Текст книги "Свободное падение"

Россия, Югра. Сургут. 11 мая 2020 года

Железнодорожный мост южнее города восстановили только вчера, он сильно пострадал от взрыва зимой. Поезда шли один за другим – железнодорожный путь был самым дешевым здесь, и транспортные операторы старались завезти как можно больше грузов до того, как мост опять взорвут. Крайний взрыв моста был пятым по счету, террористы рассчитывали на то, что город невозможно будет снабжать и он обезлюдеет сам по себе. Расчет был ошибочным – они не учли то, что Северный морской путь теперь работал круглый год и перевозки можно было делать и по морю, разгружаясь в северных портах. Возможно, именно ту группу, взорвавшую мост, уничтожил с воздуха тяжелый штурмовик, когда та попыталась от отчаяния напасть на крупный и хорошо прикрываемый конвой, идущий по зимникам от северных портов. Отчаяние и злоба – вот то, что двигало обеими сторонами в затянувшейся войне, когда те из последних сил, забыв даже о подобии правил, наносили друг по другу удары. В этот раз повезло «белым». Двадцать два человека, в их числе двое особо разыскиваемых за терроризм. Еще несколько лет назад это был бы отличный результат – сейчас его никто отличным не считал. Будут новые акции, мост снова взорвут, вопрос в том, когда именно. А пока не взорвали, надо было успеть, поэтому поезда шли в ускоренном порядке…

В числе прочих – на первом пути – разгружался пассажирский поезд. Он был старым, темно-зеленым, а не красно-белым, как новые поезда, побитым временем и дорогами. Восемнадцать плацкартных вагонов, прицепленных к «быку», то есть к грузовому локомотиву, – сейчас на это всем было плевать, лишь бы вез. Устало вздохнув после долгой дороги, лязгнув всеми своими стальными сочленениями, поезд встал напротив вокзала, и сотрудники служб безопасности, одетые в одинаковые, сине-красные, хорошо заметные спецовки, с резиновыми палками в руках и пистолетами в кобурах, бросились к своим вагонам.

– Выходим! Б… выходим! Становись!

Отстающих подгоняли тычками дубинок. Дубинками же подравнивали одинаковую, черную, вонючую людскую массу у вагонов. Не хватало только собак – а так картина маслом: «Встреча железнодорожного этапа». Никто из тех, кто работал на разгрузке многочисленных составов, не обращал на сие действо никакого внимания – уже привыкли…

Путь этого состава – далеко не первого, и уж точно не последнего – начинался в Караганде. Этот город в Северном Казахстане был последней точкой, где еще сохранялось некое подобие порядка, дальше была зона чернейшего беспредела. В Карагандинской области были многочисленные лагеря беженцев, и там же был крупнейший в СНГ рынок живой силы. Такие рынки были характерны для многих независимых стран бывшего СССР… они были в Кыргызстане, в Узбекистане, в Таджикистане… нищие и безработные люди собирались в определенных парках или на определенных пустырях города, чтобы наняться хоть за сколько-то. К тем, у кого были деньги, на любую работу.[29]29
  Автор видел такой рынок в Душанбе. Печальное, конечно, зрелище. Но зато теперь таджикский народ получил независимость. Это очень важно, верно ведь?


[Закрыть] Сейчас денег не было ни у кого, чтобы нанимать, люди существовали на гуманитарке и на том, что удавалось вырастить в продуваемой жестокими ветрами казахской степи. Но деньги были у нефтяных компаний – и в своем стремлении сократить операционные расходы и порадовать акционеров отличными цифрами в квартальных рапортах менеджеры нанимали на черные работы не местных жителей, а «черную силу». Их так и звали «черные», работа для них была «черная», и каждый менеджер, скажи ему «вот эта работа – черная, а здесь – белая», отлично понимал, на какую работу кого ставить. Эти люди жили на казарменном положении, в построенных из быстровозводимых материалов бараках, они подсыпали дороги, выполняли примитивные работы по строительству, самых смышленых иногда ставили на святое – на добычу. Если на юге резали людей только из-за их национальности, то здесь национальность «черных» никого не интересовала, у них не было даже имени – только бирка на спецовке с порядковым номером, который любой черный должен был знать наизусть. Кормили их самым примитивным образом, впрочем, для тех, кто голодал в лагере беженцев, пятилетней давности мороженая кенгурятина была настоящим лакомством. Поскольку все в той или иной мере знали русский язык, разговаривали с ними на русском и отвечать они обязаны были только на русском. Их мнение по этому поводу никого не интересовало – кто протестовал, тот лишался всего заработанного и получал лишь билет в обратный путь. Сроки вахты были по шесть и по двенадцать месяцев, соответственно – длинная и короткая вахта. Тот, кто соглашался на длинную, имел право переводить деньги семье раз в квартал. На короткой – деньги выплачивались в самом конце вахты. Наличкой деньги не выплачивались – впрочем, и покупать было особо нечего. Кое-какие продукты и вещи выдавались за усердие в работе бесплатно.

– Становись! Встать! Встать! – охранники обрабатывали тех, кто выбивался из строя дубинками. – Мюллер, этап построен!

Мюллером звали бригадира охранников. Детина быковатого вида, он досиживал очень долгий срок по целому букету тяжких статей, когда страны вдруг не стало, а стало вместо нее то, что и было, когда он уходил на зону. Даже круче.

И он обнаружил, что такие, как он, нужны по-прежнему.

– Так…

Бандит прогуливался вдоль строя, держа в руках привычное помповое ружье.

– Салам алейкум…

Ответного приветствия не было. Бандит коротким, резким движением ударил ребром ботинка одного из стоящих гастарбайтеров по подъему ноги, а когда тот согнулся, добавил коленом в лицо. Гастер рухнул на снег.

– Значит, слушать сюда, чурки! – с нарочитой ленцой в голосе сказал он. – Я Мюллер. По понятиям – козырный фраер, но вас эти понятия не касаются.

Несмотря на то что Мюллер мог обозвать себя и вором, он не сделал этого. Власть воров, власть зоны – одна из тех немногих властей, что еще существовала здесь, в этом мерзлом краю. Но и она уже отступала под натиском фанатиков. Кровавой бойни, которая развернулась на выходе из зон, российский криминальный мир не знал с тех пор, как закончилась послевоенная «сучья война», когда на зону потоком пошли бывшие военные, не признающие прав воров, и бывшие воры, перекрасившиеся в «автоматчиков». Воры медленно отступали под натиском исламского безумия, взращенной на зонах новой поросли джихадистов, но позиции свои пока держали. И получить заточку в спину только из-за того, что короновал себя неположенным рангом, Мюллер не хотел.

– Правило только одно – пахать и не питюкать! Всем ясно? Кто не вышел на работу – не получит жраки, ясно? Кто будет возбухать на бригадира – получит прописку. Кто будет возбухать на меня… – Мюллер помолчал, чтобы было еще страшнее. – …кончим и на скоромогильнике закопаем. Рядом со свиньями. Ферштейн, чурки?!

Гастарбайтеры не отвечали. Мюллер шагнул к одному из них вплотную.

– Ферштейн? Писари фоиша.

Не получив ответа, Мюллер ударил гастарбайтера под дых и, решив, что достаточно, зашагал к своему Патрулю.

– В машину их! Черти…

* * *

Дальнейший путь гастарбайтеров был хорошо известен.

Как и во всех республиках Средней Азии, в Югре появился мардикор-базар, нечто среднее между биржей труда и рынком рабов. Он находился на стоянке и в здании кафе «Кавказ», которое держали, естественно, кавказцы. Если раньше тут скапливались дорогие иномарки, то теперь было не продохнуть от вони тяжелых дизелей. Для перевозки гастарбайтеров использовались тяжелые самосвалы с наращенными бортами, в основном китайского производства. Покупать специальные машины и автобусы дорого, сойдет и так. Рынок перевозок кавказцы здесь держали и до того, как все это началось, – просто, как только началось, освоили новый вид бизнеса. Весь рынок гастарбайтеров без исключения держали кавказцы. Когда некоторые люди из Средней Азии попытались воспротивиться этому, их тупо убили. Убили и Нину Валерьевну, пожилую пенсионерку, помнившую еще, как по комсомольской путевке сюда приезжали молодые, осваивали этот край. Когда она попыталась возмутиться ревом моторов и облаками выхлопных газов днем и ночью, один из хозяев грузовиков, молодой подонок двадцати шести лет от роду, буднично шагнул вперед и ударил Нину Валерьевну гаечным ключом по голове. Когда старушка, не понявшая, что власть сейчас совсем другая, упала – остальные заржали…

Несколько тяжелых грузовиков, возглавляемых понтовитым черным Патрулем, прошли через город и остановились у кафе. Сноровистые ребята с дубинками начали по очереди разгружать грузовики и строить гастарбайтеров в ряд. Их по очереди загоняли в здание, где задавали несколько коротких вопросов и составляли что-то вроде анкеты. Довольно короткая, навыки, язык, мобильный хозяина. Потом – если надо нанимать, все на месте. Фотографий не делали – какой смысл? Гастер он и есть гастер, они все на одно лицо.

Очередной встал перед бывшим кафешным столиком, за которым сидело трое. Один у компьютера, совсем молодой, он подключил к компьютеру небольшую лампочку, чтобы светить на клавиатуру, и ловко вбивал ответы. Другой – коренастый, кряжистый пузан, с обильно поросшими черным волосом руками. Третий – тощий, со злобными глазами и резкими, дергаными жестами наркомана. За спиной у этой троицы стояли вооруженные охранники. Вооружены ружьями, один автомат и несколько травматов – на случай чего. Ну и палки естественно. Все-таки убивать сразу не годится, это ж деньги…

Очередной встал перед троицей.

– Имя?

– Мурад…

– Русский знаешь?

Знает ли он русский… о да, он знает.

– Да.

Молодой показал пальцем на стол.

– Это что?

– Стол.

На телефон, лежащий на столе.

– Это?

– Телефон…

Молодой сноровисто набил информацию. Русский знает – хорошо. Здесь все на русском говорят, без исключений – когда речь о работе, о деньгах, о национализме как-то сразу забывается. Тот, кто хорошо знает русский, – потенциальный кандидат в десятники, а то и в бригадиры. Следующий вопрос был именно от этого.

– Национальность какая?

– Турок.

– Документы есть?

– Нет…

Сидящий за столом жирняк отвлекся от разговора с «наркоманом».

– Турок, э… Откуда родом?

– Фергана…

В Фергане была такая бойня, густо замешанная на национальной и религиозной розни, что ничего проверить было невозможно.

– Какой ты турок. Русский, э…

Здесь мало кого можно было обмануть. И всё называли своими именами.

– У меня отец турок. Мать русская…

– Русский б…, э… – жирняк захохотал.

– Дядя Салман, что писать? – спросил молодой.

– Пиши: русский. Мать – праститутка, чернильница[30]30
  Кому-то может показаться, что автор тут что-то разжигает, но это не так. Все эти разговоры о толерантности призваны прикрыть одну очень скверную вещь: дикий, не получивший нормального образования, плохо воспитанный человек не может хорошо относиться к другим людям, в каком бы обществе, исламском или неисламском, он ни жил.


[Закрыть] э… – Жирный, довольный своей остротой, захохотал, сам не понимая, что только что подписал себе смертный приговор.

Джабир, да будет доволен им Аллах, рассказал: «Как-то раз мы вместе с Пророком (мир ему и благословение Аллаха) возвращались в Медину. Был привал, и все собрались у колодца с водой. В это время один из мухаджиров в шутку ударил одного из ансар. Тот человек шутки не понял и начал ругаться с мухаджиром. Ссора быстро превратилась в драку, и участники стали призывать на помощь своих соплеменников. Ансар закричал: «На помощь, о ансары!» А мухаджир кричал: «На помощь, о мухаджиры!» Некоторые ансары и мухаджиры разгневались, их оскорбило то, что был обижен их соплеменник.

Услышав крики, из своей палатки вышел Пророк (мир ему и благословение Аллаха). Он сказал: «Что это за призывы времен язычества? Немедленно оставьте их! Неужели вы их возрождаете, в то время как я все еще среди вас? Поистине, эти призывы зловонны!» Затем он напомнил им об Аллахе, прочитав суры из Корана. Они осознали свою ошибку и помирились.

В этот сложный момент проявилась и роль лицемеров. Один из них, которого звали Ибн Убай, подговаривал ансаров к продолжению конфликта. Он сказал: «Мухаджиры созывают друг друга, чтобы напасть на нас! Издалека пришли к нам и на нашей же земле помыкают нами! Когда мы вернемся в Медину, то могущественные выгонят из нее презренных!» – называя так мухаджиров».

– Что умеешь делать? Работать, да? – быстро проговорил молодой, чтобы скрыть некоторое стеснение. Все-таки он был слишком молод, да и верил более искренне, чем его дядя. И не мог понять того, почему дядя столь усерден в намазе, а в жизни не исполняет требований шариата, оскорбляет и издевается над мусульманами, такими же, как и он сам. Он еще недостаточно прожил в этом мире, чтобы научиться лицемерию от дяди.

– Могу работать.

– Как можешь? Металл знаешь? Инструмент знаешь?

Он кивнул головой.

– Машина водить?

Опасно привлекать к себе внимание.

Он отрицательно мотнул головой вправо – влево.

– Профессия есть?

– Стройка работал.

Молодой понимающе кивнул, привычно набрал первую цифру в нужной колонке Экселя, выскочил десятизначный номер, он нажал на «Энтер». У всех, кто прошел перед ним за последний час, был один хозяин.

– Все. Иди.

– Туда… – показал охранник дубинкой.

* * *

Они стояли на морозе в машине еще два часа. Потом пришел водитель, завел мотор и повез их куда-то. Сильно пахло выхлопными газами – в северных исполнениях машины делают так, чтобы выхлопные газы обогревали кузов, эта машина была старой, видимо, где-то подтравливало. От холода и вони мутило.

Их привезли в какое-то место – оно было похоже на лагерь, какие раньше были, когда тут были коммунисты, да покарает Аллах нечестивых безбожников. Может, это и был лагерь, только переделанный под нужды новых хозяев. Говорят, что нет хуже хозяев, чем бывшие рабы, – и здесь это оправдывалось на сто процентов. Мусульмане издевались над другими мусульманами так, что, случись здесь надзиратель из Гуантанамо, он бы только головой раздосадованно покачал…

Их снова выстроили и пересчитали. Номеров не было, им не давали даже номеров – какой смысл? Они были никто, рабы. Пятерых – туда, десятерых – сюда. Номера были лишь у десятников, каждый знал свой номер и свою десятку…

Мюллер, который снова тут был, прошелся перед строем, посмотрел на часы.

– На работу везти вас поздно, чурки… – сказал он, – потому будете сегодня убирать лагерь. Получите вечером жраку. Запомните – это последний раз, когда вы получаете свою жраку за так. Дальше – кто не работает, тот не ест…

И Мюллер расхохотался, довольный остротой.

* * *

Начальство лагеря сидело в отдельном, отгороженном двумя рядами колючей проволоки закутке, в нескольких комфортабельных вагончиках, которые когда-то давно были изготовлены для русских нефтяных компаний как полевые офисы. Была у них и техника, она стояла за забором, на отгороженной площадке: джипы, пикапы и «КамАЗы» с большими кузовами-бытовками, способные проехать по любому бездорожью. «КамАЗы» были кустарно бронированы, на многих машинах были пулеметы, оконные проемы завешены бронежилетами.

Из одного из вагончиков вышел человек, невысокий, темный лицом, одетый намного лучше, чем обычные бессловесные работяги, – в довольно новый комплект рабочей одежды для приисков. У него был пояс, на нем были и телефон, и рация, но вот оружия у него не было, даже палки. Это показывало, что он – раб, просто раб высокопоставленный или приближенный к хозяевам. Скорее всего сотник – у него в подчинении может быть от восьми до двадцати десяток. Обычно сотник отвечает за какой-то один участок работ, за какую-то одну точку добычи и контактирует с HR-менеджером заказчика, который отвечает за снабжение работ рабочей силой. То есть это никак не исполнитель – это организатор, и организатор хитрый, он постоянно между молотом и наковальней, между требованиями заказчика и злобой бесправной рабочей силы. Если начнется бунт, его могут растерзать первым. Если он не будет выполнять требования заказчика, его могут убить или в лучшем случае обратно переведут в рабочие, где его соплеменники все ему припомнят. Но пока он проявляет себя эффективным организатором, он получает намного больше, чем бессловесная скотина. Его и кормят нормально, не баландой, а с хозяйского стола, и прав у него побольше, он может и в город съездить, и деньги ему дают, и даже бабу могут организовать. Но все это – только пока он организует толпу так, чтобы она приносила пользу и доход.

Он торопливо шел по территории лагеря, и один из новичков вдруг поскользнулся и упал прямо ему под ноги. Охраны рядом не было – охрана вообще избегала соваться внутрь без повода. Мало ли…

– Кутарингесси, джаляб, – выругался сотник, – а ну, вставай, лентяй!

– Салам алейкум, Керим… – сказал новичок, поднимаясь, – помнишь, как ты декламировал нам ат-Таубу[31]31
  Девятая сура Корана. Единственная во всем Коране не содержит в начале слов «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного», поскольку содержит в себе объявление войны.


[Закрыть] и ни разу не ошибся…

Сотник вздрогнул, как от удара током.

– Кто ты? – спросил он.

– Ты знаешь. Я приветствую тебя, брат, именем Аллаха…

* * *

Вторая рабочая смена заканчивалась в одиннадцать часов вечера, после чего отработавшие шли в казармы: кормить будут уже утром, в такое время столовка не работала. Охранники пересчитали вернувшихся с работы и, подгоняя отставших дубинками,[32]32
  Тем, кто думает, что будет по-другому, – три раза «ха». Если кто-то из южных братьев наших меньших думает, что вот не будет русских и им будет что-то принадлежать в России, они сильно ошибаются. Будут транснациональные корпорации, таких кусков они не упустят. А для ТНК они – даже не люди второго сорта, они вообще не люди.


[Закрыть] загнали в бараки и заперли. Наступила тишина…

Когда все немного утихло, несколько человек собрались в углу барака. Зажгли свечу – уже за одно за это можно было получить неделю карцера или подвергнуться калечащему избиению охранников: ничего огнеопасного держать было нельзя во избежание пожара в бараке (если рабы сгорят – кто работать будет). Для того чтобы лишние не видели, они завесили проемы между кроватями тонкими, шуршащими одеялами. Несколько «братьев» были на стреме на случай внезапной ночной проверки. В бараке были видеокамеры, но они точно знали, какие углы ими не просматривались. Да и что можно увидеть в кромешной темноте…

– Нет Бога кроме Аллаха, – сказал новичок, – вся хвала Аллаху и его Пророку Мухаммеду. Да будут благословенны те, кто прямо идет по пути Аллаха, не сворачивая, и да пребудут рядом с Аллахом те, кто отдал свою жизнь на Его пути.

– Омен… – синхронно сказали собравшиеся.

– Да… это ты, брат… – сказал сотник Керим. – Ты изменился, но это точно ты.

То, что сотник был в бараке, никакого внимания не привлекало, все было нормально. Сотник – он на то и сотник, он мог делать все что угодно в бараке, хоть на ночь оставаться. Некоторые так и делали, у них тут даже «дамы сердца» были. Одного с ними пола.

– Кто он, брат? – спросил один из братьев. – Мы не знаем его, скажи нам.

– Это Искендер аль-Руси, братья. Да будет мне свидетелем Аллах, это он.

Наступило молчание.

– Искендер аль-Руси шахид инша’Аллах, – грубым голосом сказал кряжистый бородач, борода которого скрывала шрам от пулевого ранения на челюсти, – и все это знают.

– Все знает один лишь Аллах, брат… – спокойно ответил новичок, – разве, сомневаясь во мне и моих словах, ты делаешь нечто достойное?

– Мы должны опасаться провокаторов, – сказал бородач, – кяфиры очень хитры, настоящие шайтаны.

– Разве не сказано, что правоверным, идущим по пути Аллаха, позволительно бояться одного лишь Аллаха и гнева его. Чего ты боишься, брат…

– Скажи, что ты знаешь об Искендере аль-Руси, чтобы обвинять нашего брата в недостойном? – сказал сотник Керим. – Ты видел его своими глазами?

– Нет. Но это…

– А если не видел, то молчи, опасаясь впасть в грех лжесвидетельства. Пусть Аллах будет свидетелем, я сражался в джамаате Исфахана Темирова, когда муджахеды брали Душанбе, и своими глазами видел Искендера аль-Руси и слышал, как он говорил с ансарами. Свидетельствую, что Искендер аль-Руси перед нами. Пусть он сильно изменился, но это он. Его голос ни с чем не спутаешь, это рычание льва, даже когда он говорит тихо.

– Баркалла, брат… – ответил тот, кого называли Искендер аль-Руси, – но я не заслуживаю столь пышных сравнений. Я всего лишь бедный слуга Всевышнего, алчущий его милости и страшащийся его наказания. Я избегаю впадать в гнев гордыни, и сейчас я – такой же муджахед, как и вы все. Брат всем братьям, идущим по пути Аллаха…

– Расскажи, как ты остался жив, брат… – сказал Керим. – Все братья думали, что ты уже стал шахидом.

Искендер аль-Руси сделал неопределенный жест.

– Милостью Аллаха, брат. Милостью Аллаха. Среди руси тоже есть братья, они помогли мне. Впрочем, помогая мне, они помогли себе, сделав шаг от адского огня, что обуглит и сожжет плоть неверных…

– Омен…

– Ты хорошо говоришь, брат… – сказал один из собравшихся.

Искендер аль-Руси был не простым муджахедом – он был легендой. Русский, бывший офицер, принявший ислам и вставший на джихад, настоящая легенда в мире джихада. С две тысячи тринадцатого года – когда он доказал, что способен быть не только лицом в телекамере – его мало кто видел. Было известно, что он принял шахаду в семнадцатом, в Дагестане, и сайты, созданные братьями, это подтверждали.

Но сейчас многое изменилось.

– Аллах счел меня недостойным шахады. А может быть, я еще не до конца прошел свой путь и есть что-то такое, что волей его я должен сделать перед тем, как увижу его и предстану перед ним на суд.

– Наверное, это так, брат…

– Времена меняют, братья. Всего сорок лет страну Руси боялся весь мир – а кто боится Руси теперь?.. Но кроме Руси, есть и другие страны, что стали прибежищами куфара. Теперь наш острый меч должен обратиться против них.

– Аллаху акбар.

– Нефть – это черная кровь. Кровь куфарского мира. Без нефти они не могут, как не могут и без много чего другого. Оборви им нефть – и они сами придут к мусульманам, и падут на колени, и дадут нам все, что нам будет нужно. Я приехал сюда для того, братья, чтобы лишить кяфаров нефти и заставить их униженно молить мусульман о прощении за то, что они сделали. В этом я прошу вашей помощи и свидетельствую, что дело это благородное.

– Мы и сами много чего сделали, брат… – сказал Керим.

– Альхамидулиллях, и чего вы делаете?

– Ну, мы прокалываем им шины и портим двигатели. А один раз устроили пожар. Еще один брат показал нам, как делать дорогу так, чтобы она через год развалилась. Еще, если получается, мы вредим на трубопроводах.

– Никакое усилие, которое вы предприняли, выйдя на пути Аллаха, не будет забыто, брат. Но я хочу спросить тебя – неужели ты не сделал ничего более страшного для кяфиров, ничего такого, что заставило бы их дрожать от страха?

– Но, брат. Для этого надо иметь доступ на компрессорную. А у нас его нет.

– Никакое препятствие не отвратит вас от пути. А почему вы не убиваете охранников? Ведь среди них есть и кяфиры, русисты, а те из охранников, которые правоверные, они хуже любого неверного, хуже любого русиста и заслужили самую страшную смерть.

– Это настоящие звери, – сказал один из собравшихся, – у них есть такое место. Того, кто провинился, они берут туда и избивают. Поднимают за руки за ноги и бросают вниз. Тот, кто выходит от них, харкает кровью и умирает.[33]33
  Результат контузии внутренних органов. Известная зэковская заморочка.


[Закрыть]

– Интересно, – сказал Искендер аль-Руси, – неужели несколько неверных так испугали целый джамаат?.. Тогда слушайте меня. Пока ничего не надо делать. Я знаю – не все вы верите в то, что я Искендер аль-Руси. И Аллах свидетель, у вас есть основания так думать. Наша Умма прошла через долгую войну, и, видит Аллах, не все братья были с чистым сердцем. Так вот. Когда умрет один из русистов, тогда мы продолжим разговор. А пока забудьте все сказанное.

* * *

– Кто держит город?

Братья, образовывающие подпольный джамаат, разошлись от греха. Все, что могли сказать, – все было сказано. Теперь сотник Керим (у него было другое имя, но он взял документы внешне похожего на него погибшего брата, ставшего шахидом от русских пуль в Душанбе) лежал рядом с братом, которого все считали погибшим, на нарах и разговаривал с ним. Другие отодвинулись, чтобы не слышать – некоторые вещи лучше не знать…

– Воры, брат…

– Русские?

– Нет. Наши воры, среди них есть двое русистов, но остальные пятеро – наши. Один из них – самый авторитетный. Говорят, под ним до пяти тысяч бойцов.

– Кто?

– Алик Ташкент. Очень авторитетный человек.

– И для тебя, брат?

– Для меня – нет. Но для многих – да.

– Он правоверный? Он сдает на байтульмал?

– Нет. И не будет.

– Будет, брат. Все будут. Тех, кто не будет, мы принесем Аллаху. И не только их самих…

Но и все их семьи – это было понятно без слов. Действия ваххабитов отличались невиданной жестокостью даже по нынешним, не слишком травоядным временам. Кровью они отрезали дорогу назад и себе, и всем остальным.

– Кяфиры здесь очень сильны, брат. Люди поражены неверием. Говоришь им про Аллаха – и видишь, что они думают о своем. Им плевать на Аллаха и на то, что уготовано неверным. Огонь и ров, брат…

«Клянусь небом с созвездиями Зодиака! Клянусь днем обещанным! Клянусь свидетельствующим и засвидетельствованным! Да сгинут собравшиеся у рва огненного, поддерживаемого растопкой. Вот они уселись возле него, будучи свидетелями того, что творят с верующими. Они вымещали им только за то, что те уверовали в Аллаха Могущественного, Достохвального, Которому принадлежит власть над небесами и землей. Аллах – Свидетель всякой вещи! Тем, которые подвергли искушению верующих мужчин и женщин и не раскаялись, уготованы мучения в Геенне, мучения от обжигающего Огня. Тем же, которые уверовали и совершали праведные деяния, уготованы Райские сады, в которых текут реки. Это – великое преуспеяние! Воистину, Хватка твоего Господа сурова! Воистину, Он начинает и повторяет (создает творение в первый раз и воссоздает его или начинает наказывать и повторяет наказание). Он – Прощающий, Любящий (или Любимый), Владыка Трона, Славный. Он вершит то, что пожелает».[34]34
  Аль-Бурудж (Башни) 85:4—10.


[Закрыть]

* * *

Имам ибн Касиир сказал: «Ибн аби Хаатим от Раби`а ибн Анаса сказал про аят «Да сгинут собравшиеся у рва огненного» историю, в конце которого он сказал: «Нам сообщили о том, что они были людьми, которые решили отойти от всех во времена смуты, когда люди раскололись на общины и секты, эти верующие собрались воедино и поселились в одной из деревень, там они смогли поклоняться Аллаху, совершать молитву и выплачивать закят, но это продолжалось до тех пор, пока об их существовании не узнал один из правителей-тиранов.

Он отправился к ним с войсками, для того чтобы заставить их поклоняться идолам, но они все до единого отказались подчиниться ему, сказав, что они будут поклоняться только Единому Аллаху, у которого нет сотоварищей. И тогда тиран поставил им выбор: либо склонить головы перед идолами, либо умереть. И они выбрали последнее. Тогда он приказал вырыть для них ров, разжечь в нем огонь и подвести их к обрыву. Он сказал им в последний раз: «Выберите же нашу религию, религию идолопоклонства», но они сказали, что этот огонь любимее для них. Среди них были женщины и дети, за которых они переживали, но дети сказали родителям: «После этого огня другого уже не будет». И все они до единого бросились в него. И Аллах забрал их души еще до того, как их тела попадали в огонь. После этого огонь вышел из рва и поглотил тирана, и всех, кто был с ним. Именно про них Аллах ниспослал первые айят суры «Башни».

Раби`а ибн Анас сказал: «Мучение в геенне – мучение от обжигающего огня – это в вечной жизни, а мучение от обжигающего огня – наказание в мирской жизни, когда их поглотило пламя рва».

Имаам аль-Фуртуби сказал: «Абу Саалих передает от Ибн Аббааса, что пламя рва поднялось в высь на 40 локтей и сожгло тирана и его приспешников».

Имаам аль-Фуртуби сказал: «Это наказание пришло к ним в мирской жизни за то, что они сожгли этим огнем во рве верующих».

– В таком случае они увидят ров своими собственными глазами. Благо, здесь немало того, что может гореть…

Аль-Руси помолчал и добавил:

– Есть ли здесь хоть один амир, кто еще не забыл Аллаха? Пусть он грешит и не во всем следует шариату Аллаха?

– Есть. Вахид аль-Дагестани. Думаю, он единственный, кто верит не лицемерно. Но у него не так много людей, если лицемеры соберутся – они выставят втрое больше. Если не вчетверо.

– Сколько бы ни было врагов перед тобой – скажи: достаточно с нас Аллаха, он – прекрасный хранитель.

– Инша’Аллагъ.

– Мне надо встретиться с ним.

– Для этого тебе надо иметь возможность выходить в город. А это не так-то просто сделать. Если только не…

Керим замолчал.

– Говори, брат. Что, если только – не?

Керим объяснил. Новичок долго не думал.

– Тому, кто вышел на пути Аллаха, спишутся все грехи. Этот – еще не самый страшный…

* * *

Наутро Керим первым делом подошел к Мюллеру. Тот стоял с хозяином, тем самым, который присутствовал при приеме новой партии рабов. Они негромко разговаривали о нюансах строительства дороги к новому месторождению – хозяин взял контракт на его строительство у британцев. Теперь надо было завести туда технику и рабсилу, организовать работы. И охрану – такой объект колючкой не окружишь.

Хозяин первым заметил сотника.

– Чего тебе, э…

– Хозяин, разрешите…

– Говори, говори. Быстро только…

– Мне нужен помощник в моих делах. Надо ездить в город, здесь быть – я один не справляюсь.

– Ну так найди себе, да…

– Я уже нашел.

– И кого?

– Из новых, которые вчера пришли. Он толковый. Русский знает язык, торговаться может…

Хозяин несколько секунд молчал, а потом оглушительно заржал, хлопая себя по жирным ляжкам.

– А-ха-ха… русский праститутка, э… ха-ха-ха…

Для него все было понятно – Керим просил за своего гомосексуального партнера, которого присмотрел среди новеньких. Но Мюллер этого не знал и смотрел то на хозяина, то на Керима с подозрением.

– А-ха-ха… бери, если хочешь… а-ха-ха…

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Документ подлинный

 
Падхады, вибирай: вот тибе шаверма,
тут халяльный самса, там бараний купат.
Даставай свая дэньга из толстий карман!
Ты ни хочишь у нас ничиво пакупат?
 
 
Ты откудава здес паказался, турист?
Ты – Америка, да? Ти – Ивропа? Давай!
Панимаишь па-русскава, граф Монте-Крист?
Что пантуишь, стаишь, как паслэдний трамвай?
 
 
Я тибе научу, видишь старый «Ашан»?
Захади у ниво в чайхана, там Мехмед,
он тибе прадаваит лубой анаша,
и славянский рабыня – на сдачу – минет.
 
 
Ты савсем идиот? Нам ни нужин музей…
Пиливать на историй и памят царю,
мы ни смотрим скулптура… Зачем ты борзей?
Можит, ты натуралный агент ЦиРиУ?
 
 
Эта наша зимля, слуши, мамой клянус!
Я иду, я шагаю па мой Масквабад,
восем дочка имею, лубой разни вкус,
если дэвочка снова – я силна ни рад.
 
 
Что ты хочишь ат нас, что искаишь, скажи?
Ти гяур сумашечий, приехал суда…
Мой атэц гаварил – всем вас надо ножи
засуват прямо шея, без следствий суда.
 
 
Ми ни видили здэсь никакой масквичи,
и ни знаем, куда эти луди ушол…
Ми кладем кирпичи (падажди, ни кричи!),
прадаем памидори (лажис пряма в пол!).
 
 
Ти ни дергай. Я крепкий виревка берёг.
Зализаишь багажник – хароши тавар.
Пусть тибе выкупаит твой ротствиник-лох,
или будиш бизглавлен. Аллаху акбар!
 

Автор неизвестен