Текст книги "Преодоление безразличия. Нахождение смысла во время перемен"

О краже свободы и ее цене

В ходе наших размышлений выяснилось, что реализация свободы зависит от того, готовы ли мы ей пользоваться и ее осознавать. Говоря конкретнее, реализация в данном контексте означает, что определенная способность оказывается реальной и действующей лишь в той мере, в какой она реализуется. Еще один пример – это языковая способность. Человек задействует ее, когда говорит. Только в этом случае она становится реальностью. До того момента мы только предполагаем, что человек способен разговаривать. Учитывая свободу воли, сделаем одно предположение, чтобы эмпирически проверить описанные нами закономерности: мы можем реализовать какую-то способность только в той мере, в какой, по нашему убеждению, ею обладаем (по крайней мере, потенциально). Если мы обнаружим, что различия в поведении будут зависеть от этого убеждения, у нас появятся веские доказательства того, что эти различия определяются осуществлением этой способности, которое сопровождается неким убеждением человека. Тогда у нас появятся веские доказательства того, что эти способности реализуемы. В нашем конкретном случае: человек обладает свободой принимать решения и действовать, но этой свободы не замечает тот, кто жалуется на внешние обстоятельства и внутренние состояния и думает, что «не может по-другому».

Этот тезис можно проверить. Его рассматривали во многих известных на сегодняшний день исследованиях, которые по большому счету следуют одной схеме: выбирают случайным образом людей из местного населения и делят их на две группы. Одной группе настойчиво объясняют, что в своих действиях они полностью зависят от обстоятельств («не могут иначе»), другой группе не менее убедительно втолковывают, что они обладают свободой в принятии решений и действий и их поведение зависит в первую очередь от их свободно выбранных решений, даже если они не могут непосредственно и сразу повлиять на внутренние и внешние обстоятельства («я могу иначе»).

Затем испытуемых наблюдают в ситуациях, в которых намеренно запрограммировано возникновение конфликта между заданными внутренними психическими параметрами желания и нежелания с одной стороны и свободой принятия решений и восприятием ценностей – с другой.

Обычно от испытуемых скрывают закономерности и цели исследования, чтобы получить чистое, непосредственное влияние веры или ее отсутствия на свободу воли, а также чтобы проверить готовность участника эксперимента использовать свою свободу[44]44
  Stillman, T. F., и др. (2010). Personal Philosophy and Achievement: Belief in Free Will predicts Better Job Performance. Social Psychological and Personality Science, 1 (1), 43–50.


[Закрыть].

Например, испытуемым объясняют, что они принимают участие в ряде исследований, состоящих из множества мелких отдельных экспериментов под руководством различных специалистов, то есть один тест не имеет ничего общего с другим. О первом эксперименте говорят, что в нем исследуются определенные аспекты понимания и запоминания текстов. В нем испытуемые получают текст, который они должны прочитать. В тексте реалистично рассказывается, например, об «ошеломляющих» результатах исследования, полностью подтверждающих, что поведение человека целиком предопределено (для «несвободной группы» испытуемых) или не предопределено, а зависит от способности человека осознанно принимать решения (для «свободной группы»). После того как испытуемые ответили на несколько простых тестовых вопросов, эта часть исследований объявляется завершенной, и участников готовят к следующему эксперименту.

В другой части этих экспериментов испытуемых просят решить ряд математических задач[45]45
  Vohs, K. D., & Schooler, J. W. (2008). The Value of Believing in Free Will: Encouraging a Belief in Determinism increases Cheating. Psychological Science, 19 (1), 49–54.


[Закрыть]. Руководитель объясняет, что на экране компьютера друг за другом будут показаны 20 математических заданий, которые нужно терпеливо решить в уме (1+8+18+12+19-7+17-2+8–4=?), а ответы записать на листке бумаги. Затем, извиняясь, он добавляет, что из-за ошибки в программировании правильный ответ появится на экране автоматически сразу после задания, но участники могут и должны этому помешать, нажав на клавишу «пробел» на клавиатуре после того, как задание отобразится на экране. Далее руководитель говорит участникам, что он не может проверить, нажали ли они на «пробел», но настоятельно просит их не обманывать и решить задачу самостоятельно (а не нажимать на «пробел», чтобы узнать ответ), – только так его эксперимент даст нужные результаты, в противном случае они не будут иметь значения, а долгая и затратная подготовка окажется напрасной. Затем руководитель выходит из комнаты, оставляя испытуемого одного, чтобы не мешать ему решать задание; таким образом, испытуемые думают, что за ними никто не наблюдает. У них есть возможность просто подождать, пока решение не появится само, и завершить скучное занятие быстрее. При этом они должны понимать, что не только действуют нечестно, но и вредят экспериментатору, так как результаты теста при таких обстоятельствах не покажут их реальных математических навыков.

В этом эксперименте был заложен небольшой конфликт между поведением, которое определяется желанием или нежеланием, с одной стороны и поведением, ориентированным на смысл и ценности, с другой стороны. Это была ситуация искушения или испытания, которому человек со слабым Я обычно поддается, обосновывая это тем, что «не мог иначе». Легкая и комфортная альтернатива – сжульничать; более честная и зрелая альтернатива, требующая применения воли, – нажать на пробел и самостоятельно решить скучные задачи.

Ключевой вопрос: имело ли в данной ситуации значение, в чем были убеждены испытуемые до эксперимента, – в том, что они обладают свободой принятия решений и свободой действий, или же в том, что все предопределено? Играла ли роль убежденность испытуемого, что он действительно может пользоваться своей свободой? Ответ будет кратким: в большинстве случаев да. Испытуемые, которым во время первого эксперимента внушали, что они несвободны, нажимали на пробел реже (48 %), чем те, кого убеждали, что они свободны (70 %)[46]46
  Vohs, K. D., & Schooler, J. W. (2008). The Value of Believing in Free Will: Encouraging a Belief in Determinism increases Cheating. Psychological Science, 19 (1), 49–54.


[Закрыть].

Этот эксперимент проводили в разных вариантах и тестовых ситуациях, но результат всегда был одинаков: люди, которых «лишали» веры в свободу принятия решений, были меньше готовы вести себя разумно, осмысленно, уважительно, дружелюбно и с ориентацией на смысл, чем те, кто верил в свою свободу. К примеру, первые относились с большей агрессией к незнакомым людям, о которых им заранее сказали (в контролируемой ситуации в лаборатории), что они отказались сотрудничать с ними в эксперименте («Как ты мне, так и я тебе»); они были менее обходительны («Этим могут заняться другие, а я занят своим, и мне нечем поделиться»); во время групповой работы они чаще подстраивались под других, вопреки своей совести («Мне важнее, что говорят другие, мне важно их признание, потому что тогда я чувствую себя лучше. Поэтому я соглашаюсь с их мнением, хотя я его не разделяю»); они были больше склонны к конформизму и к тому, чтобы следовать за другими, чем те испытуемые, которых уверяли, что они обладают свободой воли и ответственностью. Они с меньшей готовностью шли навстречу руководителю эксперимента, когда он просил их поработать немного больше, чем это необходимо («Как меня вообще могут касаться дела других, если главное – это я?»); они также меньше стремились помочь, когда у руководителя «случайно» падала на пол ручка. 77 % испытуемых, которые осознают свою свободу воли, помогают руководителю; менее 21 % тех, кто считает себя несвободным в выборе, готов помочь поднять ручку с пола («Почему меня должны волновать проблемы других?»)[47]47
  Baumeister, R. F., Masicampo, E. J., & DeWall, C. N. (2009). Prosocial Benefits of Feeling Free: Disbelief in Free Will increases Aggression and reduces Helpfulness. Personality and Social Psychology Bulletin, 35 (2), 260–268.


[Закрыть].

Это всего лишь маленькая часть данных, собранных во время подобных экспериментов. Кроме того, итоговый анализ подтвердил, что полученные результаты нельзя объяснить другими факторами, например разницей в настроении двух групп; также исключается эффект ожидания, потому что использовали данные тех испытуемых, которые не подозревали о связи между двумя экспериментами. Сегодня из других исследований нам известно, что существенные различия в поведении двух групп наблюдаются и тогда, когда испытуемых специально не убеждают в существовании свободы воли или предопределенности, а подбирают людей в зависимости от их собственной убежденности в этом вопросе и помещают в соответствующую тестовую ситуацию.

Если бы наряду с клинической и терапевтической очевидностью нам нужны были дополнительные эмпирические доказательства для тезиса, выдвинутого в начале этой книги, о том, что наше представление о самих себе сильно влияет на наше поведение, то можно было бы утверждать: доказательства говорят в пользу этого тезиса, а также в пользу того, что наши представления о себе имеют совершенно конкретные последствия для повседневной жизни. То, на что мы себя считаем неспособными, мы даже не станем пробовать сделать. Цена того, что мы недооцениваем человека или не используем возможности поддержать его (как и ответственность за то, какое представление о себе мы транслируем ему), достаточно высока и имеет последствия для его поведения, а также для его окружения, которому приходится страдать из-за этой недооценки им своих возможностей и следующего из этого эгоизма.

Кроме того, исследования снова подтверждают: самые высокие ценности и лучшие намерения уходят в никуда, когда мы не знаем, что их не так-то сложно осуществить, если есть вера в себя. Положительный вывод этого исследования таков: если нам удастся освободить человека, обескураженного собственной слабостью, от сомнений в том, что он способен принимать решения, и от сомнений в силе его Я, тогда мы дадим ему реальную возможность совершать самостоятельные и ответственные поступки. Если необходимо, он сможет совершать их также и при наличии неприятных чувств или вопреки им. Эти сопровождающие чувства могут мешать ему вести разумную, самостоятельную жизнь, но это не обязательно должно быть так. Свобода и ответственность Я внутри собственной психики – это не мечта, не иллюзия; но они раскрываются не сами по себе, а зависят от нашего активного содействия, так же как и от реалистичной оценки своих способностей. Таковы основные выводы об индивидууме и его представлении о себе.

Но имеются также и дальнейшие последствия выявленных обстоятельств, они касаются не столько нашего представления о себе, сколько представления о человеке вообще. Так, испытуемых другого исследования в рамках описанной парадигмы свободы воли просили вспомнить события из их жизни, когда другие люди вели себя по отношению к ним дружелюбно и поддерживали их; затем нужно было отметить на шкале, сколько благодарности они чувствовали к ним. Результат удивляет лишь на первый взгляд: участники из «несвободной группы» были благодарны своим благодетелям гораздо меньше, чем «свободной»[48]48
  MacKenzie, M. J., Vohs, K. D., & Baumeister, R. F. (2014). You didn’t have to do that: Belief in Free Will promotes Gratitude. Personality and Social Psychology Bulletin, 40 (11), 1423–1434.


[Закрыть]. Соответственно, люди, которые считают себя несамостоятельными, недооценивают не только себя, но и способность других делать что-то для людей, забывая о себе. Они усматривают за предполагаемым благим поступком эгоистические и собственнические мотивы. За такой эгоистический и, следовательно, неискренний благой поступок из тех же побуждений человек менее благодарен. Впоследствии люди, которые потеряли веру в то, что они могут поступать по-другому (то есть потеряли веру в осуществимость своей свободы), не только уже не могут действительно положиться на себя, они не доверяют и другим.

Установленные связи не противоречат наблюдениям психотерапевтов: оказывается, некоторые пациенты вообще не в состоянии видеть в том хорошем, что они получают, хорошее. Им гораздо проще распространять то негативное, что с ними происходило, на других – как доказательство того, что жизнь несправедлива к ним, а их неприветливость, разочарование, озлобленность, отчаяние и обида на мир оправданы. В этом они видят основание для того, чтобы выразить миру свой отказ и не видеть того, что другие ожидают от них. Хорошее для них – это либо ничто, либо само собой разумеющееся (см. выше), а не то, чему стоит радоваться, поскольку они его обесценивают. Либо они находятся в плену у идеи, что сейчас могут претендовать на большее или на что-то еще, поэтому они не в состоянии увидеть, сколь много поводов для радости и благодарности у них уже есть. К сожалению, таким людям труднее оценивать хорошее и дружелюбное отношение к ним других людей, поскольку они склонны приписывать им недобровольные и неблагонамеренные поступки.

Они вообще сомневаются в искренности другого (в сущности, как и в своей): в том хорошем, что дает им другой человек, они видят не что-то хорошее, а только довольно непростой способ самоутверждения.

Это еще один вопрос, который мы должны рассмотреть подробнее; говоря точнее, это один из ключевых вопросов нашего анализа: существует ли на самом деле неподдельная добродетель, или мы все время думаем, что человек лучше (и может быть лучше), чем он есть на самом деле?

Мы уже рассмотрели вопрос о том, что человек может. Мы знаем, как много в его распоряжении ресурсов, и догадываемся, что стоит на кону. Но мы должны посмотреть глубже: чего же на самом деле хочет человек? Интересно, что часто он, кажется, не знает точно, чего хочет. Если бы он знал, то не сомневался бы: то, что сам человек и другие люди по-настоящему хотят, и то, что демонстрируют в качестве своих желаний, – это разные вещи. Этот вопрос касается нашего представления о себе, так же как и представления о человеке вообще. Кроме того, он затрагивает и более важный вопрос о человеческой природе: что для человека счастье и как он может его найти?

Через мир к себе

О сложном вопросе человеческих желаний

Если сегодня зайти в отдел «Психология и психологическая помощь» современного, хорошо организованного книжного магазина, можно легко убедиться, что большая часть книг пытается ответить на вопрос «Как стать счастливым?». Этот вопрос человечество задавало себе издревле, но исследовать в научном мире его начали примерно 120 лет назад. С самого начала он стал одним из главных для тогда еще молодой науки психологии. Однако в начале прошлого столетия он был сформулирован по-другому: в чем основная мотивация человека и что им непосредственно движет? Исследовательская идея опиралась на вполне убедительное предположение: если бы человек понимал, чего он хочет, он бы и знал, что ему требуется для наполненной жизни или что ему нужно дать или сделать, если в жизни стало больше сомнений, неуверенности и нестабильности.

Вся сомнительность этой исследовательской идеи (а изначально этого не предвидели) стала явной только спустя сто лет. Сегодня мы наблюдаем почти необозримое количество психологических и психотерапевтических школ, каждая из которых утверждает, предоставляя более или менее разнообразный репертуар доказательств, что именно она нашла один (если не единственный) путь, ведущий к наполненному существованию. При дальнейшем рассмотрении этих доказательств замечаешь их внутреннюю замкнутость и противоречивость, так как картина полна неисправимых и с виду непреодолимых противоречий. В сущности, после проделанного анализа мы не должны этому удивляться. Мы знаем, что опыт переживаний и поведение человека не статичны, не механистичны, не завязаны на его ресурсы, а зависят исключительно от его собственного участия.

В то же время нужно учитывать методическую сложность данного исследования. Это касается, например, тех самых сведений о свободе воли. Психология и психотерапия не только описывают, но в определенной мере также и предписывают и назначают, то есть являются не только наблюдающими дисциплинами, но и влияют на переживания и поведение людей. Интересно, что такие эффекты ожидания могут действовать и в обход сознания, то есть запускать психические процессы, которыми сознание не управляет.

Этот феномен становится очевидным при исследовании травм. В подобных исследованиях редко обращают внимание на некоторые особенности. Дело в том, что пациенты традиционных психоаналитиков чаще всего рассказывают о классических психоаналитических травмах, пациенты терапевтов – последователей Адлера, напротив, рассказывают о травмах, которые тематически касаются самоутверждения, групповой динамики, стремления к значимости. Пациенты терапевтов – последователей Юнга обладают богатым репертуаром архетипов и мифических фигур нашей культурной истории для описания их сновидений[49]49
  Cohen, D. (1952). Expectation Effects on Dream Structure and Content in Freudian Psychoanalysis, Adlerian Individual Psychology, and Jungian Analytical Psychology. Modern Thought, 1 (2), 151–159.


[Закрыть]. Этот феномен известен также под названием «doktrinäre Fügsamkeit» (доктринная покорность)[50]50
  Ehrenwald, J. (1957). Doctrinal Compliance in Psychotherapy. American Journal of Psychotherapy, 11:2, 359–379.


[Закрыть].

Само по себе это наблюдение не ставит под сомнение ни одну из названных моделей, но оно дает понять, что опасно пытаться объяснять человека в целом и его психологию какой-либо концепцией, а также заключать его в рамки соответствующей концепции. Очень трудно добиться объективного и «чистого», не имеющего обратного эффекта анализа субъективных процессов.

Что делает нас счастливыми и что это значит для жизни?

Эти выводы становятся еще более актуальными, когда мы ищем подходящую мотивационную теорию в большем контексте дальнейших связей. Уже тот факт, что человек с трудом отвечает на вопрос о собственных желаниях и прибегает при этом к научным исследованиям или чтению книг по психологической помощи, кое о чем говорит. Он свидетельствует о существенной неопределенности, которая есть у человека и которой нет у животных ввиду их биологической инстинктивной уверенности. Животным не нужно спрашивать себя, чего они на самом деле хотят, настолько сильна их приспособленность к окружению.

О человеке в разные времена разные мыслители говорили, что он есть существо несовершенное, неопределившееся животное. Можно сформулировать это мягче: природа (жизнь, бытие) в случае с человеком пошла на большой риск, дав ему немалый кредит доверия. Она наделила его воображением, способностью предвосхищать события, создавать то, чего еще не существует; она дала ему язык, который позволяет вместе с другими делать то, что не под силу осуществить в одиночку. Она дала ему две свободные руки, которые практически требуют, чтобы он создавал то, что без его участия не могло бы быть создано или не появилось бы в такой форме, – она позволила ему серьезно вмешиваться в естественный ход вещей.

Таким образом, природа или бытие с самого начала дали человеку огромные возможности, но, по всей видимости, не приложили объяснения, каким образом и для чего лучше всего их использовать. Но мы знаем о том, как человек появляется на свет, знаем, что он смертен, что он обладает неиссякаемым запасом заботы и любви, а также свободой. Этих тем в книге мы уже коснулись. Однако те же воображение и интеллект, которые дают нам возможность помогать другим людям, делают также возможным изобретение страшнейших систем вооружения, используя которые человек причиняет другим невыносимые страдания и даже может подвергать опасности саму основу своего выживания – природу. Таким образом, широкий репертуар возможностей сталкивается со свободой выбора в том, как их применять.

Вопрос, который задает психология в том числе и себе самой: «Чего же хочет человек?» – выходит далеко за рамки психологии. Ведь он касается не только человека, но и самой жизни.

Исходя из того, что мы способны найти основную мотивацию человека, теоретически можно предположить, что природа все же дала нам инструкцию, как в жизни ощутить полноту, на отсутствие которой человек жалуется. Нужно просто найти ее, исследуя, что для человека является благом, что делает его жизнь успешной. Если расклад верен, то кажется, что весь непростой процесс эволюции человека ведет к тому, чтобы проявить себя естественным образом. Что конкретно это значит? Под основной мотивацией человека мы подразумеваем также цель и причину данных нам в жизни возможностей, а также одновременно данную нам максимальную независимость от внешних и внутренних обстоятельств.

Представление о человеке едва ли можно отделить от картины мира. В тот момент, когда теория мотивации обнаруживает свою действенность, мы узнаем не только чего хочет человек (это и есть содержание теории), но и для чего он существует в этом мире с его сравнительно свободным набором качеств. Мы узнаем, почему же природа пошла на такой риск в случае с человеком.

Чтобы найти универсальную человеческую мотивацию, можно взглянуть на те характеристики и способности человека, которые могут возникнуть только из относительной свободы и благодаря ей. Мы должны также убедиться, что, по всей видимости, это именно те характеристики и способности, которые, как говорилось раньше, во многом не вписываются в классический детерминизм. Достаточно подумать о неиссякаемом запасе заботы, симпатии, любви, дружбы и интереса – фактически эти феномены раскрываются только в свободной среде и нуждаются в ней. То же самое касается и смысловой мотивации, о которой мы уже знаем: она тоже зависит от свободной среды, как и ответственность и, в общем, все феномены, свойственные исключительно человеку и сопровождающие его волю созидать: культуру, направленное внимание, интерес, участие, понимание, восприятие и т. д. Что бы мы ни говорили о человеке, мы говорим также и о мире – человек в равной степени является продуктом и частью мира и способен влиять на этот мир и благодаря своему неповторимому набору способностей привносить в мир вещи, которых без человека не было бы.

Вероятно, эта сложная взаимосвязь между представлением о человеке и картиной мира приводит к тому, что непросто получить однозначный ответ на вопрос, что же движет человеком. Это не составило бы проблемы, если бы психология и ее отдельные направления не подвергались искушению, жертвами которого рано или поздно становились почти все научные дисциплины. Искушение это состоит в том, чтобы найти убедительную формулу, которая объясняет отдельный феномен, и, вынув из контекста, применять ее к большему количеству феноменов, чем она предназначена. Это легитимный научный метод: если отдельный феномен объясняется достаточно простой формулой, то стоит проверить, не распространяется ли она и на другие феномены. В естественных науках этот принцип постоянно подтверждается.

Проблематичным такой подход становится тогда, когда его применяют для изучения восприятия и поведения человека (а таким образом, и понимания мира). Более того, проблематичным является уже сам объект изучения, поскольку он связан со свободой, а его пытаются загнать в рамки определенных теорий. И то же самое пытаются сделать с восприятием и поведением, которые изначально сопротивляются такому подходу, так как по своей природе не приемлют детерминизма, присущего всякому каузальному подходу.

Для примера возьмем развитие биологизма в биологии. Сегодня ученые согласны друг с другом в том, что процесс адаптации и отбора является механизмом возникновения и развития видов. Эту формулу (больше потомков, разнообразие потомства, выживание и успешное размножение самых приспособленных видов) можно легко применить к другим, более сложным феноменам. Как правило, это признак пригодности научной модели. Данную модель в немного измененной форме можно применять в сфере конкуренции идей[51]51
  Mesoudi, A. (2011). Cultural Evolution: How Darwinian Theory can explain Human Culture and synthesize the Social Sciences. Chicago: University of Chicago Press.


[Закрыть], а также к некоторым центральным аспектам экономического развития[52]52
  Nelson, R. R., & Winter, S. G. (2009). An Evolutionary Theory of Economic Change. Harvard: Harvard University Press.


[Закрыть].

Менее очевидно, однако, как именно с помощью этой формулы объяснить альтруистическое поведение, ведь ключевой момент развития, который в ней заложен, – это выживание сильного за счет слабого. Так как простое наблюдение в этом и подобных случаях не всегда помогает, пробелы должна восполнить теория. Таким образом, объяснение перестает основываться на очевидности (биологической), а начинает опираться на теорию (биологизм). Тогда, например, возможно, что с точки зрения биологизма альтруистическое поведение окажется поведением, связанным с принципом отбора, то есть будет только казаться альтруистическим; речь будет идти о ненастоящем поведении[53]53
  Batson, C. D. (1987). Prosocial Motivation: Is it ever truly altruistic? Advances in Experimental Social Psychology, 20, 65–122.


[Закрыть]. К сожалению, при этом быстро забывают, а иногда вообще не говорят открыто о том, что такое предположение не основано на данных наблюдений, а просто была выдвинута гипотеза, что определенный феномен подходит к определенной теории или учению. Иными словами, редукционизм укрепляется и тогда, когда на основе данных, полученных в результате наблюдений, делают иные выводы – если наблюдения не подтверждают теорию, меняют не теорию, а наблюдения. Например, их «разоблачают» как ненастоящие. Эту ситуацию можно сравнить с тестом, в котором испытуемые, склонные к детерминизму, не были способны к благодарности, так как приписывали своим благодетелям эгоистические мотивы.

Этот принцип «приписывания», возможно, объясняет также, каким образом Зигмунд Фрейд (еще одна редукционистская модель) без труда переносил достаточно простой психоаналитический алгоритм постоянного конфликта между Я, Оно, Сверх-Я на такие разные феномены, как история культуры, литература, философия, юмор, религия и т. д. То, что при подробном рассмотрении выглядит почти как карикатура на редукционизм, не должно принижать сложность и интеллектуальную глубину психоанализа. Проблема здесь не в психодинамической теории, которую кладут в основу, а в попытке подогнать такие разные феномены под один подход – якобы эти феномены являются «не более, чем…». Все это довольно произвольно и зависит от приверженности той или иной теории. Например, с точки зрения приверженца классической психологии Адлера, воля к действию в политической и социальной сферах является выражением стремления к значимости. Согласно этому подходу, человек не ищет способа реализовать идею, признанную ценной, или осуществить миротворческий проект, а в первую очередь удовлетворяет собственные потребности в признании. Значит, ему не нужны власть и влияние, чтобы сделать хорошее дело, – ему нужно хорошее дело, чтобы получить власть и влияние и одновременно приобрести алиби для своего эгоизма. Если мы спросим самого человека, правда ли это, он, конечно, не согласится. Но с точки зрения данной психологической теории его отрицание как раз доказывает правильность теории, ведь настоящие мотивы не осознаются. Отрицание еще яснее указывает на то, что человек компенсирует и сублимирует.

Нужно добавить, что лишь немногие психологические теории применяют радикальный и в то же время спорный с точки зрения науки редукционизм. Немногие направления психологии рассматривают человеческую деятельность с той точки зрения, что она скрывает инстинкты, иные движущие силы психики и эгоцентризм. Но в популярной психологии такие теории держатся упорно, а их влияние фатально (это можно проследить на примере вышеописанных исследований о свободе воли). Нетрудно заметить, что, говоря о человеке, мы чаще используем понятия «замещение», «невроз», «компенсация», «ошибочное действие» и «комплекс», и они кажутся нам менее подозрительными, чем понятия «идеализм», «надежда», «целостность мира», «свобода воли», «смысл» и «ответственность».