Текст книги "Преодоление безразличия. Нахождение смысла во время перемен"

О преодолении внутренних препятствий

Итак, с чем мы имеем дело, когда говорим о таких внутренних состояниях, как, например, преобладающий страх, недостаток самоконтроля или вообще реальная или мнимая зависимость от сильных чувств и сомнений нашей способности действовать? Состояние, при котором проявляется подобный недостаток, обычно имеет более личный характер, чем описанная ранее модель входа-выхода (input-output); поэтому о нем сложнее говорить с другими, так как модели восприятия, лежащие в его основе, субъективнее и интимнее. Такие состояния часто становятся темами психотерапевтических сеансов.

Например, пациент рассказывает, что он знает, как поступать правильно, но его сковывает страх и он не может сделать то, что считает правильным. Он думает, что неспособен на это; либо он сомневается и не уверен, что его друзья, семья или другие люди положительно отреагируют на его действия; либо он боится рисковать, а это необходимо в любой деятельности, ведь что-то может и не получиться, но он не хочет и слишком боится опозориться.

Либо пациент испытывает непреодолимое желание или зависимость от чего-то и при этом считает, что это плохо, но не чувствует в себе сил перестать делать то, чего делать не стоит. Например, он почти готов преодолеть плохую привычку или зависимость и всерьез пообещал себе ее бросить, но спустя неделю сообщает, немного стыдясь, что снова поступил по-старому. За робким признанием в том, что он нарушил собственное обещание, нередко следует решительная и, кажется, снимающая вину фраза, наиболее кратко и четко выражающая смысл этой формы детерминизма: «Я не мог иначе. Желание было слишком сильным».

Или же пациент не может собраться с силами и сделать что-то, что считает правильным. Он должен готовиться к экзамену, дописать научную работу, написать важное письмо или заявление, а вместо этого проводит часы перед телевизором или компьютером; конечно, при таком времяпрепровождении растет как давление, так и признанное или непризнанное разочарование в себе: человек не может на себя положиться.

На вопрос, что мешает ему сделать то, что он на самом деле планировал, пациент не дает толкового ответа, а говорит только, что не чувствовал желания и мотивации и ничего с этим не смог поделать. Или он испытал страх (пожалуй, самую сильную парализующую форму нежелания) перед тем, чтобы сделать что-то осмысленное. Он знает, что, если не сходит к зубному врачу, посещение которого он так долго откладывал, ему точно не станет лучше. Он пообещал друзьям сходить в этот раз, но через неделю несколько озадаченно рассказывает, что опять не вышло. «Я очень боялся и ждал, пока страх уйдет, но он не ушел. Я просто не смог пойти, у меня просто не получилось».

На практике такие пациенты чаще всего говорят, что, в принципе, готовы и хотели бы сделать то, что им мешает сделать страх. Но, поскольку они считают, что неспособны сделать то, что хотят (из-за страха), они ждут, пока страх уйдет. Только проблема в том, что страх обычно не сдвигается с места до тех пор, пока не исчезает его причина. Поэтому пациент отменяет необходимый визит к врачу и чувствует облегчение, когда страх отступает и сменяется расслаблением.

В результате пациент получает небольшую психологическую выгоду, а страх одерживает зловещую победу. Возможно, пациент не знает, что страх прожорлив, хочет больше и следует фатально эффективной системе: когда страх отступает, это приятно. А организм награждает человека за отступление и побег тем, что дарит ему приятное чувство прекращения тревоги. Пациент, который систематически избегает того, чего боится, не только освобождает себя от переживания страха, он также вознаграждает себя за побег, то есть вознаграждает свой страх за то, что тот однажды стал сильнее его благоразумия; он кормит страх своим отступлением. Не нужно много фантазии, чтобы проиграть эту историю вновь: в следующий раз он отменит не только визит к зубному, но и к терапевту, который должен сделать ему укол. Раньше он не боялся ходить к терапевту. Но теперь замечает, что и тот, и другой врач делают уколы, а это неприятно. А избегать этого неприятного ощущения, как показывает его опыт, приятно. Легкое чувство страха закрадывается в него, и чем больше он позволяет ему лишать себя уверенности, тем сильнее страх становится. Может, снова подождать, пока страх пройдет? Пациент может ждать долго. В итоге и этот визит к врачу будет перенесен, а если история будет идти по предсказуемому сценарию, визит к врачу будет и вовсе отменен. И так далее. Несвобода растет, если мы даем неприятным чувствам определять границы нашей свободы.

Люди со страхами часто рассказывают: год назад, когда нужно было уехать из города, им было нехорошо, поэтому они больше не выезжали. Потом им становилось плохо, когда нужно было пересечь границу своего округа, затем – когда нужно было перейти улицу, выйти из дома и, наконец, из квартиры, которая окружена невидимыми границами. Страхи не только распространяются, как зараза, они требуют для себя все больше пространства во внутреннем мире человека, как только он позволяет его занять.

Связь с кризисом ценностей, на который повсеместно жалуются, на первый взгляд, может быть, и незаметна, но ее нетрудно проследить, и это подтверждает тезис о том, что мы, в общем, страдаем не столько от недостатка осознанных решений, ориентированных на смысл и ценности, сколько оттого, что иногда мы не знаем толком, как нам эти решения превратить в действия, как остаться верными им даже тогда, когда мы к этому не расположены. Здесь возникает вопрос не о том, становимся ли мы зависимы от внешних обстоятельств, а скорее о том, как много значения мы придаем нашим сиюминутным приятным или неприятным внутренним ощущениям. Это может быть последним и решающим препятствием для идеалистической, осмысленной, свободной и ответственной жизни.

Ведь если мы поставим нашу способность реализовать признанные возможности смысла и ценностей в зависимость прежде всего от желания или нежелания, тогда наши действия будут определяться вовсе не ценностями и нашими намерениями, а лишь желанием или нежеланием. Такая логика будет подталкивать нас к поведению, которое каждый раз будет меняться в зависимости от случайностей. Сегодня это одно, завтра другое, причем одно противоречит другому. Следовательно, нас направляют вовсе не смысл и ценности, а желание или нежелание, приятные или неприятные чувства, которые мы испытываем в данный момент.

Однако мы не должны прийти к заблуждению, что действия, ориентированные на желания, сами по себе приносят проблемы или меньше направлены на смысл и ценности. Нужно сразу уточнить: это не всегда так. Потому что, без сомнения, можно осуществлять смысл там, где есть желание, незачем постоянно отказываться от него. В конце концов, нам стоит относиться к себе так же доброжелательно и хорошо, как и к другим, для этого нам достаточно проявлять желания или нежелания, которые являются хорошими показателями здоровой и успешной жизни. Обычно нам приятно следовать за нашими желаниями, и нет причины (и не может быть), из-за которой нам не стоило бы наслаждаться прекрасными вещами только потому, что они приятны. Отказ ради отказа, в качестве жизненного принципа или отрицания жизни, ни в коем случае не то же самое, что отказ ради ценности, ради другого человека, ведь последний связан с положительным основанием. Благодаря знанию об этом основании или самому этому основанию человеку легче принести «жертву», так как он знает, зачем это делает. Но за жертвой ради жертвы нет никакого хорошего основания, она заставляет задуматься о психологических причинах: возможно, за такой жертвой стоит стремление к признанию или просто неудачная жизненная позиция, которая ведет к отрицанию благ, предоставленных нам жизнью. Следовательно, и то, и другое представляет собой добровольный отказ от радостного, приятного и прекрасного.

Кроме того, если давать другому человеку возможность испытать нечто приятное, прекрасное и интересное – это ценно и положительно, то как может быть плохим предоставление такой возможности себе самому? Если бы априори было плохо делать добро себе, то априори было бы плохо делать добро другим. Тогда было бы совершенно неправильным предполагать, что действия человека при принятии им решения в пользу или против своего желания можно считать зрелыми, «хорошими» или ориентированными на смысл и ценности, только если он действует против своего желания – при условии, что он не вредит при этом ни себе, ни другим.

Однако вред может возникнуть как раз там, где желанию и нежеланию позволят определять, будут ли реализованы решения и действия, которые давно признаны положительными и осмысленными, или они останутся нереализованными из-за внутренних препятствий. Если человек замечает, что предпочитает своим возможностям смысла мимолетные желания или нежелания, это надежный и довольно точный показатель проблемы и отсутствия истинного, свободного и необремененного наслаждения. Человек делает или допускает из чувства комфорта то, чего он на самом деле не хочет. При таких обстоятельствах он действует против своей воли или против лучших намерений и потакает преходящим желаниям. Результат редко бывает положительным – в итоге человек поступает так, как если бы все сводилось только к погоне за приятными чувствами или к тому, чтобы избегать неприятных. Вскоре мы попадаем в психологическую ловушку. Во-первых, потому что описанный выше механизм концентрации на негативном вскоре формирует у нас иммунитет против положительного, и впоследствии оно начинает очень легко ускользать от нашего внимания. Во-вторых, потому что в итоге погоня за приятными чувствами делает нас зависимыми от факторов, которые мы толком не можем контролировать и которые получают еще больше власти над нами и диктуют нам свои правила.

Погоня за приятными чувствами и бегство от неприятных мешает свободе так же, как и осуществлению осмысленных действий, которые раскрываются прежде всего в этой свободе. Другими словами, системы координат желания и нежелания недостаточно, чтобы соответствовать всей полноте ситуации и вопросам смысла, многочисленным возможностям человека. Образно выражаясь, компас, который реагирует только на два полюса – «желание» и «нежелание», – заведет путешественника из свободы прямо в несвободу. И в таком случае карта жизни теряет целое измерение. Мир становится лишь средством для удовлетворения потребностей, а человек – полностью зависимым от собственных желаний.

Парадоксально и несколько трагично, что нередко человек это очень хорошо понимает и поэтому так разочаровывается в себе, он не может понять своих действий и приходит к печальному выводу: «Очевидно, я не могу по-другому, хотя давно признал, что должен действовать по-другому и по-другому было бы лучше».

Именно этот процесс мы рассмотрим подробнее.

Мотивация к свободе: действовать значит осознавать больше

Сначала нужно уточнить, что конкретное ощущение желания и нежелания сильно зависит от индивидуальных особенностей характера и темперамента. Например, некоторые люди боязливы по своей природе, они вздрагивают от шороха за спиной, а другие в похожих ситуациях не пугаются или даже оборачиваются, потому что им любопытно, что там такое. Некоторым людям трудно себя мотивировать. В то время как одни уже давно начали работать, другие мешкают, откладывают свои дела и из-за этого не могут толком раскачаться. Некоторые могут быть более вспыльчивыми, флегматичными, неуверенными, чем им хотелось бы. Исследование показывает, что такие индивидуальные различия по большей части возникают в результате сложного взаимодействия желаний и склада характера и нельзя просто так изменить их как модели восприятия. Но это мы даже не обсуждаем, ведь мы уже установили границы каузального подхода. Понять, почему мы не можем делать что-то легко, не значит автоматически начать делать это.

Вопрос в том, как быть с этими индивидуальными качествами; то есть вопрос не в том, что они делают с нами и из нас, а в том, что мы сделаем с ними и из них. Опыт психотерапевтов и психиатров говорит нам, что эти качества нельзя непосредственно изменить как модели восприятия, но это не значит, что их нельзя изменить как модели поведения. Почему? Потому что поведение – это гораздо больше, чем восприятие.

Это очевидно: восприятие осуществляется тогда и выполняет свою функцию в той мере, в которой оно дает нам отражение внешнего и нашего внутреннего мира, независимо от наших желаний и опасений.

К примеру, я знаю, что сейчас ночь, поскольку вижу, что солнце уже зашло и часы показывают поздний час. Я знаю, что голоден, потому что ощущаю голод. И я знаю, что боюсь, потому что ощущаю страх. Прежде всего, это объективные состояния; так мы ориентируемся в этом мире. Мы не можем решать осознанно, что и как мы будем ощущать, а также какие чувства при этом будем испытывать. Ночь остается ночью, даже если я хотел бы, чтобы был день; я голоден, даже если охотнее был бы сытым; я боюсь, даже если совсем этого не хочу. Какими бы разными ни были виды ощущений, их все характеризует одно важное качество: они ощущаются нами, и наша единственная «задача» – принять их к сведению. Наше восприятие как внутренних, так и внешних обстоятельств в определенной мере является судьбоносным и неизменным для данного момента. Мы не можем им свободно распоряжаться.

Мы назвали три классических примера препятствий, возникающих при принятии решения в пользу или против действия, которое признаем осмысленным: страх, желание, отсутствие желания. Это состояния, которые мы не выбираем осознанно. Они довлеют над нами. Никто не выбирает страх (или склонность к страху). Ни один человек, желающий избавиться от плохих привычек, не выбирает странную склонность к тому, чтобы опять возвращаться к ним, вопреки своим благим намерениям. Ни один человек, день за днем откладывающий необходимое действие, не выбирает осознанно и добровольно отсутствие инициативности и мотивации. И тем более никто не хотел бы иметь такое восприятие, если бы мог это выбирать.

С этой точки зрения фраза, которую можно часто услышать от пациента: «Я такой, какой есть. Я поступаю так, не могу иначе, потому что я такой», – имеет разумное зерно. Но это только половина истории, а другая ее половина умалчивается. Каков вклад самого человека? И решающий вопрос: что сам человек сделает со своими склонностями, если будет принимать во внимание не только себя самого, но и остальное, то, что вокруг него? Другими словами, если человек будет задаваться не только вопросом, как у него дела, но и вопросом, в чем вообще дело. Потому что:

Мы формируем нашу личность только тогда, когда отдаемся какому-то делу. Мы освобождаемся от страха не через самоанализ, не через проигрывание по кругу одних и тех же мыслей об этом страхе, а через самоотречение, через самоотдачу достойному делу. Это тайна всего формирования себя, и никто не выразил это точнее, чем Карл Ясперс, который написал: «Человек становится тем, кто он есть, благодаря делу, которое он делает своим».[42]42
  Frankl, V. E. (2010). Logotherapie und Existenzanalyse. Texte aus sechs Jahrzehnten. Weinheim: Beltz, S. 180 f. В русском издании: Логотерапия и экзистенциальный анализ. Статьи и лекции. Москва: Альпина нон-фикшн, 2016.


[Закрыть]

Кому не знакомы подобные случаи (либо из собственного опыта, либо из наблюдений или рассказов других): человек, которого недавно сковывал непреодолимый страх, вдруг начинает делать именно то, чего ему не давали делать страхи, недостаток мотивации, желания? Это происходит, когда на кону стоит нечто большее, чем неприятное сдерживание этих чувств. И кто не слышал о людях, которым удалось постепенно отвоевать для себя свободные пространства, захваченные подобными чувствами? Это удалось им не потому, что их страх и нежелание стали слабее, а потому, что они стали сильнее страха и нежелания, когда посвятили себя осмысленной задаче. Распределение сил между страхом, нежеланием и Я сместилось таким образом, что страх или нежелание перестали производить сильное впечатление, потому что на кон было поставлено нечто более важное. Если человек проявит доверие к себе и собственной свободе, он, вероятно, сможет преодолеть страх и нежелание, которые в нем поселились. Если будет необходимо, он сможет также действовать и при наличии страха и нежелания, потому что его дело важнее и имеет больше смысла. Нередко Виктор Франкл на своих лекциях задавал вопрос: «Кто сказал, что я не могу делать что-то вместе со страхом?»

Есть и другой вариант действий. Человек может позволить страхам, своим желаниям и нежеланиям диктовать, как ему поступать в жизни. Итог будет довольно банальный и предсказуемый: придется позволить страху запугать себя. А можно, ощущая страх (что весьма неприятно), все равно не позволять ему получать больше, чем он должен получить: не отдавать ему наши возможности что-то сделать и испытать. Стоит подумать о том, в чем нуждается мир, а также о многих главах нашей личной жизненной истории, которые останутся пустыми, если страх (или отсутствие мотивации и желания) отвоюет для себя слишком много места. Если допустить это, то придется испытать неприятные чувства, вызванные мыслью, что ты многое упустил или не смог сделать то, что на самом деле хотел. Если помнить о том, что в будущем Я станет оценивать свою жизнь по тому, что оно транслировало в мир, а не по тому, что с ним самим происходило, то сегодня боязливое, безынициативное или подверженное зависимости Я сможет легче преодолеть сиюминутные желания и нежелания. Возможно, потом оно даже будет немного гордиться, но точно уж не сожалеть о том, что не пожертвовало уникальной возможностью в угоду своей прихоти.

Мы снова говорим о том, какой личный активный вклад может сделать человек, а не о том, как и что он пассивно ощущает. Если необходимо, то этот вклад должен и может быть сделан и тогда, когда у человека нет желания к этому, а есть соблазн к лени, бегству или разочарованию, – заметьте: соблазн, а не принуждение. Потому что свобода по-прежнему остается с нами.

Это легче проиллюстрировать на примере положительных склонностей, чем на примере отрицательных и обременяющих. Рассмотрим такое свойство, как музыкальность. В определенной степени оно заложено в человеке изначально, кто-то больше музыкален, кто-то меньше. Есть даже убедительные свидетельства существования генетической составляющей музыкального таланта[43]43
  Hambrick, D. Z., & Tucker-Drob, E. M. (2015). The Genetics of Music Accomplishment: Evidence for Gene-Environment Correlation and Interaction. Psychonomic Bulletin & Review, 22 (1), 112–120.


[Закрыть]. Здесь также работает описанная выше судьбоносность того, что дано нам от природы: тот, у кого есть музыкальный талант и способности, не выбирал их осознанно. То же можно сказать о человеке, имеющем склонность к чрезмерной агрессии. Но как связано это врожденное свойство с действиями человека, и какое значение оно имеет для общего отношения между талантом, восприятием и поведением? Сам ли музыкальный талант исполняет музыку, импровизирует, сочиняет? Осуществляет ли он сам себя? Ясно, что нет. Нужно принять решение, согласиться, сказать: «Да будет так, этот талант должен реализоваться». Пока мы не раскроем его, он останется просто возможностью, и в этом случае мы заберем его с собой в могилу неиспользованным.

Наш вспыльчивый пациент понимает это быстро, и если он согласен с этим тезисом, то ему также придется признать и следующий: что дозволено для одной склонности, то разрешено и для другой. Сама вспыльчивость не является недружелюбной или агрессивной, таким становится пациент. Действует не что-то (склонность или внутренние психические процессы, которые обусловливают эти склонности), а кто-то: Я – это не только аппарат души, но это также и духовная личность, способная принимать решения и брать на себя ответственность.

Эта личность «может иначе», несмотря на то, что убеждена в обратном, и несмотря на то, что это может быть немного неприятно. Ведь действует не ощущение и не склонность, а сам пациент – из-за факторов, влияющих на него, или вопреки им. И именно от него зависит, имеет ли он темперамент холерика или является холериком; имеет ли скорее флегматичный или боязливый темперамент или является флегматичным или боязливым и т. д.

Задача консультанта и терапевта в таких случаях состоит в том, чтобы сделать очевидным еще одно заблуждение детерминистического заключения, дополняющее ошибочную убежденность, что человек может передать только то, что получил сам. В этот раз мы говорим об убежденности, не менее ограничивающей и сковывающей: жизнь человека якобы определена тем, что происходит с ним и в нем. То, что мы говорили о первом случае, касается и второго: свобода – это реальность осуществления, нужно ее реализовать, чтобы она стала действительностью, переступая, если необходимо, через непреодолимые неприятные ощущения.

Люди, которым удалось доказать это на деле, обычно рассказывают, что они выработали практически спортивное отношение к своим прихотям. Или, как выразился один пациент, обыграв знаменитую цитату Фрейда: «Я снова хозяин в собственном доме, а не мои прихоти». Мы уже говорили о том, что уступать страху, безынициативности и зависимости – это следствие образа Я, которое считает себя неспособным выступить в интересах признанной возможности смысла вопреки потенциальным препятствиям в виде внешних и внутренних обстоятельств. Возможно, в рамках обыденной психологизации нашего времени этому Я часто внушали, что не следует делать ничего, что противоречит его чувствам; будто бы наши прихоти, которые, по нашему признанию, мешают нам вести достойную и продуктивную жизнь, являются лучшими советчиками, чем наше благоразумие; будто бы мы не обладаем свободой перетерпеть свои прихоти, если это необходимо, и делать то, что считаем хорошим, наполненным смыслом или правильным. Очевидно, что, если человек в своих решениях и действиях руководствуется ощущениями, которые сам признает неразумными и которые к тому же мешают ему делать то, что он хочет и должен, это не может свидетельствовать о его зрелости, свободе и ответственности.