Текст книги "Думы о труде. Записки главного конструктора "Москвича""

Программу, методику и условия испытаний для обеих бригад установил Сыч – опытный испытатель, требовавший точности и пунктуальности исполнения всех запланированных экспериментов и соблюдения графика работ. Испытания шли круглосуточно и главным образом с полной нагрузкой. Наши автомобили с прицепами «гоняли» по очень тяжелой полосе глубокой размешанной грязи.

– Сломаем мы ваши машины, – говорил, посмеиваясь, Сыч.

– Не сломаете, как ни старайтесь.

И действительно, поломок у АР-НАТИ не было. Один лишь раз оторвался кронштейн рессоры у одноосного прицепа. Ремонт на один час.

Все шло гладко, если бы 22 июня не началась война. Она застала нас на полигоне. Водители запросились домой, к семьям. Сыч наметил очередной этап испытаний со сроком еще дней на десять, после чего счел возможным закончить работу и подвести итоги. Так и поступили. Внешне у нас все оставалось на своих местах. Усиленными темпами велось выполнение задания. Продолжали испытания, живя на полигоне. Увеличили продолжительность своего рабочего дня, построили новый круглосуточный график. Все шло хорошо, автомобиль работал исправно.

Возможности преодоления рва – удачное решение продольной проходимости

В один из вечеров я отправился пешком на станцию Кубинка узнать расписание поездов, с тем, чтобы дать возможность водителям-испытателям поочередно съездить домой. Каждый из нас волновался за судьбу своих семей. Что-то надо было сделать, чем-то помочь, поддержать. На станции стояли эшелоны с разными грузами, цистернами. Пассажирские поезда не ходят. Расписание нарушено. Вместо таблицы короткие уведомления от руки о предположительном проходе поезда. В сторону Минска шли воинские эшелоны. Походив по станции, но, так и не узнав о времени движения пассажирских поездов, я побрел на полигон.

Подходя, заметил, как передо мной в проходную вбежало несколько человек и с ними подростки. Хорошо знакомый мне дежурный старший лейтенант обыскал меня, предложил сдать все документы, усадил на табуретку в маленькой комнате дежурных и запретил вставать. Меня рассмешили его действия, и я не скрывал этого от присутствующих. Солдаты, дежурившие на проходной, тоже хорошо меня знали, но теперь их лица, как и лицо старшего лейтенанта, были серьезными и непроницаемыми. Что же произошло, что за странный арест? Вошедшие в проходную люди и подростки переговаривались между собой, все время обращались к солдатам и старшему лейтенанту: «Он смотрел на эшелоны, он искал расписание. Он шпион»! Только теперь я понял, что и отчего произошло! Я был одет в защитную гимнастерку и черные бриджи. На ногах были высокие зашнурованные сапоги, которые носят лесорубы Канады и Финляндии, а также мотоциклисты, называя их «мотоботами». На плечах – темно-серый плащ. Находясь на железнодорожной станции в такой одежде, я вызвал подозрение сначала у детей, а после того, как начал активные расспросы, и у взрослых. Они сопровождали меня до полигона, сообщив в проходной о поимке шпиона. Вскоре в проходную пришел дежуривший по полигону капитан Заборовский. Он выслушал всех, объяснил, что произошло недоразумение, успокоил разочарованных юнцов, и поблагодарил всех за бдительность. Потом освободил меня от сидения на табуретке, и мы с ним пошли на территорию полигона. Недели через две испытания были успешно закончены, и мы на тех же автомобилях вернулись в институт.

Но не судьба была нашей машине встать на производство. Автомобили АР-НАТИ успешно прошли испытания с отличными результатами и были возвращены в институт как образцы для будущего производства. Но этого не произошло по многим неудачно сложившимся обстоятельствам. На Горьковском автозаводе проявили инициативу и оперативно начали экспериментальное мелкосерийное производство, одновременно ведя подготовку массового производства автомобиля ГАЗ-64. Вскоре обнаружилось, что этот автомобиль требует некоторых изменений и исправлений. Автозаводцы быстро подправили его и дали ему новое название ГАЗ-67. Американцы тоже не дремали, и за истекшее время создали автомобиль «Виллис». По компоновке он был аналогичен «Бантаму», имел некоторые улучшения и двигатель мощностью в 44 кВт (60 л.с.), т.е. на 14,7 кВт (20 л.с.) больше, чем у «Бантама». С появлением в наших армейских частях автомобилей «Виллис» (на основе поставок по ленд-лизу) солдаты, всегда любившие шутки и метко дававшие прозвища, любовно окрестили ГАЗ-67 – «Иван-Виллисом». Сменилось руководство института. Оба образца автомобиля АР-НАТИ были утеряны. Не сохранилось ни чертежей, ни документов. На память остались одни фотографии…

Через месяц после начала войны Москва подверглась бомбардировке с воздуха. В разное время суток радио разносило: «Граждане, воздушная тревога!». Завывали сирены, маскировались и завешивались окна, а стекла наперекрест заклеивались бумажными лентами. Женщин и детей уводили в убежища. Мы дежурили на земле и на крышах домов, тушили падавшие «зажигалки» – термитные зажигательные бомбы. Гасили возникающие от бомбежек пожары. Фашистские армии рвались к Москве. Гитлер, как и Наполеон, хотел с захватом Москвы оповестить весь мир о победе над Россией…

Война

Сколько мучительных мыслей! Идет война, уже есть потери среди близких людей. Многие кругом уходят на фронт, а мы «призваны» продолжать работу. Что справедливо, что несправедливо? Кто и где действительно нужнее? Как делить «на равных» участь со всеми? Видно, как некоторые цеплялись за тыл, а другие уходили в неизвестное. В конце августа, улучив время, отправляюсь в Сокольнический райвоенкомат. Толкутся люди. На лицах решимость, сердечность и отрешенность. Нелегко пробиться к военкому, но упорно добиваюсь, и, наконец, остаюсь с ним один на один. Прошу его зачислить меня в очередной отправляемый эшелон. Убеждаю в своей пригодности. Ведь я хороший стрелок, охотник, несколько лет назад окончил военкоматовские курсы пулеметчиков, первоклассный водитель, могу управлять танком.

– Не могу, – говорит военком. – Принесите мне свою «броню» с отметкой о согласии вашего директора – тогда споров нет. Без этого нельзя. Здесь тоже люди нужны. Знаете, я сижу здесь и тоже считаю, что мое место «там». Уходите, не мешайте, и без вас здесь дел невпроворот. Все поняли? На следующий день прошу начальство выдать мне на руки «броню» с отметкой. Выслушиваю в ответ: «А с кем работать здесь? С кем выполнять задания? Герой нашелся! Мы-то что, хуже других? В такое время все мобилизованы, и каждый должен подчиняться правилам. Беспрекословно. Слышите, беспрекословно! Здесь будет еще труднее, а вы боитесь этих трудностей. Ступайте и работайте. Броня дается только тем, кто особенно нужен. Уходите»!

Ушел, а в мыслях не то. Ведь я-то вижу, что забронированы и те, кто собой ничего не представляет, и я сам – звезда далеко не первой величины. А среди мобилизованных ушли отличные специалисты. Много непонятного. Встречаю худющего солдата. Обмундирование висит как на вешалке. И кто же? Сергей Борисович Чистозвонов, прекрасный двигателист. Как же это? Сообщил на полигон. И взяли туда этого солдата, а потом забронировали с пользой для дела. Возьмите лучше меня! Но повторяются те же слова и разговоры. А тем временем в различных военных управлениях появляются знакомые в ранге командиров с «кубарями» и «лычками». Они даже щеголеваты. Целый отдел в Глав ТУ Красной Армии заполнен писаками. Они пишут и пишут инструкции, наставления, предписания, указания. Они тоже нужны. В форме, а не на войне, с оружием, а не на фронте. Нет, это не для меня. Но что делать? Пролетел тревожный сентябрь, фашистские войска приближались к Москве. Московская промышленность переводилась на Восток. Заводы до последних дней работали с крайним напряжением.

***

Почему-то всегда по утрам не хватает времени. Обязательно все на пределе. В спешке умыться, побриться, одеться, позавтракать. Опаздывать недопустимо… Так и этим утром. Тороплюсь в проходах метро к Ленинградскому вокзалу. Путь на работу в метро, поездом и пешком. Кто-то берет за плечо, оборачиваюсь – милиционер. – Предъявите документы! Сам оглядывает с головы до ног. Даю паспорт, пропуск. Понимаю – опять эти шнурованные сапоги. Кругом останавливаются люди. Проверил, вернул документы – идите. И опять бегом. Только бы не опоздать на поезд.

***

16 октября. Многих на работе нет, оставшиеся грузят, и отправляют на автомобилях оборудование, чертежи, аппаратуру. Грузимся с личными вещами и семьями. Автомобили отправляются в Горький. Большая колонна потянулась по шоссе Энтузиастов…

***

Наступил 1942 год и вскоре нас – нескольких инженеров вывезли в Москву для участия в восстановлении ЗИСа на основании Постановления Государственного Комитета Обороны. Зима, холод, темень, бомбежки. Карточки на скудную долю хлеба. Как же был вкусен простой черный хлеб, испеченный со всякими добавками. Его запах снился мне во сне. Воздушные тревоги одна за другой. В небо на вечерней заре выплывают привязные аэростаты. Перекрещиваются лучи прожекторов, бьют зенитки. И как радостно было видеть падающего и дымящегося стервятника… Мы должны были восстанавливать опустошенный эвакуацией ЗИС, налаживать производство автомобиля ЗИС-5, и на его базе – вездехода-тягача – ЗИС-42.

Эвакуационная колонна НАТИ. Слева длиннобазный автобус «Мак», водителем которого был А.Ф.Андронов

Энергичный Иван Алексеевич Лихачев был вездесущ. Он и в темных, пустых, холодных цехах, и в отделах, и на электростанции, и на подъездных путях. Его энергия заражала всех. Стекались на опустевший завод люди. Масса женщин, заменивших мужчин, ушедших на фронт или отправленных на Восток для восстановления заводов. Женщины и подростки работали на станках, изготавливая детали автомобилей, вооружения и боеприпасов. Мужчины расставляли и ремонтировали оборудование. Чертежей на автомобиль не было, все увезено. Часть копий удалось вернуть, остальное разыскивалось по предприятиям. Кое-что из недостающего пришлось конструировать заново.

С утра до ночи кипела работа, и завод пошел. С конвейера сходили грузовые автомобили и тягачи, отправлявшиеся прямо на фронт. Не хватало металла – делали кабины из дерева. Доводили и усиливали конструкцию, вели испытания. Иногда Иван Алексеевич сам садился за руль ЗИС-42 и демонстрировал представителям армии его вездеходные качества. Мы вместе с армейскими специалистами вели испытания ЗИС-42 по буксировке различных пушек и орудий разного веса и калибров.

В эти трудные для страны дни завод получил задание на проектирование и производство легкового автомобиля высшего класса. Появился первый образец этого автомобиля – ЗИС-110. Образовалось конструкторское бюро легкового автомобиля, возглавляемое Андреем Николаевичем Островцовым.

Но война бушует, фашистские войска, отброшенные от Москвы, дошли до Волги. Нет! Невозможно в такое время трудиться в конструкторском бюро. В один из приездов на завод Начальника Главного технического управления (ГЛАВТУ) Красной Армии генерала Тягунова, улучив подходящий момент, я попросил его помочь нам (таких как я было еще двое) отправиться в действующую армию, и дал ему перечень наших фамилий и должностей. Он взял листок и сказал: «Подумаю»… Через несколько дней всем троим приказали явиться после работы к Лихачеву. Что бы это значило? Но, придя в предбанник, как называлась приемная директора, из слов секретаря (а секретарями у Лихачева всегда были мужчины пожилого возраста) поняли, что нам достанется.

– Ох, и лют Иван Алексеевич! Теперь держитесь, он вам спуску не даст!

За дверями кабинета начальника ничего не слышно, там идет совещание. Длинное. Наступил вечер, а мы все ждем. Кое-кто выходит, и уходит. Поздно закончилось совещание, все вышли, появился Лихачев.

– А-а-а, добровольцы (он крепко выругался)! Смотрите на них (опять отборные ругательства). Выискались герои! Сволочи вы, а не герои. Дезертиры (трам-тарарам)! Вы все разбежитесь, а с кем мне работать? С домохозяйками?

Лихачев был взбешен, и отборно ругался. В изобретении ругательств он был недосягаем. За одним ругательством, экспромтом рождалось следующее. Остановить его невозможно.

– Будете сидеть на заводе, и домой не пущу (так вас и так). А ты – дурак, я тебя знаю столько лет, а не подозревал, что ты дурак. Я вам покажу, как вольничать!

Выражения Ивана Алексеевича были крепкими и шли прямо из души. Свита молчала или поддакивала. Разрядившись (фонтан ругательств проливался с полчаса), Лихачев повернулся и ушел. Ушли и мы, торопясь, домой, чтобы очередная воздушная тревога не загнала нас в убежище, вместо постели. Обиды не было, я лично любил Лихачева, это был удивительный человек и прекрасный директор…

Прошло какое-то время, и мне по телефону предложили явиться в Главное артиллерийское управление Красной Армии (ГАУ КА) к заместителю командира артиллерией генералу Шереметову. Адъютант впустил меня в кабинет, и я остался один на один с пожилым, седеньким, маленьким человеком в генеральской форме. Какой-то высшей степенью интеллигентности веяло от него. Предложив сесть, выслушал не перебивая. Потом задавал самые разные вопросы, и в конце концов сказал: «Мы вас пошлем в самое пекло, под Сталинград. Не боитесь? Вы будете в артиллерийских частях. Накапливайте опыт по работе нашей механической тяги. По возможности изучите мехтягу противника. Полагаю, что целесообразнее будет находиться в различных соединениях. Больше увидите, но учтите, что теперь наша артиллерия будет находиться не позади пехоты, а в ее рядах на самом переднем крае. Пройдите к полковнику Дацюку для получения подробных указаний. Желаю удачи, до свидания».

Начальник одного из управлений полковник Дацюк – крупный, лобастый – принял меня, и сказал примерно следующее: «Получите аттестат и предписание. Об остальном вам сообщат, для этого явитесь тогда-то и тогда-то к тому-то… По прибытии в штаб фронта, обратитесь с командировочным листом к начальнику артиллерии фронта. Там вас будут назначать в части. По аттестату будете получать паек в пути и в частях. Записывайте мало, запоминайте много. Не думайте, что вас ждет второй эшелон, будете постоянно на переднем крае. Какое у вас воинское звание? Инженер-капитан? Возьмите удостоверение с собой, а на петлицы прицепите «шпалу».

На следующий день вызвал меня к себе Лихачев: «Пойди на склад. Там тебе обмундирование приготовили, и пожрать на первые дни. Ну, будь здоров»! Лицо доброе, глаза смеющиеся. Крепко пожал руку… Конец ноября, а уже настоящая зима. На мне белая овчинная короткая армейская шуба, ватные брюки, валенки и теплые рукавицы. От шапки отказался, надел на голову сохранившийся у меня остроконечный красноармейский шлем с красной звездой. Это уже не по форме, но на фронте сошло, а незнакомые почему-то принимали меня за комиссара. Забегая вперед, скажу, что буденовка оказалась хорошим подшлемником для каски.

***

Темный Павелецкий вокзал, темные перроны, холодно и ветрено. Темные, уходящие вдаль составы. Белый пар клубится вокруг паровозов. Я в теплушке. Солдаты, командиры, две санитарки, двое в штатском. После долгого ожидания сильный толчок, лязг буферов и сцепок. Вокзал медленно поехал назад в темноту, а мы – в неизвестность. Эшелон останавливался на станциях, но, сколько будем стоять, никто не знал. Потом опять стучали колеса, и на какой-то станции нам объявляли: «Выходите. Эшелон дальше не пойдет».

Военный комендант написал время отправки нужного мне эшелона. И опять колеса своим перестуком навевают множество мыслей. Много станций, много пересадок… Из штаба Юго-Западного фронта меня направили к начальнику артиллерии фронта полковнику К. П. Казакову. Он с удивлением посмотрел на мою буденовку, прочел документы, и сказал: «Вы будете постоянно находиться в отдельных зенитных артиллерийских дивизионах (ОЗАДах). Подчинение командиру дивизиона. ОЗАДы – на переднем крае. Через каждый месяц будете являться ко мне для назначения в другой ОЗАД. Завтра отправитесь в ОЗАД-35. Автомобильная связь имеется, машина доставит вас на место. Можете идти».

Каково же было мое удивление, когда произошла встреча с командиром автобата фронта. Старший лейтенант Иван Колчин, тот самый Колчин, бывший участником автопробега 1934 года Москва-Тифлис-Москва, проводившегося по условиям Международного дизельного конкурса. Колчин был контролером, а я водителем ярославского грузовика с дизелем венгерской фирмы «Ланг»… И вот теперь мы встретились для того, чтобы он отправил меня на передний край в 35-й ОЗАД резерва главного командования (РГК). Так отправлял он меня несколько раз, когда я должен был переезжать из одного ОЗАДа в другой.

Артдивизионы в составе пехотных частей продвигались вперед и вперед. С боями занимали города, села, станции, станицы и хутора… Это был не триумфальный марш, шли тяжелые бои, и населенные пункты по два, а то и три раза переходили из рук в руки. Отступающий противник бросал свое имущество. Вместе с немцами отступали и итальянцы. На бронещитах их артиллерии было выведено: «Итальянский экспедиционный корпус в России». Брошены почти неповрежденные тягачи «Павези». Я был знаком с их оригинальной конструкцией, но видел впервые. Тягачи со всеми ведущими и управляемыми колесами, с системой управления, связанной с рамой всей конструкции. Никто кроме «Павези» не делал таких машин…

А, немецкая техника! Удирая, противник оставил поврежденные танки, бронетранспортеры, артиллерийские тягачи, всевозможные автомобили. Среди них уже знакомые «Краусс Маффей», «Магирусы», «Мерседесы», «Майбахи», «Татры» на полугусеничном ходу, с гусеницами на игольчатых подшипниках, защищенных сальниками. Даже мотоциклы БМВ были оборудованы этими стандартизированными движителями. Многие их виды перед войной уже были нами изучены и даже испытаны. А здесь они закончили свое существование. Они могли двигаться по грязному проселку и заснеженным дорогам, но полное бездорожье и снежная целина для них были непроходимы…

Наш фронт расширял сомкнутое вокруг Сталинграда кольцо, но фашистские полчища рвались к городу в надежде разорвать огромный «котел». Бои были ожесточенные, и в некоторых случаях немцам удавалось опять занять отбитые нами населенные пункты…

Через каждый месяц возвращался я в штаб фронта для нового назначения в очередной ОЗАД. Теперь уже забыл их номера. Да и не в номерах дело, все они были как один – слаженные, дисциплинированные, отважные. Восьмидесятимиллиметровые пушки и скорострельные зенитки, мехтяга – тягачи ЗИС-42, «Студебеккеры» и автомобиль ЗИС-5, а у командиров – полуторки ГАЗ с брезентовыми кабинами, поскольку не было в то время у заводов металла. В таких брезентовых кабинах холодно в мороз и ветер. У зисовских грузовиков кабины были деревянные и остекленные, в них заметно теплее…

Из-за развалившихся на посадочных местах опорных катков гусениц двух тягачей ЗИС-42, приходится демонтировать гусеничные движители и подкатывать вместо них обычные грузовые мосты с двухскатными колесами. Были тогда такие грехи. Отдел технического контроля завода пропустил партию опорных катков с ослабленной посадкой, что и привело к их разрушению. Усатый степенный солдат-водитель одного из тягачей ЗИС-42, забрав к себе «в запас» некоторые, оставшиеся от движителей детали, присел закурить. Сидим вместе с ним, дымим махоркой.

– Ну, как – устал? А ведь жалко потерять гусеницы?

– Конечно! Я на своём до Берлина дойду. Везде пролезу, все починю, если понадобится. Разве на колесах пройдешь, где я пройду?

ЗИС-42 на территории автозавода

Впереди колонны пошли со своими пушками ЗИС-42 с лыжами под передними колесами. За ними по утоптанной колее «Студебекеры», а в конце обычные грузовики ЗИС-5. Для них колонна создала вполне надежную колею. Надо было видеть радость на лицах солдат, когда вся колонна пошла по безбрежной снежной целине, медленно, но уверенно. Наступила темнота. При преодолении оврага по косогору, когда до цели оставалось немногим более километра, у нашего тягача соскочила гусеница. Отцепили пушку, я полез под машину, захватив чурки, которые солдаты возили с собой для топки в безлесных степях. Подкладывая чурки между ведущим колесом и гусеницей, покрикивал водителю: «вперед– влево, вперед влево». А сам полз под машиной. Два-три метра такого движения, и гусеница, громко хлопнув, встала на место. Не понадобилось ее расцеплять, и производить длинную операцию установки, натяжки и регулировки, находясь на косогоре и в полной темноте. Через несколько минут прицепили пушку, и увеличив интервалы, сходу преодолели препятствие всеми машинами. На месте мы были в точно назначенное время. Расставили батареи, а мехтягу отправили в ближайшую деревню, расположенную за бугром в низине.

Не сразу далась нам тогда Каменка. При форсировании Северного Донца по льду, многим из нас пришлось попробовать воду. Искупался и я. Но, странное дело, никто не заболел. Обсушились, выпили по стакану водки. Будь это не на войне, слег бы в постель из-за простуды…

***

Прибыв в новый для себя ОЗАД, я не застал командира дивизиона. Он был на наблюдательном пункте. Оттуда им был дан приказ дивизиону пересечь овраг и организовать оборону на противоположной стороне. Готовилась большая вражеская танковая атака. Вместе с дивизионом перебираюсь через овраг, на горизонте видим множество танков. Солдаты действовали четко, как механизмы. Отцеплялись, и разворачивались пушки, огонь по танкам был открыт, что называется с хода.

Отделившиеся тягачи быстро отходили для укрытия в овраге. Вражеские танки вели непрерывный огонь. Один из снарядов попал в только что отцепившийся ЗИС-42. Взрыва не произошло. Плохи дела у врага, нет обычных снарядов, стреляет бронебойными «болванками». Вот эта угодила в балансир левой гусеницы и, перебив его, вошла в кабину, пройдя мимо ноги водителя, вышла в щиток кабины, не повредив двигателя и электрооборудования. Гусеница перекосилась, но позволяла кое-как двигаться, и тягач вскоре укрылся в овраге. Зато наши пушки попадали в цель с первого или второго выстрела. Перед нами уже горели три танка, и мы доканчивали дело из автоматов и винтовок. Справа и слева наши батареи также успешно поражали наступающего противника.

Сгущались сумерки, полыхали огнем и страшно дымили подбитые танки, из-за холмов появлялись новые, не смолкал гул моторов. Опять удачные попадания, передние ряды противника дрогнули, срочно развернулись и ушли. За ними скрылись и остальные. Вместе с двумя лейтенантами иду осматривать тягачи. Водители уже успели исправить повреждения. Молодой лейтенант с каштановой бородой говорит водителю: «Ты в сорочке родился»! А потом начинает меня расспрашивать: «Вы давно из Москвы? Как там? Как вас угораздило попасть в такое пекло»? Смеялись, шутили. Это разрядка после нервного напряжения.

Ночью перебазируемся. С рассветом пехота пошла в наступление, усилился вражеский минометный и орудийный огонь. Невдалеке разорвался снаряд, и тяжело ранил бойца… Позади цепей атакующей пехоты челноком ходит лошадь, запряженная в розвальни. Две санитарки укладывают в них раненых, которых хорошо видно на снегу. Неподвижные черные пятна, а кругом ползущая вперед пехота. Рысцой сани идут к деревне, разгружаются, и возвращаются обратно, к оставшимся раненым… В развивающейся атаке батареи дивизиона продвигались вперед.

Под вечер – контратака врага. Продвижение останавливается, но и враг отбит… Утром у командира дивизиона разбор боя: наставления, выводы…

***

Явившись в очередной раз к начальнику артиллерии полковнику Константину Петровичу Казакову, слышу: «Вам приказано явиться в Москву. Автобат отправит вас до ближайшей станции».

Откозырял, получил документы, и отравился к командиру автобата Колчину… Наступало расставание с фронтом, с людьми, которых знал, и с которыми подружился. Обменялись с Колчиным маленькими фотографиями. Я дал ему свою, на которой был снят в буденовке, он мне свою – с короткой надписью и датой: 10.4.43 г.

Прошло полгода моего участия в войне. Весна, апрель, а кругом снег и зимняя погода, даже в этом достаточно южном районе… Сдал свой автомат, покончил с формальностями, отметил аттестат и, обнявшись в последний раз с Иваном Колчиным, сел в грузовик и поехал к железной дороге. На станции с тоскливым чувством попрощался с солдатом-водителем, последним человеком этого этапа моей жизни.

А дальше опять вагоны и железнодорожные эшелоны. Стучат колеса, кругом земля, ставшая глубоким тылом. А совсем недавно здесь гремели бои, оставившие на всем свой страшный разрушительный отпечаток… Стучат колеса, а мысли бегут назад, к пережитым событиям и людям, а потом еще дальше – к временам моего детства, к отцу, отслужившему империалистическую войну и ставшему командиром Красной Армии.

Отца давно нет в живых, но образ его в моем сознании. Он подтянут, скрипят портупеи. Четкая военная выправка. И в свои молодые годы он был командиром шестой бригады, и отличился разгромом банды Огольцова под Рязанью в восемнадцатом году. Потом был начальником штаба дивизии войск особого назначения ВЧК, начальником оперативного управления штаба войск тамбовского командования по ликвидации банды Антонова. В двадцатом году он прислал из Тамбова в Рязань красноармейца, чтобы привезти нас мальчишек, меня и брата к нему в Тамбов. Из спокойного города в центр военных действий против многочисленной кулацкой банды.

Мы ехали тогда в теплушке военного эшелона, направляемого в распоряжение штаба командования. Зима, снегопады, морозы. В теплушках топятся железные буржуйки с трубами, выведенными на крышу. Ночью поезд остановился, бандиты разобрали путь и подвергли эшелон обстрелу. Бойцы его чинили, и расчищали, а из вагонов вели круговой пулеметный огонь. Пули бандитов с треском пробивали дырки в деревянных стенках теплушки.

Отец хотел сделать из меня военного. Вместе с ним в двадцатых годах мы составляли наставление на винтовку BSA, принятую на вооружение ВОХРа и Народного комиссариата путей сообщения, куда был переведен отец после разгрома Антонова. Но не привлекала меня такая будущность. Поманили автомобили и живопись. Так и делил впоследствии свою любовь между этими делами, находя в них общие цели…

Федор Петрович Андронов

Затратив пару суток, добрался до Мичуринска, бывшего Козлова. Здесь пересадка, и спустя еще сутки я добрался до Москвы. Стою на Комсомольской площади. Пасмурный день, кругом люди, а я в валенках. Москва! Какой удивительный, неповторимый, родной город. Ходят трамваи, работает метро. Кажется, что фронт так далеко, а с ним и война ушла на неощущаемое расстояние. Но это было только первое впечатление по возвращении. Заклеены стекла домов, «ежи» и земляные укрытия на улицах, надписи: «В укрытие», «В убежище» со стрелками, указывающими их место. Продолжаются налеты фашистской авиации. Зенитки и наша авиация справляются с налетчиками, но население устало от бед и горя.

***

Явился в Главное артиллерийское управление к полковнику Дацюку (генерала Шереметова в Управлении уже не было), сдал отчет, документы, аттестат. В Наркомате автомобильной промышленности получил указание вернуться в НАТИ.

В сорок четвертом году переставший существовать завод КИМ, был переименован в «Завод Автозапчастей». Фронту не хватало запасных частей для автомобилей «Студебеккер», «Виллис», «Форд» и «Додж». Заводу было поручено производить шестерни для коробок передач этих автомобилей. А завода, как такового, нет. На бывшем КИМе – директор и человек сто персонала. Приказом наркома Степана Акоповича Акопова в числе инженеров я направлен на завод для выполнения задания. Чертежей нет, разрабатываем их сами. Налаживаем производство. Завод, залечивая раны, начал понемногу расти. Но как хочется всему, хоть и малому, коллективу превратить завод в автомобильный!