своего папаши. Хоть и математик, не от мира сего, а генетика дает о себе знать. Представляю, как у парня там, внутри, все трясется, однако сумел собраться, теперь его голыми руками не возьмешь.

– Эх, молодо-зелено… Слушай сюда. Никто, кроме меня, вас не подозревает. Да и я подумываю: зачем хороших ребят закладывать? Ну, посадят вас. Мне от этого какой прок? В общем, так. Три дня еще погожу, вдруг захотите со мной дело полюбовно уладить, а? – подмигиваю игриво. – Но если никаких телодвижений с вашей стороны не последует, пардон, сдам ментуре. Надумаешь чего – звони.

– У меня пара начинается, – говорит он, порываясь удрать.

– Ох уж эти чокнутые теоретики… Ладно, беги.

Обретя свободу, Илья тотчас устремляется к своей самой что ни на есть высшей математике, холодной и безупречной, словно не по лестнице скачет, а поднимается в недоступные простому смертному горные выси, где снег непорочно чист, а воздух кристально прозрачен.

Выбираюсь на улицу. Делаю неприметный знак ментам, сидящим в скромно припарковавшейся на отшибе, заляпанной грязью «десятке». Теперь Ильей и Кирочкой займутся они, будут пасти, прослушивать телефонные разговоры. Мне остается только ждать.

Двигаю в «копейке» в сторону набережной. Торможу. Вылезаю. Озираю окрестность. Мир вокруг тревожен и мрачен. Над городом зависли тяжелые тучи. Волны туч, беременных снегом, точно там, в высоте, вверх тормашками запрокинулось бушующее море. Машины едут с включенными фарами. Пруд еще покрыт беловатым льдом, исчерканным строчками дорожек, а весна уже пробует город на зубок. Чувствую себя маслинкой в весеннем салате из черного снега и льда, густо приправленном жирной грязью, и улыбаюсь, сам не ведая чему. Неужто отмякает моя душа, и горе в ней чернеет и тает, как старый мартовский снег?

* * *

Среда 21 марта начинается банально. День с утра невеселый и тусклый. Небо застлано громадами серых сплошных облаков с дымными просветами. К полудню облака раздвигаются, как занавес, открывая чистую голубизну.

Около двух отправляюсь перекусить в привычную забегаловку на Бонч-Бруевича. Странное дело. Самый центр города, и интерьер вполне на уровне, но несет от этого бывшего кафетерия такой заскорузлой тоской, что хочется надраться вдрызг и забыться сном золотым.

Среди тех, кто насыщается харчем, замечаю парня, один занимает целый столик. Должно быть, мелкий бандюган. Сидит с хозяйским видом, расставив жирные ноги и потягивая пиво, и никто не рискует сесть рядом.

Выстояв очередь, с подносом в руках на полусогнутых направляюсь прямехонько к мафиозному хлопчику. Он уже завершает трапезу. Любезно ему улыбнувшись, усаживаюсь. К моему изумлению, он не зовет друганов, чтобы отметелили наглеца и выкинули за дверь. Похоже, сытость привела его в беззлобное состояние. Молча мазнув по мне исподлобным взглядом, он удаляется, сопровождаемый парой таких же красавцев.

Расслабив напрягшиеся мышцы, принимаюсь за жратву, задавая при этом самому себе вопрос: «Какого хрена я лезу на рожон?» И отвечаю мысленно: «Никому не позволю вытирать об меня ноги». – «Он же тебя не задевал, – урезонивает меня голос разума, – он даже слыхом о тебе не слыхал!» – «А все равно, – отзывается другое мое я, – не хочу, чтобы каждая наглая морда попирала других, душа не дозволяет».

Пока в моей башке препираются два голоса, на освободившийся стул приземляется парень. И говорит:

– Вам не кажется, что мы с вами внешне похожи?

От неожиданности едва не давлюсь сосиской. Поднимаю глаза на парня. Уж не чокнутый ли? Да вроде нет. Карие зенки насмешливы и неглупы, хотя есть в них что-то странно-неприятное. К тому же, если не слишком цепляться к мелочам, между нами и впрямь имеется некоторое сходство, только волосы у меня светлые, а он темный, почти брюнет.

Как-то сама собой склеивается беседа.

– Играем в американцев, – он кивком указывает на жующую публику. – Янки дудль. Гамбургеры, чизбургеры, менеджеры, блокбастеры, промоушен-продакшн. Как африканские туземцы, которые отдавали белым людям золото и рабов. А в обмен получали «огненную воду», цветные стекляшки, винтовки без затворов и мундиры с оторванными эполетами.

Пацан усмехается – и я понимаю, что мне не нравится в его гляделках: они точно задернуты шторками, и что в глубине – не прочитать.

На улицу выходим вдвоем.

– Тебя как зовут? – спрашиваю.

– Предпочитаю остаться загадкой. Инкогнито. «Что в имени тебе моем?» Все мы на этой забытой богом планетке – безымянные клопики, суетящиеся в поисках хрустов и наслаждений. Кстати, второе возможно только благодаря первому. А ты мне интересен, – добавляет он. – Впрочем, это уже из области психологии, непредсказуемых извивов сознания.

Делает мне ручкой, сворачивает влево и растворяется в толпе, снующей на улочке «купи-продай». То ли Печорина из себя корчит, то ли действительно слегка не в себе. А мне-то поначалу показалось, что сможем подружиться.

Примерно через час звонит мобильник.

– Растопырь свои локаторы и внимай. Сынок Царя вывел нас на шибко интересного хлопчика. Тридцать семь годков, как Пушкину или тебе, барбос, без определенных занятий, на какие шиши существует и где башли раздобыл на самый что ни на есть крутой «лендровер» – неведомо.

Мной овладевает такое волнение, что потеют ладони.

– Вы перехватили их телефонный разговор, Акулыч, да? Не томи. О чем они говорили?

– Ишь чего захотел, обормот. По мобиле Илюша и загадочный хлопец только о встрече условились, а базарили на самом краю города в безлюдном местечке. И все же мои орлы их засекли и за пацаном проследили до самого логова. Так что теперь он у нас, как бабочка-мотылек, на иголочку насажен и подписан.

– Диктуй адресок, Акулыч.

– Только ты осторожно, без гусарства, знаю я тебя, пижон.

– Да я только слегка за ним пригляжу.

На том и расстаемся.

Не откладывая дела в долгий ящик, гоню «копейку» по дороге, ведущей в аэропорт. Проношусь мимо тусклой мешанины «брежневок» и «хрущевок» и оказываюсь в самой глубинке района. Избы. Мелкие постройки из кирпича, сварганенные людишками побогаче, заборы, колонки… Торможу неподалеку от двухэтажной хибары.

Выстроенная еще до второй мировой, серая, неказистая, с грязно-белыми трубами и облупившимися балконами, она – как заржавленный буксир, который давно пора списать в утиль, да жалко, может еще послужить, попыхтеть. Метрах в пятнадцати от меня стоят три автомашины, среди которых резко выделяется исполинский молочно-белый, внизу порядочно забрызганный грязью джип.

Вздохнув, принимаю расслабленную позу покорной судьбе ищейки. При этом трясусь так, точно меня бьет током высокого напряжения.

Время возникает из небытия и ускользает туда же. День густеет. В нем, еще солнечном, появляется усталая нежность и печаль. За стеклами машины голубое сменяется проворно темнеющей синевой. Мое ожидание становится нестерпимым, как боль. Да выйдет ли Он когда-нибудь, черт!..

… Возникает Он неожиданно. На мгновение замирает на освещенном крыльце, и я непроизвольно закрываю глаза, будто Он может почувствовать мой взгляд. Постояв секунду-другую, пацан направляется к припаркованным железным коням и влезает в джип, застывший громадным шматком угасшей белизны. Тачка отправляется в путь. Выждав некоторое время, следую за ее поигрывающей огнями кормой.

И вот мы уже несемся по автостраде мимо леса, потом въезжаем в него и вскоре оказываемся в парке культуры и отдыха. Здесь, несмотря на темноту, гуляют люди, накачиваясь весенним кислородом. Внедорожник летит, почти не сбавляя скорость и заставляя прохожих шарахаться в сторону. И внезапно сворачивает вправо.

Теперь я догадываюсь, куда парень намылился. Спокойно докатываю до центральной аллеи, где громыхает из репродукторов музыка, сияют фонари и незатейливо развлекается немногочисленная публика, в основном, с малыми детьми. Разворачиваюсь, возвращаюсь к развилке и, крутанув баранку – раз и другой, пришвартовываюсь возле двухэтажного зданьица, в котором когда-то располагалась администрация парка. Сейчас на его вывеске здоровенными буквами горит слово «Шанс», а ниже – мелкими и кудрявыми: «казино».

Покинув «копейку», захожу внутрь.

Охранники встречают меня колючими взглядами: наряжен я явно не по протоколу. Но мальчики они вышколенные и ни слова не произносят: а вдруг перед ними прибабахнутый миллионер? Напялил старый свитер и вытертые джинсы, а карманы топорщатся от баксов.

Заваливаюсь в игорный зал, слегка напоминающий банк или страховую контору. По стенам развешаны произведения живописи, нечто авангардное и пестренькое. За двумя столами сгрудились любители острых ощущений. Мой «клиент» – в коричневом костюме и светлой рубашке – примостился тут же. И вся эта публика завороженно уставилась на катящийся по кругу шарик – из слоновой кости, не иначе. Как дети, ей-богу.

Наконец несчастный шарик, похоже, облегченно вздохнув, закатывается в лунку. Крупье – девочка в белой блузочке, серебристом жилетике и черных брючках, бесстрастная, как сама судьба, сгребает лопаткой цветные фишки. Игроки расслабляются. Парень обводит задымленным взглядом помещение – и замечает меня… или мне кажется? – на еле уловимый миг он бледнеет. И тут же на его лице возникает дружеская полуулыбка.

– Второй раз сводит нас судьба. Наверное, в кафешке мы не договорили о чем-то важном. Продолжим? В соседнем зальчике недурной бар.

– Согласен. Я здесь новичок.

– Тогда я буду твоим Вергилием. Только не разберу, куда предназначено мне тебя вести – в ад или рай?

Покидаем царство рулетки и перемещаемся в бар, в синюю полутьму, туманную от сигаретного дыма. Пристраиваемся у стойки. Шустрый бармен наливает нам по стопке коньяка. Жадно глотаю виноградный спирт, и огонь разливается по всем моим жилкам, но нервы натянуты так, что расслабления не происходит, словно жидкость закипает во мне и тут же испаряется.

– Скоро негде будет впрыскивать адреналин в кровь, – говорит парень. – Слыхал? Создадут в стране пять или шесть лас-вегасов, а остальные злачные местечки позакрывают. Каждый день за тысячи километров не наездишься, придется на жительство туда перебираться.

– Ты что, каждый вечер играешь?

– В казино я проживаю жизнь в ее концентрированном виде. Как птица Феникс. Сгораю дотла и возрождаюсь из пепла… Послушай, если ты всерьез решил пощекотать нервы, предлагаю развлечение покруче рулетки. Только для нас двоих. Эксклюзив.

– Почему бы и нет? – говорю я, и щемящая боль в сердце подсказывает, что вот-вот наступит момент истины.

– Это по-нашему, – восхищается парень, и его темные задумчивые глаза вспыхивают.

Одевшись, выходим в сумрак, пересекаем дорогу, кое-как переваливаем через сугробы и оказываемся на небольшом пространстве, оцепленном, точно разомкнутым кольцом, молчаливой черной стеной деревьев. Снега навалом. Похоже, эта полянка – заповедник зимы. В ботинки попал снег, но я почти не ощущаю холода и уже плохо понимаю, где нахожусь – все еще на Земле или на марсианском полюсе, среди льдов и космической тьмы.

Между нами метра три, не более. Лицо пацана вижу смутно, но почему-то кажется, что он улыбается. Он засовывает руку в карман, вынимает… При далеком свете фонарей и еще более отдаленном – месяца и звезд – в ней что-то едва заметно поблескивает, и я догадываюсь, что это револьвер…

* * *

Автор

– Ты не случайно появился в казино, – негромко и печально говорит тот, кто стоит напротив Королька. – А я не случайно подсел к тебе в кафешке: мы связаны невидимой нитью. Я же сказал, что мы похожи, просто по-разному сложилась судьба. И оказалось, что мы охотимся друг на друга. Мне заказали тебя, брат.

– Илья, младший сынок Царя?

– Своих заказчиков я не выдаю.

– Скажи, – голос Королька спокоен и тверд, хотя тело сотрясает озноб, и голова точно охвачена ледяным шлемом, – зачем ты взорвал мою машину и убил ни в чем не повинного ребенка? Моя смерть уже ничего не решала.

– Конечно, я мог оставить тебя в покое, – безмятежно отвечает киллер. – Но я игрок. А игру нужно доводить до конца, иначе счастья не будет. Кстати, когда погиб твой сынишка, я тотчас отступил. Но ты снова заказан. И сейчас, на этом месте закончится наше противостояние.

– Собираешься меня пристрелить? Учти, в ментовке известно, что я пасу тебя как возможного убийцу Кота. Так что уже неважно, буду я жив или нет, сядешь в любом случае. Стоит ли обременять душу еще одним злодейством?

Киллер усмешливо хмыкает и вздыхает.

– Ничего ты не понял. Мы просто сыграем в русскую рулетку и выясним, на чьей стороне удача.

Прокрутив барабан, он приставляет револьвер к виску. «Сумасшедший!» – мелькает в голове Королька… Сухо щелкает курок.

Киллер протягивает оружие Корольку.

– Твоя очередь.

На ладонь Королька ложится холодный тяжелый револьвер.

– Старый добрый наган, – сам не зная зачем говорит Королек, с трудом произнося слова онемелыми губами.

– Офицерский, с самовзводом, – окликается киллер.

– А что, если я сейчас прикончу тебя, как последнюю собаку? Мне простится: на тебе кровь Илюшки.

– А вот этого ты не сделаешь, брат. Прежде чем обслужить «клиента», я стараюсь разведать о нем побольше. Хобби такое, вполне невинное. И о тебе разузнал. И – полюбил. Обычно я отправляю на тот свет всякую шваль, а ты – другой. Мы могли бы даже стать друзьями… Впрочем, это так, лирическое отступление. А убить меня ты не сможешь, совесть не разрешит пристрелить безоружного. И правосудию не предашь. Не-ет. Канитель будет бесконечная: следствие, суд, выступления прокурора, адвоката. А я возьму и заболею. Или признают меня невменяемым… Ну ладно, осудят – если, конечно, докажут, дадут много, очень много. А тебе-то надо, чтобы я сгинул, иначе получится, что сынок твой остался не отомщенным. Так не проще ли довериться веселой русской рулетке и узнать предпочтение фортуны. А сколько адреналинчика, Королек!.. Ну!..

Словно в бреду, Королек подносит револьвер к голове. Ствол утыкается в спортивную шапочку, и оттого, что сталь не холодит висок, как будто легче.

Запрокинув голову, бывший сыч смотрит в черноту неба. Над узенькой накренившейся лодочкой рождающегося месяца иголочкой света сияет «его» звезда. Расширив глаза, он давит на тугой спусковой крючок. Близко-близко раздается резкий стук. Хрипло выдохнув, Королек опускает револьвер.

– Дай мне, – нетерпеливо просит киллер.

Они стреляют в себя – каждый по разу. Разочарованно щелкает курок, напрасно ищущий гильзу, и Королек вдруг ловит себя на том, что желает хоть какого-то результата, только бы не слышать этих выматывающих душу щелчков.

– Фу, скукота, – капризно говорит киллер, как пацан, которому надоела игра. – Пожалуй, надо добавить драйва. Правила меняются.

Наводит оружие на Королька, спускает курок. В холодном воздухе четко слышится щелчок. Измотанный дикой дуэлью Королек даже не вздрагивает.

– Стреляй, – киллер протягивает Корольку револьвер. – Не раздумывай. Прежде все было просто и ясно: одна сволочь заказывала мне другую, и я не без оснований считал себя Ангелом Возмездия. Там, где менты и прокуроры были бессильны, вступал в дело я и очищал человечество от разной мрази. А потом оказалось, что нужно убрать тебя. Мне следовало отказаться, но я был на нуле, а для игры требуется бабло. И Бог покарал меня: я убил ребеночка. Мои белые одежды запятнала невинная кровь. («Да он помешанный!» – вновь проносится в голове Королька.) Меня нужно остановить. И сделаешь это ты. Сейчас.

И видя, что Королек стоит в нерешительности, кричит исступленно, то ли провоцируя его, чтобы продлить жгучее наслаждение игры со смертью, то ли действительно жажда собственной гибели:

– Уничтожь меня, брат, я приношу только зло! Стреляй, я убийца твоего сына!

Даже не прокрутив барабан, Королек нажимает на гашетку.

Он намеревался прицелиться в плечо, но рука сама поднимает револьвер на уровень головы. Вспышка. Грохот выстрела. Руку Королька отбрасывает отдачей. Пошатнувшись, киллер валится лицом в снег.

Несколько долгих секунд Королек бессмысленно смотрит на охваченное последней дрожью тело, кидается через дорогу к «копейке», проваливаясь в сугробы, залезает в уже остывшую кабину, заводит мотор и гонит машину в темноту, не соображая, куда и зачем…

* * *