Текст книги "Ключи от дома (сборник)"

Вернувшись, веселая компания продолжала застолье далеко за полночь. Тогда никто и не заметил, что он все время вглядывался в лица всех встречных женщин, пытаясь отыскать её лицо. Однако ему так и не встретились те удивительные глаза. Была ли она из компании, что веселилась в другом ресторане или в соседней деревушке, спутал ли он её с кем-то, привиделась ли она ему? Кто знает… Да только потерял он покой с тех пор. И чем больше проходило времени, тем сильнее становилось его желание встретить эту удивительную женщину, что могла так смеяться и смотреть. Иногда она снилась ему, и он пытался догнать улетающие вдаль сани. Почему-то босиком бежал за исчезающим силуэтом, протягивая вперед руки.

В который раз он собирался нарисовать её. У него уже получались и снег, и резвые кони, и летящие сани, переполненные смеющимися людьми, даже лукавый мужичок, ухмыляющийся в жиденькую бороденку, был настолько правдоподобен, что казалось, молчаливо посмеивался над ним: «А вот и не отыщешь ты свою королеву!». Она и вправду стала королевой. Королевой его снов, его мечты.

– Нет, таких женщин не бывает, – пытался уговаривать он сам себя.

И чем чаще он делал это, тем сильнее крепло в нем желание найти её или нарисовать. Да, именно – нарисовать. Воплотить свои мечты в необычную картину, не дававшую покоя вот уже несколько месяцев. Она должна была бы стать его лучшей картиной. Картиной его жизни. Вот только ему никак не удавалось передать выражение её лица и таких удивительных глаз. Как же это сделать, чтобы все смогли понять, какая удивительная женщина взглянула на него в тот миг. Королева! Кофе давно остыл, а рука все еще держала маленькую изящную чашку из тончайшего прозрачного фарфора. Он только по выходным пил из нее кофе, и это была часть ритуала. Подобно жрецу или шаману, он вводил себя в состояние транса проверенным, отточенным до совершенства способом. Каждая деталь имела свое предназначение и определенный смысл. Он должен нарисовать её. Он непременно нарисует её именно такой, какой он видел её в тот необычный вечер уходящей зимы. Не зря он гнался за ней в санях. Бешеная гонка была не случайной. Он хотел догнать свою мечту – недосягаемую и вечную.

Он обязательно нарисует её сегодня, нужно только припомнить все детали того вечера. Нужно окунуться в то время, в то настроение. Память хранит наше прошлое, ничто не ускользнет от её пристального взгляда. Вот засвистел встречный ветер, глухо застучали копыта резвой тройки, послышались голоса. Скорость нарастает. Нужно догнать мелькающие впереди сани. Она там. На этот раз у него получится, он догонит сани и попросит остановиться. Она, смеясь, согласится, и будет стоять, и смотреть на него, а он будет рисовать её удивительное лицо и этот взгляд – волшебный, сказочный. И этот вечер на исходе зимы, и тройку, что уносит за собой сани по заснеженной бескрайней равнине, что хранит наше прошлое.

Осенний полдень

Потревоженная порывом ветра цепочка на трапе, ведущем к капитанскому мостику, жалобно звякнула и начала раскачиваться. Всю навигацию она самоотверженно стояла на пути любопытных подростков и расшалившихся взрослых, отважившихся прорваться к штурвалу и порулить. Но теперь, с окончанием туристического сезона, она покорно свисала, едва касаясь крючком ступеньки. За ненадобностью ею уже не пользовались – на судне осталась только дежурная вахта – и цепочка давно бы впала в спячку, если бы не задира-ветер. Он гнал тяжелые дождевые тучи над самым лесом, окаймлявшим реку и небольшую бухточку под названием Радость.

Очевидно, жаркими летними днями эти берега привлекали множество отдыхающих, а песчаный пляж, зеленые поляны, березовые рощи да красавец сосновый бор на высоком берегу действительно щедро дарили радость приезжим. Теперь же пейзаж был угрюмым и с названием не гармонировал.

Осень.

Редкие суда неторопливо проплывали мимо, они будто гордились, что еще работают, в то время как все вокруг готовилось к предстоящей зиме. Даже птицы исчезли. Вдалеке, там, где река разлилась на пару километров в ширину, виднелись разноцветные паруса. Похоже, любителей парусного спорта не так просто испугать плохой погодой, а вот это судно уже никуда не торопилось. Холодные ветра и дожди давно разогнали отдыхающих и рыбаков, прекратились и корпоративные вечеринки на борту, когда сотрудникам давали повеселиться подальше от любопытных глаз.

Октябрь.

В полдень хочется выбраться на верхнюю палубу и, найдя местечко для пластикового кресла, устроиться в нём. Как хорошо думается в это время! Прохладный ветер заставляет поплотнее укутаться в одежду, но не в силах прогнать в каюту. В глубине души просыпается тот, кому нравится шум ветра, плеск серых волн о борт раскачивающегося судна и кажущееся одиночество. Появляется желание встать к штурвалу и, широко расставив ноги, слиться с палубой, вздрагивающей от ударов волн, а солёные брызги будут сохнуть на ветру, так и не успев скатиться каплями по мужественному лицу.

Романтика.

Ветер будто услышал эти слова и так рванул облака, что они, зацепившись за верхушки сосен, порвались. В образовавшуюся прореху хлынул яркий солнечный свет. Пришлось зажмуриться, ощущая сначала лицом, а потом и всем телом приятное тепло. О это щедрый подарок! Летом он остался бы незамеченным, но сейчас каждая клеточка ощущает прикосновение забытого тепла. Лишь потерявший знает, что искать. Нахлынули воспоминания. Лавина эмоций врывается из только что ушедшего лета: жара, купание, игры на пляже, холодное пиво с друзьями, безумие дискотек, знакомства, флирт, романтический ужин при свечах, переходящий в завтрак в постели. Мелькают лица, будто ветер перелистывает забытый на скамейке глянцевый журнал, оставляя в душе чувство неудовлетворения.

Жажда.

Она преследует, заставляя совершать необдуманные поступки. Как ненасытное чудовище, подгоняет, требуя всё новых жертв, а горячая кровь струится по жилам, разнося наркотик необузданных желаний. Впрочем, это свойственно только жаркому лету. Холодный октябрь располагает к размышлениям, удостаивая всё наспех пережитое лишь горькой усмешкой. Ветер уже опомнился и латает прореху: рваные бледно-серые лоскутки пытаются закрыть солнце. Но он торопится, и в этой спешке еще несколько минут забытое тепло дарит настоящее наслаждение. Обилие не ценится, оно безрассудно, безоглядно транжирится, и, лишь когда оно исчезает бесследно, а рука судорожно шарит в пустоте, приходит отчаяние. И вместе с ним странный вопрос – зачем. Говорят, что перед смертью также за несколько секунд вспоминается вся жизнь. Наверное, это для того, чтобы человек сам себе ответил, зачем всё это. Впрочем, короткий всплеск осеннего солнца – это ещё не смерть, скорее всего, это предупреждение. Осталось совсем немного, но как это дорого. Осознавая, что надолго, ну, не навсегда, но очень надолго, скроется солнце, унося тепло и надежду, начинаешь взахлёб впитывать его, ценя без меры каждую капельку. Это… это просто…

Блаженство.

Оно растекается по всему изголодавшемуся телу приятной волной, наполняя душу утерянной радостью. Пусть впереди холода и метели, но этот последний миг тепла запомнится на всю жизнь. Позже, когда реку покроет толстый лёд, я приду сюда, проваливаясь в сугробах по пояс, чтобы ещё раз вспомнить этот сладкий миг. Наверное, поздняя любовь тем и дорога нам, что она может быть последней, что уже никогда-никогда не встрепенётся сердце и не защемит от одной мысли о дорогом человеке. Впрочем, о чём я? Это всего лишь от порыва ветра жалобно звякнула цепочка, намекая, что путь открыт. Это ещё не колокол.

Последний бой

Помню, как Вовчик появился в нашем клубе. Сначала, нагнувшись, чтобы не зацепить дверной проём, в зал вошла дородная дама средних лет. Крупное загорелое лицо, очевидно, давно привыкло к вниманию окружающих и не выражало никаких эмоций. Осмотрев спортзал с высоты птичьего полёта, она быстро определила во мне тренера и властно поманила рукой. Движение огромной ладони под потолком быстро привлекло внимание младшей группы, и все, как по команде, повернулись. Мне не оставалось ничего иного, как объявить минутный перерыв и подойти к даме. Её лицо озарилось приветливой улыбкой, блеснув такими великолепными зубами, что у меня промелькнуло в голове: «Есть женщины в русских селеньях». Без лишних слов она извлекла прятавшегося за её спиной пацана, чем-то похожего на слонёнка. Кто-то из моих учеников узнал его и хихикнул. Вовчик залился румянцем и насупился. Без слов было ясно, что он растёт в «женской» семье, где и мама, и бабушки, и тёти, и сестры, и их знакомые – все с любовью относятся к доброму мальчику, но в школе и во дворе он является постоянным предметом насмешек и дежурных острот. Скорее всего, после очередного инцидента состоялся семейный совет, где в непростой борьбе победили прогрессивные идеи образования. И мама решилась исправить ситуацию и отдать Вовчика на воспитание «в мужскую среду». Мы быстро решили все формальности, и в клубе карате появился новый ученик.

На следующей тренировке в последнем ряду начинающих возвышалась фигура Вовчика. Очевидно, вся семья снаряжала добра молодца в поход. Сшитое из стареньких простыней кимоно было отутюжено и украшено вышитыми иероглифами, расписной пояс опоясывал солидный живот, а потёртые кожаные перчатки говорили о серьёзности намерений. Стоявшие рядом первоклашки то и дело оборачивались на него с открытым ртом, бойцы постарше снисходительно улыбались, а девчонки, стреляя глазками, еле сдерживались от смеха. Яркий румянец на лице Вовчика только подчеркивал сменяющие друг друга выражения растерянности, сомнений и отчаяния. А когда началась разминка, гулкий топот его прыжков эхом разносился по всему додзё, стараясь сбить всю группу с ритма. Как мог, я исправлял ситуацию, но не акцентировал внимание, исходя из принципа, что каратэ это, прежде всего, победа нам собой, над своими слабостями. А двадцатилетний опыт преподавателя подсказывал мне, что именно из таких увальней вырастают самые преданные ученики.

Поначалу Вовчик больше напоминал макивару, чем бойца. Неуклюжие движения, невнимательность, отсутствие растяжки стали предметом постоянных шуток. Он обливался потом, кряхтел, как старый дед, а когда кто-нибудь из ребят, проводя атаку, резко останавливал пятку перед носом Вовчика, демонстрируя отличную технику, он закрывал глаза и скрещивал руки на груди, всем своим видом говоря, что согласен на всё, только не больно. Приходилось больше уделять внимание не столько его технике, сколько его внутреннему миру. И судя по его доверчивому, открытому взгляду, брошенные зёрна ложились на благодатную почву.

Многие спортивные тренеры проводят очень жёсткий отбор учеников. С огромным упорством они ищут «своих» среди подростков. И, если повезёт найти, выращивают звёзд. Но спорт – изобретение западной цивилизации. Европейцу трудно понять, зачем совершенствовать своё мастерство в рисунках на мокром прибрежном песке или оттачивать каллиграфию, изображая водой иероглифы на горячем камне. Возможно, загадочная русская душа своей открытостью и готовностью сострадать гораздо ближе к восточной духовности, чем западный практицизм. А может быть, в додзё собирается больше приверженцев «процесса», чем «результата», и они готовы бесконечно совершенствовать свою душу и тело, оттачивая боевое искусство. Ибо только опасность и близость смерти на острие заставляет мобилизовать все человеческие ресурсы. Так или иначе, но традиционные школы каратэ не ставят никаких ограничений для новичков, но имеют очень жесткие правила для учеников. «Путь самосовершенствования», а не «медаль» является ключевым словом.

Когда третье кимоно разошлось по швам от пота на могучей спине Вовчика, он уже «сидел в шпагате» и не закатывал глаза от испуга. Раньше всех влетал в раздевалку перед тренировкой и последним выходил из зала. Падал без сил при отжиманиях и снова поднимался на дрожащих от усталости руках. С завидным упорством он учился не сдаваться. По-прежнему над ним подшучивали, щипали и толкали, а в короткие минуты отдыха или в шутливых эстафетах на нем гроздьями висели младшие и топтались ровесники. В любую стужу и снегопад Вовчик первым протаптывал дорогу к двери спортзала, и я не помню, чтобы он болел, уезжал в отпуск или отпрашивался на дискотеку. Что-то родилось и крепло в его душе. Однажды наш клуб проводил «открытый ковер» – когда на тренировку приглашались ученики других школ и в неформальной обстановке мерились силами. Это проходило как обычное занятие, но желающие могли проверить себя в борьбе не с товарищем, все особенности которого они знали, а – с незнакомцем. Родные стены помогали, а отсутствие официоза городских или областных соревнований позволяло сделать первый шаг проще. В такой ситуации пары составляются не по жеребьевке, и я часто использовал фактор неожиданности, когда партнеры в поединке неравноценны. Это мог быть сильный и новичок, высокий и малыш, парень и две девчушки. Скорее, они преодолевали психологические барьеры и учились вести бой в нетривиальной обстановке, чем обязательно побеждать. Заранее планов никаких не было, больше это походило на игру, импровизация доставляла удовольствие и ученикам, и мне. Выбирая очередную пару, я встретился взглядом с Вовчиком – он не отвёл глаза в сторону, как прежде, а спокойно смотрел на меня. Я рискнул, поставив передним ним в кумитэ красу и гордость школы – чемпиона Стаса.

Посмеиваясь, он начал кружить в танце вокруг Вовчика, выбирая что-нибудь эдакое из своего богатого арсенала. Неожиданная подсечка и фиксирующий удар припечатали Стаса к полу так стремительно, что никто не понял, что же произошло. Растерянным взглядом Вовчик посмотрел на меня, всё еще не веря в случившееся. Стас не растерялся и с наигранным благородством похлопал Вовчика по плечу, показывая всем своим видом, что подставился специально. Но глаза его так холодно посмотрели на противника и после команды «хадзимэ» на Вовчика посыпался такой град нешуточных ударов, что я насторожился. Все притихли, наблюдая за стремительно нарастающим поединком, давно перешагнувшим дружеские рамки. Стас выстреливал одну комбинацию за другой, делая атаки всё более жёсткими. Он теснил Вовчика в тот угол зала, где сидели девчонки, в надежде эффектно завершить бой и реабилитироваться. Был слышен только шорох кимоно и звуки блоков, отводящих удары. Внезапно Вовчик провел такой красивый круговой мавасигери, так чисто коснулся левой щеки Стаса подъёмом своей стопы и так изящно ушёл в сторону, что в опустившейся тишине эхо его «кийя» долго металось от стены к стене ошеломленного зала. Это была чистая победа.

Весь вечер мы долго обсуждали короткий поединок и не раз возвращались к нему позже. Только Вовчик пришёл на следующую тренировку прощаться – сказал, что добился, чего хотел, а дальше у него другие планы. Прерывисто вздохнув, поклонился додзё и ушел. По его спокойной и уверенной походке я понял, что в его жизни это был первый и последний бой.

Поворот

Полуденное солнце первых весенних дней уже начало прогревать сугробы во дворах, и те быстро старились, чернея и обнажая накопленную за зиму грязь, будто трухлявый скелет. Снега в этом году было много, и высокие сугробы у домов давно примелькались, создавая иллюзию своей незыблемости, но первое же по-настоящему весеннее тепло заставило их дрогнуть. Они не сдавали позиций, сопротивляясь, однако запах перемен уже витал в воздухе.

Ольга на минуту задержалась у окна. Солнце заливало двор ярким светом, выманивая из привычных убежищ обитателей большого многоэтажного дома. Пенсионеры, хозяева собак со своими питомцами, молодые мамаши с детьми, подростки на спортивной площадке – все, кто мог позволить себе в субботу не сидеть в четырех стенах благоустроенных квартир, были во дворе. Истосковавшись по общению за долгие дни зимней осады, городские жители с радостным ожиданием перемен покидали свои убежища, стремясь к новой, вернее, отложенной на некоторое время жизни. Казалось, и сам двор, окружённый высоким монолитом домов, как крепостной стеной, ожил, стряхивая с себя остатки зимнего сна. Этот двор был необычным: он выгодно отличался от своих молодых собратьев некой обособленностью. В отличие от большинства современных микрорайонов, продуваемых всеми ветрами и пересекаемых тропинками и пешеходными дорожками во всех направлениях, этот двор был закрыт со всех сторон домами. Лишь арки над двумя неширокими асфальтовыми дорожками служили неким подобием крепостных ворот, сохраняя внутренний уют.

Ольга с детьми недавно переехала в эту квартиру. После долгого и мучительного развода с первым мужем, знакомства с будущей свекровью и нового замужества, она, наконец, начала привыкать к нормальной жизни. Каждую субботу Ольга полностью посвящала уборке. Любовь Петровна, свекровь, демонстративно уезжала со своим мужем, Владимиром Николаевичем, на дачу, чтобы избегать мелких конфликтов из-за разногласий по ведению домашнего хозяйства. Она долго сопротивлялась неожиданному решению единственного и любимого сына Игоря жениться на женщине старше него, да ещё с двумя детьми. Любовь Петровна никогда бы не согласилась впустить в свой дом посторонних, но ультиматум Игоря жить с новой женой отдельно от матери сломил её сопротивление. А вот Владимир Николаевич, свёкор, всячески поддерживал Ольгу, он уже успел привязаться к новоявленным внукам, особенно к Вике, учившейся в первом классе. Неожиданно для себя Владимир Николаевич стал дедом, но это не удручало его. Он окружил Вику, очаровательную умницу и непоседу, своей любовью и заботой. Открывая для себя новый мир общения с удивительно рассудительным ребёнком, он подолгу беседовал с ней на самые разные темы. Младшему сыну Ольги, Василию, скоро должно было исполниться четыре, и он никак не хотел понять, зачем они переехали в новую квартиру.

С Игорем Ольгу связывала настоящая любовь. Это случилось внезапно и всерьёз. Два года она боролась с собой, с бывшим мужем и опасением за судьбу детей. Вот ведь бывает так в жизни, что встреча с незнакомым молодым человеком на новоселье у друзей изменяет всю жизнь. Она никогда не одобряла интрижки замужних подруг или тайные увлечения девчонок на работе, но не высказывала это вслух: у каждого своя жизнь. Когда же появился Игорь, Ольга растерялась – она не могла поверить, что способна сама разрушить семью. Пусть прошла влюбленность, и муж перестал волновать её, но у неё было двое маленьких детей, была семья, долг, в конце концов. Впрочем, чего стоили эти рассуждения, когда она чувствовала объятья Игоря, слышала его голос по телефону, подолгу думала о нём. Её сомнения, её родители, её подруги… Однажды она проснулась с удивительным ощущением уверенности: она решилась. Наверное, во сне что-то произошло с её душой, и долгие переживания обернулись в короткое прощанье. Ольга позвонила Игорю и начала собирать детей. Через два часа они уже уехали из дома, который так и не стал ей родным.

– У нас всё будет хорошо. Если ты есть, Господи, посмотри на меня. Ну что тебе стоит? Наверно, я грешна, но из-за чего. Загляни в моё сердце: там нет корысти, там – любовь. Я всё выдержу, всё смогу, только помоги мне: пусть с детьми всё будет хорошо, путь и у него всё сбудется. Он готов пожертвовать своими планами ради меня, ради нас, а это неправильно. Мы ведь не бандиты, не воры. Так случилось, что мы встретились и полюбили. А может, это ты так устроил? Тогда помоги мне, Господи, пусть всё будет хорошо.

Ольга отошла от окна и принялась за уборку. За неделю накапливалось немало дел. Она была благодарна Владимиру Николаевичу за эту передышку, когда он увозил свекровь на дачу. Вслед за ними Игорь, чмокнув её в щёку, убегал на работу. В десять появлялся бывший муж и забирал детей до пяти вечера. Все занимались своим делом, и она в том числе. Уже полгода она живет в этой большой квартире. Ко многому привыкла, да и к ней тоже начинают привыкать. Скажи ей кто несколько лет назад, что она станет «героиней женского романа», не поверила бы. Рождение детей отодвинуло в сторону все мысли о неудачном замужестве, вернее, совершенно обычном, как у многих её сверстниц. «Не бьёт, деньги приносит, что тебе ещё надо», – эта формула никак не устраивала Ольгу, но она с головой окунулась в воспитание детей. А потом грянул гром. Среди ясного неба. Чудно, право слово! Зазвонил телефон.

– Привет, моя красавица. У нас на встрече кофе-брейк. Как ты там?

– Всё хорошо. Убираюсь.

– Слушай, а давай сегодня устроим праздник.

– Давай.

– Я освобожусь часов в шесть и заеду за вами. Поедем в кино или ресторан.

– Лучше – в цирк. Если не сложно, конечно.

– Решено. Сейчас узнаю насчёт билетов. Я перезвоню. Пока. Целую.

– Пока.

Голос Игоря был таким родным, пробуждающим что-то в душе, отчего ей захотелось продлить это приятное чувство. Ольга пошла на кухню приготовить себе кофе. Работа Игоря часто забирала его целиком, и тогда он пропадал на какое-то время, а потом неожиданно выныривал рядом, весь переполненный эмоциями. Он обрушивал на неё свои ласковые словечки, цветы, поцелуи, забавные безделушки, шутки, и она тонула в его нежности, его обожании, в его любви. Как она раньше могла жить без всего этого? Интересно, долго ли может продлиться такое счастье. Ведь всё когда-то кончается. Может быть, но сейчас её время. Она постарается сохранить его, сберечь, во что бы то ни стало…

Неожиданный звонок в прихожей вернул её к реальности. Оставив чашечку с кофе, Ольга поспешила к входной двери. На ходу, взглянув в зеркало, она поправила прическу.

– Мамочка, Васька описался. Не ругай его, он не нарочно.

На пороге стояла Вика, всем своим видом изображая раскаяние. За ней – бывший муж, держащий на руках сына.

– Я нечаянно. Мы катались на горке, и я не заметил.

Младшенький знал, чем разжалобить материнское сердце. Он замолчал и, слегка наклонив голову набок, посмотрел своими чёрными глазами куда-то внутрь её души.

– У тебя всё цело, ничего не болит?

Ольга подалась было к сыну, но остановилась. Каждый раз при встрече с бывшим мужем она испытывала странное ощущение – это было чувство не угасшей привязанности, вины, воспоминаний и ещё чего-то, что вкупе вводило её в какой-то стопор. Она побаивалась этого состояния и старалась как можно быстрее прервать общение.

– Иди ко мне скорее. Ты же уже большой, Василий. Ну, как же так.

Взяв сына на руки, она поспешила в ванную. На ходу остановилась и обернулась к двери. Бывший муж в нерешительности топтался на коврике.

– Ну, заходи уж. Подожди. Я его только переодену.

Пока сын покорно стоял посредине ванной, одежки одна за другой, как капустные листья с кочана, опадали на пол. Он что-то лепетал в своё оправдание, а она серьёзным голосом отчитывала его за проступок, хотя оба знали, что это лишь игра. Мать никогда подолгу не сердилась на него.

– Мам, я кофе тоже хочу. Можно?

– Только обязательно с молоком. Тебе чёрный нельзя.

– Да я знаю.

– Подожди минутку, сейчас приду.

– Мам, да я сама всё могу.

– И я тоже кофе хочу, – забубнил сын.

– Этого только не хватало.

– Хочу, хочу.

– А маленьким мальчикам можно только чай.

– Со сгущенкой?

И хитрые глазки засияли такой радостью, что никакое материнское сердце не в состоянии было бы устоять.

– Вот сейчас пойдём чаи распивать, а папа вас будет ждать.

– А он тоже писать хочет.

Убийственная логика маленького мыслителя не оставила никаких шансов для возражений. Был взят тайм-аут, и кухня наполнилась весёлой возней, визгом и рассказами о катание на ледяной горке и предстоящем походе в обещанный «Макдональдс».

Никто не услышал, как тихонько отворилась входная дверь и вошла Любовь Петровна. Аккуратно сняв пальто и вытерев сапоги, она направилась в ванную. Привычным движением открыв дверь, она замерла от увиденного. Посредине ванной стоял незнакомый мужчина, держа в руках собственные брюки. Похоже, он старательно вытирал пятно, неизвестно откуда появившееся на штанине.

– Что… что Вы себе позволяете? – только и смогла произнести высоким, срывающимся от возмущения на крик голосом хозяйка дома.

Растерявшись от неожиданного появления дамы, бывший муж даже не нашёлся что ответить. Увидев пылающие гневом глаза, он в испуге отбросил в сторону брюки, и, сдернув с вешалки полотенце, прикрыл им свои цветастые трусы. Они стояли друг против друга, не отводя глаз в сторону. Охотник и жертва. Оба были неподвижны, лишь ноздри дамы, чуть вздрогнув, судорожно потянули воздух. Затем произошло нечто странное.

Любовь Петровна выскочила из ванной и, прислонившись спиной к двери, обмякла. Её веки на мгновенье медленно опустились, а гневное выражение лица исчезло. Она знала, что сейчас нет свидетелей, и дала волю чувствам. На миг. Не столько вид этого полуодетого мужчины, сколько его запах вызвал в ней бурю эмоций. Это был запах мужика, самца. Шлейф его тянулся далеко в её прошлое, где однажды судьба столкнула их – её и того мужчину. Их роман был коротким и страстным. Она была просто одурманена его сексуальностью и кидалась в его объятья, совершенно потеряв голову. Тот мужчина быстро исчез из её жизни, но запах остался в памяти. Навсегда. Замужество её было удачным, в доме всегда был достаток, муж был добрым и интеллигентным человеком, правда, единственный сын пошёл наперекор её воле и женился Бог знает на ком, но это ненадолго, она сумеет ему открыть глаза. Она справится с этой проблемой, но как побороть этот неожиданный приступ.

Иногда зов плоти просыпался в ней: стоило ей почувствовать хотя бы что-то, отдаленно напоминающее тот неповторимый запах сексуального мужчины, и она лишалась покоя на несколько дней. По долгу службы муж Любовь Петровны появлялся сопровождаемый ею на приёмах и вечеринках. Она всегда одевалась строго и подчёркнуто консервативно, но для многих мужчин именно это было привлекательно в ней. Они чувствовали её намеренно скрываемую страсть, словно перед ними была запертая в клетке тигрица. Со временем изгибы её тела стали плавней, а лицо округлилось, но взгляд порой говорил, что тигрица ещё в силе. Она никогда не изменяла Владимиру Николаевичу, считала это низким. Однако бывали случаи, когда от появившегося рядом мужчины веяло чем-то, напоминающим тот запах самца, что так волновал её. Она могла чувствовать такого мужчину за несколько метров. Даже умышленно отворачивалась от него, чтобы не выдать себя взглядом, но эти мужчины так хитры – они, как охотники, чуют тигрицу. Впрочем, всегда это были лишь отголоски, отчасти напоминающие тот неповторимый запах страсти, но даже подобные встречи выбивали Любовь Петровну из состояния равновесия, и она боролась с собой, всегда одерживая победу. В такой период её особенно раздражал Владимир Николаевич. Он был мягкий и заботливый дома, корректный на работе, но, когда он, попыхтев над ней минуту, ложился рядом и, виновато чмокнув в щеку, засыпал, она стонала от зова, пробудившегося в ней. Однако проходило время, и «хандра» успокаивалась, а она продолжала заниматься своими делами.

Все эти воспоминания промелькнули в памяти Любови Петровны за мгновенье, пока она стояла, прислонившись спиной к двери в ванную. Она испугалась. Раньше встречались мужчины, чьи ароматы лишь отдаленно напоминали тот запах страсти, что преследовал её всю жизнь. Она научилась контролировать свои эмоции в таких ситуациях, но сегодня… Ей показалось, что мужик в её ванной имел над ней власть. Она даже не успела заметить толком, как он выглядел – молодой, высокий, чернявый – и всё. Взгляд не зацепился ни за одну какую-нибудь яркую черту его внешности, её поразил запах. Он был точно таким же, как тот – у самца. Любовь Петровна будто вдохнула анестезию на операционном столе – она поняла, что сознание и воля угасают. Ещё два-три вдоха – и она потеряет над собой контроль, забудется в единственном желании и кинется на мужчину. Он, вернее, его запах властвовал над ней. Дремавшие в женщине тёмные инстинкты, неудовлетворенные желания, сексуальные фантазии – всё разом встрепенулось и забурлило. Это мужчина в ванной вызвал их, как шаман вызывает тёмных духов. Сердце колотилось, давление подскочило, а ноги не слушались.

Да что это с ней, не свалиться бы в обморок. Любовь Петровна встряхнула головой так, что крашеные кудряшки весело запрыгали по плечам, и осторожно потянула воздух носом, чтобы отогнать навалившуюся дурь, но даже из-за закрытой двери ванной тот запах, перебиваемый ароматом кофе из кухни, вновь напомнил о себе. Сладкая истома растеклась по всему телу, ей захотелось сладко потянуться и двигаться, как это делают продажные женщины на панели. «Я пропала», – только и мелькнуло в её сознании.

– Что случилось, Любовь Петровна?

Она открыла глаза. Невестка и дети гурьбой выкатились из кухни и уставились на неё. Медленно отстранившись от двери и указывая на неё, свекровь хрипло прошептала:

– Там какой-то мужчина. Без брюк.

– Да это Васенька описался. Они с мужем ходили гулять, вот и ему досталось.

– И сколько у Вас мужей?

Любовь Петровна не упустила случая поиздеваться над оплошностью невестки. Это помогло прийти в себя, и благородное негодование начало было вытеснять внезапно проснувшуюся страсть. Она ухватилась за роль сварливой свекрови, как за спасательный круг. Заметив, что Ольга собирается что-то говорить в своё оправдание, Любовь Петровна жестом остановила её и шагнула навстречу.

– Да как Вы смеете приводить в мой дом чужих мужиков? Кто Вам дал право…

Её просто распирало от негодования. Лицо исказилось, она готова была броситься на невестку. Ольга, поняв, что возражения и объяснения только усугубят положение, молчала. Дочка прижалась к ней, не осознавала происходящее, но почувствовала опасность, а Василёк неожиданно шагнул вперёд и маленьким кулачком попытался ударить Любовь Петровну куда-то в бедро.

– Меня? В собственном доме… Да я вас…

– Извините, я тут брюки чистил…

На шум в коридоре, едва приоткрыв дверь из ванной, боком протиснулся бывший муж. Он виновато улыбался и почему-то кланялся. Свекровь внезапно прервала свою гневную тираду на полуслове и стала медленно оборачиваться на голос бывшего мужа. Будто в фильме ужасов, она знала, что ей этого не следует делать, но какая-то неведомая сила подталкивала Любовь Петровну. Все застыли на месте, наблюдая за движением свекрови, лишь Ольга прижала к себе сына.

Элегантно одетая женщина бальзаковского возраста и молодой, помятый мужчина оказались лицом к лицу. Их глаза встретились. Секунду они неподвижно смотрели друг на друга, напоминая двух ночных хищников, остановившихся на узкой тропе. Они будто принюхивались, стараясь распознать, кто перед ними – враг или друг. Потом их ноздри разом дрогнули, а глаза чуть прикрылись веками. По лицам пробежала едва заметная улыбка блаженства – они одновременно потянули носом. Ольге показалось, что перед ней два наркомана, давно искавших дозу и наконец вкусивших её.